Недопетая баллада

Почки превратились в листья. Черный дерн укрылся густой изумрудной травой. Фруктовые деревья, растущие в каждом саду, а иногда даже на дорогах были усыпаны цветами, меж которыми роились светлячки. Их становилось больше с каждым днем, и вскоре они были способны затмить своим сиянием звезды. Луна стала меньше, поблекла, а звезды наоборот — стали яркими и казались разноцветными, отчего все небо сверкало, как черный опал — камень Самайна, отразившийся в глазах Линайны. В Бельтайн пришло лето. Уже завтра княгиня Остара проведет ритуал, и мы узнаем, примет ли Бельтайн Линайну как свою следующую правительницу. А сегодня я пройду посвящение и стану колдуньей. Сердце готово было выскочить из груди, но я надеялась, что по мне этого не заметно. Зря надеялась. — Что, совсем нервишки расшалились? — спросила знахарка, обернувшись на меня. — Эх, надо было тебе травок успокоительных дать, пока время было. — Я в порядке, — дрогнувшим голосом ответила я. — Да я вижу. Впрочем, мы уже почти пришли. Не хочешь чего-нибудь спросить, пока не поздно? — А потом станет поздно?! — в ужасе встрепенулась я. Знахарка фыркнула от смеха. — В ритуальном круге не говорят. Это традиция. Все произнесенные слова должны быть частью пения или заговоров. Так что спрашивай сейчас. — Ох, я даже не знаю, с чего начать… Линайна мне рассказала, как проходило ее посвящение, о рисунках на коже, о еще чем-то… -Она тебе рассказала? Боги, этот ребенок знает, что такое таинство? Ох, ладно, не важно. Рисунков на коже точно не будет, — знахарка устало вздохнула и принялась рассказывать. — В ритуалах всегда есть две части — та, которая работает, и та, которая должна производить впечатление. Но о том, какая из них рабочая, а какая нет, знают единицы. В большинстве своем это те, кто ритуалы проводят. — А зачем нужна нерабочая часть? — Люди обычно ждут от магии не практичности, а впечатлительности. Магия должна быть очаровывающей и ужасающей, люди не готовы к магии, где ты щелкаешь пальцами и делаешь конфетку из ничего, даже если тебе это обошлось в недельный запас жизненных сил. Человек верит с гораздо большим удовольствием в то, что может его поразить или испугать. А чем больше человек верит, тем проще нам колдовать. — Почему? — удивленно спросила я. — Хотела бы я знать наверняка. Есть пара хороших теорий, но я расскажу тебе о них позже, сейчас это больно много времени займет. — Подождите, а зачем вы вообще мне это рассказываете? — уточнила я. — Это разве не помешает мне на ритуале? — О, вот теперь ты действительно начала вопросы задавать, — одобрительно кивнула знахарка. — Видишь ли, тыковка, для нас с тобой магия должна быть иной. Это именно то, о чем я предупреждала. Мы не из тех, кто верит в иллюзии, мы — те, кто создает их для остальных. Ты научишься не только травкам и заговорам. Ты научишься видеть правду сквозь иллюзии, и ты не сможешь забыть или отвести глаза. И ты не сможешь рассказать Линайне об этом, вообще никому. Но взамен ты будешь владеть настоящей магией, а не ее заменой, которую ты видела прежде. — Ох, — сказала я. — Это как-то немного… немного слишком. — Скоро привыкнешь, — обнадежила меня знахарка. — Почти пришли. Если есть еще вопросы — задавай поскорее. — Что-нибудь может пойти не так? — Лучше тебе думать, что нет, — бодро ответили мне. — О, мы на месте! Я чуть не врезалась носом в ее плечо, так резко она остановилась. Подняла глаза и невольно замолкла. Здесь было странно. У круга не было границы, и одновременно она была здесь, невидимая, невесомая, но ощутимая всем человеческим естеством. Спираль темных камней заворачивалась в себя, оканчиваясь плоским белым кругом. На стыках не было видно не травинки, словно ничего не смело здесь пускать корни, кроме этих древних камней. Моя наставница бросила на меня взгляд. — Вот еще совет — чего бы тебе не нарассказывали про чужие ритуалы — забудь о них. Ты — будущая знахарка, твой будет другим. Затем она прижала палец к губам и шагнула в круг. Я последовала за ней, не смея издать ни звука. Я шагнула за грань, отделяющую ритуальный круг от остального мира, и ощутила, как моего лица коснулась тонкая невидимая паутина, огладила веки и исчезла, позволив мне войти. Нервно я вздохнула полной грудью, и даже воздух здесь показался мне иным на вкус, словно специально