Будни «Чёрной орхидеи»

      Руки её были прохладными, с молочно-белой кожей, практически не знавшей загара, будто из мрамора высеченными, как у древнегреческой или древнеримской статуи. Идеальными, одним словом. Если бы не некое обстоятельство, сводившее идеальность до нижней планки. Удивительнее всего смотрелись на восхитительной коже, к которой хотелось бесконечно прикасаться, шрамы, опоясывающие запястья и поднимающиеся по внутренней стороне вплоть до локтей, подобно браслетам. Только они не походили на часть последней коллекции, представленной на оценку искушённой – пресыщенной – публики очередным модным дизайнером, будучи поразительно уродливыми.       Чужеродно.       Они были белее белого, как бы странно это не прозвучало. Но Рендаллу казалось, будто он видит пятна грязи, въевшиеся настолько, что, сколько бы усилий не было приложено, стереть эту мерзость не получится никогда.       А ещё – представлял кровь, стекающую на пол в ванной.       Он осторожно поглаживал полоски более светлой кожи и безмолвно обращался к Кейт, надеясь, что она обратит на него внимание, перестав хранить молчание.       Чуда пока не случилось.       Живое воображение играло с Рендаллом злые шутки, помогая продумывать в деталях всё произошедшее, и он не отворачивался, не закрывал глаза, продолжая внимательно рассматривать свидетельства чужой слабости и сиюминутных порывов, к счастью, завершившихся не так, как планировалось изначально.       Длинные пальцы с ногтями, покрытыми бледно-розовым лаком, сжимали край одеяла.       Кружевная бретелька съехала с одного плеча, и Рендалл потянулся, чтобы поправить её, не упустив шанс попутно прикоснуться к обнажённой коже, привлекая внимание. На слова ответ удавалось получить лишь в редких случаях. На тактильные контакты Кейтлин реагировала всегда.       Отчуждённый прежде взгляд переместился на его лицо.       Кейт ожила, улыбнулась, слегка приподняв уголки губ. Рендалл провёл тыльной стороной ладони по её щеке, перехватил руку, сжимая. Кольца на их пальцах соприкоснулись, и Рендалл едва заметно вздрогнул, будто его обожгло только от этого мимолётного жеста.       – Время пить таблетки, – произнесла Кейт невесело, отбрасывая одеяло в сторону и становясь на пол.       Тапочек поблизости не оказалось, потому она поморщилась невольно, ощутив холод, потянулась за халатом, но передумала. Махнула рукой и направилась в ванную комнату в одном коротеньком пеньюаре.       Рендалл проводил её взглядом и откинулся на кровать, закрыв лицо руками. Простыни ещё хранили тепло чужого тела и слабый запах цветочных духов, которыми пользовалась Кейт. Этот аромат был везде и стал настолько привычным для Рендалла, словно он сам успел им пропитаться.       Наверное, в этом не было ничего плохого.       В конце концов, они и так – одно целое. В перспективе.       Осталось совсем немного, какие-то четыре месяца, и они поженятся. Всё готово к торжественному моменту. И кольца куплены, и помолвка объявлена.       Подумать только! Восемнадцать лет, а уже семейные люди.       Причина спешки для наблюдательных и мало-мальски проницательных личностей была слишком очевидна, но спорить с отцом не хотелось. Да и другого выхода из сложившейся ситуации семья Стимптонов не видела. Либо бесповоротное падение в бездну, как изволила высказаться мать, вернувшаяся домой в жутком расположении духа, либо заключение выгодной сделки. Что за сделка? Брак. Настало время достать последний козырь из рукава и использовать его по назначению.       Дети – те же ценные вклады.       Вот так. Кто-то делает многочисленные вложения в любой из подвернувшихся проектов, надеясь затем получить солидные проценты, а кто-то использует в качестве инвестиций в благополучное будущее сперму, чтобы однажды пристроить ребёнка и... тоже обрести выгоду. Какая милая ирония.       Жаль, что судьба не наградила их семью рождением девочки. Продать на рынке брачных услуг красавицу-дочь было проще, чем парня. За то время, что их семья терпела крах, а прежде прочную яхту жизни мотало из стороны в сторону, прикладывая о каждую подводную скалу, оставлявшую пробоины в каркасе, Рендалл успел выслушать множество сожалений относительно своего пола.       Родители не говорили ему об этом в лицо, обмениваясь мнениями между собой, но и не скрывались особо. При желании, подслушать их мог любой, чем, собственно, Рендалл и занимался.       – Дела наши с каждым днём всё хуже, – не уставал повторять Артур. – Ещё немного, и Кларк нас окончательно сожрёт. И косточками не подавится. Чтобы поправить положение, нам нужны финансовые вливания, а им неоткуда взяться, если только появятся влиятельные родственники, готовые помочь...       – У нас нет таких родственников, дорогой, – говорила Сиенна, и голос её дрожал.       Рендалл нервно сглатывал, отталкивался рукой от стены и уходил в свою комнату. Время летних каникул проходило для него, как в тумане.       Налаженная жизнь рушилась, а там, где ещё недавно стоял их дворец, теперь можно было наблюдать руины.       Первой из дома исчезла прислуга. Родители сказали, что планируют пересмотреть отношение к тратам и нанять другой персонал, поскольку прежние слуги перестали справляться со своими обязанностями.       Рендалл склонен был думать, что они просто-напросто отказались работать без оплаты. И правильно сделали, если уж на то пошло.       Родители не желали менять привычный уклад, они по-прежнему пускали пыль в глаза, несмотря на то, что деньги на счёте таяли, как снег под палящим солнцем.       Бедность была тем несчастьем, которое родители Рендалла считали самым большим наказанием. Создавалось впечатление, что болезни и смерть не стали бы для них таким потрясением, как потеря материального благополучия.       Людям, привыкшим жить в роскоши, бедность причиняла боль, сопоставимую с физической. И это было заметно.       А их привычное окружение только усиливало неприятные ощущения, заставляя чувствовать себя изгоями, по ошибке завернувшими на праздник жизни. Осуждение в их глазах за платье из прошлой коллекции и недостаточно дорогие запонки прочитывалось в два счёта. Некоторые не пренебрегали возможностью отпустить колкость, заявив, что данные наряды давно вышли из моды.       Рендалл этих гуру моды откровенно ненавидел.       Чёртовы аристократы с их заносчивостью и неустанной дрочкой на чистоту крови вкупе со счётом на миллионы фунтов стерлингов.       Ему хотелось заткнуть рты всем, кто осмеливался сказать что-то против родителей, но план поворота времени вспять и исправления финансового положения не желал снисходить на него, озаряя. Оставалось ждать, что придумают родители и надеяться, что их идея не окажется безумной.       Прошло время. Они придумали.       Жарким – на удивление – августовским днём Рендалла позвали в кабинет отца. Предложили даже выпить немного для храбрости. Он отказался и внимательно посмотрел на родителей, желая поскорее узнать, какая судьба уготована их единственному ребёнку.       Особых иллюзий не питал, понимая, что он для них – ценное вложение, очередная акция. Дочернее предприятие – Рендалл Стимптон собственной персоной.       Приятно познакомиться.       – Мы хотим сказать тебе кое-что, – осторожно начала мать.       Кое-что оказалось сообщением о женитьбе. В качестве замены живому общению с потенциальной невестой Рендаллу предложили несколько фотографий и короткое досье. Было в этом что-то унизительное, но Рендалл слова против не произнёс, только кивнул согласно.       Конечно, он женится, если им это так необходимо. Конечно же, он всё сделает, если это – единственная возможность перейти дорогу старшему Кларку и компании его единомышленников.       