До несвиданья

      Иногда Артём пытался вразумить самого себя, заставить остановиться, но не мог.       Через месяц после смерти Вадима он пробовал походить к психологу. Артёма не сильно заботили собственные переживания, он считал, что в такой ситуации чувствовать боль и отчаяние совершенно нормально, больше волновали нарушения сна и плохая концентрация: и то, и другое оборачивалось проблемами в работе. Он постоянно что-то забывал, тратил слишком много времени на элементарные задачи, не успевал к сроку… Он не рассказал психологу всей правды — никакие обещания, что рассказанное в кабинете не выйдет за его стены, не могли его убедить — и просто объяснил, что потерял близкого человека, коллегу, с которым связывали дружеские отношения. Психолог, кроме всего прочего, посоветовала найти отдушину. И она была права, когда сказала, что любимая раньше работа не может ею стать, потому что ассоциируется с умершим. Нужно было открыть новый источник сильных эмоций.       Артём пробовал всякое, но ничто не вызывало ни достаточно сильного интереса, ни эмоций. Смерть Вадима сгладила его жизнь: неприятности не вызывали настоящего огорчения, только глухое раздражение, хорошие новости радовали слабо, как те самые поддельные ёлочные игрушки, и дни стали одинаково плоскими. Поэтому было странно, что источником эмоций, по-настоящему глубоких, способных оттеснить ощущение потери, стал Захар. Артём несколько месяцев сидел на голодном пайке из стылых, тусклых чувств, напоминавших рефлекторные подёргивания препарированной лягушки, и теперь Захар, от присутствия которого хотелось попеременно то смеяться, то плакать, стал настоящим наркотиком, катализатором серотонина, без которого всё вокруг снова начинало затягиваться серой пылью.       Вообще-то они просто занимались сексом. Это было их основное совместное времяпрепровождение. Да, они разговаривали, изредка смотрели фильмы, обсуждали что-нибудь связанное с работой. Захар, заметив на столе у Артёма несколько эскизов, попросил показать другие рисунки и теперь постоянно рылся в них. Артём даже перестал их убирать на полку. В основном они были сделаны простым карандашом, и лишь несколько были раскрашены акварельным. Артём на третьем и четвёртом курсах участвовал в конкурсах молодых архитекторов и сделал для них цветные зарисовки. Несколько форэскизов, подготовленных для проекта художественной галереи на набережной, нравились Захару особенно. Там были зарисованы уже стоящие дома, старые, в основном начала двадцатого века, и в нескольких ракурсах было изображено, как бы вписалась в их окружение выгнутая, словно лента, и казавшаяся пластичной галерея.       — Знаешь, — Захар перекладывал листы, — это в сто раз лучше того, что там в итоге построили.       — Нет, не лучше, — Артёму этот проект казался сейчас откровенно выпендрёжным. — Очень подражательно. Специалист сразу видит, что и откуда. Не то чтобы ужасно, но… не фонтан. В любом случае, это фантазия. Нарисовать легко, но я тогда даже примерно не представлял, как такое спроектировать. Я даже обоснование архитектурных решений еле-еле сумел написать, потому что проект просто из головы, без связи с реальностью… И всё равно такой не утвердили бы.       — Слишком смело?       — Во-первых, реализация стоила бы безумно дорого, так что просто не проходила по бюджету. Во-вторых, в мэрии считают, что раз вокруг старая застройка, то и галерея должна быть в таком же стиле, имитировать. Но если так делать, обычно получается новодел и китч.       — Такое там и стоит, — подтвердил Захар.       Артём пожал плечами.       — В Москве есть два дома… Я когда там был, специально ездил на них смотреть. Мне вообще-то для дисера надо, но и просто интересно было. Они вроде и под старину, пытаются ассимилироваться, но совсем иначе, это не подражание, а переосмысление и игра… Я могу восхищаться, но сам такое не придумаю никогда, это не моё. Моё — вот, — Артём указал гибкую змейку галереи, в стеклянных стенах которой были прорисованы отражения стоящих напротив домов и хрупкой, вытянутой белоснежной церкви.       Но такие разговоры случались у них редко. Обычно Захар звонил, спрашивал, можно ли ему приехать, приезжал, и они трахались до полубессознательного состояния. Захар осваивался удивительно быстро и со странным и недоумевающим интересом, словно не веря, что это всё происходит на самом деле, исследовал тело, так похожее на его собственное. Исследовал изнутри и снаружи, глубоко запуская пальцы, уже безошибочно нащупывая нужное место. Ему нравилось смотреть, как Артёма выгибает от удовольствия, как он раскрывается и тут же сжимается внутри, но когда Артём спросил, не хочет ли он попробовать, отказался.       