был создан для песнопений — горький, свежий, легкий, с первого вдоха заполняющий твою суть. Госпожа знахарка указала пальцем на середину круга. Потом достала из сумки стопку свечей, воск для которых мы делали вместе, смешивая пчелиный воск с лечебными маслами и настоями трав. Я в замешательстве посмотрела на наставницу, но она только нахмурилась и снова машет рукой в центр круга. Я послушно встала туда, где каменная спираль завершает последний виток белым камнем, поддавшись неизвестному порыву, опустилась на колени. Она не спеша зажигает свечи, расставляя их полукругом. Потом, надавив на мои плечи, заставляет улечься на спину. Моя голова лежит на этом самом белом камне, свечи горят вокруг, и их дым медленно заволакивает небо, отчего кажется, что Луна плавает где-то на дне водоема, а я смотрю на нее сквозь толщу воды. От дыма щиплет глаза и ноздри, но я не могу опустить веки. Песня тянется, я перестаю различать слова, все сливается в один монотонный гул, резонирующий внутри меня. А потом он отдаляется и затихает, и я просто лежу на камнях, глядя, как далеко покачивается Луна. Она медленно течет, дробится, как отражение на глади пруда, а потом отрывается от неба и падает на меня. Но прежде, чем ее лик полностью укрыл меня, я подняла руку и коснулась ее влажной рыбьей кожи. Там, где ладонь коснулась ее, бугристая поверхность расцвела черными узорами. Линии множатся, становятся ярче, пока Луна не лопнула, осыпав мир белым пеплом. Я села и огляделась вокруг. Это сон?.. нет, Луна еще раскалывается в мелкую крошку, белый пепел падает с небес, покрывая все вокруг — деревья, камни, все, кроме белого камня и моей кожи. И так, пока я не остаюсь одна в белой пустоте. И пустота эта не слепит, она словно противоположность света, взгляд тонет в ней, словно в густом болоте. И чем больше я вглядываюсь в нее, тем сложнее мне помнить, что значит «вглядываться». Я закрыла глаза руками, но и сквозь них сочился этот болезненный белый цвет, выжигая все остальное. И когда я сама стала белым и почти перестала быть в этом белом мире, камень выступил вперед и загородил свет. Он обратился в чужой мертвый глаз, что вглядывался в меня, пока от этого взгляда я не промерзла насквозь. Очнулась я от собственного крика и лишь несколько мгновений спустя осознала себя лежащей с руками знахарки на плечах, плотно прижимающих меня к голым камням. Крик затих сам собой, но я осталась лежать, глотая слезы. Меня быстро подняли на ноги, отвели за грань круга и вручили тяжелую флягу. Я прижала горлышко ко рту и сделала несколько больших глотков. — Полегче, тыковка! — ужаснулась знахарка, когда я тяжело закашлялась. — Боже, что это? — прохрипела я, пытаясь отдышаться. — Самогон, что еще, по-твоему, здесь пьют? — Вино, например?! Все пьют вино! — Вино для слабаков. Отдай сюда. Она отобрала у меня фляжку и аккуратно вернула крышку на место. — Ну что, все, очухалась? — Я не знаю, я… простите, это был полный кошмар. — Понимаю, понимаю. Сразу отойти от этого сложно. Я тоже долго приходила в чувство. Я сидела, обхватив голову руками, пока знахарка собирала оставшиеся на камнях вещи. После этого мы ушли в Ойленор, и я старалась не оглядываться. Много позже, уже дома, когда я рубила овощи для ужина, я вновь решилась заговорить о видении, которое пришло мне в круге. — А что… а что вы видели? Тогда, когда вас посвящали? — Бесконечную белизну и камень. А потом — саму себя изнутри. — Что… это странно. Я видела почти то же самое. — Моя наставница говорила, что почти все знахари это видят. Видения круга строятся по одной и той же схеме, как ни странно. — Но остальные, в смысле, не знахари что-то другое видят, да? — Да. Видения очень сильно завязаны на то, с каким настроем человек входит в круг. Чаще всего люди смотрят в гладь черного пруда и видят свое отражение в виде того животного, в которого смогут обращаться. Иногда — как они бегут по лесу и выбегают к источнику теплого золотого света. Очень редко — как они летят над лесом. Детали могут разниться, но в целом все идет по нескольким очень похожим сценариям. — Почему? — Наверняка не знаю, но чем-то мне кажется похожим на сны. Хоть для каждого найдется свой особенный кошмар, почти все хоть раз видят сны по одному сценарию. — Да? Это какие, например? — О, ну, про выпавшие зубы, про появление без