Подражание классику, или "Барышня-крестьянка" на бн-вский лад

Возвратившись домой, Анна скинула на конюшне сарафан, с Таниной помощью переоделась в домашнее платье и, стараясь остаться незамеченной, направилась к себе в комнату. Она намеревалась насладиться утренними сновидениями, но они, будто назло, не желали посещать барышню. Зато появилась Лизавета. — Ну, что, сестрица, — воскликнула она, распахнув дверь, — повстречалась ли ты с бароном? Правда, он хорош? — Лиза! — возмутилась хозяйка комнаты. — Ты хотя бы постучалась! — Оставим эти церемонии для папеньки и гостей, — средняя княжна устроилась на кровати, украшенной прозрачным балдахином, и поспешно потребовала: — Рассказывай! Да без утайки! — Да что говорить? Барон… — барышня хотела, было, сказать, что ничего примечательного в новом знакомом не обнаружила, но щечки отчего-то заалели, а непослушные уста изрекли: — хорош собою. Рассердившись на свои речи, упрямица сердито добавила: — Не глуп, но тщеславен. Мнит себя королем, а я докажу ему, что и простых девушек позорить нельзя! Тоже ведь придумал: сразу обниматься! — Ой, как славно! — раздалось в ответ. Карие очи засияли озорством. — Лиза! — с досадой воскликнула Анна. — Чему ты радуешься? — Барон не промах, сестрица! — довольно ответила средняя княжна. — Так о чем Вы говорили? Ни за что не поверю, что малину молча собирали. Анна нахмурилась. — Тебе Таня, верно, уже доложила, что я вернулась с пустым кузовком. — Знаю-знаю, — отмахнулась Лизавета. — Ты мне про кузовок не сказывай. О чем с Корфом речи вела? Сестра неопределенно пожала плечами: — О манерах да Шекспире. — Вот уж не ведала, что барона скучные беседы занимают! — разочарованно промолвила Лиза. — Я-то помыслила, что он тебя хотя бы охотиться научит или еще чему занимательному. Анна всплеснула руками. — Да что за речи? Я ведь барышня! К чему мне охота? — А это весело! — отозвалась бойкая сестрица. — Такие приключения! Не то что у нас на уроках танцев в былые времена при месье Дофине. Так что барон Корф? — Условились мы завтра в то же время у речного затона свидеться, — призналась барышня-крестьянка. — Так вот сразу бы и сказала! — возмущенно воскликнула Лизавета. — Про Шекспира да манеры отвечаешь, а самое главное от меня утаить решила. — Да какие тайны! Помилуй, Лиза! — А вот такие. Постой-ка! А ему ведь неведомо, кто ты. — Я Настею назвалась. Служанкой нашей. Но, коли спросит, какого роду, что отвечать тогда? У средней сестры на все был готов ответ: — Назовешься сиротою. Батюшка с матушкой упокоились. — Да как тебе не совестно! — рассердилась Анна. — Ладно! Не гневайся, — примирительно промолвила резвая барышня. — Матушка у нас ведь, и в правду, скончалась. Взоры обеих княжон заволокла грусть. — А батюшка строг очень. Так и ответишь, коли Владимир спросит. Лизавета вздохнула: — Ну, а уж если искать вздумает, сказывай, что батюшка разозлится и тебе худо будет. Барон благороден, не станет препятствий чинить. А после придумаем, как быть. — Ох, и выдумщица ты, сестрица, — Анна покачала головой. — Однако же мне самой захотелось Владимира еще разочек увидеть. В карих очах вмиг вспыхнуло радостное удивление. Анна, заметив в Лизе перемену, поспешила поправиться: — Дабы доказать, что и простые люди образованными быть могут, воспитанными и порядочными. — Только ли для того? — хитро подмигнула Лизавета. — Ну, еще из-за Шекспира, — оправдывалась старшая из красавиц Долгоруких. — Батюшка же книгу, и впрямь, отнял. «Пользы, — говорит, — тебе, Аня, от нее никакой!» А Владимир обещал даже по ролям почитать. Как в настоящем театре! Я ведь в детстве актрисой быть мечтала, да батюшка не пустил. Сказал, что и слышать не желает. Не для порядочных барышень занятие. — Ну, не кручинься, сестрица, — успокоила проворная княжна. — Барон в столичных театрах бывал часто. Верно, и Шекспира там ставили. Он тебя всему научит. — А вот и посмотрим! — усмехнулась Анна. — Я ему себя в обиду не дам, не оплошаю. А теперь ступай, Лиза. До завтрака еще далеко, и я желаю отдохнуть. — Так тебя, сестрица, утренняя прогулка утомила? — Лиза! — Ладно. Не сердись. Уже ухожу, — промолвила барышня, довольно улыбаясь. Когда затворилась дверь, Анна с облегчением вздохнула. Опустившись на кровать, она улыбнулась и блаженно прикрыла глаза. Девические мечты вмиг нарисовали образ молодого красавца с черными как смоль волосами и горящим взором. Владимир пришелся по нраву. Нежная кожа до сих пор горела от поцелуя, а ведь то был просто обычай этикета. Однако же, признаваться в этом любопытной сестрице прелестная упрямица не торопилась.