Рендаллу, в общем-то, наплевать. С единственным сыном Дина они учатся в одном классе и более-менее ладят. Нет особой вражды, нет причин устраивать Энтони гадости. Но, кажется, их отношение друг к другу решающей роли не играет. Когда в игру вступают взрослые, страдать и платить по счетам приходится детям.       А то, что с невестой они ни разу в жизни не встречались, так нет в этом ничего страшного. Как известно, ни один король не мог жениться по любви, политика оставалась на первом месте при любых обстоятельствах. Для них, потомков аристократии, это такой же обыденный вопрос, как и для тех самых королей.       Он женится, нет проблем.       Познакомиться с невестой удалось немногим позже, и, как ни странно, они поладили. Всё оказалось не настолько дико, как представлялось в первый момент, а выгода от сделки появилась практически сразу.       Во всяком случае, старшие Стимптоны усмотрели её в согласии родителей Кейт оплатить учёбу Рендалла в частной школе. Последний год, сущая безделица, а по престижу и честному имени семьи не ударит и не породит слухи о пошатнувшемся финансовом положении, мешающем найти нужную сумму.       Ещё одна косточка в горло старшему поколению Кларков.       Смотрите-ка, ваши планы пошли прахом!       Рендалл знал наверняка, что последний год учёбы станет для него адом. Он мог с уверенностью заявить, что и без этой школы будет счастлив, подобрав себе иное учебное заведение, но раз уж родители считали делом принципа доучить его в «Чёрной орхидее», пусть их желание исполнится.       Рендалл потёр глаза и посмотрел в потолок. До завершения учёбы в опротивевшей школе оставалось не так уж много, какие-то жалкие два терма, а там – выпускной, поступление в университет, карьера адвоката, которую он сам себе напророчил задолго до выпуска, семейная жизнь.       Прекрасная девушка рядом.       Да, прекрасная.       И кто знает, почему она согласилась стать женой нищего, который кроме замшелого титула ничем похвастать не может?       – Девочка немного больна, – сказали родители.       – Доживает последний год и покупает меня в качестве временной игрушки? – поинтересовался Рендалл, повертев в руках снимок своей наречённой.       Отметил про себя, что она вполне ничего, очень даже привлекательная.       Он почему-то рассчитывал на худшее. Просто не представлял, кто, располагая и титулом, и средствами, захочет породниться с их семейством, лишённым перспектив.       – Нет. При хорошем стечении обстоятельств, она проживёт ещё долгие годы.       – Что ж, я постараюсь сделать так, чтобы эти годы были счастливыми.       Рендалл вытянул руку вверх, наблюдая за тем, как лучи утреннего солнца скользят по украшению на безымянном пальце. Удивительное чувство – знать, что совсем скоро пожертвуешь статусом холостяка во имя спасения семьи.       Он потёр кольцо. Отчаянно хотелось снять украшение и зашвырнуть куда-нибудь подальше, несмотря на то, что перспективы перевода отношений на новый уровень не страшили и, в общем-то, рисовались довольно приятными.       Рендалл просто чувствовал, что здесь что-то не так, но не мог сказать, что именно. В тупик его ставил диагноз Кейт, распространяться о котором окружающие не торопились. Просто говорили, что девочка со слабым здоровьем.       Рендаллу хотелось знать, на что он подписался, но время, отведённое под любопытство, давно закончилось. Теперь было поздно призывать окружающих к ответу – капкан захлопнулся.       Присев на кровати, Рендалл прихватил форменный пиджак, поправил шейный платок, прилагавшийся к этому наряду, и решил заглянуть в ванную.       – Кейти, – позвал, постучав осторожно.       Она стояла перед зеркалом, проводя по волосам расчёской. Сжимала в одной ладони роскошные тёмные пряди и старалась привести их в порядок.       – Что, мой хороший?       – Не уходи от ответа. Давай поговорим.       – О чём?       – Ты так и не расскажешь, откуда у тебя эти шрамы? Точнее, я понимаю, откуда, но не откажусь узнать причину их появления.       – Какая разница? – спросила Кейт.       Прозвучало не раздражённо, а с недоумением. Словно она сомневалась в том, что его вообще способна заинтересовать история чужой жизни.       Разве не очевидно, что они вместе только из-за денег? Так зачем эти ритуальные танцы?       – Мне действительно хочется узнать о тебе больше, – признался Рендалл, переступая порог ванной комнаты и притормозив рядом с раковиной       Он перекинул пиджак через плечо и теперь внимательно смотрел на Кейт, ожидая ответа. Она знала этот взгляд, как и то, что Рендалл может быть весьма настойчивым, если пожелает получить определённую информацию. Сейчас наблюдался один из таких случаев.       Кейт опустила руку с расчёской вниз, прикусила губу.       – Расскажи мне, – попросил Рендалл, взяв девушку за запястье и потянув к себе.       Она поддалась, прижалась ближе, позволила себя обнять.       Рендалл в сотый, если не тысячный, раз за время их знакомства поймал себя на мысли, что воспринимает Кейт не как живого человека, а как шарнирную куклу, которую можно переставлять с места на место, сгибать руки и ноги, разгибать их. Реакция последует слабая. Большую часть времени Кейтлин просто не будет обращать внимание на происходящее.       – Это было так давно, что уже неловко ворошить прошлое, – усмехнулась Кейт. – Всё равно, что разрыть могилу и начать копаться в трупах.       – И всё-таки?       – Уверен, что хочешь услышать?       – Разумеется. Иначе не стал бы спрашивать.       – Ну... ладно.       Ответила Кейт нерешительно, помолчала ещё несколько секунд.       Рендалл подумал, что сегодня откровений от неё не дождётся, как бывало у них уже неоднократно.       Он рассказывал о себе, о планах на будущее, об учёбе и одноклассниках – немного, но эмоционально, о мечтах, которые осуществить, наверное, нереально, но хотелось бы. Он говорил, говорил и говорил, а Кейт только слушала, не позволяя ему узнать что-то о ней. Это напрягало, причём неслабо.       Рендалл не любил загадки такого рода, а они окружали его со всех сторон. Это было почти невыносимо – жить в золотой клетке, не зная, какова, на самом деле, плата за возможность пользоваться чужими благами.       Семья Бартон была не в пример богаче, могущественнее и именитее.       В жилах их предков смешалось немалое количество благородных кровей, да и теперь эта традиция – заключать браки с людьми более высокого или, как минимум, равного происхождения – себя не изжила.       Бартоны не были четой Стимптонам, и уж если речь заходила о женитьбе, то перед наследницей данной семьи все двери открывались по щелчку пальцев. Рендалл мог только мечтать о такой невесте, как Кейт, а она имела все шансы отхватить куда более выгодную партию. Породниться, например, если рассматривать ситуацию в теории, с Уилзи, став супругой их старшего сына, тем более что связь у этих семей уже имелась. Старшая сестра Мартина и Терренса, Элизабет, была замужем за двоюродным братом Кейтлин.       Куда не плюнь, везде знакомые имена и лица.       Имена и лица, от которых откровенно подташнивало.       Так почему Кейт согласилась стать его женой, а не посмотрела в сторону того же Терренса?       В том, что эти двое пересекались неоднократно, Рендалл не сомневался. И сейчас, подумав об одноклассниках, был как никогда близок к решению той задачи, которую сам же перед собой и поставил, начав расспросы.       Впрочем, он об этом ещё не знал, продолжая стоять и ждать ответа от будущей жены. Она присела на край ванны, похлопала по бортику, предлагая опуститься рядом, покусала губу и начала рассказ. * * *       В гостиной, расположенной на втором этаже, горел приглушённый свет, и стояла поразительная тишина, нарушаемая лишь время от времени слабым стуком – очередная фигура оказывалась на поле.       