***
Захар позвонил через два дня — они в тот раз обменялись телефонами. — Можно я к тебе приеду? Артём, который за два дня отошёл от пьяного безумия, сначала промычал что-то неопределенное про другой раз, а потом сказал: — Захар, я думаю, это не то, что нам нужно. Мне понравилось, но мы оба можем найти кого-то другого для секса. Захар ответил не сразу, и Артём вслушивался в странные плывущие шумы на фоне, должно быть, музыку. — Я на работе, не могу говорить про это. Можно я всё-таки приеду? Поговорить. — Хорошо, приезжай. Артём мог бы предложить встретиться в кафе, в баре, на улице, в парке, но он этого не сделал и прекрасно понимал почему: несмотря на то, что Захар был не тем и что каждый раз при взгляде на него Артём не мог не вспомнить, что это же правильное, картинное лицо притянуло Вадима, что из-за Захара он пережил самое унизительное в жизни разочарование — несмотря на всё это его тянуло к нему. Сжав телефон в кулаке, Артём просунул сразу две руки себе между ног, немного потёрся. Ему стоило услышать голос Захара или просто подумать о нём, как в паху теплело, словно начинали тлеть до сих пор не остывшие угли. Это было похоже и одновременно совсем-совсем непохоже на то, что он чувствовал к Вадиму. Там тоже было желание, и сильное, но оно пришло позднее, словно бы вызрело и раскрылось, изначально же были уважение и восхищение; на них приходилось примерно две трети, на секс — одна. С Захаром желание отхватывало себе процентов девяносто пять или даже девяносто семь. Артём качнул головой… Нет, так было с парнями из туалетов. Захар был интересен сам по себе, безотносительно очаровательно прикушенной губы, размеров члена и маленькой крепкой задницы. Они с ним не так уж много говорили, но он был неглупым, забавным, у него был характер. Хорошо, можно было отвести на характер четверть, а остальные три пусть остаются на секс, охеренный если уж не по качеству, то по накалу, от которого у Артёма даже два дня спустя крыша не до конца встала на место. Захар приехал в десять вечера. Глаза были покрасневшими и усталыми, и даже волосы словно бы стали тусклее. Артём вспомнил, как тёмные, густые пряди падали вниз и покачивались, когда Захар трахал его во второй раз. Они были лицом к лицу, и Артём, хотя у него и плыло перед глазами, с маниакальным напряжением вглядывался в лицо Захара, в приливы и отливы эмоций, в отчаянную настороженность, тут же сменяющуюся настойчивым, жёстким желанием. — Проходи, — Артём не стал ждать, пока Захар снимет обувь и ветровку, и ушёл в комнату. — Хочешь чего-нибудь? Пить или есть? Я пиццу заказывал, ещё осталось, — предложил Артём, становясь спиной к стеллажу с пластинками. — Нет, я же с работы. — Кормят вас там? — Да, за символическую плату. За сто рублей в день сразу обед и ужин, если дневная смена, — Захар не садился и мялся вместо этого возле дверей. — Артём… — Да? — Я тебя хочу. Артём прикрыл глаза. — Ты не можешь хотеть кого-нибудь другого? Девушку? — От этого я не перестаю хотеть девушек. Но это иначе. — Парней тоже полно. Ты, — Артём вычертил рукой фигуру, словно обводя Захара, — легко найдёшь, кто подставит задницу. — Я не хочу задницу, — Захар свёл брови. — Я хочу тебя. — Так, — Артём сложил руки на груди, — давай, я… Только сядь, что ли. Раздражает, когда в дверях стоят, ни туда, ни сюда. Захар послушно сел на диван, на то же самое место, где сидел две недели назад, только журналов и книг теперь рядом не было. Артём большую часть выкинул, а оставшееся убрал подальше. Он сам заговорил первым: — Дай я объясню кое-что. Я тоже тебя хочу, но мне, в отличие от твоей ситуации, сойдёт почти любой. Это неправильно, это дисбаланс. Я не хочу, чтобы ты втягивался в это… потому что я… — Артём покачал головой. — Прошло пять месяцев. Я просто не могу. Я… — он замолчал, потому что трудно было в подобном признаваться в общем-то малознакомому человеку, пусть он и был единственным, кому он мог в этом признаться. — Я любил его. Человек, которого я любил, умер меньше, чем полгода назад. — Ты же