Один раз Артём сам ездил к Захару, в небольшую однушку в новостройке на окраине. Мебели в комнате было мало: стол, два стула, большой шкаф-купе с зеркальными дверцами и раскладной диван. Они оба сошлись на том, что дома у Артёма приятнее и уютнее. Там они даже чувствовали себя раскованнее. В квартире Захара из преимуществ было разве что огромное зеркало напротив постели. Артём никогда не пробовал так раньше. Он даже старался не смотреть слишком часто, боялся, что это отвлечёт, смутит, но на самом деле это возбуждало: и выражение собственного лица, усталое, затраханное и просящее ещё, и выгнутое так, точно сейчас переломится, тело с задранной вверх задницей и широко разведёнными ногами, и кусающий губы Захар, который вколачивался в него сзади. Артём видел, как удары Захара сминали его тело, заставляли дрожать, прогибаться и биться. Он сам был мягким, а Захар сзади — жёстким. Потом Захар захотел, чтобы Артём был сверху. Он специально сел, прислонившись не к спинке дивана, а к наваленным у подлокотника подушкам, чтобы было видно.       — Давай так… Хочу посмотреть, как это выглядит сзади. Как ты садишься на мой член, и он в тебя входит.       — Так? — Артём начал медленно опускаться на член. Он не был уверен, что получится надеться, не помогая себе руками, но твёрдый ствол легко, с первого раза вошёл в мокрую и хорошо разработанную дырку.       Захар чуть не свернул себе шею, пытаясь всё разглядеть в деталях. Артём не возражал, его самого пронимало до костей, когда он думал, на что Захар сейчас смотрит. Только в самом конце, когда он понял, что сил сопротивляться оргазму уже нет и скоро мучительно-сладкое удовольствие рассыплется и разлетится, миллионом горячих острых капель вонзится в каждую клетку тела, Артём вытянул вперёд руку и заставил Захара повернуться и смотреть на него. Этой рукой он только что дрочил себе, пальцы были скользкими и горячими; он убрал их с члена, потому что знал — всё равно кончит через пару мгновений.       Захар в ту же секунду обхватил Артёма за шею и притянул к себе. На Артёма уже накатывал оргазм, когда Захар коснулся своими губами его губ, вжал в себя, поймал судорожный, захлёбывающийся вдох…       Артём потом жалел, что всё произошло так и он почти не помнил, как они в первый раз поцеловались.       Захар приезжал к нему через день, изредка каждый день. На выходные они делали паузу, потому что Захар отправлялся куда-нибудь с кайтерской тусовкой. В пятницу он каждые полчаса проверял с телефона прогноз погоды на каких-то специализированных сайтах, где данные о ветре были гораздо более подробные, чем на «Гисметео», и переписывался с друзьями. Они договаривались о месте, и иногда за ветром приходилось ехать за двести-триста километров.       За все эти четыре недели — четыре недели странной, полубредовой, раздвоенной на Захара и всё остальное жизни — Захар оставался у Артёма на ночь лишь однажды, если это вообще можно было считать ночью.       Один из выходных у Захара всегда оказывался рабочим, а в тот раз он сумел поменяться и собирался с обеда пятницы уехать кататься на все выходные — у него с друзьями давно был запланирован долгий выезд. Он заранее предупредил Артёма, что в четверг после последней ночной смены хочет приехать к нему. Он позвонил в домофон в половине пятого утра, и сонный Артём поплёлся открывать, проклиная себя за то, что согласился. Они быстро и не особо зажигательно потрахались, а потом Захар уснул.       На улице было уже светло, галки в больничном парке весело шумели и ссорились, сон слетел, и даже если бы нет — не факт, что Артём сумел уснуть бы рядом. Он посмотрел на лежащего на его подушке Захара, убрал тонкий жгутик волос, приклеившийся к влажной губе, и ушёл на кухню готовить завтрак. Он поел, вымыл посуду, посидел в инете, посидел за дисером, но что бы он ни делал, его не отпускала мысль о спящем в его постели Захаре. Он постоянно чувствовал его. Пару раз он приоткрывал дверь: Захар спал всё так же крепко, только поза немного менялась.       Полдня Артём ходил по квартире, стараясь не шуметь.       Ему казалось, что к этому времени у них всё уже должно было закончиться. Для Захара это был всего лишь эксперимент. Он сам говорил, что ещё до Вадима хотел попробовать, и любопытство он утолил. И даже если бы не утолил, ему не было смысла ограничивать себя одним партнёром. К его услугам был как минимум тот самый Гоха, который сам предложил отсосать, — и Артём Гоху понимал — а на деле гораздо большее число молодых людей. Можно было экспериментировать и любопытствовать не переставая. Поэтому Артём думал, что участвовать в фарсе «Как я соблазнил натурала» он будет очень недолго, но шла уже вторая неделя августа, а они оба так и не могли опомниться и остановиться.       В половине первого зазвонил будильник на телефоне. Захар сбегал в душ, быстро оделся, умял обед и унёсся, на прощание прижав Артёма к себе и коротко, будто клюнув, поцеловав:       — Хочешь, в следующий раз вместе поедем?       — И что я там буду делать?       — Дышать свежим воздухом, купаться, смотреть на меня.       — Не боишься?       — Чего?       — Ну, что что-нибудь заподозрят…       — Ты, главное, губы не крась, — Захар хлопнул Артёма по заднице. — И каблуки не надевай.

