Выживание в диких условиях

— Слушай, Нина-тян, а расскажи о своем мире побольше, — неожиданно тянет рядом Соджи, закидывая на плечо девушки руку с таким рвением, что Нина едва не заваливается на бок от привалившего счастья.       Подвыпивший Окита силу не соизмерял и осторожничать не пытался. Нина шикнула, силясь удержать в руках пиалу, не расплескав ее содержимое, и не завалиться под тяжеленным Соджи. — Эй! — Сано-сан справа возмущенно рявкает, едва не оглушив и без того неслабо взвинченную девушку.       Мощная рука копейщика тут же впивается в загривок шаловливо настроенному шатену, отдирая того от девушки, мужественно — мысленно почти каждый в комнате этому поразился — терпящей творящуюся вакханалию. — Да боги! Фарфоровая она у вас что ли? — ворчит Окита через минуту, выпущенный товарищем в отдалении от девушки и недовольно потирающий заднюю часть шеи и уходя на другую сторону стола под недовольным взглядом копейщика.       Воронцова снова тяжело вздыхает, стоически сохраняя абсолютную отрешенность на лице. Кроме разбушевавшихся под градусом мужчин, было на чем сконцентрироваться и без этого. — А в самом деле? — Шимпачи, сидящий от нее через Хараду, по правую руку, отвлекается на опрокидывание чарки, после чего внимательно вглядывается в девушку, гипнотизирующую свой напиток. — Расскажи немного больше о себе. О своем мире. — Ох-хох, — Воронцова наконец отмирает, осторожно пробуя рисовую водку и рассеянно выдыхает от привкуса алкоголя. Не то, чтобы совсем уж крепкий, но и не квас. — Что же, это будет долго.       Она улыбается, собираясь с мыслями. Прикидывает с чего начать. И решает начать с самого начала — своего рождения. С того как росла. Рассказывает о строгом дедушке, о более мягкой с ней, но ужасно властной в жизни бабушке. Она рассказывает много и с воодушевлением, в какой-то момент сама увлекшись воспоминаниями, дает ремарки и пояснения, попутно объясняя менталитет своей страны и порядки своего времени. О морально нравственных понятиях, куда более свободных, нежели в современном мире. Иногда даже пускается в философские размышления, споря сама с собой в поисках истины в первую очередь для себя.       С упоением говорит о научных открытиях, о грустном и веселом, и в комнатке онсэна тихо, так что слышен только ее спокойный, временами грустный или горько-веселый голос. — И у тебя никогда не было отношений? — снова берется за свое Окита, когда Нинин рассказ о студенческой поездке в поход заканчивается дружным смехом самураев. — Даже при условии, что говоришь — в вашем времени в подобном не было ничего зазорного?       Девушка закатывает глаза против воли, но сакэ давно смыло напряжение и возведенную стену отчуждения, возникшую после встречи с демоном, и шатенка ведет плечом. — Почему тебя это так заботит? — с плохо скрытым недовольством уточняет она. — Легкомысленной женщине сложнее найти себе благочестивого мужа, — выдает вдруг зеленоглазый, заставляя Нину хмыкнуть, а остальных подобраться. — Я не собираюсь выходить замуж, Окита-кун, — тут же откликается она, ведя рукой с зажатым в палочках кальмаром. — Не в этом времени по крайней мере. Так что буду вполне не против, если окружающие мужчины не увидят во мне достойной внимания девушки.       Окружающие их молчат, пока Соджи хмыкает, а она беспечно и равнодушно пожимает плечами. Что ж, Нина и не надеялась на понимание. Разные моральные ориентиры, и от этого не избавится за пару месяцев относительного взаимодействия. — Разве главная радость женщины не в том, чтобы сделать счастливым мужчину? — никак не хочет успокаивается явно перебравший шатен, и Нина впервые за этот вечер чувствует вполне знакомое желание ударить по этой лохматой бестолковой голове.       Остальных, судя по возрастающей неловкости, положение дел не устраивает так же, как девушку. Окита был, пожалуй, единственным, кто до сих пор был готов тыкать девушку носом в несоответствие моральным нормам их мира. Не единственным, кого она не устраивала, но единственным, кто пытался ее перебодать в нежелании изменить. — Да ладно тебе, Окита-кун, — неловко пытается вмешаться Кондо-сан, бегая слегка осоловевшими от хмеля глазами по богато накрытому столу. — Лучше давайте послушаем Сайто о его путешествиях. — Скажи это тысячам представительниц моего пола, которые в глубине души ненавидят своих мужей за то, что те считают их вещью, — спокойно, но с отчетливо слышимым вызовом отзывается в ту же минуту Нина, отставляя токкури, но впиваясь прямым взглядом в зеленые глаза. — Скажи это сотням женщин, что ненавидят себя за то, кем родились, за собственную слабость, и каждый вечер засыпают, переполненные этого гнева, ненависти и отвращения к вам, мужчинам. Или тем, что перекладывают эту ненависть на своих детей.       