Будни «Чёрной орхидеи»

      Он ненавидел принимать стремительные решения, когда оппонент припирает к стене, пережимает локтем горло, лишая возможности дышать, и тут же требует ответа. Если что-то не понравится, результат будет соответствующий, то есть, по сути, ничего хорошего не получится. Большинство таких порывов имеет свойство оборачиваться катастрофой, приводя вслед за собой ещё массу неприятностей разной степени величины и запущенности.       Именно по этой причине, спонтанность была внесена в список качеств, о которых лучше не вспоминать. К любой проблеме нужно подходить основательно, проработать в мыслях все варианты, и, в итоге, выбрать оптимальный расклад.       Может, были и другие люди, которым спонтанность помогала выходить целыми и невредимыми из любых переделок, получая лавры победителя и активное чествование, но Кай в их число не входил определённо.       Ему всегда требовалось время. Желательно, чтобы данного ресурса было неограниченное количество, а там уж как получится. В зависимости от количества резерва, он либо мобилизуется, либо позволит себе немного расслабиться. От ответственности точно не уйдёт, обязательно даст ответ на интересующие вопросы. Только, пожалуйста, пусть это произойдёт под влиянием собственных порывов, а не указке старшей сестры или борца за справедливость в лице мистера Астерфильда-младшего.       В зависимости от того, с какой позиции Кай оценивал нынешнее положение, перед ним открывалось два варианта. В одном времени было предостаточно, в другом – совсем немного.       У него и без того голова шла кругом. Ответственность, возложенная на него родителями, постоянно давила, не позволяя вздохнуть в полную силу и насладиться жизнью по максимуму. Кажется, он с пелёнок слушал от них о необходимости всё всегда держать под контролем. Кажется, внушения о стиле поведения делового человека начали донимать его в тот момент, когда пришлось надеть свой первый костюмчик, получить в руки сумку с письменными принадлежностями и отправиться в новый – школьный – мир.       Будь серьёзным, сдержанным, целеустремлённым.       И он старался соответствовать всеми силами. Отчаянно стремился выделиться на фоне одноклассников, создать себе великолепную репутацию, стать лидером среди учеников и любимцем учителей. Он не имел права обмануть надежды родителей. Он должен был утереть нос окружающим, доказав, что нет в мире людей более упорных, чем Эткинсы. Они всегда добиваются поставленных целей, чего бы им это не стоило, какую бы цену не пришлось заплатить.       На самом деле, стоило признать, что жертвы Кая были не так уж велики. Ему нравилось учиться. Он не считал процесс получения новых знаний досадной необходимостью, напротив, активно тянулся к ним, желая усвоить как можно больше, а потом применять это на практике. Он постоянно повышал для себя планку, в результате чего несколько раз находился на грани сильнейшего переутомления. Нет, об этом не говорили профессиональные психологи. Об этом не говорили учителя. Он сам подсознательно всё ощущал. В такие периоды ему было особенно сложно, но он как-то справлялся. Своими силами, не прибегая к посторонней помощи, не тормоша сестру и не ища поддержки у школьных приятелей. Просто потому, что не имел права кому-то показывать собственные слабости и переживания – несовершенства и уязвимости. Он не должен был никому их демонстрировать. Ему следовало преодолеть себя, переступить через проблемы, чтобы не потерять самоуважение и не загнать себя в ещё более глубокую депрессию, а продолжить совершенствоваться в дальнейшем.       Он старался не хуже знаменитого тёзки. Складывал из ледяных кубиков свою «Вечность», не надеясь на получение коньков или какого-то альтернативного материального поощрения. Перед ним стояли другие задачи. Он хотел стать личностью уже сейчас, на начальном этапе, в юности. С достоинством прошагать через подростковый период, не накручивая нервы родителям и окружающим людям. Он хотел поступать так, как поступают взрослые. Считал себя достаточно разумным человеком для того, чтобы жить, опираясь на собственное мнение, а не по указаниям со стороны. Даже если эта сторона приходилась ему сестрой, ближе которой просто не придумаешь.       Один год рождения, один день. Девять месяцев совместного существования в ограниченном пространстве.       Иногда Каю данная формулировка казалась излишне циничной, иногда забавной.       После грандиозных скандалов, которые они с Гердой периодически устраивали, поверить в наличие добрых чувств было практически нереально. А ведь Кай к Герде действительно тепло относился.       Единственное, что его бесило в сестре, так это стремление разобраться в чужой жизни при полном отсутствии стремления хоть что-то наладить в своей судьбе. Герда всегда была категорична в суждениях, как будто являлась гуру подростковой психологии и обладала навыком разрешения проблем одним щелчком пальцев, старалась задеть за живое. Последнее, надо сказать, у неё получалось великолепно. Только эффект порождало иной, не тот, который она себе представляла. Ей хотелось видеть чужой катарсис и признание ошибок с дальнейшими попытками всё исправить, а на выходе получалось раздражение, переходящее в ярость и потерю контроля. Кай переставал следить за своими словами и говорил временами совсем не то, что хотел сказать. Герда тыкала иголкой в его больные места, и он не собирался оставаться в долгу, терпеливо снося эти издевательства. Подобный трюк мог провернуть кто угодно, но только не Кай.       К чести его стоило заметить, что он не ждал извинений первым, не проходил мимо с гордо поднятой головой, не задирал подбородок, желая породить у сестры многочисленные комплексы и активировать угрызения совести. Он первым приходил мириться, первым находил подходящие слова, но, как это всегда бывает, плохое запоминалось сильнее хорошего, оставляло след в душе. Накладывало отпечаток, что называется.       В этот раз их скандал оказался самым масштабным. Таким, что сравнить его с каким-нибудь из предшествующих пререканий не представлялось возможным. На его фоне бледнело и меркло. Некоторое время близнецы действительно проходили мимо, отворачиваясь, а обо всём, что творилось в душе Герды, Кай узнавал от Николаса.       Что ж, хоть одна положительная сторона у скандала обнаружилась. Это столкновение позволило Герде сделать шаг вперёд, сдвинув отношения с Ником с мёртвой точки, в которой они прочно застряли много лет назад.       Молчание затянулось. Несколько недель близнецы друг друга избегали, а потом одновременно – бывало с ними такое – решили, что хватит с них вражды. Пересеклись в беседке, поговорили по душам. Голос друг на друга больше не повышали, даже о детском перемирии вспомнили, соединив мизинцы и засмеявшись.       Об Астерфильдах не заговаривали, хотя Кай отлично понимал: Герда этим вопросом по-прежнему озадачена. Стоит только затронуть тему, и они снова окажутся на исходной позиции, а это – совсем не то, чего Каю хотелось.       Он решил дать самому себе небольшую отсрочку и сделать ставку на долгий путь с минимумом ошибок. Сначала разобраться с вопросами учебными, а потом подумать о личной жизни, о том, как поступить в ситуации с Джессикой.       