Будни «Чёрной орхидеи»

      – Мне кажется, или у тебя сейчас должны быть дополнительные занятия?       – Должны быть, – согласно кивнул Терренс. – Но я на них не пошёл. Надеюсь, ты не будешь кричать?       Он стоял у двери, не решаясь переступить порог, и пристально смотрел на отца, желая получить от него скорейший ответ.       Говоря откровенно, разрешение или запрет особой роли не играли, Терренс для себя заранее определил: независимо от полученного ответа, на занятия не пойдёт. Если не получится остаться здесь, будет просто бесцельно бродить по школе и предаваться меланхолии. В любом случае, это было гораздо лучше очередного скандала, а то и драки, которую хотелось затеять каждый раз, когда он натыкался взглядом на Рендалла или же слышал его голос.       Как только тот открывал рот, отвращение захлёстывало с головой, а здравый смысл бесславно умирал.       Терренс решил перестраховаться, однако одиночество ему быстро наскучило. Присоединиться к кому-то из знакомых не представлялось возможным.       Мартин занимался в клубе естественных наук, а они у Терренса ничего, кроме зевоты, не вызывали.       Энтони ушёл на очередное заседание клуба любителей политологии, а там все были такими снобами и выскочками, причём на пустом месте, что Терренса так и надирало заявить, что они ни черта в политике не смыслят, только рисуются друг перед другом. На деле же не отличат либеральную партию от лейбористов, что, в общем-то, было недалеко от истины.       С Троем Терренс, находясь в здравом уме и при памяти, сам бы не завёл разговор. Впрочем, Трой тоже был занят – практиковался в стрельбе из лука.       Один только Терренс оставался неприкаянным.       Побродив по коридорам в течение получаса, он не придумал ничего лучше, чем прийти к отцу, зная, что здесь его всегда примут и даже не станут читать нотации. Потом, конечно, отец поговорит с преподавателями, Терренс выполнит какое-нибудь незначительное дополнительное задание, и все расстанутся довольные друг другом – никаких недоговорённостей и проблем. В конце концов, это просто клубы по интересам, ничего такого, что могло бы испортить общую успеваемость.       В кабинете отца Терренс вполне мог развлечь себя общением со Стеллой. Сейчас, заметив хозяина, она начала бегать по клетке и производить дополнительный шум, внося в привычную тишину владений Альберта Уилзи разнообразие.       Альберт посмотрел на сына, тяжело вздохнул, покачал головой.       – Не буду, – ответил, спустя какое-то время.       И Терренс улыбнулся.       Как бы то ни было, а родители его по-настоящему любили и многое прощали, закрывая глаза на промахи. Иногда Терренс ловил себя на мысли о том, что, несмотря на факт ношения Мартином статуса гордости семьи, старшее поколение всё же больше любит его. Мартин тоже это чувствовал, но старался не акцентировать внимание на вполне обоснованных подозрениях, чтобы не травить себе лишний раз душу.       – Значит, можно пройти?       – Проходи. Ты хотел что-то сказать? Или спросить о чём-то?       – Мечтал увидеть Стеллу, – хмыкнул Терренс. – Лучшая женщина моей жизни, после мамы и Элизабет, конечно. Мне не хватает моей питомицы.       – Мы уже обсуждали это, и ты...       – Да-да, знаю, что твой ответ отрицательный. Я не собирался переубеждать тебя. Просто пришёл проведать её.       Терренс прикрыл дверь, пересёк кабинет, направляясь прямиком к клетке, стоявшей на окне. Потянул дверцу, открывая, запустил ладонь внутрь, хватая белую ручную крысу и вытаскивая её из заточения.       Альберт предпочёл сделать вид, что манипуляций этих не замечает. Вообще-то он был против того, чтобы крыса получала доступ к свободе, но Терренс имел свою точку зрения в вопросе воспитания питомцев.       – Быть может, расскажешь, что заставило тебя отказаться от посещения дополнительных занятий? – спросил Альберт, стараясь действовать более или менее деликатно.       Он неплохо выучил характеры своих сыновей, потому понимал, что на Терренса угрозы и злые выкрики не подействуют. Здесь нужен иной подход, что-то вроде дружеской беседы, как с равным. В противном случае, сын окончательно замкнётся в себе и откажется разговаривать. Упрямства ему было не занимать, впрочем, как и ещё нескольких, не самых лучших черт.       – Девочка моя, как я рад тебя видеть, – произнёс Терренс, проигнорировав обращение отца, при этом, продолжая уделять повышенное внимание крысе.       Она обхватила коготками его палец и теперь шевелила усами, при этом смешно дёргая носом.       – Терренс, будь любезен ответить, когда к тебе обращаются с вопросом.       – У меня нет настроения.       – Вторую неделю подряд?       – Да. И, возможно, на следующей неделе всё снова повторится.       – У тебя конфликт с преподавателем?       – С миссис Харт? Нет, она прекрасна. Её подача материала прекрасна. Лекции тоже прекрасны, потому ни о каких конфликтах речи идти не может.       – Тогда в чём дело?       – Ни в чём. Я же сказал, у меня нет настроения.       – Ладно, хорошо. Отложим этот разговор до следующего раза. Кажется, для разговоров с отцом у тебя тоже нет настроения.       – Рад, что мы друг друга поняли, – отозвался Терренс, поглаживая Стеллу по шёрстке и размышляя о том, как докатился до такой жизни, когда единственным близким существом на планете становится крыса.       Он не может откровенно поговорить о своих переживаниях ни с тем, кто носит звание лучшего друга, ни с теми, кто приходится ему родственниками, потому как не уверен, что хочет их втягивать в разрешение сложившейся ситуации. Он обещал себе, что во всём разберётся сам, но время шло, а он оставался там же, откуда начал.       На самом дне самой глубокой ямы.       Конечно, он мог бы пересилить себя и начать изливать душу кому угодно, хоть первому встречному, если только этим встречным не окажется Трой, но этот процесс представлялся Терренсу на редкость унизительным, способным запятнать его, и без того неидеальную репутацию окончательно.       Находясь в одной комнате с Мартином, он старательно делал вид, что ничего не произошло. Он продолжает вести привычный образ жизни: знается с теми, кто давно вхож в его круг общения, иногда спит с теми, с кем спал раньше, если это можно назвать сном. Так, бессмысленный секс, помогающий отвлечься и наполненный всё той же беспросветной скукой. Кратковременное удовлетворение, а потом ощущение, что это была ошибка. Очередная ошибка, которых он в последнее время совершал непозволительно много.       Коротая время в обществе Энтони, вспоминая недавнюю слабость, граничащую с готовностью поведать о причинах своего мерзкого настроения, он тоже старался не особенно откровенничать, придерживаясь нейтральных тем в разговорах.       Союз влюбленных, кричавших на весь мир о своей помолвке и безграничном счастье, к этому списку не относился.       Даже Мишель с её повышенным интересом к личности Троя, и их премилое общение – неприкрытый флирт – в социальных сетях не раздражало Терренса настолько сильно, как Кейт и её возлюбленный.       Любовь всей жизни.       Интересно, если однажды Рендалл решит её оставить, она снова прибегнет к проверенному способу или придумает что-нибудь новенькое?       Терренс не собирался умалять достоинств Кейт и говорить, что она ему всегда была противна. Это было бы ложью. В их жизни когда-то случился период, ознаменованный относительно неплохим взаимодействием и подобием любви.       Правда закончился он паршиво, запятнанный отвратительными пурпурными кляксами, стремительно расплывающимися на паркете в гостиной особняка Бартонов. В присутствии многочисленных свидетелей, среди которых были Мартин и Энтони с его младшей кузиной, закричавшей от страха при виде крови.       Если бы Терренс знал, чем обернётся то, что он считал необременительной интрижкой, подумал бы несколько раз, прежде чем посмотреть в сторону этой фарфоровой куклы, весь вечер пожиравшей его взглядом, а потом недвусмысленно намекнувшей на продолжение. То ли шампанское на него подействовало, то ли он, в принципе, не возражал против мимолётного романа с красивой девушкой, то ли сразу оба фактора повлияли, но двум едва знакомым людям суждено было стать любовниками.       В Кейт было что-то до трогательности беззащитное, и Терренса это первое время привлекало. Больше того, он восторгался, пока не начал внимательнее присматриваться к своей девушке, и не понял, что за блестящим фасадом находится нечто мерзкое, от чего хочется поскорее отделаться и никогда в жизни не подбираться ближе, чем на расстояние нескольких миль.       