В комнате повисает неловкая, колючая тишина и Воронцова подспудно удивляется, почему никто до сих пор не спешит одернуть ее провокационный спич. — Ты правда веришь, что у женщин нет своих мечт и целей? Или что единственное, что нам подвластно, это ведение хозяйства? — с вызовом рокочет девушка, чувствуя, как откуда-то со дна души поднимается доселе неизвестная, пугающая даже ее саму ярость. — Тише-тише, — Саноске рядом неловко посмеивается, в последний момент воздержавшись от того, чтобы похлопать Нину по плечу. — Окита перегибает, все мы знаем имена известных онна-бугэйся. И они ничем не уступали самым умелым воинам. — Точно-точно — Ходзё Масако, Томоэ Годзэн, — Хейске напротив нее так же неловко вступает в отвлекающий диалог, силясь снизить градус напряжения. — Великие женщины, владеющие оружием и не робеющие перед врагом. — Я слышал о Накано Такэко из Айдзу, нашей современнице, — подключается и Шимпачи, попутно опустошая очередную токкури. — Говорят она очень способная.       Нина расслабляет плечи, отпуская поднявшийся в душе гнев. Окита, бегающий взглядом меж говорящих друзей, едва заметно кривит губы в усмешке, но молчит, прикрывая блестящие от выпитого глаза, и напряжение понемногу спадает, позволяя компании вернуться к расслабленному отдыху. — Нина, — заговоривший вместе с Нагакурой о неизвестной женщине Тошидзо заставляет всех остальных удивленно притихнуть, переводя на замкомандира любопытные взоры. — Ты обещала прочитать пару стихов.       В комнате становится удивительно шумно: Харада, Нагакура, Тодо и Окита мученически стонут, воздевая лица к потолку или прикрывая глаза страдальческими жестами, и Воронцова недоуменно вскидывает брови. Хиджиката окидывает подчиненных хмурым, предостерегающим взглядом, но молодые люди уже достаточно осмелели от выпитого, чтобы игнорировать очевидную угрозу. Кондо посмеивается, Саннан-сан тщетно пытается подавить мягкую улыбку и только Сайто, сидящий от нее по левую руку, остается невозмутимо-непроницаемым, практически не прикасаясь ни к выпивке, ни к еде, гипнотизируя остановившимся взглядом стену за головой сидящего от него через стол Окиты. — Что же, пару стихов я, пожалуй, вспомнить смогу, — неуверенно бормочет она, пытаясь отгадать, почему у окружающих такая неоднозначная реакция на кажущуюся безобидной просьбу замкома. — Первый стих является несгораемой классикой, с попеременным успехом разучивается нерадивыми учениками во всех школах моей страны… Автор Александр Блок. Хкм-кх…       Нина подбирается, прочищая горло, укладывает руки на коленях и мимолетно вспоминает многочисленные «литературные гостиные», так любимые их преподавателем по литературе. — Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века — Все будет так. Исхода нет. Умрешь — начнешь опять сначала И повторится все, как встарь: Ночь. Ледяная рябь канала. Аптека. Улица. Фонарь.       Лица слушающих ребят вытягиваются еще на первых строчках, и по началу обреченные взгляды, направленные в ее сторону, наполняются растерянностью; потом заинтересованностью, а после и вовсе одобрением. — Мои соплеменники любили писать немного мрачно о жизни, — неловко заключает она, пожимая плечами, когда Тодо напротив с улыбкой кивает ей в отчетливом одобрении услышанного. — Давай что-нибудь еще, — просит Кондо-сан, наливая себе очередную порцию сакэ. — Это звучало очень красиво, хоть и не до конца понятны некоторые слова. — А-а-а, да-да, хорошо, — Воронцова задумчиво прихватывает пальцами подбородок, второй рукой подбирая длинные рукава своего пестрого наряда. — Да, думаю, одно произведение я вспомню — не так давно я учила его для небольшого конкурса между группами. Например: автор следующего стихотворения Александр Чацкий, и это скорее история в стихотворной форме, но она достаточно красива…       Отдыхающие покорно подобрались, ожидая первых строк, и Нина отчаянно понадеялась, что голос не задрожит в самых животрепещущих моментах. Произведение она помнила хорошо, только вот перед выступлением на межгрупповой развлекаловке от сердобольных преподавателей, решивших приобщать массы студиозусов к литературе, ей пришлось раз тридцать прорепетировать свое выступление, чтобы не скатываться в банальный плачь. Получится ли сейчас, Нина не знала, но очень