Единственное, о чём попросил Герду – не говорить родителям, конечно, если она это уже не сделала. Она покачала головой.       – Я тебя не сдавала.       – Вот и умница, – заметил он, чмокнув сестру в лоб, после чего вернулся в мужское общежитие, поднялся на нужный этаж и постучал в дверь, не сомневаясь в правильности совершённого поступка.       Роуз от личности посетителя прилива восторга не испытал. Смотрел с подозрением, не ожидая ничего хорошего. В глазах явственно прочитывалось желание познакомить лицо Кая одновременно с дверью, косяком и собственным ботинком.       Справедливости ради стоило заметить, что младшего представителя семьи Эткинс посещали схожие мысли, направленные в сторону бледной поганки, откровенно его ненавидевшей. Однако дипломатия требовала повышенного уровня владения своими эмоциями. Тотальный контроль, никаких поблажек.       – Можем поговорить? – спросил Кай.       – Относительно?       – О твоей сестре, очевидно.       – Снова с оскорблениями?       – Постараемся цивилизованно, – усмехнулся Кай.       Роуз, впрочем, был вздорнее любой девицы, потому что после этого собирался захлопнуть дверь у Кая перед носом.       Не успел.       Кай поставил ногу между косяком и дверью. Решимость придала ему сил, и Роуз был вынужден капитулировать, отойдя вглубь комнаты, пропуская туда нежеланного посетителя. Кай с сомнением покосился на тёмные занавески, флаконы, расставленные на рабочем столе, парочку кукол, сидевших на книжной полке, но, разумеется, никак это тонкости оформления интерьеров не прокомментировал, оставив мнение при себе.       – Вообще-то я не люблю разговаривать с посредниками, – заметил, сложив руки на груди. – Предпочитаю вести переговоры напрямую. Потому хочу поставить тебя в известность, что как только разберусь со школьными проблемами и экзаменами, встречусь с Джессикой. И уже с ней мы обсудим все тонкости наших отношений. Думаю, она не откажется от разговора. Заранее хочу сказать, что группа поддержки нам не нужна, потому тебя на встрече я видеть не желаю. Ради разнообразия замечу, что во многом тебя понимаю. Если бы кто-то посторонний высказался в таком тоне о Герде, я бы проломил ему голову, не раздумывая, так что твои действия вполне закономерны и с позиции моих моральных ценностей оправданы.       – Мне должно быть лестно?       – Понятия не имею. Решать тебе.       – Сделаю вид, что проникся и раздулся от гордости, а потому пребываю в невероятно хорошем настроении и сегодня не стану провоцировать скандалы с применением физической силы. Подраться мы можем в любой другой момент, – произнёс Роуз совсем недоброжелательно. – Надеюсь, тогда нас никто разнимать не кинется, и я отведу душу.       Он тоже скрестил руки на груди, принимая закрытую позу, давая понять, что общаться с данным человеком не желает.       – Чтобы махать кулаками, даже повод особый не нужен, – отпарировал Кай. – Решить возникшие проблемы с помощью слов намного труднее, но только к этому умению ещё нужно прийти. И вырасти. В определённом плане.       – Ты, конечно, дохрена взрослый, – прошипел Роуз.       – Не совсем. Что признаю. Без удовольствия, но признаю. Собственно, я пришёл, чтобы поставить тебя в известность. Я не убегаю от ответственности, просто не хочу принимать опрометчивые решения, только и всего.       Ответа он уже не ждал, удалился, оставив Роуза в одиночестве.       Иллюзий не питал, в чудеса не верил, потому вполне заслуженно сомневался в стремительных переменах отношения Роуза. Тот, как пылал гневом, так и продолжал пылать, придерживаясь выбранной прежде линии поведения, не задумываясь о полезной тактике, именуемой манёврами. Но, стоило признать, что реакция Роуза Кая мало интересовала. Ему нужно было разрешить противоречия, возникшие в отношениях с Джессикой, а потом и с родителями, зная, что они его по голове за такое не погладят и, вполне возможно, начнут требовать заключения брака. Даже, если того не хотят члены семьи Астерфильд.       Окончательно расставив приоритеты, Кай с головой погрузился в учебный процесс, желая прийти к финишу одним из первых, с лучшими результатами, не меньше.       Время, отведённое под A-level, промелькнуло незаметно, будто один день. Казалось бы, только сегодня они сдавали самый первый из экзаменов, а вот уже все испытания остались позади, в шкафах дожидаются заветного часа шапочки и мантии, а ворота школы распахиваются, чтобы закрыться за спинами учеников навсегда.       Пережив торжественное событие, Кай впервые осознал, насколько вымотан происходящим. В перспективе вновь замаячило то самое эмоциональное истощение, бесконечная усталость и равнодушие ко всему, что происходит вокруг. Несколько дней Кай проспал, ничего не делая, ни о чём не думая и ничего не планируя.       Когда усталость отступила, он вновь вернулся мысленно к ситуации с Джессикой. Эмоции, захватившие и заставившие взорваться, наговорив гадостей Герде и подравшись с Розарио, окончательно улеглись. И вот теперь-то Кай пришёл к выводу, что готов отправиться на переговоры, не зная, к какому результату они приведут, но одинаково логичными считая, как благоприятный, так и не очень, исход дела.       Было ли ему страшно? В определённой степени, да.       Страх появился тогда и сейчас никуда не делся, он просто изменился, приобретя иные свойства. В момент, когда Розарио впервые заикнулся о беременности сестры, Кай испытал то самое чувство, принятое называть страхом иррациональным, безграничным. Новость застала врасплох и растерзала на клочки. Как будто разом поставила крест на жизни, уничтожила перспективы и залила будущее чёрным цветом. Кая прижали к стене, а он ненавидел подобные поступки. Он не начинал шумно дышать, ожидая удара под дых. Он стремился ответить сопернику достойно и для реализации этой задумки выбрал самый лёгкий путь.       Частично было стыдно, но Кай понимал: окажись он в той же ситуации повторно, поступил бы точно так же. Может, не приторно и рафинировано, зато предельно откровенно, без напрасных реверансов и попыток казаться лучше, чем он есть на самом деле.       В конце концов, нелепо требовать от него чего-то сверхъестественного. Например, безошибочных решений, принятых в любой ситуации, независимо от степени её сложности. Каким бы сдержанным и максимально продуманным молодым человеком, Кай не пытался казаться, а реальность всегда говорила одно и то же. Он такой же человек, как и все остальные, а, значит, ему свойственно оступаться, совершать ошибки, чтобы затем либо безнадёжно запустить ситуацию, позволив проблемам превратиться в снежный ком, и однажды оказаться погребённым под ним. Либо принять случившееся к сведению, научиться чему-нибудь, сделать правильные выводы и открыть новое достижение в жизненном опыте.       Поплескав водой в лицо, Кай потянулся за полотенцем. Промокнул им капли воды и потянулся к телефону, лежавшему на краю ванны.       Общая нервозность никуда не делась, продолжая периодически напоминать о себе, но решимость эти слабые попытки перекрывала.       