Замереть в ожидании нападения, чтобы затем сделать ответный ход.       Покажи, на что ты способен, братик.       Терренс хмыкнул, окидывая оценивающим взглядом комбинацию, предложенную соперником, несколько секунд провёл в сомнениях, после чего переставил фигуры в очередной раз. Чёрная опустилась на клетку, белая оказалась в руках. Терренс сжал её, попутно посмотрев на ногти.       Чёрный лак стирался. И делал это некрасиво – отдельными полосами, словно тёркой по ним провели, не рассчитав.       Все попытки добавить своему, крайне консервативному – из-за вынужденного ношения формы – образу немного неформальных ноток пошли насмарку.       – Ещё немного, и ты будешь вынужден признать поражение, – произнёс, улыбнувшись радушно.       – Как ты это делаешь?       – Ловкость рук и никакого мошенничества. Всё просто, если понять суть игры.       – Я стараюсь, но не особо получается, как видишь.       – У тебя всё впереди, Марти, – заметил Терренс, поднимаясь с дивана и потягиваясь. – Ну и скука. Как в морге. Хотя, в морге, кажется, и того веселее.       – Я бы не рискнул проверять данное утверждение на практике.       Поняв, что игра окончена, и Терренс партию продолжать не намерен, Мартин начал собирать фигуры и складывать их в коробку. В конечном итоге, исход их очередного соревнования был предрешён с самого начала. Терренс не оставлял младшему брату ни единого шанса на победу, разгромив его в пух и прах едва ли не с первых минут игры. Сначала, правда, поддавался немного, а потом начал играть в полную силу, и всё стало ясно, как на ладони. Где будет победитель, а где проигравший. Расстановка не менялась, оставаясь ярко выраженной константой на протяжении нескольких месяцев, потраченных на обучение этой интеллектуальной игре. Мартин жаждал научиться, но так и не сумел овладеть искусством управления фигурами. Соревнования с предсказуемым финалом нагоняли скуку и практически не пробуждали азарта.       – Скорее бы Тони приехал. – Терренс проигнорировал замечание брата, распахнул настежь окно и оперся ладонями на подоконник, впустив в помещение порыв ветра, наполненный ароматом цветущих растений.       – Не волнуйся, приедет, – сказал Мартин, сложив доску. – Куда же без него.       Прозвучало не слишком воодушевлённо, с нотами злой иронии.       Терренс обернулся, желая удостовериться в правдивости своих подозрений, но от комментариев воздержался, поскольку давно смирился с тем, что их компания какая-то не слишком сплочённая.       Чёрт знает, каким ветром их прибило к одному берегу.       И ещё большая загадка, почему они до сих пор продолжают держаться вместе.       Хотя...       Есть, конечно, логическое объяснение. При наличии желания, вывести общую формулу и разложить по полочкам можно абсолютно всё, нужно только немного подумать, а там уже одно начнёт цепляться за другое, и появится целая картинка.       Он дружен с Энтони, а рядом с Мартином его держат кровные узы. Мартин общается с Троем, наплевав на мнение старшего брата, и недолюбливает Энтони. Он, Терренс, отвечает практически тем же другу Мартина, то есть, с поправкой на одно обстоятельство. Не просто недолюбливает, а буквально на дух того не переносит.       Причина их вражды похоронена в далёком прошлом, да и, по сути, смехотворна. Однако отказаться от принципов и протягивать руку, предлагая снова стать друзьями, как-то не особо хочется.       Он привык жить с мистером Беннетом-младшим на ножах. Это, в определённом смысле, добавляло перчинки в отношения, разбавляя пресные школьные будни хоть какими-то специями.       Смешные поводы для склок, смешные поводы для ненависти, но отказаться от них сложно. Укоренились и стали стилем жизни.       В конце концов, каждый уважающий себя клуб должен иметь в запасе несколько скелетов, рассованных по шкафам. А они своё небольшое сообщество уважают и считают архиважным. В отсутствии конкуренции, видимо.       Терренс тяжело вздохнул.       Его одолевала прямо-таки смертная скука.       Мартин это видел, но сказать что-то, в надежде завести разговор на отвлечённую тему, не решался. Он вообще старался не соваться к старшему брату, когда тот находился в дурном настроении.       В последнее время это случалось с Терренсом на постоянной основе. Что послужило причиной для перемен, Мартин не знал. Особой откровенностью его брат тоже не страдал и если решил удержать какие-то сведения в секрете, можно было постоянно донимать его вопросами, окончательно попрощавшись с терпением, но ни на шаг не приблизившись к разгадке тайны.       Терренс не любил откровенничать. Если кто-то и знал его секреты, то точно не человек, а ручная крыса, жившая в кабинете отца.       Вообще-то Терренс жаждал перетащить её к себе в комнату, но Альберт запретил, заявив, что в общежитии академии крысам не бывать. Терренс хотел сострить, отпарировав, что как раз там крыс гораздо больше, чем где-либо ещё, но вовремя прикусил язык и согласился заключить договор, построенный на компромиссе. Днём крыса живёт в кабинете директора, и Терренс, при желании, может туда наведываться, ночью же, во время выходных и на каникулах она находится дома.       Закинув руки за голову, Мартин наблюдал за действиями Терренса, прикидывая, что придёт тому на ум.       Могло, в принципе, многое.       Будучи похожими внешне, братья различались чертами характера и отношением к жизни, а ещё теми образами, что создали себе в обществе, и теперь старательно придерживались выбранного амплуа, не отступая от него ни на шаг большую часть времени.       Тёмные волосы и серые глаза – наследственность семьи Уилзи. Такие же внешние данные достались и Лиззи, таким же был отец, пока его волос не коснулась седина. Он носил её с гордостью, не используя краску в надежде скрыть естественные процессы старения.       Его детям о седине, конечно, думать было рано.       Терренс, желая отличиться, слегка поэкспериментировал с краской для волос, в результате чего обзавёлся красной прядью в чёлке, за что оказался неоднократно порицаем родителями, и провозглашён нарушителем школьного устава. Впрочем, его это не волновало совершенно, он плевал на этот устав прежде, продолжал плевать и сейчас. А Альберт, побушевав немного для порядка, вскоре прекратил возмущаться, хлопнул по столу ладонью и бросил:       – Иди уже и не показывайся мне на глаза.       Терренс ужом выскользнул из гостиной, в которой состоялся разговор, и до конца дня вёл себя тише воды, ниже травы, будто самый настоящий паинька, никогда не помышлявший о скандальных выходках. Во всяком случае, так думали родители.       Мартин, коротавший вечер в своей комнате, видел, как братец, поломавшись немного и поизображав раскаяние, удрал из дома через окно, перемахнул через ограждение и свалил в неизвестность вместе с Энтони, дожидавшимся его на улице. Терренс тоже видел, что его засекли, потому, оказавшись напротив окна спальни младшего брата, приложил палец к губам, попросив о молчании.       Мартин изобразил иголку с ниткой, которой зашивал себе рот, и улыбнулся.       Несмотря на разницу – практически полную противоположность – характеров ладили они между собой неплохо.       Случай, описанный выше, в общем-то, служил вполне достойной иллюстрацией личности Терренса Уилзи, демонстрируя, на что он способен.       Стоило признать, что за ним, несмотря на достаточно юный возраст – стандартные для выпускного класса восемнадцать лет – закрепилась дурная слава, частично имевшая под собой реальные основания, а частично порожденная слухами. Некоторые из них распространялись непосредственно самим Терренсом, по причине всё той же, всеобъемлющей тоски, накрывавшей его с редкой, но меткой периодичностью.       