одежды в людных местах… — Что?! Так это всем снится? Боги, я думала, я одна такая сумасшедшая! Наставница улыбнулась и покачала головой. Страх отступил окончательно, хоть я все еще чувствовала, что руки мелко дрожат. Но слова знахарки невольно заставили меня задуматься. — А на что вы меня настраивали? — Я старалась ни на что тебя не настраивать. Чем меньше конкретного ты ждала бы от ритуала, тем лучше. — Но я не понимаю, почему бы просто не обучать всех остальных так же? Разве не будет лучше, если люди будут понимать, что они делают, а не играть до конца жизни с магией в загадки. — Чем чаще люди задают вопросы, чем чаще пытаются разгадать суть магии, тем дальше она от нас. Люди устроены удивительно просто, в них нет места для абсолютной веры и одновременно критического мышления, — печально сказала наставница. — Поэтому в Самайне нет магии? — Это одна из причин. Других, честно говоря, я не знаю. Есть только одно предположение, но оно звучит слишком пафосно и глупо, чтобы я могла наверняка в него поверить. И все же… мне кажется, мы просто выбрали это. Выбрали магию, а не науку и технологии. А самайнцы выбрали иное. И теперь, словно сам мир так решил, мы медленно, но верно становимся противоположностями друг друга. Ты знаешь, что сто лет назад детей с золотыми глазами здесь не рождалось? Это клеймо Бельтайна, еще один способ отрезать нас друг от друга. Пропасть становится глубже с каждым днем, и страшнее всего она в человеческих сердцах. Разговор закончился сам собой, когда подоспел ужин. Ни тогда, ни даже много дней спустя я не нашла смелости сказать, что видела в видении глаза человека, которого убила.

***

— Я к госпоже Линайне, — вежливо сказала я стражнику. Тот наклонился, вглядываясь в мое лицо. — Где-то я тебя видел… А княжна захочет тебя видеть? — Вот сами идите и спросите у нее, если хочется. — разозлилась я невольно. — Эй, полегче, соплячка, думаешь, я тебе уши не надеру, раз ты хилая такая? — набычился он. — Ходят тут всякие, понимаешь ли, а мне потом отчитываться, что я вам не пойми что позволяю. — Я не всякая! Я ученица госпожи знахарки и… — А, вспомнил тебя, — перебил он. — Ты ее бывшая служанка. Чего ж ты сразу не сказала, проходи, конечно. Он улыбнулся и отступил в сторону. Я буркнула слова благодарности и поскорее прошмыгнула мимо. Интересно, появятся ли люди, которые видят меня, а не Линайнину тень?.. В комнате Линайны было жарко натоплено, а она сама крутилась перед зеркалом, чем-то ужасно недовольная. — Привет, — бросила она мне, стоило мне проскользнуть внутрь. — Мне принесли ритуальную одежду, но что-то с ней не то. Она покрутилась, позволив мне оценить свои белые одеяния с золотыми узорами, и снова вернулась к отражению. — Может, мне глаза золотом подвести?.. Нет, так совсем плохо будет… Я нервно откашлялась, и она наконец отвлеклась от зеркала. — Линайна, у меня для тебя подарок. Вот, — нервно сказала я, протянув сверток. — Я не готовила его к определенной дате, просто так уж совпало… Линайна приняла его из моих рук и аккуратно развернула. — Ох, Йоль, — сказала Линайна. — Тебе не стоило. Ты на это столько сил потратила, наверное… Я неловко улыбнулась. — Три месяца взаперти идут долго. И я делала это специально для тебя, так что не отказывайся, ладно? — Ох, да, конечно, я… Оборвав фразу на середине, Линайна полностью развернула мой подарок. Сбросила ритуальную рубаху и надела мою. Тонкая ткань расправилась, легла по фигуре, вышивка заиграла в свете свечей. Линайна откинула распущенные волосы за спину, и они легли на черную ткань огненной волной, показавшись мне еще ярче. — А мне, оказывается, идет черный. — удивленно сказала она, разглядывая себя в зеркале. Тонкие узоры золотых листьев и красных ягод рассыпались по плечам, на груди танцевали лисы и голубые птицы, рукава увиты узорами-оберегами. На Линайне даже самые блеклые краски кажутся ярче, а мелкие огрехи, которые я замечала во время работы, истаивают, становятся незначительнее. Словно она все делает не таким, какое оно есть, а таким, каким должно быть. — Да, прекрасно. Спасибо, Йоль. Правда, большое спасибо. Мне сейчас будто спокойнее стало. После вежливого стука в комнату вошел Нуаду, но княжна даже не обернулась. — Пора, — сказал он. — Да, пора. Она светло улыбнулась, и я не могла не улыбнуться в ответ.