Кай набрал номер и стал ждать ответа, не особо надеясь на удачу, но, зная, что сдаваться не станет. Если понадобится, он будет круглыми сутками караулить у нужного дома, но встречи добьётся – только бы больше не находиться в подвешенном состоянии.       Ответ не заставил себя ждать. Джессика не пыталась играть в обиженную девочку, не набивала цену, нарочно отклоняя вызов и забрасывая номер в чёрный список. Она о понятиях дипломатии имела чётко обозначенное представление, во многом пересекавшееся с точкой зрения Кая.       По правде сказать, они вообще во многом были похожи, хотя, ознакомившись с характеристиками, выданными обоим посторонними людьми, поверить в сходство получалось далеко не с первого раза.       Кай никакие характеристики не изучал. Он знал о правдивости данного заявления. Наверняка, а не только на уровне интуиции. В конечном итоге, далеко не с каждой девушкой он за ужином обсуждал маркетинговые ходы, просчитывая их плюсы и минусы и рисуя схемы реализации конечного продукта на салфетках, при этом не чувствуя неловкости от осознания, что вроде как романтическое свидание, а они его сливают посторонними темами. По правде говоря, он вообще ни с кем, кроме Джессики, это не практиковал.       Она не была необычной. Но она была особенной.       – О, – немного удивлённо произнесла Джессика. – Привет.       – Здравствуй, – произнёс Кай. – Я звоню, чтобы...       – Думаю, я и так осведомлена о причинах. Роуз говорил мне что-то такое, хотя не могу сказать, что в тот момент слушала внимательно. Почему-то подумала, что у братишки снова проснулась любовь к нелепым шуткам.       – Он не солгал.       – Теперь сама понимаю, – она усмехнулась.       Эта реакция вселяла надежду. Кай ожидал либо звенящей тишины в трубке, либо перехода на крик, но Джессика его в очередной раз удивляла.       – Так и будем молчать? – спросила она. – Или всё-таки поболтаем?       – Второе, – решительно ответил Кай. – И давай не так?       – А как?       – Важные вопросы сложно решать в телефонных разговорах. Я бы предпочёл общение тет-а-тет. Или ты...       Он осёкся и замолчал.       – Нет, я не возражаю.       Кажется, Кай впервые выдохнул с облегчением, узнав, что его хотят увидеть, а не наоборот. * * *       Своего отношения к празднованию дня рождения Алекс никогда не скрывал.       Момент собственного появления на свет не представлял для него особой ценности и вообще-то зачастую ничем не отличался от всех остальных дней в году. Минимум примечательных событий при максимуме разного рода нервотрёпок. То скандал с сестрой, то истерика Анны из-за внимания к Алексу других девушек, присутствующих на празднике, то ещё какая-нибудь мерзость.       Почему-то исторически так сложилось, что у него практически никогда не было нормального праздника. Торжества устраивались исключительно для проформы, чтобы оправдать надежды друзей и приятелей, отчаянно жаждавших погулять за чужой счёт, но не ради получения удовольствия.       При этом чужие праздники Алекс любил. Там его абсолютно всё устраивало, да и процесс, связанный с подарками не смущал. Ему нравилось дарить их, видя на лицах именинников счастливые улыбки.       Процесс получения презентов обычно заставлял чувствовать себя неловко. И это мягко сказано. Зачастую Алексу хотелось провалиться сквозь землю. Не навсегда, а только в этот день.       Собственно, именно об этом они с Кэрмитом и разговаривали накануне, перед тем, как уснуть.       Кэрмит лежал на боку, подпирая ладонью щёку, и внимательно слушал своеобразную исповедь, не перебивая и не вставляя время от времени ремарки. Просто принимал к сведению новые познания о своём любимом человеке, с которым они уже несколько месяцев официально встречались.       Поскольку шторы задёрнуть они забыли, в комнату мягко проскальзывал лунный свет, разрушающий темноту.       Алекса моментами настигало ощущение, что он выдаёт инструкции, как поступать не надо. Вот сейчас они всё это обговорят, а утром Кэрмит сделает вид, что ничего особенного не происходит, просто наступил очередной день. Праздновать они не станут, никаких подарков в программе не предвидится и вообще событие останется незамеченным. На радость герою дня.       Однако стоило признать, что одно желание у Алекса всё-таки имелось в наличии.       Для его исполнения не обязательно было поджидать падающую звезду, задувать свечи на торте – придумывать ещё множество вариантов нелепой визуализации. Или как там назывались эти методы?       Чтобы оно стало реальностью, достаточно было всего-навсего открыть рот и озвучить своё предложение, потом скрестить пальцы и затаиться в ожидании ответа, надеясь, что Кэрмит не посчитает подобное развитие событий стремительным, а решение опрометчивым. Не спросит, что вообще на Алекса нашло, и не засмеётся, испортив всю атмосферу праздничного ожидания.       Алекс во многом считал себя человеком основательным. Он крайне редко поддавался порывам, делая то, что первым на ум пришло, не рассматривая предварительно дополнительные варианты. Но тут об особой спонтанности речи не шло. Впервые данная мысль посетила его незадолго до выпуска, в период написания экзаменационных тестов. А ещё точнее – в один из дней, полностью посвящённых подготовке, когда они с Кэрмитом сидели друг напротив друга в библиотеке.       Трэйтон облокотился на столешницу и сосредоточенно читал, время от времени переворачивая страницы. Полностью погрузился в мир учебного материала и ничего вокруг не замечал. Внимательность к окружающему миру стала привилегией Алекса, тратившего время на созерцание, а не на самообразование.       На самом деле, Кэрмит чувствовал взгляд, обращённый в его сторону, просто старался не придавать значения, чтобы не отвлекаться. Стоило только сделать это, и он бы уже не смог вернуться к чтению, полностью сосредоточившись на обмене говорящими взглядами, размышляя о том, что в горячую экзаменационную пору не должно было выходить на повестку дня, а именно о такой дерзости, как секс в библиотеке. Практически вызову, брошенному общепринятым правилам. С одной стороны, думать об этом было забавно, приятно и волнительно, с другой...       Кэрмит облизал губы, с трудом сглотнул.       Определённо, не стоило отпускать мысли, давая им простор. Следовало обуздать их до более подходящего периода, но Алекс продолжал смотреть, и это порядком осложняло ситуацию.       – Алекс, – выдохнул Кэри.       – Да? – прозвучал сдержанный ответ.       – Учись. Не отвлекайся. Нам нужны высшие баллы и рекомендательные письма. Очень.       Алекс тогда едва удержался, чтобы не засмеяться над этой преувеличенной серьёзностью.       Понятно было, что Кэрмит испытывает идентичные чувства, но умеет себя контролировать в отличие от некоторых индивидов, не обладающих завидным самообладанием.       Это ведь Алекс почти весь год, с тех пор, как Кэрмит стал его соседом на лекциях, провёл в созерцании и некой прострации, им спровоцированной, а не наоборот. Подумать только. Целый год, отмеченный бесконечным наблюдением и заметками с подсказками на страницах записной книжки, спасающими положение того, кто выпал из реальности и погрузился в мечты.       Алекс провёл ладонью по второй половине кровати и тут же широко распахнул глаза, понимая, что находится в гордом одиночестве. Кэрмит куда-то исчез.       