Он не делал ничего такого, чего не совершали другие подростки, просто умел подавать свои поступки с размахом и сомнительным шиком, словно все эти склоки, скандалы, драки и интриги составляли самый интересный пласт его жизни.       И кто бы мог подумать, что за закрытыми дверями комнаты, которую они в школьном общежитии делили с братом на двоих, Терренс перестаёт изображать из себя невесть что, превращаясь из полубогемного персонажа в обычного человека, увлечённого своими крысами, шахматными комбинациями и чтением книг?       Учился он довольно средне, но вовсе не потому, что ничего не мог, и знания отказывались посещать эту голову. Мог он всё. Это Мартин знал просто на «отлично», поскольку периодически сам ломал мозги над задачами, а Терренс подходил и объяснял ему быстро, просто, применяя креативный подход, не повторяя зазубренные наизусть фразы из лекций учителей.       Он просто играл свою роль, самостоятельно написанную и принятую, решив, что в коллективе обязательно должна быть такая личность. Что-то вроде местного клоуна. Кто-то ведь реально верит, что он – легкомысленная особа, помешанная всего на трёх вещах в жизни: выпивке, развлечениях и людях не слишком тяжёлого поведения.       Конечно, он и рядом не стоял с умницей Мартином, который на два года моложе, но всё равно учится в выпускном классе. Не потому, что пошёл в школу раньше положенного срока, вовсе нет.       Начал, как все, но в процессе продемонстрировал тягу к знаниям и с лёгкостью перешагнул несколько ступеней. Решением педагогического совета его перевели в следующий класс раньше, чем всех остальных, а потом ещё раз. И он не подвёл, великолепно справившись с поставленной перед ним задачей.       Настоящая гордость семьи, которую редко замечали, воспринимая больше, как тень старшего брата.       Если говорить об учениках, само собой.       Преподаватели их не путали и не сравнивали.       Это было бы, как минимум, странно.       Мартин, конечно, не вундеркинд, но кто-то близкий этому определению.       Весьма образованный, начитанный и интеллектуально одарённый молодой человек. Хоть какой-то повод для гордости, раз уж среди учеников он не пользуется популярностью. Редкие люди хотят с ним общаться, да и то, причину этого хилого интереса несложно определить. Не будь в графе «братья» имени Терренса, не было бы и этих людей. Разве что один человек, которому совершенно наплевать на репутацию Терренса и всё, что к ней прилагается – то есть, непосредственно, на саму его личность.       Быть может, это равнодушие задевало Терренса уже не первый год, оно же служило поводом для вражды, не тлеющей, как угли, а полыхнувшей ярким костром.       Мартин сомневался, что именно эта причина могла породить столь яркую ненависть, но, тем не менее, ничего лучше не придумал.       – Позвонить ему, что ли? – протянул Терренс, продолжая сидеть на подоконнике и смотреть вдаль.       – Он твой персональный поставщик развлечений? – усмехнулся Мартин.       Терренс обернулся к нему и довольно улыбнулся, говоря без слов, что характеристика, озвученная только что, просто идеально подходит к личности Энтони, пусть тот и не догадывается о своей незавидной должности.       Один лицемерно называет второго другом, второй отвечает тем же. Круговорот обмана в природе.       Казалось бы, аристократы. А, на самом деле...       – Он будет из кожи вон лезть, чтобы мне не было скучно. Может, даже что-то получится. Иногда ведь в наших отношениях случаются проблески. Бывает, что этот трюк с кожей проворачиваю я... – Терренс нахмурился, полез в карман пиджака за телефоном и собирался набрать номер, но тут бросил очередной взгляд в сторону ворот и снова спрятал гаджет.       – Что такое?       – Есть мысль поинтереснее. Прости, мне надо отлучиться на время. Приготовиться морально, чтобы встретить мою королеву со всеми почестями, которых она достойна.       – Терренс.       – Ничего не говори.       – Терренс!       – Я же просил.       – Оставь его в покое.       – Два терма, Марти. Два терма, и наш потенциальный родственник идёт на все четыре стороны. Я найду себе другой объект для насмешек, как только вольюсь в новый коллектив, но сейчас не мешай мне трепать ему нервы.       – А ты не думал, что сам факт жизни с ней будет для него истинным наказанием?       – Честно? Мне наплевать.       – Терренс!       – Ещё одно слово, и я пойду доёбываться до Беннета, а потом разукрашу его лицо так, что мастера аквагрима, рисующие маски во время празднования Хэллоуина, повально сдохнут от зависти. С той лишь разницей, что у меня под рукой не будет этого самого аквагрима. Хочешь?       Мартин хранил молчание, вследствие чего пауза затянулась. Терренс удовлетворённо улыбнулся, потрепал брата по волосам.       – Не хочешь. Вот и правильно. Не нужно вмешиваться, куда не просят.       Сунув руки в карманы, Терренс направился в сторону лестницы, но у двери был остановлен очередным обращением Мартина.       – Терренс?       – Что ещё?       – Скажи, почему? Какие причины заставляют тебя поступать так? Он сделал что-то не то?       Терренс задумался, не зная, как подать собственные мысли доходчиво и немногословно. Откровенничать ему, по-прежнему, не хотелось.       – Не больше, чем твой закадычный друг Трой, – произнёс, спустя пару мгновений. – Но и не меньше.       В гостиной на некоторое время повисла тишина, а затем раздались шаги. Терренс спускался вниз. Мартин оставался на месте. Ему хотелось вновь разложить доску, расставить на ней фигуры, а потом одним махом смести всё это на пол, попутно превратив стеклянную столешницу в груду осколков. Терренс, определённо, дал бы выход эмоциям, не позволив им накапливаться и превращаться в снежный ком. А Мартин сдержался. Как всегда.       Тихоня, паинька и маменькин сынок. * * *       Рендалл Стимптон.       Лучший ученик этого выпуска, гордость академии «Чёрная орхидея», мастер ораторского искусства, прекрасный чтец, а, в перспективе, ещё и примерный семьянин. До получения последнего звания осталось не так много, всего-то четыре месяца, а то и меньше, если вдруг счастливым влюблённым захочется поскорее связать себя узами брака. Просто повесть об идеальном мужчине, а не перечисление качеств обыкновенного ученика старшей школы. Никто не увидит червоточин, которые есть в этом человеке, поскольку обнажить их некому. Он мало говорит о себе, мало с кем общается. Загадочная личность, если в двух словах.       Рендалл Стимптон.       Его имя отпечаталось на коже каплями ледяного дождя, застыло на кончике языка раскатами грома и бурей, а ещё почему-то горьким привкусом желчи с бонусными нотами презрения.       Терренсу он был откровенно противен.       И привкус.       И Рендалл.       Спустившись по ступенькам вниз, Терренс притормозил на лестничном пролёте и достал из кармана пачку сигарет. Получилось будто насмешка, поскольку за спиной его был закреплён плакат с правилами пожарной безопасности – напоминание о действиях, которые следует предпринять в случае возгорания.       Впрочем, не имеет значения.       Когда у Терренса дурное настроение, пожарная безопасность идёт на хер, туда же, куда отправляются строевым шагом и все несогласные с его мнением. Терренс задумчиво покрутил в руках пачку, выбил себе одну сигарету и продолжил спуск. Становиться и дымить здесь – чревато последствиями. Лучше выбраться на улицу и там предаться своим страстям, добавив ещё один штрих к портрету порочного козла, который портит всё живое в радиусе километра, стоит только с ним пересечься.       Кто ещё решится дымить едва ли не под окнами директорского кабинета? Только старший из сыновей Альберта, напрочь лишённый инстинкта самосохранения. Или мозгов.       А, может, и того, и другого разом.       