Увы, им такая роскошь была недоступна.       Жизнь сделала их родственниками, и хотя та семейная ветвь, с которой породнилась Элизабет, с этой была не слишком дружна, на громких торжественных мероприятиях собирались все. Теперь во время празднования того или иного события к многочисленным родственникам вынуждены были присоединяться и Уилзи в полном составе. Не только Элизабет, но и её родители, и младшие братья.       Кейт продолжала преследовать Терренса по пятам, приезжала к нему, часто звонила или пыталась выловить в сети, несмотря на то, что появлялся он там редко, когда совсем нечем было заняться. Он не отвечал. Занести неприятную собеседницу в чёрный список не позволяло понятие об этике межличностных отношений и напоминание о наличии родственных связей, каких-никаких, но всё-таки.       А потом всё как-то стремительно оборвалось, и он остался не у дел, зато на первый план вышел ни кто иной, как Рендалл Стимптон собственной персоной.       Всё происходящее представлялось Терренсу сюрреалистическим кинофильмом, или, как минимум, галлюцинацией, спровоцированной чем-то не слишком законным, но он не стал погружаться в хитросплетение чужих судеб, предпочёл оставить всё, как есть. Изменив только один пункт – своё отношение к происходящему, в первую очередь, к участникам событий.       – Кстати говоря, хорошо, что ты заглянул ко мне, – произнёс Альберт, поднимаясь со своего места и доставая ключи от шкафа, в котором хранилась корреспонденция, приходящая на имя учеников.       – Да? Что-то случилось?       Терренс пересадил Стеллу себе на плечо. Она коснулась мокрым носом шеи, прошлась холодным хвостом, покрытым мелкими чешуйками, по коже. Терренс засмеялся, но почти моментально посерьёзнел, надеясь, что отец не подумал, будто эта реакция относится к их разговору.       – Письма из университетов, – коротко ответил Альберт, открывая шкаф и доставая оттуда несколько конвертов формата А4.       Терренс почувствовал, как во рту пересохло, а горло сдавило.       Несмотря на то, что большую часть времени он старательно делал вид, что на дальнейшее развитие собственной жизни ему плевать с Тауэрского моста, волнение всё-таки было, немаленькое притом.       И оставалось только верить, что люди, составляющие прогнозы результатов его A-levelа, не занизили все показатели до минимума.       – Все мне? – спросил Терренс, вспоминая, сколько именно запросов было отправлено.       Конечно же, ему хотелось не плестись в хвосте, а оказаться в числе лучших, влиться в те самые пятнадцать процентов выпускников «Орхидеи», которые становились после обучения в стенах этой академии студентами Оксфорда и Кембриджа. Но его вполне могли проигнорировать, предложив выбор из чего попроще, раз уж он не удосужился зарекомендовать себя в глазах преподавателей.       – Нет. Есть кое-что для Мартина. И несколько для Рендалла Стимптона. Кажется, твой одноклассник?       – Да, – отозвался Терренс, нахмурившись.       Упоминание этого имени, в очередной раз, его взбесило. Опытным путём он выяснил, что даже присутствие Рендалла поблизости не обязательно, чтобы нервы натянулись до предела, а раздражение превысило лимит.       Надо же, какое совпадение!       И здесь он к их семье прибился.       Всего одна случайность, но какая мерзкая – словами не передать.       – Мистер Уилзи!       Дверь в кабинет распахнулась так стремительно, что Терренс, обычно не испытывающий страха от подобных мелочей, вздрогнул. Стелла прижалась к нему ближе, и он, кажется, услышал, как бьётся от страха крысиное сердечко.       – Анжела, что случилось? – спросил Альберт.       Терренс, посмотрев на посетительницу, смерил её презрительным взглядом и поспешил отвернуться. Его раздражало подобное поведение, демонстрирующее полное отсутствие манер. Перед тем, как врываться в кабинет директора, могла и постучать ради приличия.       Если специалист по воспитательной работе пренебрегает правилами, что можно говорить о детях, которые смотрят на пример вопиющей беспардонности?       Анжела, скорее всего, заметила взгляд, адресованный ей, потому что тихо кашлянула, вытянулась по струнке и вместо того, чтобы поднимать крик, начала говорить нормальным, хорошо поставленным голосом.       Терренс, поймав собственное отражение в стекле, усмехнулся едва заметно. Основами манипуляции персоналом он овладел неплохо, только что это было наглядно продемонстрировано.       – Форс-мажорные обстоятельства, мистер Уилзи. Ваше присутствие просто необходимо.       Она выглядела по-настоящему несчастной, и Терренс без труда определил, почему. Скорее всего, уже неоднократно успела пожалеть о том, что пришла работать в школу, а не выбрала какую-нибудь менее нервную профессию, где не приходится ежедневно контактировать с подростками и шаловливой мелочью.       – Терренс?       – Да, отец?       – Я пойду, посмотрю, что там случилось. Возьми ваши с Мартином письма, остальные убери обратно. Договорились?       – Конечно, – губы сами собой растянулись в улыбке. – Я всё сделаю.       – Хорошо. Я на тебя надеюсь.       Альберт положил письма и ключ на стол, в последний раз посмотрел в сторону сына, надеясь, что тому не придёт на ум какая-нибудь гадость, но наставления давать в присутствии посторонних не стал и последовал за Анжелой. Стук закрывающейся двери как будто пробудил Терренса ото сна.       Улыбка, украшавшая лицо, моментально погасла, превратившись в хищный оскал.       О, с каким бы удовольствием Терренс сейчас выбрал из общей стопки те письма, которые ему предписывалось положить обратно, разорвал их на мелкие кусочки, а потом ещё и сжёг для надёжности, чтобы Стимптон продолжал пребывать в неведении. Но, к сожалению, сделать это не позволяла ответственность, возложенная на его плечи отцом. При всей своей зашкаливающей ненависти подводить членов своей семьи Терренсу не хотелось.       Рендалл – не в счёт.       Он Терренсу – не семья, а так... Заезжий гастролёр.       Вместо того, чтобы разорвать письма или просто спрятать их как можно дальше, чтобы никто не нашёл, Терренс решил полюбопытствовать, куда же направится после окончания школы их идеальный ученик, коему практически все учителя, единогласно, пророчили блестящее будущее.       Учитывая некоторые особенности его семейной жизни, не лишним было обратить взор в сторону медицины. Но вряд ли Рендалл планировал кутаться в белый халат.       Его естественные науки тоже не особенно занимали. В этом они с Терренсом были похожи.       Терренс перебирал письма, сортируя. Мартину, снова Мартину. Ему самому, в очередной раз Мартину. Ему, опять ему.       Кажется, отец сам всё распределил – письма, адресованные Рендаллу, лежали снизу. Терренс разложил их веером на столешнице и теперь с интересом рассматривал штемпели, желая узнать больше о будущем потенциального родственника.       Оксфорд, Эдинбург, Лондон, Манчестер.       Терренс сглотнул.       Учебные заведения, ответившие Рендаллу, в точности копировали географию его собственного выбора. Ни больше, ни меньше. Ровно столько же ответов, сколько и ему. Для полного погружения в шоковое состояние не хватало лишь знаний о направлении образования.       Оно-то у них точно не совпадёт, правда?       Руки действовали быстрее, чем соображали мозги. Терренс схватил со стола нож для бумаг и принялся вскрывать письмо, адресованное совсем не ему. Старался действовать деликатно, чтобы лишний раз ничего не разорвать, поскольку, в противном случае, личность человека, проявляющего интерес к тайнам чужой переписки, определялась в два счёта. И Альберт вряд ли оставил бы это происшествие без внимания, вызвав сына на серьёзный разговор. Терренс нравоучениями был сыт по горло, потому надеялся скрыть от посторонних факт проявления любопытства.       Всего-то и нужно – заклеить конверт и положить его на место. Будто так и было.       Стелла, сидевшая на столе, подтачивала уголок второго письма, адресованного Рендаллу, но Терренс, занятый изучением послания, не обратил на это внимания.       Глаза скользили по строчкам, выхватывая нужную информацию.       Направление обучения. Специальность.       Юриспруденция.       Надежды не оправдались. Совпадали не только высшие учебные заведения, но и факультеты, выбранные для дальнейшего обучения.       Какая-то жестокая шутка со стороны судьбы получилась.       – Стелла! Эй, Стелла! Прекрати немедленно!       Терренс отодвинул от питомицы конверты, посадил её в руку, подошёл к подоконнику и засунул обратно в клетку, не забыв проверить, насколько надёжно закрыл дверцу. Стелла явно обиделась, не разобрав, за что хозяин на неё рассердился, потому что начала бегать по клетке, словно ужаленная. Вынуждала посмотреть в её сторону.       Терренс не обращал внимания на посторонний шум, сосредоточившись на попытках уничтожить следы своего преступления. Он заново заклеивал конверт, надеясь, что ничего не перепутал, не поменял в спешке местами листы и не оставил на бумаге никаких пятен.       Собрав всю корреспонденцию, предназначенную Рендаллу, Терренс положил её обратно в шкаф, несколько раз повернул ключ, после чего устроился на одном из стульев и принялся распечатывать послания, адресованные ему самому.       Сомневаться в том, что мистера Стимптона в своих стенах будут рады видеть все учебные заведения, не приходилось. В сочетании с собственным именем у Терренса столь радостных прогнозов не было.       Однако уже первое письмо развеяло его сомнения.       Предварительные результаты тестирования A-level ему пророчили довольно высокие, гораздо выше того, что он себе воображал, а университеты, как всегда, прислушивались к мнению экспертов.       Терренс откинулся на спинку стула и ухмыльнулся. Хотелось собрать весь ворох писем, подбросить вверх и захохотать, наблюдая, как они падают на пол, но он сдержался.       – Ирония судьбы, – произнёс задумчиво. – Какая же, мать её, ирония.       Он говорил Мартину, что поступив в университет, найдёт себе новый объект для издевательств. Но тут, кажется, сама судьба хотела, чтобы он окончательно уничтожил Рендалла, потому снова позволила их жизненным дорогам пересечься.       Глупо было упускать такой шанс. * * *       – Готов поспорить, как минимум, на сотню фунтов, что Лейтона после сегодняшнего заседания хватит удар, – усмехнулся Энтони, покидая аудиторию, в которой проходила очередная встреча клуба любителей политологии.       – Не уверен. На прошлой неделе он это как-то пережил, – Рендалл перекинул через плечо школьную сумку, сунул руки в карманы и засмеялся. – Переживёт и на этой. Разве нет?       Энтони тоже не удержался, подхватив смех.       – Один раз – да, но если его постоянно осаживать, доказывая, что он ошибается...       – Но он действительно городит чушь. Ты же сам это понимаешь.       – Смотри, наживёшь врага в его лице.       – Думаешь, меня это напугает?       Рендалл вскинул бровь и посмотрел на Энтони.       Теперь в его глазах не было смешинок, да и из голоса весёлые ноты испарились.       Догадаться, что послужило виной переменам в настроении Рендалла, мог даже самый недалёкий ученик, а Энтони никогда среди них не числился. Может, звёзд с неба не хватал, но старался выкладываться по максимуму, чтобы в дальнейшем оправдать доверие родителей и продолжить их начинания в деловой сфере.       Только что Энтони сказал фееричную глупость, вначале не осознав, какие именно слова произносит. Понимание пришло немногим позже, когда от беззаботности не осталось и следа, зато появилась вполне определённая напряжённость.       – Нет. Конечно, нет. Я не специально это сказал. Извини.       – Ничего страшного. Я лишь заметил, что перспектива обзавестись ещё парочкой врагов на фоне того, что у меня уже есть, не особо пугает, – хмыкнул Рендалл. – Что ж, спасибо за приятную компанию. Пожалуй, я пойду. Сегодня должны были прийти письма из университетов. Проверю, может быть, действительно что-то есть.       – Хорошо, – кивнул Энтони. – Тебе тоже спасибо за приятную компанию.       Рендалл не ответил, направившись в сторону лестницы, ведущей на первый этаж, и вскоре скрылся в толпе, во всяком случае, Энтони его из вида потерял. А, по правде говоря, не особо и следил за перемещениями одноклассника.       Они никогда не были близкими друзьями, да и приятелями, в общем-то, тоже. О дружбе из серии «их не разлить водой», вроде той, что наблюдалась в отношениях с Терренсом, речи тем более не шло. Просто так получились, что досуг свой спланировали одинаково и решили, что лучше всего тратить время получится в клубе политологов.       Поскольку все остальные члены клуба вызывали у Энтони нечто, схожее с раздражением на уровне лёгкого физического зуда, он предпочёл выбрать из всех представленных зол меньшее, попутно извлекая из общения пользу. Обсуждая с Рендаллом тот или иной вопрос, он кое-что запоминал, а потом использовал новые знания в дискуссиях. Рендалл это, несомненно, замечал, но не протестовал против применения его тезисов.       До того, как Рендалл решил посещать их заседания, Энтони откровенно мучился в окружении остальных, крайне неприятных ему учеников.       Пару раз пытался уломать Терренса на совместное посещение клуба по интересам, но тот отказался. Теперь появились хоть какие-то проблески.       Не Терренс, конечно, но тоже неплохо.       Тем более что язык был одинаково хорошо подвешен у обоих. А пользы от Рендалла было больше. Он не такой импульсивный, не такой агрессивный.       Приведи Энтони Терренса на заседание, тот бы превратил их клуб, претендующий на звание элитного, в ярмарочный балаган.       Рендалл вёл споры сдержанно, не повышая тона, и от этого только выигрывал.       Терренс мог просто встать и на всю аудиторию заявить, что одноклубники Энтони – идиоты.       Тем бы и закончился их диспут.       – Выскочки, – раздалось сзади. – Думаете, что полистали википедию, и стали гуру?       – Лейбористы, Лейтон, являются оппозиционной партией, – ехидно протянул Энтони. – Запомни хотя бы это и не позорься в следующий раз. А ещё запомни, что именно они раньше были социалистической, а позже – социально-демократической партией. И... опять же, не позорься, подумав основательно, перед тем, как вступить в спор. Что касается википедии, то ты, кажется, и её не листал. А надо бы.       Лейтон не ответил. Наверное, подавился запасенной речью.       В любом случае, Энтони это не волновало.       Он размышлял над темой доклада, который следовало подготовить к следующему занятию. Вообще-то они с Рендаллом вызвались работать в паре, так что за будущее проекта можно было не беспокоиться – оно находилось в надёжных руках. Сваливать всю работу на своего напарника Энтони не собирался, но успел неоднократно порадоваться тому, что ему так феерически повезло, и в помощниках оказался Рендалл, а не тот же Лейтон, с невозмутимым видом заявляющий, что лейбористы возглавляют правительство, а социалисты являются их основными противниками в борьбе за сердца и бюллетени избирателей.       Сообщение, пришедшее на телефон, заставило его отвлечься от размышлений о докладе и вернуться к вещам более приземлённым. Послание, как Энтони и предположил, было отправлено Терренсом. Тот написал, что хочет встретиться в беседке, конечно, если друг уже освободился и может идти, куда вздумается, а не продолжает спорить с недоумками-одноклубниками.       Времени до следующего заседания было вполне прилично – целая неделя. Энтони не сомневался, что за это время они успеют сделать с Рендаллом грандиозный проект – конфетку, одним словом – покорпев над учебными материалами в выходные, ну, или посвятив им пару вечеров в будни. При любом раскладе, можно было не торопиться особо и уделить внимание людям, которые отчаянно нуждались в компании, ну, или в бессмысленной болтовне. Как вариант, и в том, и в другом разом.       Беседку, выбранную для встречи, их компания на полном серьёзе называла своим местом. Разумеется, официально её никто за группой из четырёх человек не закреплял, никаких привилегий у них не было, но неофициально Терренс уже давно дал всем понять, что видеть там посторонних не желает. После того, как их выпуск выйдет за ворота «Чёрной орхидеи», оккупировать беседку может любой желающий, но сейчас, если туда жаждут попасть сыновья директора и их приятели, им нужно уступить.       Располагалась она в глубине сада. Такое тихое, спокойное, поразительно уединённое место. При наличии романтичного флёра в голове можно даже сказать, что там царит интимная обстановка. При отсутствии... Да просто беседка. Что ещё сказать-то?       «Что-нибудь нужно?».       «Да нет, вроде у меня всё есть».       «Отлично. Тогда скоро приду».       «Буду ждать».       Последнее сообщение Терренс сопроводил смайликом в виде сердца.       