понадеялась, что справится. — Удачная на днях была охота, Легко нашел я логово волков. Волчицу сразу пристрелил я дробью, Загрыз мой пес, двоих ее щенков. Уж хвастался жене своей добычей, Как вдалеке раздался волчий вой, Но в этот раз какой-то необычный. Он был пропитан, горем и тоской. А утром следующего дня, Хоть я и сплю довольно крепко, У дома грохот разбудил меня, Я выбежал в чем был за дверку. Картина дикая моим глазам предстала: У дома моего, стоял огромный волк. Пес на цепи, и цепь не доставала, Да и, наверное, он бы помочь не смог. А рядом с ним, стояла моя дочь, И весело его хвостом играла. Ничем не мог я в этот миг помочь, А что в опасности — она не понимала.       Девушка прервалась буквально на долю секунды, набирая побольше воздуха для завершения выступления. Волнения давно не было — отбило еще в первые месяцы обучения, когда буквально каждую неделю приходилось выходить то к доске с очередным докладом, то вообще выходить на сцену перед кучей студентов всего учреждения, исполняя то песню, то сценку, то еще какую-нибудь развлекательную лабуду.       Мужчины вокруг молчали, жадно вслушиваясь в каждое слово, и Воронцова невольно поймала себя на легкой, едва-едва оформившейся гордости. Не столько за себя, сколько за наследие своей страны. — Мы встретились с волком глазами. «Глава семьи той» - сразу понял я, И только прошептал губами: «Не трогай дочь, убей лучше меня.» Глаза мои наполнились слезами, И дочь с вопросом: Папа, что с тобой? Оставив волчий хвост, тотчас же подбежала, Прижал ее к себе одной рукой. А волк ушел, оставив нас в покое. И не принес вреда ни дочери, ни мне, За причиненные ему мной боль и горе, За смерть его волчицы и детей. Он отомстил. Но отомстил без крови. Он показал, что он сильней людей. Он передал, свое мне чувство боли. И дал понять, что я убил его детей.       На последнем четверостишье сдержаться удалось с трудом — голос едва слышно дрогнул, но Нина нашла силы закончить, остановившимся взглядом гипнотизируя стол перед собой. Так было проще сосредоточиться и не растерять слова. — Вау-у, — пораженный голос Тодо отвлек от мыслей, вынуждая вернуться к компании вокруг. — Это было поразительно, — тут же подтвердил Харада, с каким-то непередаваемым восхищением заглядывая сидящей рядом девушке в глаза.       Нина смутилась, кивнув машинально. Поспешно отвела взгляд, сталкиваясь с пытливым прищуром Соджи, сидевшего по диагонали через стол. Поймала себя на желании глянуть правее, туда, где сидел замкомандира и решительно тряхнула головой, прогоняя из мыслей неуместные порывы. — Хочу немного подышать, — выдает она после непродолжительного раздумья, пока за столом разгорается дискуссия о неоправданной жестокости и беспощадности.       Саноске рядом приподнимается тоже, единственный расслышав ее в этом гвалте, но Нина отрицательно качает ему головой, молчаливо прося одиночества, и копейщик, грустнея лицом, нехотя кивает.       На улице во внутреннем саду тихо и прохладно, и Воронцова ежится — у корней волосы так и не просохли из-за того, что были собраны в гульку еще в раздевалке. Но звезды над головой такие яркие и богатые, что девушка не находит в себе сил, чтобы оторвать взгляд от этого великолепия. Лишь перемещается глубже в сад, находя небольшую скамеечку, чтобы устроиться для любований с удобством.       В голове раз за разом проносятся самые яркие моменты из учебы, выбивая наружу кривые, горькие улыбки. А она так ненавидела ту суету. Вечно ворчала, фыркала на подругу, что с шилом в одном месте на буксире тащила саму Нину в самую гущу событий, и все-таки раз за разом участвовала во всех мероприятиях, устраиваемых в вузе. Горькая ностальгия, помноженная на острую тоску по дому и родным захлестнула с такой силой, что Нина не сумела сдержать покатившихся по щекам слез. Сложно было смирится с мыслью, что у нее нет возможности сию же минуту вернуться туда, где было так суетно, трудно порой, но уютно, знакомо и спокойно. Где не нужно было отстаивать свое право голоса, не нужно было раз за разом одергивать себя в опасении вызвать чей-нибудь гнев… — Замерзнешь, — тихий мужской голос из-за спины застает врасплох, и Нина тут же торопливо утирает с лица следы собственной слабости. — Ты плачешь. Опять…       Что ж, в этот раз в его голосе по крайней мере не слышно недовольства. Разве что и мрачное сожаление Нине не нравится, но тут уж исходя из понятий о меньшем зле. Краем глаза шатенка видит, как присаживается рядом замкомандира, так же как она устремляя внимание