Терренс пока этого не делал, отложив сеанс приёма успокоительного на более позднее время. Как только, так сразу.       Нужно лишь немного подождать, обменяться традиционными колкостями и отправиться в сад. Оккупировать беседку, курить и дожидаться Энтони, готового поделиться ворохом светских сплетен на абсолютно безвозмездной основе. Энтони поглощал их и впитывал в себя только потому, что они его действительно интересовали. Тот тип людей, что обожает находиться в курсе событий и вворачивать в любое предложение свои замечания, изображая знатока всего и вся. У Энтони это получалось первоклассно.       Однако Энтони на горизонте не было, его место занимал Рендалл, медленно бредущий по дорожке в сторону общежития. Приехал он налегке, никаких чемоданов или дорожных сумок, только небольшая школьная, заполнить которую можно было чем угодно, а можно и пустой таскать.       Терренс, впрочем, сделал ставку на то, что там хранятся средства гигиены. Прикинул поэтапно, как Рендалл появился в доме невесты, помахал всем приветливо во время церемонии объявления помолвки, переночевал и уже оттуда подался в академию. Это был один из наиболее жизнеспособных вариантов.       Наверное, именно помолвка поспособствовала тому, что сейчас Рендалл витал в облаках, рассеянно смотрел по сторонам и себе под ноги, ничего и никого вокруг не замечая. Засунул руки в карманы и шагал к намеченной цели.       Терренс наблюдал за ним из окна холла, опершись обеими руками на подоконник. Во дворе туда-сюда шныряли школьники, но Терренс не придавал их появлению значения. Его внимание целиком сосредоточилось на личности одноклассника.       Хотелось о многом спросить, ещё больше сказать, но Терренс прикусывал язык, чтобы не сболтнуть лишнего.       Он пристроился на подоконнике, потянул за ручку, открывая створку, и всё-таки закурил, высунувшись из окна так, словно жаждал спланировать оттуда прямиком на землю. Время рассчитал более или менее правильно. Рендаллу оставалось не так мало, чтобы пройти мимо этого окна, но и не так много, чтобы он посмотрел и подумал, будто его кто-то поджидает, желая развести на разговор. В противном случае, он мог изменить маршрут, а это ломало Терренсу все планы.       Рендалл не заметил его и продолжал движение.       Создавалось впечатление, что это просто случайность. Одному нужно попасть в здание, другому выкурить сигаретку ради получения своей ежевечерней никотиновой дозы.       Терренс подпалил кончик сигареты и затянулся едким дымом, сжал её в пальцах, поджидая подходящего момента.       Бумага тлела, Рендалл приближался.       Стоило только ему оказаться напротив окна, как Терренс высунул руку и приложил кончик сигареты к воротнику пиджака, словно случайно, а, на самом деле, вполне продуманно.       План оказался реализован с блеском. Жаль, что на чёрно-белой ткани эта дыра была не так уж заметна. Терренсу хотелось сделать такую гадость, которая запоминается на всю жизнь, а не остаётся сиюминутной проблемой, на которую легко махнуть рукой.       Он хотел приложить ту же тлеющую сигарету к шее, помеченной парой едва заметных родинок, или к щеке, а лучше сразу к сердцу, чтобы прожечь в нём дыру и потом ещё немного иглой потыкать, но эти мысли отогнал стремительно.       Ещё не хватало практиковать жестокость в отношении ничтожества. Оно и меньшего количества внимания не заслужило.       Что уж о сильных чувствах говорить?       Много чести, детка. Ты того не стоишь.       В любом случае, манипуляция не осталась незамеченной, потому что Рендалл выпал из состояния коматоза и посмотрел на человека, поприветствовавшего его столь милым способом. Не сомневался, что стоит только перевести взгляд немного в сторону, и его глаза встретятся с насмешливым взглядом, похожим на сотни других, таких же, что имели место в их жизни.       Не ошибся.       – Прости, – усмехнулся Терренс, стряхивая пепел.       Тот упал прямо на ботинок Рендалла. Кажется, к концу разговора Терренс планировал превратить собеседника в живую пепельницу, оттого так старательно отыгрывал представление.       Поверить в совпадения не получалось при всём желании.       – Ничего страшного, – отозвался Рендалл равнодушно и попробовал пройти мимо.       Терренс вновь выставил руку в проход, преграждая путь. Тем самым давая понять, что их общение не закончилось, и он желает обменяться ещё, как минимум, парой фраз. В зависимости от того, как воспримет ответы, решит: казнить или миловать. Второй вариант представлялся чем-то нереальным.       – Постой. Мы ещё не поговорили.       – А нам есть, о чём разговаривать?       – Ну как же. – Терренс изобразил уродливую ухмылку. – Разумеется. Такие события в жизни не каждый день случаются. Я хотел извиниться перед тобой за то, что мы с Мартином не смогли присутствовать вчера на торжественной церемонии. Надеюсь, ты захватил для будущих родственников хотя бы маленький кусок праздничного торта?       – Это была помолвка, а не свадьба. Мы пили шампанское и обсуждали планы на будущее в узком кругу, потому не думаю, что ты, в принципе, имел возможность туда попасть. Торт нам не подавали. Если это всё, то я пойду. Пропусти.       – Ни в коем случае.       – Что тебе ещё от меня нужно?       – Что-нибудь.       – Совсем нечем заняться?       – Почему же? Всегда есть. Буквально пару минут назад был поглощён процессом развития образного мышления. Представлял себя в вашей постели, и – не поверишь – даже понравилось. Интересно, а мне позволят воспользоваться правом первой ночи? Или Кейт будет протестовать против моего присутствия? Хотя... Кейт? И против? Сомневаюсь в этом. Думаю, она только «за».       Рендалл промолчал, но видно было, как заходили желваки, а ладонь сжалась в кулак. Терренс откровенно его провоцировал и почти достиг заветной цели.       Рендалл балансировал на той тонкой грани, когда желания смешать противника с грязью необычайно ярки, но остатки самоконтроля ещё не сгорели окончательно и удерживают от поступков, о последствиях которых можно глубоко пожалеть.       – Если хотел удивить, а лучше – сразу шокировать меня сообщением об отношениях, которые связывали вас прежде, то, вынужден огорчить: ты опоздал. Мне об этом уже рассказали.       Рендалл сумел ответить, не повышая тона. Его истинное настроение выдавали разве что глаза, потемневшие от гнева и ненависти.       Терренс презирал и эти глаза.       Он сожалел, что Рендалл всё-таки контролирует себя, не поддаваясь порывам слепого гнева.       Так было бы проще. Вероятно.       Нанося удары, купаясь в крови, хлещущей из рассечённой брови или губы, он упивался бы своими ощущениями. Однако стоило признать, что слова об освобождении от неприятных мыслей, были всего лишь отговоркой. Терренс знал, что лучше ему не станет ещё долгое время.       Потому-то с вызовом смотрел Рендаллу в глаза.       Они были единственным, что во внешности Рендалла подходило под определение примечательных, ну или отличительных, черт. Не зелёные, не голубые, не серые, а какие-то светло-бирюзовые, что ли. Чтобы охарактеризовать их цвет, приходилось потрудиться и перебрать в памяти немалое количество оттенков. Нужного определения пока подобрать не получилось, потому Терренс остановился на определении: «цвет морской волны».       Художникам, в этом плане, наверное, было проще, но Терренс к их братии не имел никакого отношения, а кисть в руках держал последний раз ещё в начальной школе, когда им преподавали основы изобразительного искусства. Получалось не то, чтобы очень, вот он и не проникся.       – Неужели?       – Представь себе.       – Жаль. Очень жаль.       – На этом всё?       – Пожалуй. – Терренс усмехнулся и бросил окурок прямиком на ботинок. – Приятно было поболтать, Рен.       