***

      Следующее воскресенье у Захара было рабочим, а в субботу рано утром они выехали на водохранилище. Чтобы поймать ветер, надо было оказаться на другом, высоком берегу, и они долго пилили сначала до плотины, а потом по противоположной стороне до того места, где остальная компания стояла с вечера пятницы. Ехали они вместе с ещё двумя отстающими: Лёхой и его девушкой Светой. Лёха вёл свой «форестер» так резко и нагло, что не то что Артём, даже Захар вздрагивал, когда они опять начинали кого-то обгонять, рискованно выносясь на встречку.       Артёма не пришлось долго уговаривать: он и так почти всё лето проторчал в городе, то из-за сессии, то из-за переделок проекта и дисера. И он никогда не был на другой стороне водохранилища, а кайта не видел ближе, чем с тридцати метров.       К самому берегу машина подъехать не могла, и поэтому им пришлось тащиться по жаре, увязая по щиколотки в песке и волоча на себе палатки, снарягу, туристические столы и кресла, еду, пиво и прочее барахло.       Кусок берега, где друзья Захара уже встали маленьким лагерем из пяти палаток, был открытым и светлым. Под небольшими группками берёз и лип можно было укрыться от жары, но стоило выйти из тени, как опять начинало печь солнце.       — Смотри-ка, не уехали, оказывается, — Лёха указал на другой конец пляжа.       Там поставили палатки другие отдыхающие: несколько семейных пар с мелкими ребятишками, тем не менее прикатившие сюда на подготовленных внедорожниках, которые пробились через песок до самого пляжа.       Обычно в этом месте, далёком и труднодоступном, соседей никогда не оказывалось, и друзья Захара ещё вечером звонили «жаловаться», что в этот раз им самого козырного места на берегу не досталось, и к тому же нависла реальная угроза полночи слушать Трофима, если семейная компашка не свалит. Компашка не свалила, и первое, что увидел Артём, когда они поднялись на небольшой пригорок перед пляжем, был кружок детей, кидающих фрисби.       Артём долго жал руки всем друзьям Захара, из которых запомнил по имени буквально нескольких: девушку Татьяну, колоритного чувака по кличке Рост и хозяйственного Славу, который тут же начал разбирать продукты и раскладывать: что-то на стол, что-то в воду остужаться, что-то к остальной еде, что-то в автомобильный холодильник.       — Сразу купаться? — предложил Захар, поглядев на Артёма и Лёху.       — Хорошо бы, — Артём потёр взмокшую шею, которую так и грело сзади солнцем.       — Двигайте тогда быстрее, — посоветовал Слава. — Ветер пойдёт в одиннадцать.       — Во-о-от, распялились тут, — Лёха зло поглядел в сторону визжащих детей и чинно лежащих под переносными зонтиками женщин. — Даже не переоденешься теперь.       Берег действительно был ровным и прозрачным, а до плотного леса с кустиками топать было далеко.       — За палатку зайди, делов-то, — равнодушно посмотрел на него Захар. — Свет, а ты чего? Будешь купаться?       — Буду. Вспомнить бы, куда купальник сунула.       Пока они с Захаром переодевались за самой большой палаткой, Артём спросил:       — А если бы тех не было, с детьми… то что, можно при всех раздеваться? Там же девчонки всё равно.       — Да кого они не видели! — засмеялся Захар. — Мы и купаемся без всего обычно.       — Как-то это…       — Боишься, что у тебя встанет? На Лёху, например.       Артём завязывал шнурок на плавках. Он пожал плечами и сказал:       — Не знаю, если там есть на что…       Захар странным, сдавленным голосом произнёс:       — Я бы тебя утопил.       — Что? — Артём пару раз удивлённо моргнул: это было похоже на обычное преувеличение, но сказано было таким серьёзным тоном, что стало неуютно.       — Я тебя ревную, — Захар смотрел куда-то вниз. — Я знаю, что не имею права, но всё равно.       — К кому? — удивился ещё раз Артём.       — К кому-нибудь. Вдруг ты ходишь в тот же «Ангар»? К Гордиевскому.       Артём сжал зубы:       — Тут не самое подходящее место… — он схватил скинутые на палаточную растяжку футболку и шорты.       Захар тут же шагнул в сторону, преграждая дорогу:       — Я со своей девушкой больше не встречаюсь.       — У тебя она что, была? — Артём чувствовал себя глупо, растерянно, и то, что они сейчас вполголоса шипели друг на друга за палаткой в десятке метров от друзей Захара, делало ситуацию только хуже.       — Была.       — Какого хрена? В смысле… — Артём пытался собраться с мыслями. — Делай что хочешь, но я тебе не замена девушки.       Он обогнул Захара и пошёл туда, где были свалены их вещи. За его спиной Захар крикнул:       — Рост! Я одежду кину пока тебе в палатку, ладно?       Голос был самый обыкновенный, весёлый и звонкий, совершенно непохожий на тот, которым Захар с ним только что говорил.