знаешь, каким он был уродом! — Да, знаю. Он умер для меня два раза. Артём опустил голову и крепко, как будто ему было холодно, обхватил себя руками. — Я же не прошу любить меня, — Захар сказал это с открытой, детской, почти недоумевающей простотой. — Я это понимаю, но у нас с тобой не получится просто трахаться. Мы знаем друг о друге слишком много такого, чего больше никто не знает. Мы разговариваем, — они действительно разговаривали после секса, причём об очень личных вещах, о том, о чём Артёму не пришло в голову рассказать кому-то из тех, с кем только что познакомился в клубе. О проектах мечты, об учёбе, о любимой музыке, о рисовании — например, о том, что Артём после шестнадцати лет, если, конечно, это не было заданием, не нарисовал ни одного портрета, ни одной фигуры, ни одной пейзажной зарисовки, только здания, дворцы, мосты, улицы, целые панорамы вымышленных городов, абсолютно пустых, без единого человека и с редкими и схематичными, словно проволочные каркасы, остовами деревьев. «Я просто не умею другое, не получается. Технически приемлемо, но всё равно не то». — И ты захотел повторить, а может, захочешь ещё. — Нет… — начал Захар сразу, как только Артём замолчал. — Точнее, я не знаю. Хочешь, я тоже объясню? Может, я неправильно всё понял, потому что со мной такого раньше не было. Это всё из-за него. Я думал, как эта сука, в смысле, как Гордиевский тебя трахал, и ты был такой… не знаю… убитый, когда пришёл. Сначала ты меня выбесил, что притащил эти письма, а потом я сообразил, что раз ты пришёл, значит, знал про нас. Вот что должно быть у человека в голове, чтобы принести их? До сих пор не понимаю. А потом мне стало тебя жалко. И я был в этом виноват, но как бы и не был. А он захватал тебя своими мерзкими сальными лапами… Мне хотелось сказать что-нибудь хорошее, как-то помочь, но что тут хорошего-то скажешь? Это же пиздец, а не ситуация. Я просто не знал, что сделать, поэтому и рассказал. Я на самом деле думал, что это должно помочь. Это правильно и справедливо. Мне хотелось тебя отмыть от всей этой погани, понимаешь? — Захар убрал волосы за ухо, даже не подозревая, как много значил этот жест. — Я знаю, что ты меня старше. И даже если не о возрасте в паспорте говорить, ты просто меня взрослее, я это вижу, но я тогда так себя чувствовал, как будто ты младше, почти как ребёнок, и если бы он не умер, я бы, наверное, пошёл и своими руками отмудохал его за то, что он с тобой сделал. Мне за себя не было так обидно, как за тебя. Артём повернул голову к Захару, но в глаза ему смотреть не стал. — Он не сделал мне ничего плохого, пока мы были с ним. — Да-да, защищай его! — огрызнулся Захар. — Он насел на тебя со скольки лет, с восемнадцати? Ты же не видел ничего, кроме него. Артём сжал губы и отвернулся: — И при чём здесь наш с тобой секс? — Я не знаю, — раздражённо дёрнул головой Захар. — Ты не такой, как другие, наверное, при этом. — Давай будем считать, что мы поговорили, — Артём потёр уставшие глаза. — Я сам виноват, что пустил тебя позавчера, но на этом всё. Захар встал с дивана и подошёл к Артёму вплотную. Тому на секунду стало неуютно, потому что он оказался притиснут к стеллажу, но ощущение загнанности быстро прошло, сменившись тем, что он в последнее время часто испытывал рядом с Захаром, — почти опасными лёгкостью и расслабленностью. — Ты же сам сказал, что хочешь… — Я знаю, что я сказал! — Артём наконец взглянул Захару в глаза. — Как ты не поймёшь? Я не могу посмотреть на тебя и не вспомнить о нём. Ты — напоминание. Я хочу покончить с этим, забыть, выбросить из головы, а ты тащишь меня назад, — Артём перечислял это с холодной, рассудочной и хорошо артикулированной жестокостью. — Ты не прочитал письма, а там было много интересного. И когда ты делаешь вот так, — он убрал тоненькую выбившуюся прядь со щеки Захара и спрятал за ухо, — я вспоминаю, что Вадим про это писал, про этот самый жест. Он всего тебя разобрал, по чёрточкам. — Как же я его ненавижу, — прошептал Захар. Они несколько секунд смотрели