***

И у кромки воды, слившись с толпой, я тоже улыбаюсь, на тот случай, если она обернется, чтобы поймать мой взгляд. На помост впереди поднялась наставница в ритуальном наряде до пят. Она раскинула руки, и толпа замолкла, прислушавшись к ней. — Сегодня пришел тот день, которого мы так долго ждали! — голос знахарки эхом разнесся над площадью. — Сегодня воды священного озера решат, станет ли княжна Линайна, дочь Имболка и Литы, следующей правительницей Самайна! Последовав за взмахом руки, Линайна поднялась на помост и опустилась на одно колено. — Как этот клинок, — начала традиционную речь наставница. — Служит руке, что его направляет, так и княгиня должна служить своему народу. Она протянула ножны Линайне, рукоять легла в ее руку, и одним ловким движением клинок выскользнул из ножен, ярко блеснув в свете пламени. Я где-то читала, что все остро наточенные клинки не блестят, а матово сияют. Этот же сверкал, как драгоценный камень. Ритуальное оружие? Линайна тем временем опустилась на одно колено перед людьми, но даже такой она не казалась ни смиренной, ни подчинившейся. И я вдруг увидела ясным, незамыленным взором то, что видела всегда, но не отдавала себе отчета. Тень короны падала ей на чело, даже когда она ошибалась, когда беззаботно смеялась, когда стояла на коленях. Она была выше всех остальных не на словах, не по крови, а просто была. Нуаду не сводил с нее взгляда, даже не дышал. Просто смотрел с щемящей звериной тоской, стиснув зубы. Линайна вскинула клинок, и он вновь блеснул в свете огней. — Я, Линайна, дочь Имболка и Литы, — начала она слова старательно отрепетированной клятвы. — Перед лицом своей семьи и своего народа клянусь в том, что отныне и впредь буду стоять на страже его покоя, буду чтить его законы и порядки, и никогда не отрекусь от своего долга. Она провела клинком по ладони, и кровь закапала на деревянный настил. Я невольно подавилась вздохом. Линайна вернула испачканный кровью клинок моей наставнице и та, глубоко поклонившись ей, отошла в сторону, открывая спуск к воде, отмеченный двумя деревянными столбами с древними письменами, нанесенными на них. Началась настоящая часть ритуала. Ко мне неслышной тенью подходит Морриган. Своего брата, стоящего в шаге от меня, она старательно не замечает. — Наставница тебе об этом ритуале не рассказывала? Я помотала головой. Я не могу сказать правды, как бы мне не хотелось. — Говорят, этот ритуал не меняется уже многие сотни лет. — продолжила Морриган. — Древние обелиски острова отзываются на кровь королей и прокладывают им путь на священный остров в ночи, когда летняя Луна замирает под Перстом. Мне не нужно было поднимать глаза, чтобы убедиться, что бледный диск Луны и впрямь замер напротив пояса самых ярких звезд. Горят голубые огни в священных стеклянных чашах, освещая Линайне путь. Морриган рассказывала мне о древних Бельтайнских традициях, уходящих корнями в недостижимое прошлое, о крови, магии и Луне, а я молчала, потому что знала совсем другую правду. Я знала о монолитах, похороненных у основания острова и словах древнего языка, начертанные на них. Если вчитаться в эти слова, даже не зная их изначального смысла, можно найти ключи ко всем ответам, разгадать, почему королевская кровь становится катализатором магии, кто и когда заставил их отзываться на лунный свет. Может, будь у меня больше времени и опыта, я смогла бы понять, какие руны переписать, чтобы на остров могли взойти все. Она делает шаг вперед. И вода выдерживает. По толпе проносится восторженный вздох. Нуаду рядом спокойно прикрывает глаза, словно и не ждал другой развязки. Я заметила Немана, стоящего впереди. Он отвел глаза, когда Линайна зашагала вперед. Когда она ступила на землю острова, он развернулся и ушел. Отсюда сложно разглядеть, что происходит на острове, но большинство людей молча ждет чего-то, не спеша расходиться. Морриган тоже стояла в толпе, и я решила остаться с ней — все же рядом с знакомой мне было спокойней, чем одной. Мне весь этот ритуал казался жутко странным и наигранным. Как будто мы уже прошли через это, причем совсем недавно. Будто тот храм был для Линайны тренировкой перед настоящим испытанием, которое она пройдет сейчас, на глазах