***

      Короткий спор быстро забылся. Сначала они пошли купаться, потом, ближе к одиннадцати началось переодевание в гидрокостюмы, на этот раз короткие, шортами. Ветер, как и обещали, начал подниматься после одиннадцати, но для катания его не хватало, и ещё с час Захар со товарищи бродили по воде у самого берега, гипнотизируя облака и привязанный к ветке дерева рваный пакет, который болтало ветром.       Потом, когда наконец хорошо задуло, на доску первым вскочил Рост. Артём долго смотрел, как он и остальные по очереди поднимают кайты и уходят плавными галсами от берега.       — А вы не катаетесь? — спросил Артём у Светы с Таней, с которыми остался на берегу.       — Света только, а я — планктон, — ответила Таня. — Позагорать, посмотреть…       — Ага, и пожрать им приготовить, — добавила Света. — Я не очень хорошо умею, и только на пилотажке, мы её не взяли сегодня. На таких, — она кивнула в сторону воды, — хуже получается, и страшновато, когда дует сильно.       Артём не любил такие ситуации: когда единственный знакомый человек в компании исчезал, а он оставался вместе с совершенно незнакомыми людьми, а в данном случае ещё и постоянно обменивающимися репликами, смысла которых он не понимал. Артём не показывал вида и обычно легко начинал общаться, но внутренне всегда напрягался. Тем не менее минут через пятнадцать, когда они бросили наблюдать за катающимися и начали разгребать со столов остатки завтрака и строгать салат на обед, он уже вовсю болтал и смеялся с девчонками. Ему действительно было интересно послушать про кайтинг и про Захара, которого Света с Таней знали гораздо дольше, чем он сам, а они с удовольствием делились смешными и изредка страшноватыми историями. Время от времени они смотрели на воду, где скользили тёмные фигурки, отличить которые одну от другой теперь можно было только по кайтам.       Лучше всех катал Рост. Он, судя по всему, отрабатывал какие-то прыжки, и наблюдать за ним тоже было интереснее, чем за остальными.       — И долго они ещё будут? — спросил Артём.       — Пока не выдохнутся, — усмехнулась Таня. — Если пошёл ветер, их не вытащишь, будут до посинения там висеть.       — Может, Захар вернётся, — предположила Света. — Он похуже катается, чем остальные, а там дует не по-детски уже совсем. И волна пошла.       — Пофоткать, что ли? — Артём пошёл за телефоном, засунутым в карман рюкзака.       Девушки понаблюдали за ним, а потом Таня сказала:       — Ну хоть кто-то… А нам уже всем в лом. Всё равно фотки почти одинаковые, видео тоже, их тонны просто, — она обтёрла руки салфеткой, а потом попросила Свету: — Полей, а?       Она вымыла руки под струёй из бутылки, отряхнула и вдруг спросила Артёма:       — А ты Захара откуда знаешь? Работаете вместе?       — Нет, мы одно время вместе учились, только специальности разные были. Давай я, — предложил он, когда увидел, как Таня начинает крутить открывалкой дырочку в банке тушёнки.       — Ой нет! — замахала она руками. — Я за тебя и так боюсь.       — И вообще лучше ничего острое в руки не бери, — засмеялась Света.       — А что такое?       — Ну, Захар последнее время, кого с собой ни возьмёт, все с покатушек еле живые возвращаются, — пояснила Света. — Он всё время кого-то привозит. Лёху тоже вот так же зазвал, типа посмотреть, а тот теперь конкретно подсел, плотнее, чем Захар. А тут недавно началась какая-то тема, блин… Вот реально, кого ни привезёт в этом году, все калечатся.       — Ага, мы уже ржём над ним, — добавила Таня. — Ты уверен, что он твоей смерти не хочет? На позапрошлой неделе с ним чувак приезжал из «Норы», давно просился, поучиться хотел. Ну, его Рост поучил сначала драгом, ну, без доски, просто тащишься за кайтом по воде, чтобы понять, что это такое. А тот такой весь резкий, на доску полез, а кайт хорошо подняло, ну и приложило потом.       — Да как-то вообще непонятно… Быстро так получилось. Он говорил, что порыв какой-то был. Но долбанулся хорошо, — покачала головой Света. — Потом лежал и стонал. А до этого был чувак с шампуром. Тоже не легче. Мы хотели мясо на решётке делать, а он говорит: корейку на решетке, а маленькие куски я на шампуре сделаю, стал нанизывать и воткнул в руку. Не знаю, как сумел. Попал в какой-то сосуд. Кровищи было…       — А самый первый — вообще трендец. Пошёл в кусты, вот тут как раз стояли, и его гадюка укусила, прикинь. Они есть, местные говорят, но мы сюда три года уже ездим, не видели ни одной. Мы его бегом в машину. Хорошо, тогда после дождя дорога была проезжая, машины прямо тут стояли. Поехали в Алексеевку искать медпункт. А там такие говорят: «У нас сыворотки нет. Не закупаем». Дальше большой посёлок, тоже сыворотки нет, в аптеке не продают, типа у них только самые ходовые лекарства. Я давай звонить по всем больницам, каким-то районным, хрен пойми, станциям скорой помощи, что делать, куда ехать? Ладно пятница была, а не выходной. В одной сказали, что вот в такой-то аптеке должна быть сыворотка, если купите, проколем. Я думала, поседею. Он задыхаться уже начал. И блевать ещё.       — И что? Нормально всё? — спросил Артём.       — Ну да, нормально, полежал только в больнице. Вот мы и говорим Захару: «Больше не привози никого». Может, он что задумал, а? — Таня сделала зловещее и очень смешное выражение лица.       