Алекс присел, пригладил растрёпанные волосы, осмотрелся по сторонам. Большинство вещей по-прежнему было разбросано по полу, что недвусмысленно намекало на не совсем культурную, но оттого не менее насыщенную программу ушедшей ночи.       Сомневаться в реальности происходящего не приходилось.       Алекс в мельчайших подробностях вспоминал сумасшедшую мотогонку, предшествующую их появлению на пороге дома.       Спустя определённый промежуток времени, им с Кэрмитом удалось реализовать задуманное и посмотреть на ночной Лондон без дождей и тумана. Небывало ясное небо, практически не затянутое облаками, невероятно яркие звёзды и бесконечный поток адреналина в крови, всё равно, что пузырьки в шампанском.       Актуальные вопросы.       А что ещё у нас есть общего? Неужели мы настолько похожи? Неужели всё настолько идеально? Так вообще бывает?       В этих бесконечных пересечениях мелькало нечто по-настоящему мистическое. Пугающее на первых порах, но не отталкивающее, а только сильнее притягивающее внимание. Если бы в самом начале пути Алексу сказали, что он без памяти влюбится в этого человека, он бы не посмеялся, нет. Он бы обложил горе-предсказателя трёхэтажным матом. Теперь признавал, что Кэрмит – это не просто так, не развлечение на несколько дней или недель. Кэрмит – это более чем серьёзно.       Алекс собирался подняться с кровати и отправиться на поиски ценной пропажи, но его опередили. Дверь открылась практически бесшумно, и на пороге спальни появился Кэрмит.       – Уже проснулся, – произнёс немного разочарованно. – Жаль. Я надеялся вернуться раньше. И спеть тебе песенку.       – Которую?       – Ту самую, что принято исполнять в этот день.       Кэрмит тряхнул головой, позволив идеально лежавшим волосам немного растрепаться, и всё-таки вошёл в комнату, держа на вытянутой руке поднос.       Алекс не стал моментально протестовать, тем самым дав Кэрмиту свободу действий, а не зарубив всё на начальном этапе.       Кэрмит не столько пел, сколько проговаривал знакомый всем и каждому текст. Но получалось у него до невозможности сексуально. Немного приглушённо, с неярко выраженной, но всё же отчётливо различимой хрипотцой.       Happy Birthday to you...       Взгляд Алекса скользил по восхитительно длинным ногам, по узким бёдрам, не скрытым никакой тканью, поднялся выше.       Happy Birthday to you...       Кончик языка медленно провёл по нижней губе. Пальцы свободной руки потянули в сторону краешек воротника, расстёгивая – благо, что рубашка была на кнопках, а не на пуговицах.       Happy Birthday, Mr. President...       Алекс выгнул бровь, но никак это не прокомментировал, зато Кэрмит улыбнулся по-особенному довольно.       Полы рубашки окончательно разошлись в стороны, открывая обзор на шикарное тело, теперь лишь частично скрытое тканью.       Happy Birthday to you.       В руках у Кэрмита оказалось одно из пирожных.       Он оперся коленом на кровать, склонился, по-прежнему продолжая удерживать поднос на вытянутой руке, не передавая вещь Алексу, но зато поднося угощение к его губам.       – Ты не похож на Мэрилин, – произнёс Алекс, пристально глядя в глаза Кэрмиту.       – Но ведь и ты не мистер президент, – резонно заметил Кэрмит. – Кому это мешает? Меня и нынешний расклад вполне устраивает.       – Знаешь, меня тоже.       Ладони скользнули под ткань рубашки, позволяя ей собраться складками, погладили тёплую кожу.       Алекс потянул Кэрмита ближе к себе, не отказываясь ни от одного угощения, ни от второго.       Немного сливочного вкуса на его языке, немного льдистого запаха на чужой коже. Вместе – неповторимое сочетание, наслаждение в высшей мере.       – Эта вариация песни выбрана исключительно в качестве намёка. Джентльмены, конечно, предпочитают блондинок, но иногда бывают и исключения из правил. Некоторые, например, выбирают брюнетов, что не мешает им носить гордое звание и в дальнейшем.       – А именно?       – Специальное предложение для тех, кто любит сладкое, – произнёс Кэрмит, показав на парочку пирожных, явно не считавшихся гвоздём программы.       Опустил поднос на кровать, позволяя рассмотреть всё, что там было. С пирожными мирно соседствовали шёлковый галстук, зажигалка, свечи и наручники.       – Пара вариантов для тех, кто любит нежнее или, наоборот, немного жёстче. Да и тех, кто предпочитает погорячее, тоже не стоит забывать.       Если с галстуком и наручниками особых вариаций не проскальзывало, то свечи можно было использовать по-разному.       Хоть в пирожные втыкай, поджигай и задувай, загадывая желания.       Хоть капай воском на эту идеально белую кожу, кое-где отмеченную тёмными пятнышками, оставшимися на память о прошедшей ночи, да и о других её предшественницах.       Двусмысленность – его всё.       Впрочем, второй вариант временно отошёл на задний план, поскольку Кэрмит приступил к реализации первого.       – У тебя есть заветное желание? – спросил, поднося зажигалку к фитилькам и позволяя маленьким огонькам начать свой танец.       – Есть, – ответил Алекс, нацеливаясь на определённую вещь из предложенного джентльменского набора.       – Тогда загадывай. И пусть всё исполнится.       На свечи они подули одновременно. Неизвестно, о чём подумал в этот момент Кэрмит и загадывал ли он вообще что-то, примазываясь к чужому праздничному шансу, но Алекс точно знал, чего именно желает. И какого ответа планировал старательно добиваться, зная, что даже если к концу дня не сумеет убедить Кэрмита в целесообразности такого решения, не остановится и не откажется от идеи. Он сделает так, чтобы желание исполнилось. Рано или поздно.       Наручник щёлкнул, закрываясь на запястье настолько стремительно, что Кэрмит и рта открыть не успел.       – Эй, мы так не договаривались!       – Я вообще не припоминаю договора между нами, – усмехнулся Алекс, потянув за цепочку. – Мне предложили вещи на выбор, и мне приглянулась вот эта штука, потому что она идеально подходит для моих целей.       – Посвятишь меня в свои планы?       – Несомненно. Более того, скажу, что только от тебя зависит: суждено им быть реализованными или нет. На самом деле, мне сейчас совсем непросто говорить, но... Я много об этом думал и пришёл к выводу, что хочу определённых перемен в жизни.       – Вот как?       – Да.       Алекс потянул за цепочку ещё сильнее, чем прежде, заставляя Кэрмита перебраться ближе.       – И с чем связаны эти перемены?       – Я хочу потребовать свой подарок прямо сейчас.       Второй браслет Алекс застегнул на своей руке, потянулся, чтобы прикоснуться к ладони Кэрмита, переплести пальцы, сжать сильно-сильно и не отпускать.       – Интересно. Что в этот день сумеет тебя порадовать?       – Не только в этот, но и во все остальные дни года. Возможно, это прозвучит излишне пафосно, но я уверен на двести, тысячу, миллион процентов в одном. Хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, хочу постоянно находиться рядом, и чтобы моя зубная щетка не грустила в одиночестве, а стояла рядом с твоей. Чтобы мы завтракали вместе, чтобы везде валялись твои вещи, чтобы мои простыни пропахли твоим одеколоном, и чтобы ты просто был со мной. Всегда.       – И это значит?..       Кэрмит не договорил, запнувшись на середине спонтанной, а потому поразительно короткой речи. Он просто осмысливал сказанное, пытаясь понять, насколько предложение реально.       Стоило признать: родители в последнее время и так видели его крайне редко. Стивен, будучи в доме старшего поколения нечастым гостем, несколько раз позволил себе отпустить шутку о том, что скоро и Грег, и Камилла забудут, как выглядит их младший ребёнок. Когда к ним не загляни, Кэрмит вечно отсутствует. И ладно бы он был в разных местах, но нет. Практически всегда, в подавляющем большинстве случаев, его можно обнаружить по определённому адресу.       Глядя на ситуацию с такой позиции, можно было прийти к выводу, что тема с переездом сама собой напрашивается и вообще уже больше чистой формальностью является, нежели серьёзным шагом, на который непросто решиться.       – Хочу, чтобы ты переехал ко мне, и мы начали жить вместе, – произнёс Алекс уверенно, не отпуская ладонь Кэрмита ни на секунду.       – Ты серьёзно?       – Конечно. А ты сомневаешься?       – Нет, – Кэрмит покачал головой. – Не сомневаюсь.       – Тогда... Каким будет твой ответ?       Свободной рукой Кэрмит провёл по плечу Алекса и по шее. Озвучивать принятое решение не торопился, хотя, глядя в это показательно задумчивое лицо, сложно было поверить, что Кэрмита одолевают сомнения.       – Кэри, – позвал Алекс.       Услышал тихий смешок. Губ коснулось лёгкое дыхание с нотками ментоловой свежести.       – Перееду. Конечно, перееду. * * *       День рождения супруги Альфред Брайт решил отметить в узком семейном кругу. Никаких громких торжеств, никаких пышных приёмов. Просто вечер в ресторане. Просто блюда высокой кухни, красивые бокалы, шампанское, тосты в честь именинницы. Радость. Картинка такая, что хоть сейчас на рекламный плакат. Отец семейства, мать – кому-то мачеха, но не критично, – сын и дочь. Казалось бы, за столом должна царить идиллия, но Кэндис чувствовал себя отвратительно.       Место ему досталось рядом с Патрицией, а она всеми силами давала понять, что старший, неизвестно откуда свалившийся на её голову братик – персона совершенно нежеланная. Его присутствие поблизости портит ей аппетит, вызывает головную боль и провоцирует тошноту. Вслух она этого не говорила, но старательно пыталась продемонстрировать антипатию, постоянно сверля неприятного родственника взглядом. Апофеозом её крайне доброжелательного отношения стала вывернутая на брюки Кэндису тарелка с малиновым парфе.       Ярко-розовый соус размазался по штанине, частично выплеснулся на рубашку.       Нельзя сказать, что Кэндис искренне верил в родственные чувства и надеялся, что его здесь все любят. Знал же, что нет. Патриция заявила об истинном отношении к нему едва ли не с первых дней пребывания под одной крышей. Говорила, что не желает с ним сидеть за одним столом, разговаривать, выбираться за пределы дома таким составом. С папой и мамой – да, а с братцем – ни за что.       Ни Альфред, ни Инга не понимали, что тому виной. Они рассчитывали на мир и дружбу между детьми, а получили обратный результат.       К слову сказать, Патриция к Брайтам имела такое же отношение, как и сам Кэндис к Инге, то есть, когда речь заходит о кровном родстве, можно смело ставить прочерк. Дочь Инги от первого брака, принятая в семью, получившая чужую фамилию, место в завещании, развившая в себе гонор и амбиции похлеще тех, какими обладали сам Альфред или Реджина.       Она хотела стать истинной Брайт. Пусть не по крови, но хотя бы в плане поведения.       В новом месте обитания не пили, не курили, не пытались соблазнить своим телом, не приводили любовников в дом и не ревновали к ним.       Здесь царила здоровая атмосфера. На первый взгляд. На второй всё становилось не столь оптимистично.       Кэндис в очередной раз понял, что оказался лишним на празднике жизни – в судьбе других людей.       Если бы не одно происшествие, вышедшее за грань понимания, Альфред и не подумал бы забирать сына к себе.       Отец и Инга приняли решение о переезде в их дом ещё одного жильца только после того, как очередной временный отчим попытался изнасиловать Кэндиса. А тот, нарезавший себе салат, недолго думая, воткнул нож в бедро любителя доступных тел, залив кровью всё кухонное помещение, где к нему решились пристать.       Дочь шлюхи – сама шлюха.       Сын шлюхи?       То же самое, что и в первом варианте.       Разве может быть иначе?       Именно такого мнения придерживались некоторые любовники Реджины, не брезгующие, как показывала практика, обоими полами.       – Лучше я стану убийцей, чем чьей-то подстилкой, – заявил Кэндис, глядя в лицо Альфреду.       С агрессией смотрел. С вызовом.       Отец это высказывание не прокомментировал, только кивнул и отправился разбираться со сложившейся ситуацией.       Они с Ингой, конечно, не знали, что это далеко не первая попытка и не первая ожесточённая борьба Кэндиса за сохранение невинности, коей он дорожил больше всего, испытывая невыносимое отвращение к тем, кто постоянно прыгал из одной постели в другую. Слишком ярким был пример перед глазами, сформировавший определённое отношение, бескомпромиссное совершенно.       Как не знали и того, что иногда сама Реджина жаждала пробудить в Кэндисе настоящего мужчину, накачавшись алкоголем до предела. Хорошо, хоть слова понимала и уходила, когда её откровенно посылали.       Впрочем, это был пережиток далёкого прошлого. В последнее время активничали в большей степени её кавалеры.       Кэндис думал, что получил отдушину, но его бросило из огня да в полымя. От одной ненавидящей женщины к другой.       Вторую, правда, женщиной назвать можно было с трудом, всего-то восемь лет, а уже такое отторжение. Не каждый взрослый способен дарить ненависть столь сильную, что ощущается практически на физическом уровне. Протяни руку и прикоснись, если есть желание.       В ресторане Патриция постоянно крутилась туда-сюда, будто на её сидение разом положили с десяток ежей. Пару раз едва не пролила на сводного брата минеральную воду, но он вовремя успевал подхватить бокал, мило улыбался и пинал родственницу под столом.       Провернуть трюк с десертом у вздорной девицы получилось только потому, что Кэндис внезапно увидел среди посетителей знакомого человека.       Точнее, двух знакомых.       Она. В ярко-красном платье, привлекающем внимание к точёной фигуре и великолепным блондинистым волосам, уложенным по-особенному красиво.       Он. В очередном чёрном костюме, одном из сотни или тысячи похожих нарядов. Примитивно. Но как же ему подходил этот наряд!       Глядя на них, Кэндис, вступив в весьма активную полемику со своими чувствами, отторгающими реальность подобных перспектив, был готов подписаться под словами Розарио, заявившего, что эти двое могут претендовать на звание пары года, если только второй внук королевы не решит жениться в тот же год, что и обозначенные выше люди.       Вполне могли. Несомненно.       Нет, эти двое не стояли перед входной дверью, и не выбирали столик, собираясь поужинать. Они вылетели из отдельного кабинета, будто клубок, сплетённый из разъярённой кошки и не менее рассерженной собаки.       