друг на друга, и Артём со стыдом понимал, что Захар, может, и не читает его как раскрытую книгу, но её и раскрывать не надо было — прямо на обложке аршинными буквами было написано «Я тебя хочу», а ниже подзаголовок поменьше: «Сделай что-нибудь. Заставь меня, потому что у меня не хватит смелости». — Он же не про всё написал, — подумав, произнёс Захар. — Про такое было? — он резко наклонился и прижался губами к плечу Артёма, к тому месту, где съехала набок растянутая домашняя футболка, потом прикусил кожу чуть правее, у самой шеи. Захар целовал ему шею, постепенно поднимаясь к уху, а Артём стоял как заледеневший и не мог ни пошевелиться, ни выдавить из себя ни слова. — Что? — зло произнёс ему на ухо Захар. — Было там такое? Делал я так?! Артём помотал головой из стороны в сторону. Вадим про это ничего не писал, не мог. Захар никогда Вадима не целовал, только Вадим — Захара. Так, как, наверное, никогда не целовал его, исступлённо и горько. И не получая ответа. Артём хотел что-то сказать, что-нибудь обидное и насмешливое, но слова рассыпались, скакали, как бусины по ступеням, и катились в разные стороны. Он наклонил голову влево, подставляя Захару шею. Тот впился губами больнее и привалил Артёма к стеллажу. Артём упирался затылком и плечами в ряды пластинок, чувствуя, как тяжело, неохотно они сдвигаются вглубь, и слыша, как похрустывают и шуршат конверты. Захар обхватил его за пояс, и Артём выгнул спину, чтобы их животы и то, что было ниже, соприкоснулись. Захар приподнял футболку на спине Артёма, провёл ладонью по позвоночнику вверх-вниз, а потом просунул её за пояс шортов. Артёма от прикосновения к заднице, от пальцев, впивающихся так сильно, что чувствовались жёсткие полукружья ногтей, тряхнуло, пробрало до костей, смяло… И он действительно вспомнил — но не слова Вадима из его проклятущих писем, а то, как Захар брал его позавчера, вот этими самыми большими, сильными ладонями придерживая за бёдра и раскрывая. Меньше чем через пять минут они уже трахались в спальне. Захар был гораздо смелее, увереннее, не медлил, не раздумывал перед тем, как войти. Артём хрипел и бился под ним, потом на нём — Захар смотрел на него ошалелыми и умоляющими глазами и запрокидывал голову в громком, низком стоне. Артём чувствовал, как дрожит и напрягается сильное, мускулистое тело, зажатое меж его бёдер, и как сильно и глубоко входит член. Когда они мокрые, размякшие свалились друг на друга, Артём подумал, что от того момента, как они зашли в спальню, до того, как кончили, для него прошла буквально одна секунда. Чудовищно яркая, спрессованная, безумная секунда. Невероятная по силе вспышка желания. Артём сполз с Захара и упал на подушку рядом. На большее не было сил. Он подумал, что неплохо бы, как было раньше, вернуть влажные салфетки в спальню и держать их где-нибудь возле кровати, чтобы можно было дотянуться рукой и никуда не ходить. Или же он слишком торопил события… Он смотрел в потолок, пока Захар не коснулся его щеки и не заставил повернуть голову. — Мне теперь кажется, что я до тебя как-то неполноценно трахался. Артём улыбнулся: — Минуты через две пройдёт. — Ощущение, что я с кем-то подрался… или меня кто-то избил… и при этом дикий кайф. — Тебе просто нравятся парни. Не именно я. Странно, что ты раньше этого не понял, — Артём смотрел на него спокойно и серьёзно. — Но у нас с тобой на самом деле… получается, — признался он почти с неохотой. — Химия? — Типа того, бурная реакция. Захар снова обхватил его голову, притянул к себе и коснулся лба Артёма своим, мокрым и разгорячённым. — Какой он дурак, что изменял тебе. Он мог вот так трахаться с тобой, а вместо этого… Артём оттолкнул его. — Заткнись! Захар на секунду опешил, а потом схватил Артёма за руку: — Чёрт… Прости! Я сейчас на самом деле… не очень соображаю. Артём вырвал руку и толкнул Захара, словно хотел спихнуть с кровати. — Уходи. Всё, хватит. Сдвинуть Захара с места, особенно когда он схватился за изголовье и начал сопротивляться, было не так-то просто. Артём и не