Энтони по привычке назвал Терренса больным ублюдком, тот посоветовал посмотреть в свою сторону. Это было чем-то вроде их традиции – обрывать общение, заканчивая обмен любезностями привычными фразами.       После Мишель Терренс представителей семьи Кларк в качестве объектов личного интереса не рассматривал. Его слова и сообщения несколько фривольного тона были просто-напросто манерой общения. Временами Энтони она раздражала, временами он всё происходящее воспринимал нормально, без особого всплеска эмоций.       Терренса Энтони заметил ещё на подходе к беседке. Тот сидел на столе, упираясь одной ладонью в столешницу, вторую руку он время от времени подносил к губам.       Разумеется, снова курил.       В последний год он делал это чаще обычного.       Если прежде мог более или менее длительное время обходиться без сигарет, то теперь часто смолил, наплевав на все статьи о подрывании здоровья и опасностях, поджидающих курильщиков на каждом шагу.       Энтони вообще сомневался в действенности этих статей. Кто хотел курить, тот курил. Кто не хотел, тот и не начинал. Каждый распоряжался своей жизнью по собственному усмотрению.       Закинув школьную сумку за спину, Энтони преодолел расстояние, отделявшее от беседки, помахал приветственно, заметив, что Терренс посмотрел в его сторону.       – Твои зануды сегодня снова жгли и пепелили? – поинтересовался, спрыгивая со стола и затушив окурок пальцами.       Энтони поёжился.       Его всегда передёргивало, когда Терренс это делал, а тот практиковал нечто подобное на постоянной основе. Тушил пальцами и сигареты, и пламя свечи.       На одном из уроков естественных наук сделал это в присутствии большого количества людей, и Энтони помнил, как среди зевак пошли шепотки.       Терренс даже не поморщился, только посмотрел на них удивлённо и спросил:       – Что-то не так?       Никто не ответил.       Чуть позже Энтони объяснил ему, какое именно происшествие поставило людей в тупик. Терренс предложил научить его тем же фокусам. Энтони не особо горел энтузиазмом, но попрактиковаться согласился. Несколько раз прижёг пальцы, с тех пор больше не рисковал.       Терренс помимо прочего любил играться с зажигалками, проводя пламенем по коже. Вообще-то он к ней не прикасался, о чём и рассказал Энтони, пытаясь передать секреты мастерства. Но со стороны казалось, будто он действительно припаливает кожные покровы, оставаясь при этом совершенно равнодушным и даже саркастичным.       – Как и всегда, – Энтони поставил сумку на столешницу, зацепился взглядом за пачку писем, лежавших здесь же. – У тебя много новостей, как я посмотрю.       – Очень. И все хорошие. Меня готовы принять в любое из этих учебных заведений, если, конечно, я не провалю экзаменационные тесты.       – Мои университеты пока не удостоили меня вниманием, хотя я тоже отправлял обращение, – заметил Энтони, подтянув к себе всю корреспонденцию. – О, тебя действительно можно поздравить. Потрясающе!       – Если бы не одно отягчающее обстоятельство, – задумчиво протянул Терренс, взяв в руки стакан с кофе.       – Какое?       – Не столь важно. Лучше расскажи мне, как прошло заседание.       – Если они тебя так интересуют, почему бы не наведаться и не посмотреть своими глазами? Это лучше, чем сотня рассказов. – Энтони подтянул к себе второй стаканчик. – Чай? Спасибо. Как раз то, что нужно.       – Могу ещё и батончик предложить. Только он один, а нас двое.       – Традиционный спор?       – Само собой.       Энтони протянул руку, ухватившись с одной стороны. Терренс держал шоколадный батончик с другой стороны. Раздался тихий хруст. Большая часть осталась в руках у Энтони.       – Тот случай, когда победитель не получает всё, – заметил он иронично, отгрызая почти половину от своего выигрыша. – Кстати, а что было в твоём клубе? Вторую неделю подряд спрашиваешь о том, что делали мы, но не рассказываешь о том, чем занимаетесь вы.       – Я туда не хожу, – признался Терренс.       – Помнится, ты боготворил миссис Харт. Что теперь не так? Огорчаешь любимого учителя?       – Всё так. Просто не хочу.       – Действительно весомо, – иронично заметил Энтони. – Ещё немного, и я поверю, что золотой преподаватель испортился, лекции стали скучными, а потому все, кто ходил к ней, разбегаются.       – Я – далеко не все.       – Помимо тебя есть и другие беглецы.       – Да?       – Да. Рендалл уже две недели, как обсуждает политологию. Ты не знал?       – Нет. Не знал, – эхом повторил Терренс.       Понаблюдав за ним пару минут, Энтони готов был выдвинуть абсолютно сумасшедшую теорию о причинах, толкнувших одного сменить клуб, а второго прогуливать занятия. Оба сделали это не потому, что им наскучила история, и они решили найти себя в иных направлениях, а потому, что для обоих невыносимой стала мысль о нахождении в одном помещении. Рендалл решил уйти, чтобы не пересекаться на дополнительных занятиях с Терренсом. Терренс просто наплевал на них, поскольку старался избежать общества Рендалла.       Вообще-то Энтони хотел поведать другу историю сегодняшнего спора с Лейтоном, которого терпеть не могли почти все члены клуба политологов, а потому наверняка восхищались Рендаллом, сумевшим поставить самовлюблённого идиота на место парой метких фраз. Но понял, что этот рассказ не только не останется незамеченным, но и вовсе испортит Терренсу настроение.       Прикусил язык и никак не прокомментировал прострацию, в которую впал собеседник.       Терренс быстро совладал со своими чувствами, вновь улыбнулся радушно и поинтересовался:       – Так что там с твоими одноклубниками?       – Лейтон, по традиции, сел в лужу. Это было ожидаемо, конечно, но мы надеялись на проблески разума. Пока никак. В тот день, когда он скажет на заседании что-то умное, я попрошу налить всем присутствующим в аудитории шампанского за мой счёт.       Говорить о Лейтоне было намного безопаснее, это Энтони ощутил сразу, потому-то теперь и старался больше рассказывать о его промахах, нежели об успехах Рендалла.       О том, что сам готовит совместный с Рендаллом проект, Энтони тоже благополучно умолчал.       Кажется, Терренсу совсем не обязательно было об этом знать. Он и без того излишне нервно и болезненно реагировал на упоминание одноклассника, прежде не вызывавшего у него сильных эмоций, а ныне превратившегося в персональную красную тряпку.       Энтони дожевал батончик и задумчиво посмотрел в сторону академии.       Ему на мгновение показалось, что в этот момент оттуда за ними кто-то наблюдает. Но он никого не увидел и отмахнулся от мыслей, граничащих с паранойей.       Несмотря на то, что на улице стояла весна, и всё оживало, зеленело, расцветало, Энтони ловил себя на мысли о том, что над их учебным заведением нависли огромные серые тучи. * * *       Мартин опустил на столешницу полученные письма и отодвинул стул, стараясь действовать как можно тише, и не привлекать к себе внимания. Однако Трой всё-таки оторвался от созерцания экрана телефона, куда смотрел и до ухода Мартина, и, скорее всего, во время его отсутствия. Улыбнулся невидимому собеседнику – собеседнице, если Мартин верно определил человека, с которым общался Трой – и обратил взор в сторону одноклассника.       – Что там? – поинтересовался, отложив телефон в сторону.       Мартин заметил на экране сине-белый фон и окончательно утвердился в мысли, что Трой переписывался с Мишель.       Всё, как обычно.       С тех пор, как эти двое увидели друг друга, остальной мир перестал для них существовать, хотя, не лишним будет упомянуть, что первое время за внимание кузины Энтони сражались два человека.       Вторым, конечно, был Терренс, переживший оглушительное поражение, и на этой почве возненавидевший и девушку, сначала отвечавшую на его знаки внимания, а потом сделавшую вид, будто впервые кавалера видит. И соперника, оказавшегося гораздо удачливее.       Первая любовь обязана быть несчастной.       Это, конечно, не аксиома, бывают и исключения из правил, но для большинства людей заявление более чем актуально.       Терренс оказался в числе тех, кому не слишком повезло в плане чувств. Его влюблённость осталась безответной, а Трой отпраздновал победу, притом, что изначально ничего серьёзного в его действиях не было – исключительно игра и попытка повеселиться. Заключать пари они не стали, просто Трой бросил в разговоре, что может увести Мишель в два счёта.       И оказался прав.       