Отряхнув руки, Терренс поднялся с места и направился в сторону лестницы, не останавливаясь и не оборачиваясь. Рендаллу, продолжавшему стоять на месте, казалось, что Терренс растворяется в потоке людей, и совсем скоро от него ничего не останется, даже напоминания. Чёрно-белые униформы сливались в единый поток, окурок продолжал дотлевать, постепенно прожигая кожу ботинка.       Рендалл наклонился, поднял окурок и повертел его в руках. Хотелось прикоснуться к фильтру и затянуться, почувствовав горький привкус на языке, и дым, заполняющий лёгкие. Но красиво провернуть этот жест не получилось бы по ряду причин. Во-первых, мерзко было прикасаться к вещи, которая только что валялась на земле. Во-вторых, он не умел курить и не планировал учиться.       Желания, подобные тому, которое нанесло визит сегодня, посещали его не чаще раза в год. И только в моменты, когда всё было плохо, обещая со временем не входить в норму, а ухудшаться.       Сейчас в жизни Рендалла наступал как раз такой период.       Рендалл швырнул окурок обратно на асфальт, прижал каблуком начищенных туфель и раздавил, вложив всю ненависть.       – Почему он не оставит тебя в покое?       Голос, раздавшийся за спиной, был Рендаллу знаком. Очень хорошо знаком, вплоть до каждой нотки, в нём звучавшей, поскольку именно с обладателем данного голоса Рендалл делил комнату в общежитии.       Рендалл обернулся.       Трой снял солнцезащитные очки и улыбнулся.       – Не рад перспективе породниться со мной, – ответил Рендалл, в последний раз пройдясь подошвой по окурку – ощутить облегчение так и не удалось. – Кажется, эта новость никогда не найдёт отклика в душе Терренса, но пусть всё останется на его совести.       – Ах да, твоя помолвка. Я слышал. Поздравляю.       – Спасибо, – отозвался Рендалл, изобразив прилив истинного восторга, что вовсе не отражало его настроения.       Ничего отдалённо похожего на счастье он не испытывал с тех самых пор, как услышал о необходимости взять в жёны девушку с таинственной болезнью, о которой ему до сих пор ничего не рассказали.       Он пытался провести собственное расследование, просматривал таблетки, которые Кейт пила время от времени. Ничего необычного там не обнаружил. Все её медикаменты были разложены по баночкам, в которых обычно продавались обычные витамины. Рендаллу почему-то казалось, что Кейт принимает не банальную аскорбиновую кислоту, а нечто... Нечто такое, что назначают пациентам с тяжёлыми недугами.       Он даже в мусорное ведро не поленился заглянуть. Там тоже не было посторонних упаковок.       Окружающие настойчиво убеждали его в том, что ничего странного вокруг не происходит. Он напрасно накручивает себя.       Никаких тайн и в помине нет. И с Кейт всё нормально.       Она – просто девочка со слабым здоровьем. Просто хрупкое, почти тепличное растение.       – Не обращай внимания, – посоветовал Трой.       Как будто Рендаллу предлагали широкий ассортимент вариантов поведения и массу стратегий.       Пожалуй, он и сам жаждал остаться в тени, никак не привлекая к себе пристальное внимание посторонних людей, но эта помолвка окончательно вытолкала его в круг света, вспыхнула ослепляющим светом прожектора, заставив зажмуриться и прослезиться.       Объявление, данное в газете, сделало его героем этого дня и, как вариант, нескольких последующих. Теперь каждая собака знала, что он вскоре женится, и каждая собака его осуждала.       Хорошо, если не плевала в его сторону.       – Тем и занимаюсь, – произнёс Рендалл, запрокинув голову и посмотрев вверх.       Что-то ему подсказывало: напрасно он замер на одном месте.       Действительно.       Интуиция дала знать о себе слишком поздно, когда исправить положение было уже нереально.       Стакан воды, набранной, скорее всего, в туалете и откровенно воняющей хлоркой, был вылит на Рендалла сверху.       И Рендалл знал, чьих рук это дело.       Как знал и Трой.       Знали абсолютно все, кто в этот момент находился во дворе и имел возможность посмотреть в окно второго этажа.       Рендалл зажмурился, позволяя каплям стекать по лицу, забираться под воротник рубашки.       – Извини, Рен. Я не думал, что ты там. Просто хотел затушить окурок, – донёсся сверху елейный голос.       Терренс стоял у распахнутого настежь окна и прижимал к груди пустую посуду.       Только что глазами невинно не хлопал.       Да, конечно, просто окурок. Просто затушить. Так я тебе и поверил. Да ты бы его о моё запястье с радостью затушил.       Терренс Уилзи, затаив обиду, не собирался оставлять своего заклятого врага в покое. Терренс Уилзи собирался превратить его жизнь в ад на земле.       Просто потому, что ему этого хотелось.       Просто потому, что он считал это своим долгом. * * *       Энтони Кларк терпеть не мог людей, которые опаздывают.       И ненавидел опаздывать сам, предпочитая появляться на месте встречи раньше условленного часа, иногда – гораздо раньше. Потому-то сегодняшняя задержка заставляла его чувствовать себя необязательным ублюдком и беситься, беситься, ещё раз беситься.       Отец был раздражён не меньше.       Постоянно переругивался с кем-то по телефону, повышая голос так сильно, словно собирался рано или поздно сорваться на фальцет и завизжать.       Энтони презрительно скривился и поспешил отвернуться к окну, предварительно заткнув уши наушниками, чтобы не вздрагивать от чужих воплей.       Каникулы, совпавшие с отпуском старшего поколения, Кларки провели за пределами Великобритании, а обратный вылет назначили на самый последний день.       Предполагалось, что частный самолёт поднимется в небо ещё ранним утром, но что-то пошло не так, пришлось задержаться ещё на несколько часов. За это время Энтони возненавидел всё и всех.       Единственное, что его более или менее отвлекало – это переписка в скайпе с Терренсом. Он скидывал другу фотографии, Терренс их комментировал, умудряясь язвить относительно того, что в кои-то веки Энтони потянуло к высокому искусству, а не к развлечениям.       «Прогрессируешь, Тони».       «Да пошёл ты».       От разговоров о возвышенных материях перешли к более приземлённым темам, а именно к родственникам, визиты которым наносил Энтони.       «Её видел?»       «Разумеется».       «И как она поживает?»       «Знаешь, неплохо. Очень неплохо. Спрашивала про... Ну, ты понял».       «Понял, да».       «Хотел бы что-нибудь ей передать?».       «Да, но тебе я этого не напишу. Всё-таки ты её брат».       «Двоюродный».       «Не принципиально».       «Как хочешь».       «Хочу вот так. И вот так. И тебя тоже хочу. Увидеть».       «Больной ублюдок».       «Сам такой».       Мишель, торчавшая всё это время поблизости, попыталась заглянуть Энтони через плечо, но он прижал смартфон к груди, закрывая обзор и показал кузине неприличный жест. Она отвесила ему подзатыльник, телефон из рук Энтони выпал и приложился со всей силы об асфальт. Экран пошёл трещинами, связь прервалась. Включаться телефон после падения и повторной сборки напрочь отказался.       Энтони пригвоздил кузину к месту горящим от негодования взглядом и, поняв, что единственное развлечение приказало долго жить, устроился в самолёте, прихватив с собой парочку журналов, ориентированных преимущественно на представителей элиты бизнеса. Энтони особо в смысл статей не вникал, лишь перелистывал страницы, прислушиваясь к их шороху и с отвращением наблюдая за тем, как часть краски остаётся на пальцах. Дешёвая печать, мерзкое издание.       И какой деловой человек захочет читать такой журнал, если владельцы издательского дома даже свой бизнес не могут по всем правилам организовать? Много ли полезных идей можно почерпнуть из их макулатуры?       