Ангорская кошка с острыми когтями, желающая располосовать ими всё, что под руку попадётся, и доберман, готовый обороняться, а вообще-то откровенно не понимающий, отчего на него нападают, оттого разъярённый сильнее обычного. Всегда хочется укусить больнее ту ногу, что бьёт без причины, скорее, ради развлечения.       Вот и он сейчас хотел.       Стоило засмотреться на спорщиков, потеряв контроль над ситуацией, как на брюки тут же приземлилась тарелка.       Кэндис резко повернул голову.       Сестрёнка, подаренная ему адом, не иначе, старательно играла роль самой невинности, хлопала круглыми глазками и причитала о собственной неловкости, не испытывая при этом никаких угрызений совести, даже минимальных.       Она собой гордилась, просто правила приличия требовали определённого поведения. Присутствие поблизости представителей старшего поколения играло не последнюю роль в постановке этой театральщины, и Патриция старалась соответствовать. Понимала, что стоит только злобно захихикать, и тут же получит взбучку от отчима, всё ещё отдающего большую часть симпатий своему законному наследнику, а не побочному ребёнку, принятому в семью. Как ни крути, а привилегии были у Кэндиса.       Это знал он.       Это знала она.       Вот и бесилась от осознания, что никогда не станет номером один. Придётся вечно довольствоваться вторым и плестись в хвосте.       Кэндис поднялся со своего места, резко отодвинул стул.       – Пойду замою пятно, – произнёс равнодушно, изловчился и едва заметным движением подвинул к локтю Патриции соусник.       Судя по тому, как изумлённо охнула Инга, и едва не завизжала Тиша, расчёт был верным. Вредная мелочь, активно жестикулировавшая на протяжении вечера, попала, куда надо и всё-таки оказалась щедро полита сливочным соусом.       Кэндиса такой расклад не привёл в дикий восторг, но небольшую долю морального удовлетворения получить удалось.       Оказавшись за закрытой дверью туалетной комнаты, он оперся ладонями на раковину и скептически посмотрел на своё отражение. Изобразил кривую ухмылку и пустил воду, собираясь хотя бы частично смыть липкие розовые потёки, усеявшие ткань рубашки неравномерно, словно кто-то набрал на кисть краску, но не стал проводить ровную линию, а просто разбрызгал жидкий колер.       Дверь открылась стремительно, как от удара ноги. Скорее всего, именно от него и распахнулась. С грохотом ударилась о стену.       – Вот чёрт, – донеслось до Кэндиса.       Он резко вскинул голову, и снова – в который, скажите, раз, а то он, кажется, сбился со счёта – встретился взглядом с господином директором.       Пересекаться с ним здесь Кэндис не планировал.       Был уверен, что Мартин обязательно догонит невесту, схватит в охапку, и они вместе исчезнут. Выяснят отношения в другом, более подходящем для этого дела месте, нежели зал ресторана. Снова реанимируют свой бесконечно страстный союз, поцелуются в знак заключения перемирия, начнут сначала, как принято говорить.       А там и до свадьбы недалеко.       Мартин тоже его заметил, но вопреки обыкновению не изобразил временную слепоту.       – Знаешь, ещё несколько таких пересечений, и я всерьёз поверю в знаки судьбы, – произнёс, проходя к раковинам и тоже пуская воду. – Это даже для сталкерства уже слишком.       От его рубашки пахло терпким виноградом, а по лицу стекали прозрачные капли. Судя по всему, юная леди Кингстон церемониться не стала, схватила бокал с первого попавшегося стола и выплеснула содержимое в лицо Мартину.       – Я никого не преследую. Просто у мам... У мач... У Инги день рождения, и мы отмечаем сегодня, – признался Кэндис, хотя от него никто оправдательной речи не требовал.       Он мог вообще ничего не отвечать, продолжать растирать пятно, ставшее после попыток смыть его с ткани только масштабнее и противнее по цвету. Вместо ярко-малинового какое-то синеватое. Или, как вариант, с фиолетовым отливом.       – А у меня годовщина отношений. И я тоже отмечал. Пытался, во всяком случае, – Мартин умылся, распустил галстук-бабочку, провёл влажной ладонью по шее, стирая капли шампанского.       Уходить не торопился, продолжал стоять на месте, пристально разглядывая Кэндиса. Тот на взгляд-вызов не реагировал.       – Жаль, что у тебя есть сопровождение, – произнёс Мартин, спустя некоторое время.       – Почему?       – Я бы пригласил тебя составить мне компанию.       – Уверен, что я обязательно ответил бы согласием?       – Нет. Но почему не попытаться?       – Я вместо Беатрис? В качестве замены? Так себе предложение.       – Помнишь, как зовут мою девушку?       – Инга любит вещи, которые выпускает мисс Кингстон, – солгал Кэндис. – Сложно не запомнить.       – Не ради замены, – признался Мартин. – Просто... так. По велению души. Раз уж получается, что мы постоянно пересекаемся, значит, тому должно быть логичное объяснение. Могли бы вместе его поискать.       – Я и без того знаю ответ на этот вопрос. Жестокое развлечение со стороны судьбы. Только и всего. Мар... Мистер Уилзи, я не представляю, зачем нужно ко мне обращаться, если моё общество настолько неприятно. Если оно настолько угнетающе действует. Мне почему-то кажется, что ты сейчас предельно трезв, и единственная причина, по которой в воздухе тащит алкоголем – шампанское, которое выплеснули тебе в лицо. Всё понимаешь, отдаёшь отчёт в своих действиях, так что на пьяные бредни эти предложения не свернуть, как ни крути.       – Трезвее не придумать.       – Ну вот.       – А если бы я предложил тебе сбежать прямо сейчас вместе со мной? Да хотя бы в окно вылезти и больше не возвращаться в зал. Пусть родители дожидаются тебя дальше. Однозначный отказ? Или найдётся место манёврам?       – Господин директор, с тобой что? – спросил Кэндис, перекрывая поток воды и выжимая кусок ткани.       Естественно, как и следовало ожидать, попытки открыть в полевых условиях прачечную, ни к чему хорошему не привели.       – Ничего, – усмехнулся Мартин. – Ничего особенного, во всяком случае. Просто очередная ссора с девушкой, которую я, наверное, люблю. Просто очередной вечер сомнительной ценности. Просто очередная встреча с тобой.       – Наверное? – переспросил Кэндис, подумав, что ему послышалось.       – Знаешь ли, ссоры изматывают. Не спорю, есть множество пар, в которых скандалы – стиль жизни, и обоих это устраивает. Кто-то реально от препирательств ловит кайф и существовать без этого не может. Прожил сутки без скандала? День прошёл зря! Их бодрит. Трис не из таких. Я не из таких. Но стоит только оказаться рядом, и мы начинаем орать друг на друга, причём поводы самые идиотские. То детские сказки, то письма, то прозвища. В общем, это не так уж важно. Главное, что такие происшествия основательно подтачивают любовь, рано или поздно уничтожая её, не оставляя и следа.       – Ма... То есть, мистер...       – Да ладно. Называй, как хотел.       – Мар-тин, – неуверенно произнёс Кэндис, получилось немного грассирующе, словно с французским прононсом. – Я далеко не гуру отношений, ничего толком посоветовать не могу, но если они тебе дороги, ты обязательно найдёшь способ вернуть Беатрис. Вы столько раз начинали всё сначала. Попробуете ещё раз, и вот он окажется самым счастливым. Не знаю, насколько это утверждение правдиво, но, говорят: когда в отношениях начинаются постоянные скандалы, люди либо расходятся окончательно, либо женятся, и всё налаживается. Таких, как ты, женщины не бросают с лёгкостью. Обычно, их хватают и тащат под венец. Может, просто не настало время. Не Трис, так кто-нибудь другой рано или поздно исполнит твою мечту о браке.       – Таких, как я? – переспросил Мартин; в голосе его сквозила грубость. – И откуда бы тебе знать, какой я, на самом деле? Мы ведь никогда близко не общались, а все те пересечения, что имели место, сложно назвать полноценными разговорами. По ним невозможно составить мнение, если только поверхностное, а оно зачастую невероятно ошибочное.       – Мартин.       – Ты всё ещё хочешь сделать меня счастливым?       – Послушай, я не уверен, что разговор здесь – это хорошая затея. Пожалуй, мне стоит уйти.       Кэндис собирался осуществить задуманное и покинуть помещение поскорее, но Мартин перехватил его за запястье, не позволяя удалиться.       – Это не просто плохая затея, – произнёс. – Она очень плохая. Говоришь, что можешь сделать меня счастливым? Да. Как ни странно. Можешь. Я в это верю. Я это знаю. А ещё знаю, что дело не в тебе. Именно в меня всё упирается. Именно я принесу тебе ворох проблем и заставлю страдать. Этого пытались избежать многие, и все они только служили очередным доказательством, никто ещё ни разу не переломил ситуацию под себя, все подчинились. Из года в год, из века в век. Неизменно.       – О чём ты? – растерялся Кэндис.       – Об одной неприятной особенности, с которой тебе лучше никогда не сталкиваться лично. Поверь на слово и не ставь эксперимент в надежде сделать открытие. Финал здесь весьма предсказуемый. Стоит только немного отпустить себя, позволить чуть больше, и я превращу твою жизнь в ад.       – Практически невыполнимая задача.       – Почему?       – Сложно превратить в ад жизнь того, кто много лет обитал именно в этом месте.       – Будет только хуже.       – А если я согласен?       – Значит, всё ещё хочешь, – резюмировал Мартин.       – Хочу, – честно признался Кэндис. – Не спрашивай, почему. Я не отвечу. Я не знаю, но...       – Оно само.       – Просто.       – Да нет в этом ничего простого. Нет. Понимаешь?       – Пусти, – произнёс Кэндис, попытавшись вырвать ткань из рук Мартина.       Тот больше не сжимал запястье, но зато мёртвой хваткой вцепился в рукав пиджака, словно отчаянно жаждал отхватить себе кусок в качестве трофея. На долгую память.       Кэндис рванулся раз, ещё и ещё.       – Отпус...       Начал, но не закончил. Несчастное забитое «ти» так и осталось невысказанным, а к приоткрытому рту прижались чужие губы.       Властно, собственнически.       Вопрос жизни и смерти.       Поступок из той же серии.       Сделать или удержаться? Быть или всё-таки не быть?       Мартин, вопреки всем доводам разума, не вытерпел. Сделал, понимая, что ещё немного, и обратной дороги не будет. Ещё немного, и он не сумеет оттолкнуть Кэндиса. Ещё немного, и персональное проклятье мужчин семьи Уилзи начнёт работать, руша очередную жизнь ничего не подозревающего человека.       Этого нельзя было допустить.       Но и на сопротивление сил у него практически не осталось.       Мартин провёл тыльной стороной ладони по щеке Кэндиса, отстранился, несколько секунд смотрел на него внимательно, а потом развернулся и ушёл.       Кэндис совершенно не понимал, что происходит. Сначала насмешки, потом злость, а вслед за ней – поцелуй.       Настроение, что меняется со скоростью света.       Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от этого наваждения, и рванулся к двери. Выскочил из туалетной комнаты, надеясь, что не опоздал.       – Мартин, подожди!       Крик настиг Мартина в конце коридора.       Вовремя уйти не получилось. Отмалчиваться было глупо. Следовало исправить положение. Что-то сказать. Что-то сделать.       Мартин не обернулся. Но просьбу выполнил.       – Отличная идея, – произнёс, дождавшись, когда Кэндис догонит, поравняется с ним. – Пожалуй, так и поступлю.       – Как именно?       – Сделаю Трис предложение.       Сделаю. Трис. Предложение.       Слова отлетели от стен, сконцентрировались в одном месте и ударили с поразительной точностью. Ровно туда, куда нужно.       Хэдшот. Одна пуля, и мозги по стенке. Красно-белое отвратительное месиво. Контрольный выстрел от дилетанта. Впрочем, какая разница: профи бил или начинающий, если исход всё равно смертельный?       Примерно эта картина и промелькнула сейчас перед глазами Кэндиса. Он не надеялся особо. Он понимал, что ему ничего не светит. Да и не обещали ему ничего, так что предъявлять претензии было верхом нелепости. Несмотря на понимание правильности и адекватности принятого решения, стало по-настоящему больно, а в горле вновь образовался мерзкий ком.       Кэндис силился подобрать подходящие слова, но как назло ничего толкового на ум не приходило.       – Будь счастлив, мистер Уилзи, – произнёс он, собравшись с мыслями и – вопреки всему – улыбнувшись. – Ты этого заслуживаешь, как никто другой.       Провёл ладонью по плечу Мартина, убирая невидимые пылинки с ткани. Протиснулся мимо и выскользнул в зал, возвращаясь к семье.       Мартин остался один. Компанию ему составляли разве что отголоски ощущений, порождённых совершёнными поступками и словами, сказанными в порыве эмоций.       Соседство получилось невесёлое.       – Поверь мне, Кэнди, так будет лучше для нас обоих, – произнёс, зная, что никто его не услышит. * * *       «– До скорой встречи в скайпе, дорогие мои. Или не очень скорой на платформе «Девять и три четверти». Тут многое зависит от того, с какой стороны смотреть, конечно. В масштабах жизни эти несколько месяцев – сущий пустяк. Меньше, чем через год я снова буду стоять здесь и надеяться, что хотя бы кто-то из вас вспомнит о возвращении и решит меня встретить. Обещаю, что буду вам писать и активно делиться новостями из своей жизни. Конечно, если найдётся, чем поделиться, а то ведь буду целыми днями писать скучные длинные посты во френд-ленте о том, как учусь, сижу в библиотеке и... снова учусь, в то время как у вас вечная весна, любовь, и прочее.       – Ричи, заткнись, прошу тебя. Твоя бессмысленная многословность меня однажды доконает.       – Я не был бы собой, если бы не проявлял дотошность. К тому же, я пытаюсь компенсировать грядущий недостаток общения. С кем мне разговаривать там, если знакомых в Эдинбурге у меня нет вовсе?».       Даниэль никогда бы не подумал, что решится на переезд. Не потому, что его пугало само это слово и – за компанию – все те мероприятия, что с перемещением с места на место обычно связывают.       Просто считал, что весьма логично будет учиться рядом с домом, заодно практиковаться в управлении семейным бизнесом, работая сначала на подхвате, типичным мальчиком на побегушках из серии «подай-принеси», а потом и на более серьёзных должностях, если родители увидят скрытый потенциал.       