стал. Было бы просто смешно, если бы они сейчас, оба голые, начали бороться в кровати. — Можно я останусь? — попросил Захар, поняв, что Артём не собирается его выпинывать силой. — Только сегодня. Сейчас, смотри, уже почти одиннадцать, пока я до дома доеду, уже ближе к двенадцати будет. А мне к восьми на работу. — Ничего себе у вас график… — Нет, смена у меня завтра ночью. Сегодня было бармен-шоу… Чувак из Москвы приехал. Завтра утром он дает мастер-класс по флейрингу. Мне вроде как надо там быть. — Думаешь, меня волнуют твои проблемы? — Ну пожа-а-алуйста, — Захар сделал щенячьи глазки. — На диване. — Ничего себе! — Я привык спать один. Ты мне будешь мешать. — Один? — Захар не поверил. — А как же… — Он не оставался на ночь. Наверное, Захару всё же лучше было уехать домой, потому что уснули они — на разных постелях, как и договаривались — только во втором часу. Они разговорились, пока раскладывали и застилали бельём диван, и в итоге проболтали два с лишним часа. Они уже почти разошлись по комнатам, когда Захар, взглянув на лежавший на кухонном столе телефон, увидел, сколько времени, и проворчал: — Да ну на хрен!.. Не пойду я завтра никуда. Артём поинтересовался на всякий случай: — А тебя за это не уволят? — Не, хозяин — мой друган. Очень хороший. Вообще-то хозяин — его отец, а он управляет. К тому же я не собираюсь всю жизнь бухло разливать, это временно. — Пока отец не примет блудного сына? — Ну, я могу с ним жить, он же меня не выгонял. Просто не хочу, привык уже один. Он только деньги перестал давать, а так нормально… — А почему ты не перевёлся куда-нибудь? В технический, к примеру? Там есть строительные специальности. — Я узнавал, там гидротехническое строительство и трубопроводы какие-то. На гидротехнике на первых курсах до хера химии. Материалов тоже гораздо больше, чем у нас давали. Мне такое самому не сдать. Или идти на второй курс. Это после третьего… На трубопроводах примерно такая же шляпа. — А восстановиться не думал? — спросил Артём. — Думал.Глава 8
25 мая 2016 г. в 10:43
Последний смешок так и затерялся в подушке, куда Захар впечатал Артёма лицом.
Артём не пытался подняться или даже повернуть голову, просто ждал. Захар навалился на него сверху и дёрнул бёдрами, проехавшись недорасстёгнутой, лишь немного отогнувшейся ширинкой по заднице Артёма. В следующий раз он толкнулся сильнее и глубже вдавливая в матрас. По лёгкой, чуть тянущей ломоте, Артём понял, что сейчас у него встанет; мышцы в промежности сокращались, подрагивали, просили. Захар тёрся об него, и Артём чувствовал, что с каждым движением член у Захара тоже твердеет. Меж ягодиц ему давил уже весьма крупный бугор.
— Надо же! — прокомментировал Артём, повернув голову. — Всё работает.
— Ты ещё пожалеешь и о домкрате, и о полудохлом члене, — пообещал Захар и опять ткнул его лицом в матрас.
Артём, отбросив руку Захара, зло скосился:
— Ещё раз так сделаешь и можешь валить отсюда, — он перевернулся на спину под замершим, нахмурившимся Захаром. — У тебя поэтому встал на Гордиевского? Потому что он был внизу? Такой шанс унизить его. Опустить… — Артём пристально и насмешливо вглядывался Захару в глаза. — Тебя такое заводит? Меня — редко. И не сегодня.
Захар несколько мгновений смотрел на него спокойно и серьёзно, а потом покачал головой:
— Нет. С тобой не так, — слова были уверенными и честными, но лицо Захара тут же изменилось, став насмешливым и задиристым, и он добавил: — Просто надоело слушать твою болтовню.
Опять бесцеремонно перевернув Артёма на живот, Захар начал поглаживать ему спину между лопаток, шею и затылок.
— Мне нравится так. И так удобнее, да? — Захар сполз ниже и запустил руку Артёму в трусы.
Спина у того непроизвольно выгнулась. Возбуждение было очень сильным, оно пьянило, вышибало мысли, висело в глазах пеленой… Его редко пробирало вот так быстро, с места в карьер. Только что он психовал и злился, а сейчас… Сейчас он уже не помнил ничего. Разве что то, что его хватал за задницу тот самый Захар из писем, трахавший когда-то Вадима.