Поскольку перелёт всё ещё откладывался, Энтони решил со статьями ознакомиться, а не просто пролистать. От нечего делать прочитал весь журнал, теперь уж точно изучив всё вдоль и поперёк.       Когда отец, наконец, успокоился и заявил, что они вскоре отправятся домой, Энтони позволил себе лишь мимолётную улыбку, после чего вновь вернулся к образу воплощённой сдержанности. Аристократия, как пример наименее эмоционального класса людей. Энтони Кларк – достойнейший представитель.       Перелёт окончательно высосал из него все соки.       После приземления самолёта неимоверно хотелось спать, но Энтони понимал, что реализовать желаемое у него получится далеко не сразу. Как только он переступит порог общежития, на него сразу же обрушится лавина вопросов, связанных с причиной молчания, жизнью Мишель и прочими вещами, которые ему сейчас виделись незначительной мелочью.       Отец, оказавшись в машине, сразу же потянулся к английской периодике. Несмотря на то, что во время полёта практически не выпускал из рук ноутбук и мог отслеживать все новости в режиме реального времени, он питал необъяснимую тягу к бумажным изданиям. Энтони с удовольствием отдал бы на время полёта все журналы отцу, попросив взамен ноутбук, но понимал, что тот вряд ли ответит согласием. Кроме того, не хотелось светить собственными данными в чужом компьютере. Случаи могли быть разными, и Энтони сомневался, что на фоне своей усталости не забудет разлогиниться в скайпе. В результате Дин прочитает всю его переписку, а её сложно назвать хоть сколько-нибудь сдержанной. И предназначена она не совсем «для всех».       Особенно та, что велась с Терренсом.       К воротам «Чёрной орхидеи» Энтони подъехал поздним вечером, обхлопал карманы, разыскивая магнитную карточку, дающую возможность пройти на территорию академии. Не хватало только потерять её в дороге, а то и вовсе забыть во Франции.       Не забыл. Карточка обнаружилась во внутреннем кармане пиджака.       Энтони поднёс её к сканеру, позволяя считать информацию, толкнул ворота, открывшиеся после подтверждения, и зашагал к школе, обмахиваясь всё теми же журналами, преимущественно на французском языке. Похвастать обширными познаниями в этой области на территории академии могли немногие, а потому создавался некий флёр элитарности и причастности к тайным знаниям.       Да-да, с отпечатками пальцев на страницах.       Энтони посмеялся своим мыслям и ускорил шаг, желая поскорее добраться до главного здания и поболтать с приятелем о событиях последних дней.       Среди газет, которые попали Энтони в руки, оказалась и та, в которой напечатали сообщение о помолвке Рендалла Стимптона и Кейт Бартон.       Сначала Энтони шокировала эта новость, потом он мысленно посчитал даты, удостоверился, что всё верно, и лишь воздел глаза к потолку. Надо же было настолько выпасть из реальности, чтобы позабыть о самом обсуждаемом в их маленькой компании событии.       Отдыхая за пределами родной страны, он потерялся в датах и вообще перестал следить за новостями из жизни друзей.       Терренс в переписке по скайпу об этой помолвке умолчал. Как и о том, удостоил ли он торжественное мероприятие своим присутствием вообще. Или воздержался?       Скорее всего, не ходил и даже не планировал там появляться. Энтони не удивился бы, узнав, что сегодня Терренс проснулся в дурном настроении, а потому старался отыграться на окружающих, мысленно придумывая для них самые разнообразные казни и без сожаления пуская кровь. Размаху фантазии позавидовали бы все палачи Средневековья, в этом Энтони не сомневался. Как и в том, что Рендаллу в персональной камере пыток, отстроенной фантазиями Терренса, отведено особое – почётное – место.       Лучший экспонат, незаменимый.       Проводя время в размышлениях, Энтони не сразу заметил, как от колонны отделился силуэт и направился ему навстречу, стараясь находиться в тени.       Тут и гадать особо было нечего.       Кто ещё мог дожидаться его появления, несмотря ни на что? Естественно, только один человек. Не преданные поклонники и не сосед по комнате, которому, кажется, вообще жизнь была не мила и отвратительна, по сути своей.       Сколько Энтони за ним исподтишка наблюдал, столько и приходил к выводу, что Энди Блэк ничего в жизни не умеет, разве только страдать научился виртуозно. В особо запущенных случаях умудрялся ещё и окружающих пессимизмом заражать.       К счастью, Энтони к категории людей, с лёгкостью поддающихся воздействию извне, не относился, потому на действия соседа смотрел сквозь пальцы и надеялся, что однажды у того мозги встанут на место.       Зная, что Энтони его обязательно отправит со слезами и нытьём на все четыре стороны, Энди не рискнул бы навязываться ему в собеседники, так что данную кандидатуру можно было смело вычёркивать из списка потенциальных встречающих.       Значит, оставался единственный претендент на внимание.       – Я тоже рад тебя видеть, Терренс, – произнёс Энтони, остановившись в ожидании, когда же одноклассник перестанет играть в таинственного незнакомца и покажется на свету.       – Где тебя носило столько времени? – спросил Терренс, подходя ближе.       – Отец рвал и метал из-за того, что сделка сорвалась, крыл матом всех, даже самого себя. Пришлось потрудиться, чтобы получить разрешение на вылет, потом его отложили, потому что отец снова принялся что-то выяснять в бесконечном телефонном споре с сотрудниками. Потом... Короче говоря, у меня найдётся миллион причин для позднего возвращения.       – За что твой отец костерил подчинённых?       – Решил оставить дела на заместителей, а те не справились с поставленной задачей, теперь придётся начинать всё заново, но не факт, что обстоятельства сложатся столь благоприятно, как в былое время. Что касается меня, то ты прав. Я действительно приобщался к высокому искусству, ходил по музеям, фотографировался на фоне Эйфелевой башни вместе со своей французской кузиной и старался тратить время с пользой.       – А Рейчел?       – Её с нами не было. Но она тоже передаёт тебе привет. Кстати говоря. Прости, что замолчал на середине разговора. Мишель разбила мне телефон, и он отказался работать.       – С каждым разом всё сильнее убеждаюсь в том, что она у тебя конченая дура.       – На секундочку, она моя кузина. Самая любимая кузина.       Энтони усмехнулся. Вообще-то он неплохо относился к Мишель, но временами она его откровенно раздражала. Вопрос, как она относится к нему, оставался открытым. Могло сложиться и так, что она отвечала ему взаимностью. Могло и не сложиться.       – Извини.       – Можешь не лицемерить, я и так в курсе, что ты не лучшего мнения о ней. Но, сам знаешь... Не всё в жизни бывает так, как хочется нам.       – У меня в последнее время вообще всё идёт не так, – произнёс Терренс, закусив угол нижней губы. – Грёбанный беспросвет на ближайшие несколько... месяцев? Лет? Десятилетий?       – Настолько не хочешь родства с ним?       – Настолько. И даже сильнее. Пусть оно и косвенное, а не прямое, но меня всё равно бесит.       – Терренс?       – М?       – Какая, в сущности, разница? Они поженятся и так же быстро разведутся. Любовь всей жизни в восемнадцать лет – это что-то за гранью моего понимания. Сколько их, таких воодушевлённых, бежит под венец? Сколькие проходят испытание временем? Конечно, это двое могут заделать парочку детишек, и это несколько продлит срок существования их брака, а, может, напротив, ускорит процесс распада семейного тандема. Но никто не гарантирует сохранения их союза до гробовой доски. Не бесись, оно того не стоит.       – Да, действительно, – Терренс тряхнул головой. – Ты прав. Не стоит. Давай лучше устроим повторный прогон нашей встречи. Я скажу, что безумно счастлив увидеться вновь, ты ответишь мне тем же, а потом...       