Она об этом узнала гораздо позже, но приняла всё к сведению с непробиваемым спокойствием. Пожала плечами и удалилась к себе, как сама сказала, немного подумать о произошедшем.       Терренс, обнаживший перед ней всю неприглядную правду о природе чувств Троя, остался в гостиной в гордом одиночестве. Он продолжал стоять на месте, провожая Мишель взглядом, но она так и не обернулась.       Это стало вторым ударом.       Первый был нанесён во время празднования дня рождения Энтони.       Собственно, именно в преддверии этого праздника все стороны треугольника и познакомились. До этого им доводилось пересекаться разве что на страницах социальных сетей. Четыре года назад они столкнулись лицом к лицу.       Мишель действительно была красивой. Если не красивой, то миловидной точно. Светлые волосы, как и у большинства Кларков, независимо от того, к какой из веток фамильного древа они принадлежат, а глаза ярко-голубые, едва ли не синие, в то время как у Энтони и Рейчел они были карими.       И если в четырнадцать она ещё выглядела, как нескладный подросток, но при этом умудрилась очаровать сразу двух парней в компании, состоящей из четырёх человек, то теперь у неё, наверное, вообще отбоя от кавалеров не было. При таком раскладе было немного удивительно осознавать, что она продолжает питать симпатию к Трою. И большую часть свободного времени он проводит именно в общении с девушкой, обитающей в другой стране.       По правде говоря, Мартин с Мишель практически не общался, а она не замечала его. Им доводилось пересекаться, но это знакомство в их жизни ничего не значило, что Мартина нисколько не смущало. В отличие от Терренса, отчего-то вбившего себе в голову, что с этим поражением потерял свою единственную настоящую любовь.       Мартин помнил, как они втроём подошли к дверям оранжереи, расположенной на втором этаже особняка Кларков, желая посмотреть из этой комнаты на фейерверк. Энтони говорил, что оттуда открывается самый замечательный вид.       Вид, на самом деле, был просто шикарный, иначе не скажешь.       Терренс распахнул двери оранжереи, и в тот же миг грянул первый залп, не только расцвечивающий ночное небо, но и осветивший тёмную комнату.       Не заметить силуэты людей, целующихся на фоне окна, мог только слепой. А отрицать очевидные факты – лишь тот, кто не желал мириться с такой правдой, закрывал себе глаза и приказывал не думать об этом, отказываясь принимать неприятные знания за истину.       Факт за номером один.       Трой поцеловал Мишель.       Факт за номером два.       Она его не оттолкнула, а с готовностью откликнулась на это предложение.       Факт за номером три.       Ей было приятно внимание со стороны Терренса, но не более того. Об этом она сама сказала позднее. Как и о том, что никогда не воспринимала его всерьёз, с самого начала посчитав, что играет именно он, а не Трой. Последний выглядел куда более решительным и... надёжным.       Да, именно такое заявление она и сделала.       Словно в четырнадцать лет хорошо разбиралась в мужчинах и могла определить, кто надёжен, а кто – не очень.       Словно выбирала себе не временного кавалера – на период пребывания в Британии – а будущего мужа, потому боялась совершить ошибку.       Трой добавил масла в огонь, иронично заметив что-то вроде «Терренс Уилзи – король френдзоны» и посмеявшись над своим заявлением.       Терренс этот смех не поддержал, просто развернулся и ушёл.       В ушах грохотали залпы фейерверка, но их с завидным постоянством перебивали ехидный смех и голос Троя.       Потому-то, когда на шкафчике Троя появилась надпись «La putain», сделанная ядовито-красной краской из баллончика, сразу же бросающейся в глаза, никто особо не удивился. Во всяком случае, Энтони понял, чьих рук это дело. Трой тоже долго голову над догадками не ломал, а Мартин...       Мартин, в общем-то, лично присутствовал на, как выразился Терренс, церемонии распределения званий. Если он король френдзоны, то Трой пусть будет шлюхой, как и его любимая, благосклонно воспринимавшая ухаживания, а потом заявившая, что ничего серьёзного быть не может.       Надпись пришлось отмывать самому Терренсу. Глупо было надеяться, что камеры слежения не зафиксируют, кто именно решил немного поупражняться в декорировании школьного имущества.       Впрочем, никакого наказания, кроме получасовой разминки с губкой и чистящими средствами, Терренс не понёс. Отец ограничился небольшим замечанием, зато Мартину достался выговор за то, что не воззвал к здравому смыслу и не заставил брата отказаться от глупой идеи, вместо этого – стоял и наблюдал за его действиями.       Как будто Мартин имел на него огромное влияние.       Как будто Терренс прислушивался к его словам. И сразу, стоило только попросить, отложил бы баллончик в сторону, решив отказаться от своей не слишком продуманной, довольно наивной, даже детской, но всё-таки мести.       Иногда, размышляя над любовными историями, в которые оказывался вовлечён Терренс, Мартин приходил к выводу, что лучше бы тот действительно оставался для некоторых личностей только другом. Ответные чувства радости Терренсу не приносили, а в случае с Кейт стали ещё и тяжким грузом, основательно отравив ему жизнь.       – Мартин, – позвал Трой, вновь напоминая о своём присутствии поблизости, и помахав рукой в попытке привлечь внимание к своей персоне. – Не витай в облаках – возвращайся на землю.       – Ты что-то спрашивал?       – Было дело. Интересовался, что за письма.       – Это по университетским делам. Сегодня я узнаю, что меня ждёт впереди.       – И что же? Хирургия, как ты и мечтал?       – Нет. – Мартин отрицательно покачал головой. – Боюсь, что туда дорога мне закрыта.       – Почему?       – Так сложились обстоятельства, – размыто ответил Мартин, решив не вдаваться в подробности.       Они с Троем прекрасно общались, с данным утверждением никто не спорил и правдивости его не отменял.       Их дружба выдержала испытание историей с Мишель и нисколько на фоне случившегося не пострадала. Мартин, как относился к Трою до того, так продолжал относиться и теперь. Они о многом могли откровенно поговорить, но иногда случались такие вещи, говорить о которых Мартину не особенно хотелось, и сейчас в ходу был как раз один из таких сценариев.       Мартин не играл на публику, не старался развести Троя на уговоры и беготню вокруг в попытках изобразить заботливую мать-наседку.       Он банально не желал откровенничать на тему того, что заставило отказаться от собственных грёз, положить на чаяния, лелеемые много лет подряд, почти с первого класса начальной школы, и пойти по дороге, определённой не самостоятельно, а с посторонней помощью.       Его рассказ всё равно ничего не менял.       Если в начале первого терма Мартин ещё надеялся на что-то, то теперь окончательно распрощался с мечтами о построении завидной карьеры в медицине, обратив взор в сторону педагогики, методик преподавания и прочих забот, связанных со школьными делами.       С чужой подачи, само собой, а не по собственному желанию.       День, когда его поставили в известность о необходимости пересмотреть отношение к происходящему, стал по-настоящему трагичным, наполненным одной лишь чернотой без минимальных проблесков света. Кажется, тогда он впервые за всю жизнь устроил скандал, хлопнул дверью и, закрывшись в комнате, прорыдал половину ночи. Стоило только немного успокоиться, как он снова вспоминал непреклонный тон, и заходился в рыданиях. Снова за него решили, снова определили, что и как, не посоветовавшись.       Если не захотел старший брат, значит, обязанности повесят на младшего. Конечно. Терренс не может пожертвовать своими мечтами, его будущее должно быть таким, какое он нарисовал в воображении. Так пусть же реализует свои задумки.       То, чем жил Мартин, можно безжалостно слить в унитаз.       Кто он такой?       Какие у него могут быть мысли о будущем?       Разумеется, никаких.       Он совсем юный и вряд ли понимает, чего хочет от жизни. Давайте поможем ему определиться и дружно раскатаем всё будущее, продуманное в деталях, по асфальту.       Вероятно, именно такой точки зрения придерживались родители, заявив, что со временем ему придётся возглавить школу, а потому – никакой медицины. Здесь она ему точно не поможет, здесь нужны педагогические знания.       – Делайте, что хотите, – бросил он равнодушно следующим утром.       