Возвращение с Того Света.

***

      Холод. Пронизывающий, беспредельный, невозможный холод привел Хиро в сознание. Сперва мальчик просто кое-как начал осознавать, что он -одушевленный предмет, что после недавнего долгого забвения было непривычно и уже давало неслабую нагрузку. А потом его будто изнутри начало бить электрическим током, от кончиков пальцев и вверх. Когда ощущение дошло до затылка, ребенок тихо застонал, морщась и ежась. Неприятное чувство чего-то шершавого и до противного холодного под боком просто прожигало его, и мальчик, зажмурившись, всё же сумел открыть глаза.       Однако толку от этого было не так много. Вокруг Хиро было темно. Не непроглядно — что-то можно было разглядеть, если хорошенько протереть глаза. Некоторые предметы были на освещенной стороне синими или серыми, а на полу мелкой россыпью мелькали проблески голубого света. Откуда?..       Маленький гений никак не мог собрать мысли в кучу. Висок и затылок жутко болели, и подросток затекшими, слабыми руками сжал их, чуть не шипя. И тут же щекой ощутил, что под ним ни черта не нагретый цемент.       Приподнявшись на локтях, несмотря на головокружение, юноша окинул помещение чуть туманным взором. Оно было абсолютно пустым, стены — забетонированы, а белый потолок, казалось, сам светился и даже немного давил, отчего хотелось вжаться в пол.       Источниками странных бликов оказались узкие щели между плитами бетона в стенах. Маленькие, как ниточки, и свет сквозь них бился слабенький. Но, увидев их, Хиро как с цепи сорвался. Он собрал все силы, какие только были, подполз туда на четвереньках и, сев на колени, ударил ладонью по стене. Звук вышел гулким, и тогда мальчик забарабанил уже двумя руками.  — Помогите! — ему чудилось, что крик был слышен за километр, хотя на самом деле вырывались лишь стоны, — Вытащите меня! Эй, кто-нибудь! На помощь!       Постепенно и без того маленькие силы были окончательно исчерпаны, и ребенок сполз на пол, дрожа и стараясь не касаться лицом цемента. Сжавшись в комочек, обхватив себя руками и подтянув, насколько было возможно, к животу худые колени, мальчик трясся в судорогах. На глазах замерзли мелкие слезинки, и от этого стало еще холоднее.  — Т… Тадаши, — шептал ребенок, как в бреду, — Ребята… Пом… Помогит… те… Я с… сейчас умр… ру!       Что-то это напоминало… Воздух резал нос и легкие, Хиро обволакивал мороз, как будто гения целиком поместили в кубик льда, и он чувствовал, как его сжимает в этом пространстве, одновременно огромном и невозможно тесном.       Нужно трезво оценить ситуацию… Нужно трезво оценить ситуацию… Не поддаваться панике… Не поддаваться… Хотя какой смысл? Разве чем-то, кроме паники, можно назвать то, как Хиро отчаянно молил о помощи, колотя по всему, что было под рукой? А ведь, когда тебя похищают, надо быть тише воды и ниже травы.       «Теперь убьют…» — звенело в голове, несмотря на все попытки думать о чем-то другом, — «Теперь точно убьют! Избавятся от ненужного и громкого свидетеля, как пить дать…»       Хамада был на грани ужаса. Он был один. В пустом помещении без окон и дверей, холодном и темном. И хотя он никогда не боялся ничего из этого, сейчас парня просто выворачивало наизнанку.       «Я умру,» — продолжали гудеть ы голове плохие мысли, — «Я точно умру… Меня найдет полиция… В каком-нибудь коллекторе… Привезут в морг, позовут на опознание ребят, тетю, Абигейл…»       Перед глазами встала картина: белый морг, холодильник, в нем — тело Хиро. Посиневшее и замерзшее. Его вытаскивают, откидывают простыню. Тетя Кэсс плачет, как сумасшедшая, ломая руки и не желая верить. Хани падает в обморок, Васаби что-то ломает со злости, Гого в шоке забывает про принципы «железной леди» и прижимается к кому-нибудь из парней, Фред перестает хохмить и становится серьезным, что вообще уму непостижимо.       