Он не договорил. Вместо этого потянулся, положил ладонь на затылок Энтони, прося подойти.       – Когда ты выучишь для меня новое приветствие? – усмехнулся Энтони.       – Когда-нибудь обязательно, – пообещал Терренс, позволяя другу продублировать свои недавние действия. – Но пока мне нравится этот ритуал.       – В моё отсутствие мог бы осчастливить своим визитом Блэка. Вот кто реально по тебе с ума сходит. Он был бы рад.       – В другой раз, – хмыкнул Терренс, прижимаясь к губам и отказываясь от разговоров в пользу поцелуев, на несколько томительных минут. – Я соскучился.       – Тот, кто скучает, не представляет интереса. Напомни мне, чьи это слова?       – Мои.       – И?       – Но ко мне это ведь не относится?       – Кто знает, – Энтони прикоснулся кончиками пальцев к губам и с неудовольствием посмотрел на бледно-алый след, окрасивший кожу. – Такое чувство, что ты год ни с кем не сосался, оголодал и решил отхватить мне половину рта разом. Было больно, между прочим.       – Сложно поверить, что ты только прибыл из Парижа.       – Почему?       – Ни намёка на романтичные настроения.       – Ты же знаешь, в твоём присутствии о романтике я предпочитаю не думать. Я не спорю с утверждением, что бывает хорошо, когда тебе шлея под хвост попадёт. Но редко. Да и ставки слишком высоки, я не потяну. Так что приберегу свои романтичные настроения для других людей.       – Например?       – Как только найду, сразу же тебе сообщу, – пообещал Энтони.       Он вновь облизал ранку и поморщился, приложил к ней платок с вышитыми вручную инициалами – подарок Мишель. Хорошо, что Терренс об этом не знал, иначе выхватил бы вещицу из рук, отправился за ножницами и изрезал на мелкие кусочки то, к созданию чего приложила руку ветреная красавица.       В свете последних событий, мысли о кровопускании больше не казались Энтони забавными.       – Пойдём в общежитие, надоело торчать на улице, – бросил Терренс раздражённо.       Энтони согласно кивнул и зашагал следом, решившись заговорить только на подходе к гостиной.       – Жизнь прямо вынуждает тебя возненавидеть всех светловолосых людей. Кажется, мне пора начинать опасаться за судьбу нашей дружбы.       – Нет, – коротко отозвался Терренс, обернувшись резко и прижавшись спиной к закрытой двери.       – Что именно – нет?       – Понимаешь, дело ведь не в цвете волос или глаз. Совсем не в этом. Просто так получается, потому...       Впервые за долгие годы близкого общения Энтони видел его в таком состоянии и, признаться, немало удивился, поскольку привык к другому Терренсу – уверенному в себе, знающему, что, как и когда сказать. За словом в карман тот никогда не лез, а сейчас стоял и едва ли не мямлил.       Боялся обнажить истинные чувства?       – Почему же?       – Тебя я вряд ли возненавижу. У нас нет ничего такого, что пришлось бы делить. В нашем общем прошлом нет сексуальных скандалов. У нас есть только обсуждение других людей и событий, плюс редкие поцелуи ради фана – всё равно, что своё отражение в зеркале целовать. На такой почве ненависть не вырастет.       – А с ним есть?       Терренс посмотрел на друга неотрывно, и по одному только взгляду стало понятно, что отвечать прямо он не станет. Но ему и рта открывать не требовалось. Энтони изучил его столь же хорошо, как и самого себя, если не лучше. Любая эмоция Терренса была ему понятна и доступна без дополнительных подсказок.       – У меня нет повода возненавидеть тебя. Но есть повод возненавидеть эту счастливую пару, которая на каждом углу вопит о своей любви и только что розовый сироп вперемешку с лепестками роз литрами не разливает, чтобы все окружающие прониклись. И я их ненавижу. Искренне и отчаянно, как не ненавидел никого и никогда прежде. Ненавижу обоих сразу и каждого по отдельности.       Как Энтони и предполагал, прямого ответа Терренс постарался избежать, сделав ставку на более размытую формулировку.       Всё буквально кричало: да, у него есть что-то общее с участниками этой истории.       Об общем прошлом Терренса и Кейт Энтони знал. Причём не по рассказам очевидцев, опускающих многие неаппетитные моменты, а в подробностях, которые старался позабыть. Они были ему категорически неприятны.       Именно Энтони когда-то довелось стать свидетелем представления, разворачивавшегося на его глазах с сумасшедшей скоростью. Он до сих пор помнил, как кожные покровы потеряли целостность, полилась кровь, а Рейчел, которой он закрыл глаза ладонью, закричала от ужаса.       Природа отношений Терренса и Рендалла оставалась для него загадкой.       В школьных коридорах эти двое почти не проявляли друг к другу никакого интереса. Обменивались какими-то незначительными репликами, могли посмеяться над одной шуткой, или над тем, как Терренс манерно, желая развести собеседника на эмоции, тянул его имя и сам же первый начинал хохотать.       «Ре-е-е-ен».       Странно, но только Терренс позволял себе сокращать имя одноклассника подобным образом, все остальные обращались к нему исключительно «Рендалл», не экспериментируя. Тот сам говорил, что не любит, когда его называют иначе, но Терренс редко обращал внимание на чужие замечания, делая то, чего хотелось ему.       Они не были друзьями.       Это место всегда, с самого первого класса младшей школы, а то и раньше, было приватизировано Энтони.       Они не были названными братьями.       Терренс не нуждался в этом, потому что брат у него и так был. И лучше Мартина с этой ношей – а в том, что Терренс в быту – это чистое наказание, Энтони не сомневался – никто не сумел бы справиться.       У Мартина получалось на «отлично».       Они и врагами не были.       Потому что здесь – без вариантов – главенствовал Трой, когда-то поспоривший, что отобьёт у Терренса Мишель, и, что примечательно, одержавший победу в противостоянии. Так закончились их хорошие отношения, уступив место четырёхлетней вражде без конца и без края.       Но Рендалл...       Кем был Рендалл? И чем так провинился перед Терренсом, что тот с начала этого учебного года готов был сожрать виновника своего дурного настроения без соли и сахара, предварительно собственноручно настрогав из него более или менее аппетитную нарезку?       Вряд ли всё упиралось исключительно в школьные дела. Скорее всего, оно этого и не делало.       Можно было попытаться вытянуть из Терренса правду, но этот процесс представлялся напрасной тратой времени, что горох об стену или бисер перед свиньями.       Не захочет откровенничать – промолчит. Уже сейчас видно, что он не устроит сеанс откровений и не продаст билетик на аттракцион, именуемый условно «Душа нараспашку».       Не имеет значения, что там в его глазах прочитывается.       Без подтверждения все теории так и остаются гипотезами.       Энтони отмахнулся от своих размышлений и уточнил кое-что, касавшееся природы чужой ненависти, точнее, её силы.       – Никого? Даже Троя и Мишель?       – Даже их, – ответил Терренс, потратив на размышление не более десяти секунд.       И этим окончательно подтвердил догадки.       Энтони покачал головой и про себя порадовался тому, что никогда не переходил Терренсу дорогу.       Чревато было неприятными последствиями.       Терренс был достаточно неплохим, даже хорошим другом, но отвратительным возлюбленным.       Потому Энтони ещё сильнее порадовался тому, что никогда не любил его неистово, искренне и сильно. Да и просто так не любил, предпочитая не сворачивать с выбранного пути и предлагая только дружеские отношения – взаимовыгодный союз.       За любовь к Терренсу, кажется, приходилось дорого платить.       За любовь Терренса приходилось платить ещё дороже.       И кое с кого обещали содрать тройную цену.