у своего народа. А может, настоящее испытание было тогда, и остаток жизни Линайна будет разгадывать ту полузабытую истину, что пришла ей в череде видений в том храме?.. У Морриган хорошее зрение, даже слишком. Может, это дар ее магической стороны, чей животный облик я еще не видела. Она умудрилась разглядеть Линайну на этом острове и тихо пересказывала мне ее действия. — Она сошла на берег. Стоит, — шептала она мне. — Ждет чего-то? А нет, оглядывается. Пошла в храм. Вошла. Все. — Что все? — прошептала я в ответ. — Ждем. — Чего ждем-то? — свистящим от нервов шепотом спросила я. — Когда она выйдет, — флегматично ответила Морриган. — Пойду выпью. Это не на один час затянется. Тебе взять что-нибудь? Я промычала что-то, вглядываясь в остров, и Морриган, видимо, сочла это за согласие, потому что вскоре вернулась с двумя пинтами светлого пива, продаваемого в уличной лавочке, так удачно открытой на берегу озера. Сегодня она была готова работать круглосуточно. Морриган уселась на клочок травы, свободный от других людей, я примостилась рядом. Нуаду, обернувшись в пса, сидел рядом. Изредка я поглядывала на нее, но ни она, ни ее брат, похоже, не были настроена на разговоры, так что я тоже не произносила ни слова. Странным образом молчание рядом с ней не нервировало меня, а успокаивало. Так мы и просидели в крошечном кругу молчания, окруженные шумной толпой, пока Морриган не сощурилась и не сказала, — Идет. Странным образом ее слова совпали с крохотной паузой в разговорах других людей и разнеслись над толпой, несмотря на ее тихий голос. Секунду спустя все молча смотрели, как княжна идет через озеро к людям. Нуаду сбросил шкуру и поднялся на ноги Сойдя с невидимого водного моста, Линайна останавливается и тихо выдыхает. Что-то колет под сердцем осторожно и беспокойно. Не так она должна выглядеть, получив наставление предков. Не отводить взгляд, не комкать тревожно край рубахи. — Ну что? — не выдерживает Неман и шагает к ней. Она поднимает взгляд и смотрит на него так удивленно, словно не понимает, что он вообще тут делает. А потом разворачивается и идет к замку. Мы с Нуаду только переглядываемся. Неман и Морриган, не сговариваясь, зашагали следом. Поддавшись какому-то инстинкту, я догоняю Линайну, обогнав обоих. Принцесса шагает быстро, не оглядываясь на брата и не обращая на меня внимания. Мне кажется, что она вообще меня не видит, пока мы не оказываемся наедине в ее покоях. — Я видела маму с папой, — выдыхает Линайна, как только закрывает за мной дверь. Опустив засов, принцесса делает пару шагов и опускается прямо на пол перед потухшим камином. У меня дыхание перехватывает, не то от удивления, не то от ужаса. — Литу и Имболка?! — переспрашиваю я. — Там? Но как?.. Прежде, чем она успевает ответить, кто-то дергает дверь, а потом стучит так, что та чуть с петель не слетает. — Линайна! — доносится до нас голос Немана. — Что произошло? — Не пускай их, — нервно шепчет Линайна, глядя на меня, и в глазах страх мешается с мольбой. Я коротко киваю и открываю дверь. Но прежде, чем Неман успевает заглянуть в приоткрывшийся проем, я уже выхожу в коридор и захлопываю дверь перед его носом. — Её Высочество очень устали, — отчеканила я прежде, чем он успел что-то сказать, — и просили ее не беспокоить. Вам лучше уйти. — Что?! — тут же вспыхивает Неман, точно поднесенный к пламени пучок шерсти. — Это еще что за чушь? А ну отойди в сторону! — Не могу. Приказ княжны. Зайдите завтра с утра. Ритуал был очень тяжелым для нее морально, а указания предков путанными и загадочными. Так что ей сейчас не до вас. — Ты не имеешь права меня останавливать. Я должен видеть сестру! Морриган и Нуаду стоят рядом и молча наблюдают за нашей перебранкой. — Вы не можете, я же сказала. Приказ, все такое. — Просто отойди в сторону и дай мне пройти. — настаивает Неман, сверля меня глазами. Но на все его потуги я просто хлопаю ресницами. — Ну что же вы такое говорите, княжич. Я не могу. Приказ же. — Хватит талдычить одно и то же! Ну-ка сгинь с глаз, мне нужно к сестре! Тут судьбы страны решаются, а ты мне голову морочишь! — рычит Неман. — Ну коне-е-ечно, — тяну я. — У вас тут судьбы-шмудьбы, а мне потом уши надерут на нарушение приказов. Нет