Захар уже протиснул пальцы меж ягодиц и гладил там, медленно, но с уверенным нажимом проводя рукой вверх-вниз. Потом он прижался лбом куда-то в район крестца, и Артём даже через ткань чувствовал тёплое и частое дыхание, щекотнувшее меж разведённых половинок.
Захар стащил с него трусы до колен, хлопнул по правой ягодице и сжал её:
— Так и знал, что у тебя будет охуенная задница!
Смазывал Артём себя сам, хотя мысль сунуть Захару в руки тюбик была. Он немного приласкал себя там, потому что от Захара больших талантов в этом отношении ожидать не приходилось. Артём ещё раз подумал, какой же он дурак, что повёлся; возможно, это будет просто больно, учитывая внушительные размеры члена. Артём видел и крупнее, но обычно к этому прилагались и кое-какие умения. Он бы с бoльшим удовольствием взял этот ровный, с яркой головкой член в рот, вылизал бы все щёлочки и выемки, но Захар, стоило Артёму начать, остановил его:
— Не надо… Так.
— Ты вроде хотел посмотреть, как я беру в рот?
— Я не могу смотреть. Я сейчас кончу.
Артём растягивал себя сильнее обычного и дольше: ему нравилось, как Захар смотрел на него, жадным и оцепеневшим взглядом, тяжело дыша, прикусывая губы, переводя глаза с разведённых ног и открывшейся промежности на лицо.
Надев презерватив, Захар развёл Артёму ягодицы, чтобы хорошо видеть дырку, и водил по ней членом, пытался протолкнуться внутрь, пока не понял, что без руки сейчас не войти. Отверстие было слишком тугим и скользким от смазки и не раскрывалось. Захар обхватил член рукой и ввёл только головку. Артём нетерпеливо дёрнулся и подался бёдрами назад, так что у Захара не было выбора, кроме как войти глубже, почти на всю длину.
Артём всхлипнул и уронил голову. Было не то чтобы больно, скорее, просто много, а стенки вместо того, чтобы расслабиться, судорожно и ненасытно сжимались вокруг большого, приятного члена. Артём хотел этот член в себе до дрожи в коленках, его пугающим, выворачивающим образом вело от того, что это был именно Захар, и стоило большого труда не запросить его двигаться, не ждать, не мучить, просто двигаться, как угодно, быстро, медленно, грубо — как угодно, только двигаться.
Захар, видимо, решив, что пауза была достаточной, толкнулся глубже, потом медленно вышел обратно, почти до конца…
— Как ты?
— Нормально… Хорошо. Не останавливайся.
— Скажи, если… — Захар опять вошёл на всю длину и замер. — Ну, если как-то по-другому надо.
— Ладно, — Артём вжался мокрым от пота лицом в подушку. Ожидание было невыносимым.
Словно он только и ждал этого окончательного разрешения, Захар наконец начал трахать его по-настоящему, сильно, ритмично, уверенно направляя на себя обеими руками, которые держали бока Артёма так крепко, что тому было бы больно, если бы все прочие ощущения не перекрывались главным: мощными, наполняющими, когда нужно плавными, когда нужно резкими, просто-таки идеальными ударами члена в заднице. Артём даже не дрочил себе: ему и без того было неимоверно, избыточно, разрывающе хорошо.
Захар драл его долго и изматывающе. Под самый уже конец он остановился, на пару секунд вынул член и обвёл пальцем растраханную, ставшую невыносимо чувствительной дырку. Артёму казалось, что у него там сейчас всё растянуто и раскрыто, раскурочено членом, и от того, что Захар это сейчас видит, становилось так восторженно-стыдно, что у Артёма между ног прохватило сильным, горячим спазмом, будто раскалённая рука сжала мошонку, и волны жара пошли оттуда во все стороны.
Немного поводив пальцем и потравив Артёма — «О, как ты хочешь!» — Захар ткнулся членом сначала чуть выше, скользнул по выпачкавшей всё смазке вниз и мягко, без нажима втёк внутрь.
— Ух, какой ты теперь…
Артём и сам это чувствовал. Чувствовал, как легко податливые, размятые края впускают внутрь и как охотно и сильно сжимаются стенки. Он, понимая, что вымотан, доведён до края этим долгим сексом, обхватил свой член. У него уже ноги дрожали и одновременно немели от напряжения, дыхание сбилось, словно он поднялся бегом на десятый этаж, а возбуждение, если не дать ему выплеснуться, могло начать распарывать его изнутри, таким оно стало болезненным и острым.
— Я не могу больше… — простонал он.