Абигейл… Юноша не знал, как отреагирует она. Из-за вести о смерти Тадаши девушка была в истерике и долгой депрессии. Но то был человек, которого она любила пять лет или даже больше… А Хиро? Кто он ей? Кем стал за несколько недель дружеского общения? Неизвестно. Ее он представить не мог, просто думал, что и она придет.       А как же Тадаши? Ведь и он увидит… Придет точно, позабыв про план профессора, прямо в костюме, потому что иначе не может идти. Хиро было больно тогда, на пожаре. Значит, и Тадаши будет больно. К тому же, он растил младшего четырнадцать лет. Одиннадцать из них — без родителей. И увидит бездыханное тело человека, который впитал в себя всё, что было на протяжении этих лет…  — Нет! — неожиданно громко крикнул мальчик и даже сел, отчего тело свело, но потом отпустило.       Нет.       Он не может умереть.       Он не может позволить тому, что сейчас возникло лишь в его воображении, случиться на самом деле.       Висок и вообще голова уже прошли, хотя Хиро знал, что при таких травмах нужна перевязка. Он осторожно потянулся, сделал небольшую разминку, чтобы перестать страдать от холода, покрутил кулачками, вытянул перед собой руки…       И замер. В темноте ясно выделялись абсолютно белые льняные рукава, по фасону напоминающие рукава рубашки со спущенными манжетами, из-за чего худые запястья Хиро казались в них совсем тонкими.       Гений перевел взгляд на свой живот и ноги. Белоснежная рубашка на пуговицах, не заправленная в брюки того же цвета. И то, и другое совсем свободного кроя. И, что еще более странно, ни кроссовок, ни носков — ноги абсолютно босые, более того, замерзшие, из-за чего встать на них не представлялось возможным.       «Ну и облачение,» — мысленно присвистнул мальчик, даже на минуту позабыв про холод и то, что одежда-то, между прочим, легкая, как носовой платок, и просторная, не прилегающая, — «Это что же, меня в секту забрали? Вроде этих… „Дети Солнца“? По-моему, такая одежда как раз у них…»       Мальчишку передернуло. Если это и вправду какая-то секта, и он им для чего-то понадобился, его, в относительно лучшем случае, принесут в жертву. В худшем — навсегда подчинят какому-нибудь фантому как физически, так и морально.       «На кой-черт я им понадобился?» — сердито и испуганно думал гений, снова начиная мерзнуть, — «Что, в Сан-Франсокио других мальчиков нет? И вообще, сколько я здесь?!» — последний вопрос просто взбудоражил сознание ребенка. А ведь правда, сколько времени-то прошло? И что там с тетей Кэсс? Да вообще со всеми… Он же ни с кем не встречался и не переговаривался, и телефона при себе нет (станут эти похитители перекладывать мобильник из его старой одежды в новую).       Прикинув, насколько долго можно оглушить человека пистолетом, исходя из всех просмотренных детективов и боевиков, мальчик понял, что времени прошло совсем немного. Минут сорок — самое большое. Конечно, его могли и каким-нибудь анестетиком накачать, чтоб спал подольше, и это уже добавляло совершенно неограниченное количество времени, однако Хиро решил держаться за первую версию, как за стартовую.       Раз времени прошло немного, значит, и увезли его недалеко. Хотя, опять же, расчет на скорость, светофоры-знаки всякие…       Хамада схватился за голову. Всё теории, теории, а на деле-то что? Хоть один твердый, нормальный, вызывающий безоговорочное доверие факт есть? Хоть какой-нибудь знак, кроме почти пустого помещения (пара заколоченных ящиков у стены являлась всем, что здесь было), никак не освещаемого, и непонятной одежды? Хиро даже не мог быть уверен, что его в живых оставят…       В поисках любой зацепки мальчик начал осматривать место заключения. Водил пальцами по бетону, изредка просовывая ногти в узкие щели, что было совсем бесполезно: плиты не отдирались от стены. Легко стучал по полу, вслушиваясь в звуки, к сожалению, везде абсолютно одинаковые. Только костяшки на шершавом полу до ссадин сбил.       