Обед прошёл за такой же лёгкой, весёлой болтовнёй. Артёму, несмотря на то что разговоры о ветре и пилотировании в большинстве случаев были или неинтересны, или вообще непонятны, было в этой компании хорошо.       После обеда они с Захаром пошли учиться. Началось всё с лекции, кусок которой Артём выслушал ещё вчера, потом они цепляли и изучали трапецию и прочую «матчасть», а потом вместе полезли в воду.       Хотя Захар старательно объяснял Артёму, как в случае чего опускать или отстреливать кайт — «Вряд ли тебя потащит, но если что, дёргай здесь» — катание получилось не особо захватывающим и без какого-либо экстрима. Большую часть времени они просто бултыхались в воде, а остальные эффектно проезжали на досках мимо, закладывая крутые виражи и выкрикивая советы.       Потом они сохли на песочке у самой воды. Артём всё никак не мог отдышаться.       — Можем ещё с утра попробовать завтра, — предложил Захар. — Или даже сегодня вечером.       — Сегодня. Завтра у меня будет всё болеть.       — Да ты не то чтобы выложился… Так, повисел чуть-чуть. Даже ни разу не ударился.       — А тебе надо, чтобы ударился? Мне девчонки рассказали про тебя.       — Что?       — Что ты кого ни привезёшь, все то падают, то руки прокалывают… — Артём выбрал из песка крупную гальку и кинул в воду. — Решил от меня избавиться?       Он думал, что Захар отшутится в ответ, но тот, прищурившись и выставив руку козырьком, следил, как катаются его друзья.       — Вообще, — он не смотрел на Артёма, но сейчас волосы были скручены в пучок и занавеситься ими, как всегда в такие моменты, Захар не мог, — я о чём-то таком думаю. — Он вдруг улыбнулся, растерянно и грустно. — Не в смысле избавиться, а перестать. Было бы хорошо, если бы я куда-нибудь уехал… Или ты. Потому что… У нас классный секс и всё такое, но ты парень и… Мне от этого… ну, хреново.       Артём ничего не ответил. Он почему-то всегда думал, что Захара такие вещи особо не парят. В конце концов, он не тянул Захара в койку, тот сам этого хотел.       — Скажи что-нибудь, — Захар повернулся к нему.       — Если ты хочешь перестать, зачем тогда, — Артём огляделся вокруг, — вот это всё? Зачем знакомить с друзьями? Везти сюда?       — Потому что мне хорошо с тобой. В этом всё дело. Понимаешь, я думал, что всё будет иначе. Помнишь, я тебе рассказывал про одного своего знакомого, который предложил отсосать?       — Что-то такое помню.       — Это было предложение, от которого я не мог отказаться, — рассмеялся Захар. — Интересно же, как оно. Как бы да, было супер, но не так, чтобы я месяц об этом вспоминал… Он потом ещё раз предложил, и я опять согласился, но если бы не предложил, я бы за ним бегать не стал. Я думал, что с тобой будет так же. Ну что я там не видел? Понятно, что тебя в задницу иметь приятнее, чем Вадимку, но не лучше же, чем тёлку. А по факту как будто лучше. Мне не хватило одного раза, не хватило второго… Блядь, мне никогда, наверное, этого не хватит! Я не могу сняться, — Захар нервно барабанил кончиками пальцев по колену. — Вот что бесит! Ты не принимай на свой счёт, к тебе никаких претензий… Это как с кайтом, только там адреналин, а с тобой… хер знает что с тобой. Мы тут все адреналиновые наркоманы. Матчасть стоит кучу бабла, едем по полдня ради того, чтобы два часа покататься. Потому что надо. Надо. Только об этом и думаешь, как бы вырваться, как бы поймать погоду. И с тобой так же. Всё время думаю.       — Я тоже рассчитывал на один раз. Может, два. Или что у тебя вообще ничего не получится.       — Пойдём, — Захар поднялся на ноги и начал отряхивать руки от песка. — Надо палатку ставить, чтобы потом в темноте не ползать с ней.       Захар долго и придирчиво выбирал место: то не хватает тени, то слишком сильный уклон, то много кочек, то около тропинки к кустам, куда ходили по нужде, в итоге, когда место было найдено, оно оказалось на не бросающемся в глаза, но довольно значительном удалении от остальных палаток. Когда до Артёма наконец дошла цель всех этих манёвров, он прошипел:       — Даже не думай!

***

      В отличие от обычных вылазок на природу никакого сиденья у костра до четырёх утра не было. Спать легли рано: во-первых, устали, во-вторых, на завтра на шесть утра «ВиндГуру» обещал нужный ветер.       Артём раскатал на своей половине палатки спальник, который не доставал с антресолей в родительской квартире уже года три как, и сел надувать подушку, выданную Захаром: у того всяческой снаряги и туристических приспособ была целая гора. В тишине, нарушаемой лишь редкими взрывами смеха со стороны соседней стоянки, вдруг стал слышен до этого терявшийся тихий шум волн.       Захар, который искал, куда бы лучше пристроить фонарик, посмотрел на спальник и шёпотом произнёс:       — Расстегни лучше сразу. Трахаться в застёгнутом очень неудобно.       — Захар, уймись, а?       — Да не услышит никто, не парься.       — Да мне-то что, я этих чуваков первый раз в жизни вижу, а может, и в последний. Это твои друзья, — Артём пожал плечами и сунул ноги в застёгнутую часть мешка и потянул замочек молнии выше.       Захар кинул фонарик в угол и кинулся на Артёма. Тот, со стреноженными спальником ногами, даже откатиться в сторону сразу не сумел.       — Всё равно я тебя отсюда вытащу, — Захар навалился сверху и, одной рукой отбиваясь от отпихивающего его Артёма, другой пытался расстегнуть молнию.       Они возились минуты две с переменным успехом, сквозь зубы переругиваясь и смеясь, пока не легли ничком, давясь хохотом.       — Артём, хватит ржать! — взмолился Захар. — Я из-за тебя не могу остановиться!       — А что мы, кстати, шкеримся-то? Смеяться, вроде, можно. Может, анекдоты рассказываем… — Артём вытер слёзы, выступившие на глазах. — У меня уже живот болит.       Захар, воспользовавшись тем, что Артём на пару секунд расслабился, вскочил и одним рывком расстегнул молнию на мешке почти до самого низа. Не дав Артёму опомниться, он снова лёг на него, скинув край спальника, и сразу же нащупал стояк.       Он потёрся об него бедром и, вдавив Артёма в пол, так что тот едва мог пошевелиться, потянулся губами к его губам. Он едва коснулся их и зашептал, то прерывая контакт, то вновь дотрагиваясь.       — Я не могу не думать об этом. Если ты рядом, то всё… Мне рвёт крышу.       Артём едва понимал эти слова. Лёгкие, как будто случайные прикосновения царапающих, обветренных губ добавили к простому и понятному возбуждению новую ноту, щемящую, чистую и высокую — на границе слышимого диапазона. Он закрыл глаза и провёл рукой по спине Захара, добрался до задницы и надавил, вжимая в себя ещё сильнее.       — Мы, вроде, не особо громкие.       Захар довольно улыбнулся:       — Хочу затрахать тебя так, чтобы ты орал. Но не сегодня, прости…       Захар слез с Артёма и потянулся за стоявшим у выхода рюкзаком. Он проверил один карман, другой…       — Блядь! — стукнул он себя ладонью по лбу. — У тебя резинки есть?       Артём на секунду задумался: у него не было привычки везде таскать с собой презервативы, но со времён его короткого увлечения клубной жизнью, парочка должна была остаться в бумажнике. Только вот бумажник он с собой не взял, сунул несколько купюр в карман шортов рядом с ключами.       — Нет, с собой нет. Я вообще-то не планировал.       — У меня в штанах, в боковом кармане, — Захар хлопнул себя по ноге чуть выше колена, показывая место. — Но я цивильное шмотьё к Росту в палатку забросил. Ну и не забрал.       — Думаешь, он спит уже? — Артём сел.       — Спит, наверное. Да и вообще… Ты как это представляешь? Чувак, извини, что разбудил, нам с Артёмом срочняк нужны гондоны. Бля…       — Что-нибудь другое? Да просто штаны забрать.       — Ага, жить не могу, надо по лесу в одиннадцать ночи походить в белых штанах.       Артём фыркнул:       — Ну придумай что-нибудь другое. Да Рост вообще ничего такого не подумает, мало ли…       Захар молча рылся в рюкзаке, словно надеясь, что хотя бы один завалящий презик где-нибудь отыщется.       — Слушай, — предложил Артём, — давай я тебе отсосу, и мы ляжем спать.       Захар уставился на него, потом вытянул руку и схватил за подбородок, провёл большим пальцем по нижней губе, а потом, в другую сторону, по краю зубов.       — Принято. Но только первая половина. Ты мне отсосёшь, — Захар произнёс последнее слово с характерным свистящим выдохом, выдававшим сильное возбуждение, — а потом мы ещё что-нибудь придумаем.       — Ты мне отсосёшь?       Захар отвёл глаза.       — О, как я мог забыть? Ты же натуральный натурал, — криво усмехнулся Артём. — А твой хуй в мою жопу каждый раз сам по себе попадает. Без твоего участия.       Захар, отшвырнув рюкзак в сторону, бросился на Артёма и снова повалил его на шуршащий скользящий под их телами спальник.       — Мне показалось, твоя пидорская жопа очень даже не против.       Артём даже не пробовал отбиваться: ему нравилось, как Захар держал его сейчас и как вжимался жёстким членом в живот.       — Не против, — подтвердил он, глядя прямо в глаза тяжело дышавшему над ним Захару. — Но я-то признаю, что мне нравятся мужики и чужие хуи. Могу ещё раз повторить, надо? Мне по кайфу, когда ты меня пялишь, и когда я беру в рот тоже… А от того, что на меня, а не на девок у тебя стоит до потолка, я вообще теку как…       Захар зажал ему рот рукой и перевернул, ткнув лицом в спальник:       — Заткнись нахуй! — проскрежетал он. — Заткнись! Ненавижу тебя, ненавижу! Сука, ненавижу!       Захар держал его не очень сильно, так что Артёму хватило всего лишь поворота головы, чтобы освободить рот.       — Ори громче! — зашептал он. — Вдруг кто твоих истерик не слышал?       Захар рухнул на него сверху и вцепился зубами в плечо. Даже через футболку было больно.       — Совсем ебанулся?! Следы же останутся… Разбудить всех не вышло, давай, так попробуй спалиться.       — Артём… — Захар тёрся теперь щекой о его шею и дышал так часто, что Артёму казалось, он вот-вот расплачется, но лицо было горячим и сухим. — Артём, что мне… что мне делать?       Артёму было грустно и смешно одновременно. Он не мог в точности понять того, что чувствовал сейчас Захар — он сам всегда знал и о своей «неправильности», и что с этим придётся как-то жить и как-то выкручиваться, — но его было почти жаль. Захар раньше держался хорошо, и можно было подумать, что его всё устраивает и идёт именно так, как он, Захар, запланировал, но на самом деле у него пол осыпался под ногами и стены рушились.       