уж, извините, княжич. Сказано завтра, значит, завтра. А сейчас лучше сообщите своей достопочтимой матушке, что ритуал прошел успешно. Неман багровеет от ярости и хватает меня за плечи, намереваясь оттолкнуть в сторону, и я тихо пищу, но тут Нуаду перехватывает его руки. — Это перебор, княжич, — говорит он тихо и спокойно. — Давайте сделаем, как княжна приказала, и дождемся утра. Неман отпускает меня и в последний раз сверлит взглядом. А потом разворачивается и уходит. Уже из-за поворота до меня доносится его голос. — И где Линайна откопала эту бесючую девку?! Нуаду сжимает плечо своей сестры. — Идем. — Что, вот так просто? Серьезно? — поднимает та брови. Рыцарь внимательно смотрит на меня. — Все в порядке? — Разумеется! — бодрым голосом отвечаю я, и это звучит так жалко и наигранно, что я мысленно вручаю себе титул худшей актрисы Арканы. Но Нуаду только кивает и уходит, уводя за собой сестру. — Серьезно, вот так и уйдем? — переспрашивает она пораженно, но Нуаду только кивает. Выдохнув, я наконец-то возвращаюсь в комнату и покрепче запираю дверь. Не хватало еще, чтобы Неман решил вернуться. Линайна сидит на холодном полу, обхватив голову руками. Я опускаюсь рядом, глажу ее по плечу. — Что там случилось? — спрашиваю тихо. Линайна трясет головой. — Я… я не знаю. Тут она замолкает, а я боюсь ее тревожить. Поэтому поднимаюсь и начинаю слоняться по комнате — зажигаю свечи, наливаю вино в тонкий бокал. Линайну трясет, хоть в комнате и тепло. Я накидываю ей на плечи одеяло, помогаю подняться и пересаживаю в кресло, а потом вручаю бокал. Она пьет, и зубы стучат о стеклянный край. Опустившись подле нее на колени, я заглядываю в лицо. — Ты расскажешь мне? Она молчит, кусает губу и смотрит куда-то в пустоту, сквозь меня и стены. — Когда я дошла до острова, — ее голос больше не дрожит, но и нормальным его назвать нельзя, из Линайны словно выкачали все эмоции. — Двери храма открылись передо мной, словно только этого и ждали. Я зашла. Факел мне не понадобился, там было светло, словно стены светились. И пусто. Я думала, там будет какой-нибудь алтарь или статуя бога, но ничего не было. Я просто стояла, пока глаза не привыкли к свету. Тогда я увидела, что напротив меня на стене есть рисунок. Как мозаика, только выцветший почти, контуры угадываются, да и все. Я подошла поближе и поняла, что это люди — мужчина и женщина. И они вдруг стали трехмерными и шагнули из стены ко мне. У меня тогда в голове что-то щелкнуло, и мне стало казаться, что все нормально, что так и должно быть. И я просто смотрела, как они подходят и превращаются в маму и папу. Понимаешь? Я просто… смотрела на это, как будто это нормально, как будто так и должно быть!.. Я обняла их, мы поговорили. А потом я просто ушла, еще на прощание им ручкой помахала. И когда дверь закрывалась, и когда я шла по воде, это все было так, словно ничего и не случилось. Словно мы видимся каждый день. А потом меня отпустило, но было уже поздно, и я знала, что не смогу вернуться на остров, не смогу их снова увидеть, что я просто утону, если ступлю на воду. Почему так должно получиться? Тетя говорила, что она видела призраков, но это были не ее призраки, а просто… далекие короли прошлого. Может быть. А мне вот это… За что? Почему я? И она продолжает говорить, пить, до хруста суставов выгибать пальцы, а я сижу рядом и глажу тонкие коленки. Больше я ничего не могу. Не могу и не умею. — Они это сделали, чтобы я не забыла за них отомстить Мабону. — сказала вдруг Линайна спокойно и ясно. — И за то, что он отравил моего отца, и за то, что свел в могилу маму. Потом она ложится спать. Просто отдает мне бокал, заворачивается в покрывало и засыпает. Я сижу рядом. Надо бы погасить свечи, убрать вино да пойти спать. Но я не иду. Мне почему-то кажется, что, пока меня не будет рядом, произойдет что-то плохое. Что с погасшим светом придут тени, от которых не убежать, не скрыться. Те самые, из храма. Или из прошлого, тут уж как посмотреть. Я ведь их знала. И Литу, и Имболка. Литу, конечно, лучше. Она меня купила у хозяина, когда мама умерла. Мне тогда было сколько? Лет пять, кажется… Воспоминания накатывают глухим маревом, тоскливым и горьким, как забытый летний чай.