Родители не взяли свои слова обратно и действительно сделали. Обращения рассылали тоже они. Мартин не проявлял никакого участия к происходящему. И сейчас, если честно, не очень понимал, зачем отец передал ему письма от учебных заведений. Мог сам прочитать их и порадоваться. Им с матерью удалось поломать одну судьбу. Почему-то именно Мартина, а не Терренса или Элизабет.       А ведь принято считать, что младших детей в семье балуют и любят сильнее, чем старших.       Какая отвратительная ложь.       – Будешь читать их? – поинтересовался Трой.       – Не хочу.       – Боишься?       – Боюсь. Но не отказа, а сообщения о готовности принять меня в ряды студентов. Я этого не хочу. То есть, учиться хочу, да. Но не там, куда меня засунули.       – А...       – Думаю, ты и сам всё прекрасно понимаешь. Потому не трави мне душу лишний раз. И без того паршиво.       Мартин несколько секунд смотрел на запечатанные конверты, не удержался и швырнул их со всей силы. Часть разлетелась по полу, часть так и осталась на столе.       Мартин опустил голову, уткнулся лбом в столешницу и закусил губу. Ему не хотелось рыдать у всех на виду, но сейчас он был, как никогда, близок к этому. Пока он не видел писем, а только слышал о перспективах, которые откроет перед ним данное образование, было легче, не столь мерзко.       Теперь осознание реальности давило на плечи.       Мартин думал: это не что иное, как могильная плита.       Собственно, перспективы стать во главе академии для него были равнозначны смерти. Плевать он хотел на статус заведения и престижность. Его не интересовала сфера образования. Он понимал, что ничего хорошего на этом посту сделать не сможет, только испортит всё и пустит под откос, если его косяки вовремя не ликвидируют другие работники.       Отец тоже должен был разбираться в подводных течениях и определять истинные причины недовольства, но он вопреки всему оставался глух к словам младшего сына.       Трой согласно кивнул и промолчал, осознавая, что в сложившейся ситуации любая ремарка с его стороны будет интерпретирована несколько извращённо, будто в кривом зеркале. Мартин не станет слушать, а только сильнее разозлится или расстроится.       Несмотря на то, что он не говорил о проблемах прямом текстом, Трой понимал, в каком примерно направлении следует развивать услышанное, чтобы получить целую картину, а не лоскутное одеяло, разложенное перед ним сейчас.       У Троя не было особых проблем. И старших братьев, к счастью, тоже. Он мог самостоятельно определиться, куда поступать, кем быть, с кем дружить... Ладно, последнее Мартину тоже было доступно, если закрыть глаза на факт недовольства Терренса, столь активно демонстрируемый всем и каждому.       Трой не сомневался: каждый второй, а то и просто каждый столб в академии знает, что Терренс на дух не переносит одноклассника, посмевшего – ах, какая трагедия! – отбить у него понравившуюся девчонку. Притом, что Мишель не особо сопротивлялась, и Трою действительно было с ней хорошо.       Настоящий друг отошёл бы в сторону и порадовался, а Терренс начал взращивать в себе ненависть.       Каждый раз, когда в их общении всплывал затхлый аромат этой истории, Трой закатывал глаза и называл Терренса незрелым.       Не сказать, что сильно ошибался.       Хотя, было видно, что Терренс сам всё давно осознал, просто не может поступиться принципами, признав: ничего ужасного в их жизни не случилось.       Так бывает.       Одних любят, других – не очень, а сделать счастливыми всех людей на планете – нереально. Так уж исторически сложилось.       – Если у меня получится провернуть задуманное, я уеду учиться в Сорбонну, – произнёс Трой.       Он планировал подать новость о планах на ближайшее будущее в ином формате, но раз уж Мартин сам завёл разговор об университетах, то умалчивать было довольно глупо. Вот он и сказал.       Мартин устроил подбородок на пальцах, сцепленных в замок, посмотрел хмуро и проворчал:       – Отлично.       – Ты не рад за меня?       – Рад. Нет, правда, рад. – Мартин улыбнулся, морщинка, пролегающая между бровей, разгладилась. – Просто подумал о том, что теперь и единственный друг меня покидает.       Трой постучал пальцем по экрану своего смартфона.       – Не умаляй достоинств интернета. Сможем общаться хоть каждый день. Обещаю писать и держать в курсе событий.       – Главное, не забудь прислать приглашение на свадьбу, – хмыкнул Мартин, прекрасно понимая, что, а, точнее, кто поспособствовал принятию такого решения.       Учитывая тот факт, что Трой покраснел при упоминании брачных уз, Мартин попал в точку, выбив сто из ста.       Всё могло ещё неоднократно подвергнуться изменениям, но, судя по тому, что общение продолжалось в активном режиме четыре года и не думало сходить на «нет», предпосылки к чему-то большему, нежели дружба, у этих двоих имелись. Они могли со временем расстаться, но полноценный роман, а не обмен нежностями в сети, у них обязан был случиться.       – Какие люди удостоили библиотеку своим вниманием, – протянул Трой, поглядев в сторону выхода.       Мартин тоже повернулся, чтобы посмотреть. Около двери стояли Терренс и Энтони. Судя по всему, Энтони собирался работать с материалами для своих проектов, а Терренс пришёл за компанию.       Пристальное наблюдение не осталось незамеченным, потому что Терренс направился к столику, занимаемому братом и врагом за номером... Теперь Трой не знал, какую позицию занимает в списке недругов Терренса, но подозревал, что почётное первое место уступил соседу по комнате, и ныне поток концентрированной ненависти направлен уже не на него, а на Рендалла.       С одной стороны, это радовало. Не смена приоритетов, и, как следствие, то, что Рендалла мечтали со свету сжить, а то, что Терренс перестал при каждом удобном и неудобном случае компостировать мозги Трою.       С другой, заставляло недоумевать, как и остальных участников небольшой компании. Ни Мартин, ни Энтони, ни он сам пока так и не поняли, что стояло за построением стены отчуждения и злости между теми, кто никогда даже статус друзей не носил.       Трой хотя бы на словах был Терренсу другом, но Рендалл...       А, впрочем, какая разница?       Рендалл, кажется, не принимает это близко к сердцу и не страдает ночи напролёт от мыслей, что старший сын директора метает дротики в его фотографию, говоря образно.       – Тебе тоже прислали письма из университетов, – произнёс Энтони, наклоняясь и подбирая одно из посланий, валяющихся на полу.       Столь небрежное отношение к документации его удивило, но комментировать поступки он не стал, решив, что первопричины есть у любого поступка. У Мартина, скорее всего, тоже обнаружились.       – Да, – коротко отозвался Мартин, не желая развивать эту тему в полноценный разговор.       Если в присутствии Троя он ещё мог слегка приоткрыть завесу тайны, то рядом с Энтони откровенничать хотелось того меньше. По неизвестным Мартину причинам, он просто не воспринимал Энтони так, как тот пытался себя преподнести. Не отрицал, что, возможно, ошибается, но переломить собственное восприятие не пытался, оправдываясь универсальной формулировкой – «не мой человек». Энтони и, правда, был совсем не его. У них почти не обнаруживалось общих интересов, хотя, разговаривать нормально они могли и показательные склоки на потеху публики не устраивали.       – И что там написано? – поинтересовался Терренс, опускаясь на стул рядом с братом.       В сторону Троя он не смотрел из принципа, будто того здесь и не было. Пустое место, которое почему-то пытается разговаривать.       – Не имею представления.       – Как это?       – Я их не распечатывал. Так понятнее? – спросил Мартин, чувствуя, как и без того скверное настроение стремительно уходило ниже уровня плинтуса.       Беспомощно посмотрел в сторону Троя.       Оба понимали, что Терренс обязательно сделает то, чего сам Мартин постарался избежать. Он, несомненно, вскроет письма, и, если там будет предложение поступить именно в это учебное заведение, не раздумывая, скажет глупость относительно хороших новостей.       Для Мартина они не были хорошими. Они для него были темнее чёрного.       Насколько Мартин старался прочувствовать настроение окружающих людей, зарекомендовав себя человеком довольно-таки чутким и понимающим, настолько же равнодушным и слепым в плане чувств оставался Терренс.       Сначала Трой применил иную характеристику. «Подслеповатым». Но потом понял, что у Терренса там глубокий минус, как и в настроении Мартина.       