Артём крепко зажмурился, до алых вспышек перед глазами. Он не знал, что Захару делать. Что бы он делал на его месте? Наверное, пытался бы жить, как раньше, и как-то утихомирить этот жуткий внутренний раздрай — только как?       — Что делать? — хрипло рассмеялся он. — Если бы ты, придурок, не проимел гондоны, я бы посоветовал мне вставить. А теперь не знаю.       Захар то ли прыснул от смеха, то ли всхлипнул, и дёрнул бёдрами, вжимаясь Артёму меж ног.       — Нехрен тереться об меня, раз ничего не можешь.       Ничего не сказав в ответ, Захар поцеловал Артёма в щёку, потом ещё раз, и ещё… Поцелуи были нежными, детско-трогательными, но от них возбуждение текло тёплой волной по позвоночнику и пульсировало, отдаваясь приятным, ноющим эхом в каждой клетке. Левую руку Захар сунул Артёму под футболку, ведя по голой коже, которая в первое мгновение пошла мурашками от прикосновения.       — А может, прямо так? — Захар прошептал Артёму на ухо.       — Нет.       — Я в жизни ничего не цеплял, и последние два года… наверное, ближе к трём уже вообще ни разу без резины не было.       — Я понимаю, что ты три года на печи сидел, и тебе очень хочется без резинки, — Артём попытался отвернуться от настойчивых поцелуев и вместе с ними от уговоров, — но это опасно.       — Я ничем не болею.       — А вдруг я?       — Ты? — Захар провёл языком по полукругу ушной раковины. — Ты такой… чистенький. Правильный. Как домашний котик.       Артём двинул Захара локтём в бок. Тот охнул, а потом сразу засмеялся.       — Не понравился котик? Я ж любя, — Захар чмокнул Артёма в кончик носа.       Тот недовольно отдёрнул голову, и губы Захара мазнули по его губам. Артём тут же вцепился в них, крепко прикусив нижнюю, не давая Захару сдвинуться и снова сбежать. И пусть он ненавидит потом, если хочет…       Захар разжал зубы, пустил Артёма внутрь — сначала послушно, чуть ли не испуганно, а через секунду они уже целовались как сумасшедшие, не давая друг другу ни вдохнуть, ни выдохнуть, потому что казалось, что легче перестать дышать, чем разжать губы.       Захар лёг рядом, обхватил Артёма обеими руками, прижал к себе и снова и снова начинал целовать… Между поцелуями он шептал что-то. Артём не мог разобрать ни слова, но ему почему-то казалось, что Захар уговаривает самого себя остановиться.       Артём хотел Захара с мучительной, выворачивающей наизнанку силой, хотел именно таким — потерянным, сопротивляющимся, запутавшимся и в итоге сдающимся. С ним и раньше бывало на редкость хорошо, ослепительно хорошо, и Артём говорил себе, что может быть и раньше, с кем-то другим тоже так было, просто воспоминания утратили яркость, но сейчас он отчётливо понимал, что вот так до Захара не было никогда. Его ломало, душило, сводило с ума даже не желание, сколько чувство размытия границ, когда он начинал понимать ощущения другого человека, видеть их отличия от своих и тут же их одинаковость. С Вадимом их всегда было двое: Вадим и он сам, и в этом были определённость и ясность; с Захаром они превращались в одно странное, льнущее, мечущееся, царапающее и кусающее самого себя существо, заходящееся одним хрипом от удовольствия и от боли.       Они перекатывались по палатке, вылизывая и кусая друг друга, и одежда между их телами уже стала влажной от пота, а губы ныли. Они начали стягивать друг с друга шорты, ничего уже не спрашивая. Артём просто потянул свои вниз, а Захар помог ему выпутать из них ноги. Потом они так же вместе стянули шорты с Захара. Тот уложил Артёма на спину, провёл ладонями от коленей к паху, разводя ноги шире, а потом по влажным от пота складочкам там. Песок, видимо, не до конца вымывшийся во время купания, зудяще и приятно царапал кожу. Захар обхватил мошонку, осторожно сжал, помассировал, и Артём, блаженно жмурясь, следил не за лицом Захара, не за своим подрагивающим членом, а за тем, как сильно напрягаются мускулы на руке Захара, словно оживляя татуировку, так сильно, словно он выполнял какую-то тяжёлую работу, а вовсе не нежно переминал пальцами яйца.       Артём немного подался бёдрами вперёд.       — Давай, я…       Он замолчал, когда Захар покачал головой.       — Я сам, ладно?       Он как будто спрашивал разрешения, хотя и знал, что в разрешении не нуждается. Артёма в нём это подкупало — не совсем понятная, уважительная осторожность, тем более странная, что Захар знал, что можно ни о чём не спрашивать…       Он облизал пальцы и просунул в Артёма сразу два. Тот зажмурился и вздрогнул: не то чтобы сильная боль, но ощущения в первые секунды не самые приятные. Захар разглаживал и разминал внутри, смотрел, как входят и выходят пальцы и — Артём это знал — представлял, как скоро туда же, в это узкое, плотное, гладкое отверстие войдёт член. Он вытащил пальцы, провёл по головке члена Артёма, собирая густой прозрачный потёк, и опять сунул внутрь. Он любил делать это долго — загонял и вынимал пальцы, наблюдая, как подрагивает и сжимается приоткрытый задний проход, крутил и сгибал внутри, заставляя Артёма поджиматься от странного удовольствия и боли.       — Я давно готов, — прошептал Артём.       