***

Рассвет уже пробирался в комнату, где разбуженная служанкой княжна поспешно натягивала платье. Незаметно проскользнув на конюшню вместе с Татьяной, Анна достала заранее спрятанный в сене давешний наряд и за несколько мгновений облачилась в крестьянку. — Ой, барышня! — причитала крепостная девица, заплетая княжне косу. — Кабы не проведал кто! — Не бойся, Таня. Не увидят. Цветастый платок покрыл белокурую головку, и барышня-крестьянка, прихватив кузовок, побежала на свидание. Владимир уже ждал, сражаясь осиновой веткой с тьмами комариных полчищ. Он даже пожалел, что позвал девицу к реке. «Такая сладкая, верно, для мошкары будет лакомым десертом…». — Не дождетесь, братцы, — с усмешкой проговорил Корф, отмахиваясь от комаров и старательно изучая места. Взгляд остановился на темнеющей вдали сторожке. — А вот и скромная обитель! — улыбнулся барон. — Там, верно, спокойнее будет. Да и теплее. И уютнее… — Владимир! — зазвенел рядом знакомый голосок. — А с кем это ты беседуешь? Корф обернулся и восхищенно замер. Вчерашняя знакомая оказалась краше прежнего! Сарафан, обнявший тонкий стан, платок, светлая коса на девичьем плече — все было знакомо молодому мужчине. Однако очи васильковые нынче еще ярче цвели на нежном личике, а таинственная улыбка царственно украшала юную крестьянку. Через мгновение вместе с дыханием к барону вернулась и речь, и мысли: — Здравствуй, Настенька! Это я так… Сам с собою. Как же ты хороша! Девица с удивлением оглядела свой скромный наряд. — А я вот книгу принес, — вспомнил Владимир, — как и обещался. — Так чего ж мы ждем? — весело спросила красавица. — Времени у меня мало, а дел много. — Ну, коли так, то вон там избушку видишь? — Это та, что на поляне? — Она самая. В ней и тепло, и мухи не кусают, — пояснил барон со знанием дела. — Лучше места для чтения не найти! — А соловьи как же? — усмехнулась девушка. — Соловьи? — Владимир припомнил свои прошлые речи. — А соловьи сегодня не поют. Вместо них комары звенят. Да только эта песня не так сладка. Идем к сторожке? Юная прелестница лукаво улыбнулась: — А давай наперегонки! — Кто первый добежит, тот и выиграл! — вмиг согласился Корф. И не успел опомниться, как сорвалась с места хрупкая затейница, и замелькал впереди крестьянский сарафан. — Догоняй! — колокольчиком раздался девичий смех. — Ну, погоди-ка, моя голубка! — ухмыльнулся барон. — Я тоже летать умею! И бросился вслед за красавицей. Словно стрекоза, Анна летела к сторожке. Когда еще выдастся такое веселье! Но вот она уже слышит за спиной догоняющего соперника. Оставалось совсем немного, а силы подвели. Барон, бежавший следом, ловко воспользовался этим и у самой цели опередил прелестницу. Переведя дух, он торжественно объявил: — Моя победа! — Вижу! — с досадой промолвила девица, поправляя платок на голове. — А победителю награда полагается, — Владимир хитро улыбнулся. — И что же ему угодно? Корф вмиг оказался подле красавицы. Не успела она и слова вымолвить, как поцелуй обжег алые губки. Правда, в следующее мгновение загорелась щека барона, припечатанная маленькой ладонью. Владимир опешил, потирая след от пощечины. Но васильковые глаза так на него взглянули, что с получением нового трофея победитель решил повременить. — Вы мне обещали, — негодующе воскликнула проигравшая, — что обращаться будете, как с барышней! — А ты обещала звать меня Владимиром. — И прийти к затону! — подхватила рассерженная девица. — Я здесь. Отчего же барон Корф не держит слово? Владимир по-военному приосанился и отчеканил: — Корфы верны обещаниям. Красавица сердито отозвалась: — Чего это стоит, я только что видела! Барон начал закипать. Где это видано, чтобы девка крепостная на чужого барина руку поднимала? Однако стоило лишь взглянуть на рассерженную прелестницу, как мужчину поневоле разобрал смех. Хрупкая Настенька едва доставала ему