Последний наблюдал с отвращением за тем, как брат отрывает бумажную полосу и вытаскивает на свет всю документацию.       – Но здесь всё прекрасно, – произнёс Терренс, спустя некоторое время. – Нет такого, из-за чего стоит швырять послания на пол.       – Нет, ничего, – повторил Мартин, с трудом удерживая контроль над эмоциями. – Совсем нет ничего такого, чего бы я хотел.       Он собирался много чего сказать относительно поступления и того, как воспринимает эти новости. Поведать о словах и поступках родителей, обвинить Терренса в том, что из-за его нежелания продолжать ведение семейных дел, приходится жертвовать своей жизнью именно ему, но... не смог.       Устраивать сцены и кричать, срывая голос, бить и крушить всё вокруг – это был совсем не его стиль.       Потому он просто выхватил из рук Терренса вскрытые письма и пошёл к выходу из библиотеки. Оказавшись за её пределами, перешёл на бег, надеясь, что никто не кинется его догонять, а если кинется, то не сумеет этого сделать.       – Какая муха его укусила? – спросил Терренс, наконец, удостоив вниманием Троя. – Почему такая неадекватная реакция на хорошие новости?       – А ты уверен, что для него они хорошие? Может, догонишь брата и непосредственно у него спросишь, какие причины заставили столь остро отреагировать на произошедшее?       – Не догоню. Сам расскажет, если захочет.       – Ну да, естественно. Зачем думать о других, когда можно подумать о себе. Драма-квин вообще замечает хоть что-то, кроме своих личных вроде как трагедий? Или ей безумно нравится играть в несчастного и всеми обиженного? О том, что творится в жизнях других людей, знаешь? Или ты вечно зациклен на собственной персоне?       – Я пойду, попробую поговорить с ним, – вклинился в спор Энтони.       Понимал, что особых успехов вряд ли добьётся, учитывая принципы их с Мартином обычного взаимодействия на уровне вопроса о состоянии дел и удовлетворении ответом, что всё хорошо. Но он действительно почувствовал себя неловко ещё в тот момент, когда Мартин с ужасом смотрел на процесс вскрытия конверта. Там было всего лишь приглашение, а Мартину оно представлялось, как минимум, сообщением о том, что жить ему осталось не больше года.       Иных аналогий Энтони не придумал.       – Иди, если хочешь, – отмахнулся Терренс.       Энтони это разрешение не требовалось. Ему действительно хотелось узнать причины плохого настроения Мартина.       Оно, по мнению Энтони, граничило с отчаянием.       Стоило только покинуть поле боя, как участники спора тоже разом замолчали, предпочитая немое сражение – обмен убийственными взглядами. Трой сидел, сложив руки на груди, Терренс крутил в пальцах телефон, не боясь уронить его и разбить.       – Чего уставился? – спросил грубо.       – Ты такой недалёкий, – вздохнул Трой. – Никогда не видишь дальше собственного носа и бесишься, когда всё складывается не так, как хочется тебе.       – Все бесятся, когда их планы рушатся.       – Точно. Но одни умеют проигрывать с достоинством, а ты этого навыка полностью лишён.       – Поучи меня жизни, придурок, – фыркнул Терренс.       Теперь в молчаливой дуэли потребность отпала, и Терренс тут же отвернулся, чтобы не смотреть на оппонента и не признавать правдивость его слов.       Да, Трой был прав. Тысячу раз прав.       Но Терренс никак не мог отделаться от чувства неудовлетворённости жизнью и тотального разочарования в людях. Потому не стремился их оправдывать, а каждого автоматически приравнивал к ничтожеству, чтобы потом не было больно от них отделываться. И всё равно... не помогало.       Он обжигался вновь и вновь.       Трой по жизни придерживался позиции, гласившей, что помогать стоит только тем, кто в этом по-настоящему нуждается и, что самое главное, просит о содействии. Навязывать своё общество человеку, которого от одного только вида передёргивало, было довольно невежливо, а ещё это никому из них радости не приносило.       Трой прихватил телефон и вышел из-за стола. Все, с кем ему было приятно общаться, библиотеку покинули, а разговоры с Терренсом были похожи на сеанс добровольного мазохизма. Только удовольствия от них не было вовсе. Ни обычного, ни извращённого.       Трой не любил тратить время впустую, не стал этого делать и теперь.       Терренс остался в гордом одиночестве, выдохнул с шумом и со всей силы ударил носком ботинка по ножке стола.       Боль не принесла облегчения, породив лишь очередную порцию раздражения. * * *       Оказавшись в коридоре, Мартин взял себя в руки и почти успокоился.       Были ещё какие-то отголоски недавнего урагана, но уже не столь масштабные и разрушающие, как прежде. Мартин не считал собственное поведение глупым, извиняться за выплеск эмоций перед Терренсом не собирался. В конце концов, он тоже имеет право на слёзы, гнев, обиды и возмущения. Он такой же живой, как и все остальные. И он далеко не идеальный, потому не стоит ждать от него невозможного.       С завидным постоянством он ловил себя на мысли о том, что жаждет разорвать полученные письма, глядя в глаза родителям, а потом с чувством собственного достоинства заявить во всеуслышание, что в ближайшее время вообще не собирается поступать, и пусть думают, правду он сказал или неудачно пошутил. А он возьмёт и всем назло отправится штурмовать университеты своей мечты, наплевав на то, что не оправдал надежды старшего поколения.       Терренс вон их постоянно не оправдывает. И ничего. Жив.       Генерируя бунтарские планы, Мартин свернул за угол, благополучно пропустив момент столкновения. Письма выпали у него из рук и вновь разлетелись по полу, смешавшись с чужими посланиями.       – Прости. Я немного задумался, – произнёс, увидев Рендалла.       – Тоже получил письма от университетов.       – Да, – ответил Мартин, хотя подозревал, что его ни о чём не спрашивали, а констатировали факт.       – А почему так невесело?       – Всё сложилось не так, как я себе представлял.       Он не собирался откровенничать с посторонними людьми. Раз уж Трою ничего не сказал, то в присутствии других и вовсе рта открывать не стоит. Однако сейчас Мартин чувствовал себя смертельно уставшим от всего происходящего, а проблемы, копившиеся годами, давили горло изнутри, заставляя его буквально выталкивать из себя слова, а не говорить нормальным тоном.       – Ты не... – начал Рендалл, но посмотрел на Мартина и замолчал. – Вижу, что поступил, но, вероятно, не совсем туда, куда хотел. Правильно?       Мартин кивнул согласно, вспоминая, когда успел проговориться о своих планах. Спустя пару мгновений, на ум пришло всё же несколько ситуаций, когда он разговаривал с Рендаллом и делился соображениями относительно будущего.       Странно, что Рендалл об этом помнил, учитывая тот факт, что они были, самое большее, приятелями.       – А почему не попытался пойти в том направлении, которое больше нравилось?       – Это долгая история, – произнёс Мартин, всё ещё подавляя в себе порыв пооткровенничать, но с каждой минутой попытки становились менее успешными.       Он понимал, что скоро от отчаяния готов будет выйти в коридор с плакатом в руках, предварительно написав на куске картона всего три слова.       Выслушайте меня, пожалуйста.       Наверное, это был как раз тот самый эффект случайного попутчика, о котором Мартину неоднократно доводилось слышать. Грузить проблемами близких знакомых он не стал, а вести обсуждение с Терренсом было бесполезным занятием.       Там, где были задействованы его интересы, Терренс не собирался приносить жертвы и идти на уступки. Роль мученика неизменно доставалась Мартину. Для их семьи это стало традицией, которую Мартин мечтал сломать, но задуманное оказалось ему не под силу.       – И всё-таки? Я готов выслушать, – произнёс Рендалл, подняв все конверты, пока Мартин продолжал стоять на месте, сверля невидящим взором дыру в стене. – Обещаю, что никому ничего не скажу, и об этом разговоре другие ученики не узнают. Не подумай, что навязываю своё общество, но если хочешь поделиться переживаниями, постараюсь помочь, чем смогу.       Мартин не знал, что ответить на это предложение. Ему было стыдно за то, что отвлекает человека от дел со своими переживаниями, но вместе с тем...       Рендалл предлагал от чистого сердца. Ну, или Мартину больше импонировала мысль, что всё именно так.       – Хочу, – ответил он, засовывая руки в карманы.       Рендалл поймал себя на мысли, что Мартину противно прикасаться к письмам, по этой причине настаивать на их передаче из рук в руки не стал. Не было ничего трудного в том, чтобы самостоятельно донести конверты до комнаты.       – Тогда лучше найти другое место для разговора. Коридор к задушевным беседам не особо располагает.       – Спальня, может быть?       – Если только наша с Троем. Не уверен, что в вашей комнате буду желанным гостем.       – Идём к тебе, – произнёс Мартин, соглашаясь с закономерностью чужих доводов.       Терренс вряд ли обрадовался бы присутствию этого человека в своих пенатах.       Поднимаясь на третий этаж, они не разговаривали.       Неизвестно, о чём думал Рендалл.       У самого Мартина с языка не сходил вопрос, мучивший его не первый день. Ответ – если бы Рендалл соизволил поддержать диалог в этом направлении – имел все шансы не просто внести немного ясности в происходящее или пролить пару лучей света, а окончательно сорвать занавес, с мясом выдрав все крепления, на коих он держался, представив наблюдателю полную картину событий.       Но Мартин сомневался, что их тип отношений допускает зашкаливающую откровенность. Поговорить о школьных делах или о причинах его ненависти к университетам – обычная практика. Однако задавать вопросы о том, что могли не поделить между собой парни, у которых и любовница была одна на двоих, пусть и в разное время – совсем другой формат.       Кому любовница, а кому без пяти минут жена.       Такое и у брата не спросишь без долгих предварительных раздумий на тему, каким образом лучше подать своё любопытство. Что говорить о постороннем человеке?       Вопрос сорвался с губ прежде, чем Мартин успел прикусить язык.       – Почему он тебя возненавидел?       Мартин остановился посреди коридора.       Рендалл прислонился плечом к двери, склонил голову набок и улыбнулся. Хорошо, хоть не засмеялся.       Мартин примерно представлял, как выглядит в этот момент он сам. Максимальное сходство с ребёнком, стоящим посреди песочницы и наблюдающим за тем, как противные старшие ожесточённо ломают замок, построенный с любовью и нежностью.       – Спроси у него. Или между вами нет доверия?       – Есть.       – Тем более.       – Я задавал ему этот вопрос. Он не отвечает. Точнее, отвечает, но...       – Что?       – Говорит, что ты сделал не больше Троя. Но и не меньше. Они, в своё время, не поделили одну девушку. Впрочем, думаю, ты наслышан об этой истории. О ней многие знают.       – Наслышан, – согласился Рендалл. – И, знаешь, я не могу ответить лучше. Всё именно так, как говорит твой брат. Не больше, но и не меньше. Моя вина есть, я её не отрицаю, но вместе с тем... Прости, не хочу об этом разговаривать.       – Хорошо. Тогда не будем, – выдал Мартин, несмотря на то, что ответ его не удовлетворил, в разы усилив желание докопаться до истины.       Рендалл распахнул перед ним дверь, предлагая проходить внутрь и, только пропустив гостя, зашёл сам.       Мартин осмотрелся по сторонам, прикидывая, куда можно присесть. В конечном счёте, пришёл к выводу, что Трой не будет возмущаться, если увидит его, сидящим на своей кровати, и опустился на самый краешек.       Рендалл разделил собранные конверты. Часть положил на кровать, часть – на стол. Нацепил на нос очки, предназначенные для работы за компьютером, опустился в кресло и сложил руки на груди.       – Ну, что, мистер Уилзи-младший? Так и будем молчать? Или поделимся своими переживаниями?       Мартин сам не знал, почему засмеялся. То ли оттого, что не ожидал такого подхода к решению проблем, то ли потому, что Рендалл без особого труда скопировал поведение их штатного психолога, которого большинство учеников избегало, считая крайне неприятной личностью.       Разница была лишь в том, что дама-психолог носила очки с толстыми стёклами, вытащенные явно из бабушкиного, а то и прабабушкиного сундука, категорически отказываясь менять их на линзы. А у Рендалла аксессуар был в симпатичной квадратной оправе насыщенно-чёрного цвета.       – Ты похож сейчас на Сесиль, – заметил Мартин.       – Знаю, – хмыкнул Рендалл, сняв очки и положив их обратно на стол. – А если серьёзно, что там не так с твоими университетами?       Мартин думал, что не сможет подобрать нужные слова, чтобы обо всём рассказать, но стоило только начать, как признание полилось само собой. Он говорил, говорил и никак не мог остановиться, вываливая на Рендалла подробности своей жизни, которая сейчас уже не казалась такой уж никчёмной. Лишь несколько ложных надежд. Не так много в мировом масштабе.       Рендалл не перебивал и не старался пичкать Мартина советами. Не призывал совершить революцию, заскочив в кабинет отца и перевернув там всё вверх дном, не предлагал использовать метод давления на мать через слёзы. Да и вообще ничего такого не говорил. Но он выслушал, и от этого становилось легче.       Невидимая могильная плита, которой Мартин себя накрывал, постепенно теряла вес, а под конец рассказа и вовсе исчезла.       – Не думаю, что мой совет окажется действенным, – произнёс Рендалл, нарушая тишину, установившуюся в комнате. – По секрету, но помощник из меня тот ещё, однако промолчать тоже не могу. Знаю, это банально и не всегда действенно, но попробуй подумать о том, что твоя судьба от этих перемен только выиграет, и именно школа сделает тебя счастливым. Может, не сейчас, но лет так через десять. Хирургия – это очень здорово и достойно, но вместе с тем и риск огромный. В прямом смысле, игра со смертью. Каждый раз, когда подходишь к операционному столу и берёшь в руки скальпель. А ещё стресс и понимание, что спасти всех невозможно, даже если ты очень хочешь это сделать. Не сомневаюсь, ты стал бы прекрасным специалистом, но, может, всё действительно к лучшему? Любому человеку однажды приходится делать то, что его не слишком воодушевляет, но отказаться от предложения невозможно. Кто-то в дальнейшем действительно разочаровывается, а кто-то обретает счастье.       – У тебя тоже были ситуации, в которых тебе не оставляли выбора?       – Скорее, да, чем нет.       – А...       Договорить Мартин не успел. Его на полуслове оборвал стук в дверь.       Рендалл удивлённо посмотрел на Мартина, а тот вернул ему такой же, изумлённый взгляд. Гостей никто из них не ждал.       На пороге комнаты стоял Терренс. Рендалл не удивился. Мартин, впрочем, тоже.       – Признаюсь честно, мне бы и в голову не пришло искать Мартина здесь, но парочка очевидцев клятвенно заверила, что вы действительно вместе поднимались по лестнице. Мой брат у тебя?       Голос звучал металлически, без намёка на эмоции.       – Да, – не стал отрицать Рендалл.       – Что-то случилось?       Мартин тоже подошёл к двери, с недоумением посмотрев на Терренса. В подобных ситуациях Терренс всегда предпочитал политику невмешательства и не торопился отправляться на поиски родственника. Они отсиживались в разных углах, а потом снова начинали разговаривать, как ни в чём не бывало, не тратя время на разбор полётов. Сегодняшний день бил все рекорды по количеству удивительных событий.       – Ты мог просто сказать, – произнёс Терренс.       Металл и равнодушие из его голоса исчезли, появились отголоски теплоты.       Мартин опешил.       Но ещё сильнее удивился в тот момент, когда Терренс обнял его, стоя в коридоре. Сопоставив произнесённую фразу с действиями, Мартин безошибочно определил, что Терренс пришёл сюда достаточно давно, а потом стоял и подслушивал под дверью, не решаясь прервать диалог. Вряд ли его накрыло масштабным раскаянием, но он почувствовал себя неловко, узнав правду.       Подобное случалось с ним редко.       Очень редко.       Раз в столетие, если не реже.       – Кажется, нам надо кое-что обсудить, – добавил Терренс. – Только без посторонних.       Рендалл, всё это время стоявший в дверном проёме, сделал несколько шагов назад и закрыл дверь. Тут и гадать не надо было, чтобы понять, кого назвали посторонним. Рендалл однозначно понял.       А Мартин с запозданием подумал, что объятия могли быть прикрытием.       Прижимая его к себе, Терренс продолжал смотреть на Рендалла. И, вполне возможно, говорил ему что-то, без звука, лишь шевеля губами, а тот без труда это послание прочитал, получив вместо благодарности очередной комок грязи в лицо.       Это умозаключение куда больше походило на правду, нежели сентиментальные мысли о заботливом брате.       Мартин готов был многое отдать за возможность узнать, что именно Терренс сказал Рендаллу, но это оставалось загадкой для двоих. И его в числе осведомлённых лиц не наблюдалось.