на безоблачное ночное небо. — Тебе, — Тоши неловко смолкает, не торопясь подбирает слова, пока Нина продолжает упорно глядеть в небо. — Тебе правда так плохо тут? — Нет. Нет, не плохо. Я ведь уже говорила, что понимаю, что могло быть и хуже. — Но ты снова плачешь. — Плачу. Потому что мне тоскливо от мысли, что я могу никогда не вернуться. Не увидеть родителей, не обнять их, не посмеяться с друзьями. От того что я одна… — Но ты не одна, — тихо и будто бы неуверенно возражает мужчина, обращая к ней несогласный взгляд. — Одна, Тошидзо-сан, я здесь чужая, и ты понимаешь это лучше меня. А потому я — одна. — Ты привыкнешь, — вполне предсказуемо успокаивает он, отрываясь от разглядывания голубых глаз и снова возвращая взгляд в небо. — Чуть больше терпения и покладистости. — Да. Чуть больше покладистости. Нужно измениться и просто стать другим человеком, не собой, и кто-то похожий на меня внешне, но совершенно другой привыкнет жить здесь, — обреченно соглашается она, через силу натягивая улыбку и придать голосу беспечности. Выходит так себе и оба они кривятся от этой горькой фальши. — Я ведь не прошу тебя меняться, — возражает мужчина через мгновение, долго и напряженно раздумывая над ответом и ситуацией в целом. — Просто прошу быть чуть осмотрительней и гибче. В отряде тебя уже приняли, так что ты можешь оставаться собой, с поправками на такт. Но быть аккуратнее в обществе чужаков.       Нина удивленно вскидывается, всматриваясь в невозмутимый мужской профиль. — Стихи красивые, — вдруг переключается брюнет, опуская наконец лицо и оборачиваясь к ней. — Я тоже иногда…       Он неловко замолкает, словно передумав откровенничать, но Нина поняла, что хотел сказать мужчина и мягко улыбается чужой неуверенности, начиная чувствовать удовольствие от этой странной беседы. — Тогда как-нибудь мы обменяемся стихотворениями собственного сочинения, — уверенно подытоживает она, с лукавой улыбкой следя, как смущается кажущийся всегда таким невозмутимым человек рядом с ней.       Это был познавательный и необычный опыт. Должно быть в смущении собственным хобби была какая-то подоплека.       Странный вечер — думала Воронцова, окунаясь во вновь повисшую тишину. Даже не вечер, а весь день. Демон, пришедший чтобы познакомиться, дружеские посиделки, в результате выступления с очередным взбрыком характера ее даже никто не одернул. А теперь еще эти щемяще-нежные разговоры с Хиджикатой.       Руки, сцепленные на коленях, вдруг неожиданно заключили в жаркий плен чужих ладоней, и тишина стала неловкой. Нина чувствовала, как медленно, но верно заливает краской лицо; краем глаза видела, что мужчина рядом с ней глядит на нее прямо и без стеснения, но в себе никак не могла найти смелости повернуться и встретить этот взгляд. — Эй, ребята, вы чего там застряли? — громкий голос Тодо, донесшийся со стороны энгав, разрушил хрупкое очарование момента, и Нина готова была поклясться, что расслышала рядом с собой тяжелый, разочарованный вздох. — Не кричи, Кейске, они наверняка где-то здесь, — Шимпачи говорит тише товарища, но пара тройка метров и несколько кустов между ними и замершей на лавке парочкой услышать не мешают. — Как думаете, почему прячутся? — Тодо, кажется, откровенно перебрал, потому что развеселая игривость парнишки отчетливо начинает выдавать его юность.       Нина порывается было подать голос, когда на губы опускается чужой большой палец. Растерянная, она обеспокоенно вглядывается в склонившееся ближе бледное лицо замкомандира, и тот улыбается широко и лукаво, одним видом призывая продолжать хранить молчание. — Идемте лучше, пока там Окита совсем Сайто-сана не растрепал, — обнаружившийся тут же Саноске звучит как будто недовольно, и девушка с интересом оборачивается в сторону голосов, мучаясь любопытством.       По-хорошему, конечно, стоило бы обратить внимание на то, что рядом все еще сидел Тошидзо, мягко перебирая ее пальцы, и нет-нет, да поднимающий на нее свои темные в ночном полумраке глаза. Но смотреть на мужчину было боязно, потому Нина отчаянно крутилась, пытаясь выглядеть в густых листьях какого-то куста стоящих в той стороне парней. А потому совсем не заметила, когда чужое лицо опустилось ниже. Только когда широкая, горячая мужская ладонь обожгла щеку, чтобы развернуть ее лицо, Воронцова осознала, как сильно расслабилась и просчиталась.       И скользнувший меж вялых губ чужой язык окончательно выбил из головы все лишние, неуместные мысли. Настойчиво сосредотачивая девушку на моменте здесь и сейчас.