до плеча и напоминала нахохлившегося воробушка, храбро глядящего на разбойника-кота и готового еще раз броситься в неравный бой. — Прошу простить, сударыня, мой пыл, — виновато улыбнулся Корф. — Вы так свежи и прекрасны, что я на мгновение потерял голову. — Так пойдемте, ее поищем, — усмехнулась девица. — Верно, успеем добро подобрать, пока чужой взор не приметил. — Ну, не сердись, Настенька! — примиряюще проговорил барон. — Улыбнись! Тебя это очень красит. Ведь нельзя обиженным читать Шекспира. — Я боле не сержусь, — промолвила Анна-Анастасия. — А на обиженных воду возят. — Ну, и славно, — Владимир учтиво распахнул двери сторожки. — Прошу. Выпрямившись, красавица с достоинством вошла в избу, словно на аудиенцию к императорской чете. Корфа это вновь удивило и позабавило. «Крестьянка, а держится, словно принцесса!» В сторожке нашлась медвежья шкура. Владимир принялся разжигать камин. Через некоторое время ему удалось это сделать, и, устроившись у огня вместе с милой Настенькой, барон открыл незабвенную трагедию. Оказалось, что строгий отец отнял у барышень книгу в самый занимательный миг чтения: встречей Ромео и Джульетты княжны насладиться не успели. Корф мысленно поблагодарил за это главу почтенного семейства и, любуясь прелестным личиком, негромко начал: — Я ваших рук рукой коснулся грубой. Чтоб смыть кощунство, я даю обет: К угоднице спаломничают губы И зацелуют святотатства след. Мужская рука коснулась девичьей ладони. Джульетта, облаченная в крестьянский сарафан, подхватила незатейливую игру: — Святой отец, пожатье рук законно. Пожатье рук — естественный привет. Паломники святыням бьют поклоны. Прикладываться надобности нет. И с улыбкой выдернула изящную ручку. Ромео не спешил сдаваться: — Однако губы нам даны на что-то? Джульетта же была невозмутима: — Святой отец, молитвы воссылать. Владимир придвинулся к красавице. Вновь завладев девичьей рукой, он поднес ее к губам и прошептал: — Так вот молитва: дайте им работу. Склоните слух ко мне, святая мать. Румянец покрыл нежные щечки, но их упрямая хозяйка строго вымолвила: — Я слух склоню, но двигаться не стану. «Ох, и трудно пришлось бедному Монтекки!» — подумал Корф, приближаясь к девичьему личику. — Не надо наклоняться, сам достану, — и быстро коснулся земляничных губ. Новоявленная Джульетта вспыхнула от негодования, а хитрый Ромео мгновенно пояснил: — Мы ведь по ролям читаем. Как истинные актеры. Гляди-ка, Настенька: здесь так написано. И, не дав девице опомниться, продолжил: — Вот с губ моих весь грех теперь и снят. Васильковые очи, однако же, спокойствия не разделили и сердито взглянули на хитреца. — Зато мои впервые им покрылись. Барон ухмыльнулся. — Тогда отдайте мне его назад. Юная особа, на всякий случай сев поодаль от молодого мужчины, недоверчиво спросила: — Мой друг, где целоваться вы учились? Но заглянув в книгу, она просияла: — Здесь реплика кормилицы, а за нее некому ответить. Барон думал ровно одно мгновение, после чего откашлялся и внезапно профальцетил: — Тебя зовет мамаша на два слова. Джульетта-Настенька так и прыснула, а миг спустя уже вовсю хохотала над лжекормилицей. Звонкий смех оказался столь заразительным, что и сам Владимир, не выдержав, поддался ему. А солнце, меж тем, уже давно встало и посылало свои лучи в небольшое оконце сторожки. — Мне пора, — вздохнула девица. — Батюшка заругает. Корф уже по привычке поцеловал тонкое запястье, в который раз помыслив, что не у всякой барышни доводилось встретить столь нежную кожу. — Обещай завтра прийти на то же место. Анна-Анастасия улыбнулась и, взглянув на книгу, ответила: — Приду в тот же час. Только ты, Ромео, гляди-ка, не балуй! Слово свое помни. — Конечно-конечно, — усмехнулся барон, но тут же посерьезнел и добавил: — Корф свое слово всегда держит. В награду за эти речи Владимира удостоили ласковым взглядом.