Когда Захар вошёл в него, ощущения не показались кардинально другими, но всё же это было иначе — плоть к плоти, трение более сильное и не такое искусственно гладкое… Что чувствовал сейчас Захар, он не представлял. Гораздо сильнее всё менялось в голове, и от того, что с каждым толчком Захар был всё ближе к тому, чтобы кончить и вылиться в него, хотелось насаживаться на член глубже и стонать.       Захар, видя, как Артёму нравится, поднял его ноги и закинул себе на плечи: так он проникал лучше, глубже, ударял внутри особенно приятно, так что Артём цеплялся руками за скомканные спальники и скрёб по ним бессмысленно двигающимися и немеющими от возбуждения пальцами.       — Так… Да, вот так, ты знаешь… Фак! Как же, как же…       — Тише ты! — рычал Захар, который сам издавал какие-то низкие, хищные звуки.       Артём дрочил себе сильнее, запрокидывал голову и кусал губы, но всё равно изредка постанывал. Он поднёс руку ко рту и прижал к губам тыльную сторону ладони, но не так плотно, чтобы звуки стихли совсем. Но они были негромкими — надо было бы стоять возле самой палатки, чтобы что-то услышать. Захар толкнулся в него резче, и Артём вцепился зубами в ладонь. Он накрыл её второй рукой, прижал — руки дрожали.       Сквозь пальцы просочился глухой, всхлипывающий стон.       Захар скинул ноги Артёма с плеч, убрал его руки и закрыл рот сам, удушающе плотно зажав. Артём схватил Захара за запястья, но даже не пытался оторвать — Захар тут же начал быстро двигаться в нём, трахая по-животному грубо.       — Так тебе надо? Так? — проскрипел он сквозь сжатые зубы, пока Артём едва не терял сознание от распирающих, разрывающих, невыносимо сладких рывков в себе.       Мир мерк и опрокидывался, крик рвал горло и лёгкие — и всё вдруг стихло, исчезло, выгорело, обернувшись чёрной, бесконечной пустотой оргазма, когда не было ничего, абсолютно ничего, кроме чистого, смертельно острого наслаждения.       Захар ещё двигался в нём, судорожно и рвано, глубоко вдалбливаясь в сжимающееся после оргазма нутро.       — Ебанутый, какой же ты ебанутый!.. — хрипел он. — Блядская тварь! Я… я…       Он замолчал, замерев на пару секунд в Артёме, в самой глубокой, напряжённой точке, а потом сделал ещё несколько медленных, тягучих движений.       Потом он наконец убрал руки ото рта Артёма.       Тот не произнёс ни звука, просто тяжело дышал. Захар обессиленно опустился ему на грудь, и Артём сделал то, чего не делал раньше никогда: обнял его и прижал. Его пальцы сами нашли выбившиеся из короткого хвоста волосы Захара, покрутили, погладили, выпустили.       Захар был мокрый, жаркий. Артём не сомневался, что сам он такой же. Захар приподнялся на локтях, стряхнув с себя руки Артёма.       — Если выйду, то польётся?       — Разве что чуть-чуть. Пара капель. Выходи.       — Окей. Там твой спальник, — усмехнулся Захар.       Он перекатился к рюкзаку и снова начал там рыться.       — Салфетки?       — Ага.       Артём начал вытирать живот, попросив Захара:       — Давай откроем… А то задохнёмся тут нахрен.       Захар с явной неохотой расстегнул молнию на входе, оставив москитную сетку. Сквозь неё их теоретически кто-то мог увидеть, но вряд ли кто-то таскался сейчас по этому краю поляны. Все спали даже в соседнем лагере.       — Ты кончил, — сказал вдруг Захар, внимательно рассматривая Артёма. — Ты руками меня держал и…       — Я заметил, спасибо, — огрызнулся Артём. Когда он увидел чертовски довольное удивление в глазах Захара, ему стало неловко. Это было как медаль Захару выдать, что он крутой ебарь, дотрахал его до того, что он обкончался вот так. Но та ситуация: секс без презерватива, спящие люди рядом, зажатый рот — взвинтила его до жуткого, сумасшедшего состояния. — Бывает иногда.       Захар лёг рядом. Они молчали и слушали, как плещутся слабые волны и гудит ветер далеко над лесом. Иногда они что-то говорили друг другу, что-то очень простое и расслабленное.       — Поедешь со мной в следующий раз? — спросил Захар. — Попрошу Роста «памперс» взять, поучу тебя на доске стоять.       — Что ты попросишь?       — Сидячая трапеция. Типа пояса. С ней легче учиться.       — А… Только я же уезжаю.       — Точно, я забыл. Во вторник ведь?       — В понедельник.       — Жаль. Ну, тогда через выходные, если ещё тепло будет.       — Тебе так хочется меня научить?       — Ну, да… Это же круто. И ещё прикольно: можно тебя лапать за задницу и никто ничего не подумает.       Артём улыбнулся. Захар приподнялся на локте, посмотрел… Протянул руку и, чуть коснувшись приоткрытых губ, провёл пальцем по неровному краю верхних зубов: у Артёма два передних резца были немного, буквально на пару миллиметров длиннее соседних зубов, и Захару это как будто нравилось — он часто, особенно после секса, вычерчивал пальцем эту изогнутую линию.       — Что? — приподнял брови Артём, когда Захар замер над ним.       Тот обхватил его обеими руками за щёки и начал целовать. Артём сразу же ответил, и только когда рука Захара полезла ему между ног, отвернулся:       — А вот сейчас точно польётся.       — Спальники уберём, а от пенки ототрётся на раз-два.       Артём кивнул: он тоже хотел.       — На колени передо мной, — прошептал ему на ухо Захар. Они оба любили так: Захар сзади, Артём перед ним опирается на локти и широко разводит ноги.       Когда Захар начал входить, из Артёма действительно потекло, по паху, по ногам вниз, но потом член заполнил дырку полностью, плотно и непроницаемо.