Сначала он именно так и планировал поступить, определился с учебным заведением, но прошло несколько дней, и Даниэля внезапно посетила новая идея. Не самая гениальная из всех возможных, не самая новаторская, но ему сейчас безумно нужная и важная. Сменить обстановку, набраться новых впечатлений, завести новых приятелей и окончательно доказать родителям, что во многом он самостоятелен. Давно перестал быть ребёнком, отчаянно нуждающимся в повышенном уровне опеки.       Именно этими словами Даниэль, в конечном счёте, и аргументировал своё мнение, выступая перед родителями с импровизационной, но оттого не менее вдохновенной речью. В тот вечер у него открылся небывалый дар красноречия, слова так и лились. Даниэль сам себе удивился и позавидовал. Обычно ему не везло в спорах, да и доказательства правоты нередко отметались на «раз-два». Тут родители решили сделать исключение и неожиданно, получив ворох аргументов, заслушались.       Судьба Дэна была определена. Решение приняли единогласно.       Уезжал Даниэль за пару месяцев до начала учебного года в университете. Ему нужно было время, чтобы осмотреться, привыкнуть к новому месту обитания, изучить обстановку и более-менее адаптироваться, чтобы потом не ощущать дискомфорта.       Провожать его пришли не только друзья, но и те, кто теперь носил статус вторых половин этих друзей. Ещё родители. Но с ними Даниэль разговаривал по дороге на вокзал, собирался и прямо перед отъездом поцеловать мать, пожать руку отцу. Пока была возможность, общался с бывшими одноклассниками.       Герда расплакалась, Кэрмит нахмурился. Алекс по большей части трепался с Николасом, поскольку между собой они дружили, а Даниэль им был, как... Как пятая нога собаке или что-то в этом роде. Они были вежливыми, но отстранёнными. Как и всегда, потому Даниэль нисколько не удивлялся, наслаждаясь последними минутами общения со своими друзьями. Впрочем, несколько прощальных слов у него было заготовлено для каждого из присутствующих. Все они были благополучно озвучены, после чего Даниэль помахал рукой и направился к поезду.       У него не было ощущения, что нить между ним и школьными приятелями разрывается. Они обещали писать ему, и он знал, что через несколько дней действительно обнаружит в почте несколько посланий. Одно из них будет начинаться словами «милый Даниэль», а второе – «мой верный оруженосец».       Традиции нерушимы, и это тот случай, когда такая консервативность радует.       Место у окна способствовало пробуждению меланхолии. Тихой, приятной, но всё-таки меланхолии. Первые полчаса поездки Даниэль только тем и занимался, что наблюдал за пейзажами, проносившимися мимо. Налюбовавшись природой, полез в рюкзак, стоявший рядом, достал книгу.       Нужно было чем-то себя занять, и он решил, что чтение станет наиболее оптимальным вариантом. В качестве альтернативы он рассматривал разговоры с попутчиками, но соседнее кресло пустовало, а лезть к людям, сидевшим на приличном расстоянии, было абсолютно не с руки. Глупо и недальновидно.       В конечном итоге, зачитался настолько, что совершенно не ощущал одиночества, не мучился от невозможности поделиться мыслями с кем-нибудь посторонним. Он следовал за героем и наслаждался текстом, льющимся столь же неспешно, как стекает с ложки густой мёд, обволакивающим и искусным. Увы, но современным авторам подобное мастерство и не снилось.       Даниэль заложил между страниц закладку и потёр глаза.       – В тот самый час, когда томят печали       Отплывших вдаль и нежит мысль о том,       Как милые их утром провожали,       А новый странник на пути своём       Пронзён любовью, дальний звон внимая,       Подобный плачу над умершим днём, –       Я начал, слух невольно отрешая,       Следить, как средь теней встаёт одна,       К вниманью мановеньем приглашая.       Голос Даниэлю был незнаком.       – Прошу прощения?       Даниэль запрокинул голову, желая посмотреть, кто же к нему обратился. Разумеется, и обладателя голоса Даниэль видел впервые в жизни, но в том, что надолго запомнит его, совершенно не сомневался.       Неожиданный собеседник, судя по внешнему виду, был года на два или три старше, но при этом гораздо... ярче. Длинные рыжие волосы, собранные в хвост, голубые глаза за стёклами очков в серой оправе и лёгкая россыпь веснушек на носу.       Одет парень был довольно стильно, а по росту явно превосходил Даниэля, хотя тот себя коротышкой никогда не считал.       – Книга, которую ты держишь в руках, – пояснил незнакомец. – Строки, которые я продекламировал, относятся к части «Чистилище», песнь восьмая. Я заметил, что как раз там ты и остановился, прежде чем вложил закладку. Наверное, сначала моё высказывание могло показаться довольно неуместным, но я лишь процитировал то, что напрашивалось первым делом. В последнее время мне так редко попадаются люди с хорошим литературным вкусом, что я отчаянно радуюсь каждому из своих единомышленников.       – А разве я говорил, что книга мне понравилась?       – Нет. Но это и так видно. Ты был настолько увлечён чтением, что не заметил, как к тебе подошли. На самом деле, я не стал бы беспокоить, но так получилось, что это моё место.       – О, прошу прощения, – вновь произнёс Даниэль, убирая рюкзак и думая о том, что начинать беседу с этой фразы как-то нелепо.       Он же не только начал, но и повторяет её второй раз, как будто больше ничего сказать не способен.       – Да ничего страшного, – произнёс парень.       – Ты... – начал Даниэль, перехватил чужой взгляд и запнулся.       Вопрос мог показаться, как нормальным, так и чрезмерно личным.       – Да?       – Ты далеко едешь?       – Прилично.       – Точнее?       – Это допрос?       – Нет, просто мне нужен гид для прогулок, ознаменованных интересными дискуссиями, – выдал Даниэль, хотя сам от себя подобного не ожидал. – Можно литературными, а можно и на любую другую тему.       Обычно его решимости не хватало и на начало разговора, не то, что на такие вот заявления с подоплёкой.       – А куда едешь ты? – спросил парень, приподняв уголок губ.       Его слова Даниэля не смутили и не поставили в тупик, скорее развеселили и даже способствовали пробуждению уверенности.       – В столицу Шотландии. Это мой первый год в Эдинбургском университете, и я совершенно не представляю, что, как, к чему. Меня одолевают типичные вопросы типичного студента, только-только попавшего в свою альма-матер. Ты учишься? Или работаешь?       – Эдинбургский университет? Достойный выбор, – без тени иронии выдал парень. – Знакомое место. Прекрасное. Надеюсь, оно и тебе понравится.       – Ты учишься там, да?       – Как ни странно, но, да. Именно там и учусь. Третий курс обучения, литература.       – Первый курс обучения. Экономика, – произнёс Даниэль, протягивая ладонь для рукопожатия и получая ответное прикосновение, немного деликатное, но приятное.       – Как насчёт имени? Или будем теперь называть друг друга экономикой и литературой?       – Прошу...       – Прощения, – засмеялся парень, продолжая фразу за Даниэля. – Ты уже извинялся и не единожды. Правда, не знаю за что. Лучше скажи, как тебя зовут.       – Даниэль Ричмонд.       – Вэлмар Миллер.       – Приятно познакомиться, – отозвался Даниэль, нисколько не покривив душой, и улыбнулся.       Ему действительно было приятно. Очень-очень приятно.