Становилось страшно. Сколько в последнее время подросток по-настоящему боялся? Сейчас руки дрожали не от холода, и во рту горчило не от жажды. Выхода не было, всё вокруг было сплошным, неразделимым, и ребенок уже чувствовал, как внутри него развивается клаустрофобия. Причем, похоже, именно у него она будет особенно сильной и тяжелой.       «Нет,» — цеплялся за здравый смысл мальчик, хотя чувствовал, что всё сейчас играет против него, — «Нельзя… Нельзя этому поддаваться… Я сойду с ума, если это не прекратится!»       Он пытался взять под контроль собственный страх, представляя что-то, не относящееся к похищению. Гений прикрыл глаза, силясь не смотреть вокруг, не давать пищу для еще большего удара по психике. Он должен был сохранить трезвый ум.  — Спокойно, спокойно, — бормотал парень, нарочно давя на лоб ладонями, — Думай о семье. Думай о Тадаши. Думай о ребятах…       Как назло, из этого ничего не выходило. Возникавшие на секунду знакомые образы, воспоминания или просто мелькающие моменты неизбежно сменялись на черное или темно-синее полотно, которое пресекало любые попытки представить что-то другое.       Хиро всегда считал, что прекрасно владеет собственными мыслями. Но сейчас он был не в состоянии справиться с одной-единственной, которая очень и очень мешала. И от этого начала сильнее болеть голова.       Взгляд на секунду открытых глаз упал на ящики. В темноте их было видно с трудом, но кое-где синеватые выделяющиеся доски давали представление о том, где стоит каждый из них. Почему-то Хиро сразу потянуло к ним, он словно чувствовал, что в них что-то очень важное, что он непременно должен увидеть.       Превозмогая усталость, юноша приблизился к ящикам и провел по одному рукой. Доски были, практически, замороженные, гладко вытесанные и плотно пригнанные друг к другу. Те участки, на которые падали полоски света, были исполосованы годовыми кольцами, причудливо извивавшимися, как водоемы на карте. Гвозди, однако, были ржавыми, а сами ящики пахли размокшим деревом.       Вдруг Хамада вздрогнул и начал принюхиваться. Он уловил какой-то странный запах, не похожий ни на древесный, ни на железный. С расстояния вытянутой руки он ощущался еле-еле, даже чтобы просто почувствовать, надо было подползти ближе, не говоря уже о том, чтобы что-нибудь разобрать или понять.       Хамада уже был совсем рядом с таинственным ящиком. Тут запах стал совсем явным и, что главное, очень терпким. Похоже на смесь горящей травы и спирта. Мальчик втянул носом воздух, пытаясь вспомнить, что же это такое (а вонючих химических препаратов в лаборатории Хани он нанюхался по самые уши).       И тут же пожалел, что сделал это. Аромат, то этого слегка приятный, внезапно ворвался в организм, и Хиро почувствовал, как в груди всё сжалось. Он попытался выдохнуть, но неожиданно вместо этого лишь задержал дыхание — воздух не выходил. А причиняемое им царапающее ощущение только разрасталось, уже добираясь до головы ребенка. Странно, но боль в ней тут же прошла…       Мальчика охватила сладкая истома. Он сам не замечал, как сползал по стенке на пол, опираясь на нее плечом, и в конце концов упал набок, прижавшись к ней спиной. Холод уже отступил и не мешал дышать, напротив, стоило гению коснуться лицом цемента, как он сумел сделать долгожданный выдох. Дальше дыхание как-то само собой стало мерным, глубоким и спокойным.       В ушах гудело, как в пчелином улье, и Хиро даже не попытался справиться с этим. Перед глазами постепенно всё поплыло, свернулось в воронку и вскоре превратилось в одну темную массу. Хамада закрыл глаза, так как держать их открытыми не было сил. В память врезалась лишь мимолетом увиденная наклейка с незамысловатой картинкой в нижнем углу ящика: черный, как смола, цветок орхидеи фаленопсис, почти точно такой же, как в учебнике биологии.       Осмыслить увиденное ребенок не успел. В голове всё смешалось, скрутилось в один клубок, и, тихо промычав что-то уже обмякшими губами, гений впал не то в глубокий обморок, не то в тяжелый сон…