***

Маму похоронили на следующее утро после смерти. Ее, завернутую в обрез невыбеленного льна, закопали за оградой кладбища, среди могил других рабов. Вокруг множество табличек, некоторые только с датой смерти, некоторые и вовсе пустые. У мамы есть и имя, и числа, но я не могу ничего прочесть — никто не учил меня. Дядюшка Бран читает короткую молитву, и могилу засыпают землей. Вот и все. С тех пор моя жизнь стала пустой и безрадостной. Пятилетние рабы особо никому не нужны. Что с ними делать, непонятно: тяжести таскать не могут, тонкую работу им не доверишь, учить да кормить — денег стоит, с этим ничего не поделаешь. Наверное, он начал искать покупателей с того самого дня, как моя мать заболела. И вскоре он нашел покупательницу. Я помню тот день ярче, чем похороны, чем мамину смерть, чем все, что случалось после и до. Я помню, как в то утро меня причесали и одели в чистое платье. Хозяин глянул на меня с неприязнью и опаской и сказал помалкивать. Несколько минут спустя он привел красивую женщину с грустными глазами, перед которой стелился, точно послушный пес, а она едва замечала его, словно он был чем-то, от чего хотелось поскорее отвернуться и забыть. — Вот, девочка, пяти лет, как вы и искали, цвет глаз не совсем точен, но различие можно заметить только в очень ярком свете. Она посмотрела на меня внимательным взглядом изумрудных глаз так пристально, словно складывала в своих мыслях какую-то картину, и кусочки мозаики медленно, но верно соединялись в целое. — Она дочь рабыни, я ее выкупил уже беременной, так что про отца вряд ли кто-то расскажет, да и сама она уже на том свете. Но если вам интересно, я могу узнать. Она просто махнула рукой, показывая, что ей все равно. — Иногда бывает болтливой, но стоит показать плеть, как она замолкает… Женщина посмотрела на него таким холодным взглядом, что он мгновенно замолчал, поклонился и вышел. Она опустилась передо мной на колени, отчего мне тут же захотелось исчезнуть или просто оказаться как можно дальше, потому что господа так не делают. Что-то шло не так, а я не понимала что. А потом она мягко мне улыбнулась, так, как не улыбалась даже мама… — Послушай, дитя, — сказала она мне, словно и не с рабыней говорила. — Если ты захочешь, я могу забрать тебя из этого места. Обещаю, там тебя не будут обижать или бить. Ты станешь служанкой для моей дочки, она очень славная, вы обязательно подружитесь. Мне захотелось заплакать и упасть ей в ноги, но я этого не сделала. Вместо этого я спросила осторожно, так осторожно, как шагает по болоту путник, каждый шаг проверяя почву под ногами. — А если я не захочу? Она вновь ласково улыбнулась.

***

В тот день госпожа Лита впервые подарила мне возможность выбора. Я была верна ей до конца своих дней, и буду верна ее дочери. Это выбор, который я сделала однажды, и иного мне не надо. Много позже я поняла, что тогда мои мысли повторили слова Нуаду, сказанные месяцами ранее. Наверное, наставница права, и люди и правда гораздо проще, чем нам кажется.