Рука Захара катнулась вперёд, к шее, по его мокрой от пота спине, прошлась по одному плечу, второму, а потом Артёма рванули назад так сильно и резко, что член внутри проник куда-то очень и очень глубоко.
— Не могу, — снова прошептал Артём. — Ты первый. Давай.
Захар задвигался в нём быстро, бешено, и совсем скоро уже кончал, впиваясь в плечи Артёма до синяков и насаживая его на себя по самые яйца. Он стонал и матерился, но слова были смазанными и бессвязными, словно Захар выстанывал их во сне.
Когда он перестал так яростно колотиться Артёму в задницу, тот — до этого вынужденный опереться о кровать обеими руками, иначе бы Захар снёс его к херам и вбил бы головой в стену, — снова начал себе дрочить. Захар не выходил из него, и член внутри ещё какое-то время оставался таким же крепким и плотным, и кончать на нём было до одури сладко.
Потом Артём сразу рухнул на кровать, вывернувшись из рук Захара. Он не любил, когда к нему прикасались ни изнутри, ни снаружи сразу после оргазма. Его словно током от этого било; раздражающее, едкое ощущение было на грани между приятным и болезненным. Ему казалось, что раскрытые моллюски должны были чувствовать что-то подобное, когда кто-то касался их беззащитной и нежной розовой мякоти, и их точно так же пронзал первобытный защитный рефлекс, требовавший сомкнуть створки и спрятаться.
Захар упал на него сверху, уперевшись лбом в изгиб шеи. Артём почувствовал осторожное прикосновение губ между лопаток, но сделал вид, что ничего не заметил.
— Сколько ты весишь? — проворчал он и попробовал стряхнуть с себя Захара.
Тот скатился с него и лёг рядом.
— Это было… — Захар не докончил фразы и чуть приподнялся, чтобы стянуть с члена презерватив.
— Как?
— Заебись. Точно в пятёрке лучших. А тебе как?
— Пока не решил.
— Не хочешь признаваться, что лучше меня у тебя никого не было? — Захар тихонько ткнул Артёма локтем в бок, а потом перевернулся и заглянул в глаза. — Ну честно, как? Хотя бы не в пятёрке худших?
— Точно не в списке «больше никогда в жизни».
— То есть мы можем повторить?
— Можем, — Артём поднялся с кровати. — Хочешь пить?
Он вернулся с кухни с бутылкой воды. Они оба попили, а потом Артём, плеснув немного на руку, стёр с живота несколько подсохших капель спермы. Бутылку он поставил возле кровати, а сам опять лёг. Отдышаться до конца он до сих пор не мог.
Захар провёл рукой по его мокрому животу, светлые волоски на котором от воды потемнели.
— Я думал, что у тебя тут… и там, — рука Захара коснулась лобка, — ...и там, — пальцы, обогнув член, скользнули ниже, — ничего не будет.
— Ага, как в твоём любимом гей-порно, — усмехнулся Артём.
— Да я его всего раза два смотрел… или три, — возмутился Захар. — Нет, у тебя и так не особо много волос, не мешает совершенно, но почему-то вот так думал. И я не к тому, что не…
— Можешь не оправдываться, — оборвал его Артём. — С этим вообще-то проблема. Я хожу в университетский бассейн, иногда в тренажёрку. Некоторые сбривают всё, летом особенно, потому что жарко и потеется. Но на них… ну, косятся. Мужик же должен быть вонюч и волосат. Причём это такие суровые дядьки, в основном спортсмены. На них и не подумают. А если туда заявлюсь я весь такой голенький… сам понимаешь.
Захар так и не убрал руку и поглаживал Артёма между ног. Член у Артёма начал, чуть подрагивая, увеличиваться и твердеть.
— Хочешь ещё? — спросил Захар.
— Что-то ты для натурала слишком настойчив.
— Мне вообще нравится анал, с девушками тоже. Жаль, что им от этого нет такого кайфа, как… как тебе, например. Когда видишь, что другого тоже прёт, — всё совсем иначе. Но сами ощущения мне нравятся.
— Чем?
— Ты с бабами трахался?
— Ну… было пару раз. Давно, после первого курса в лагере.
— Тогда должен понять. У женщин такие мышцы или я не знаю что, сжимает так, что… Короче, когда кончаешь, всё круто, тебя держит, это как фейерверк в башке, а потом раз, и всё кончилось. А задница как-то мягче, что ли. Тоже сжимает, но не слишком, и это так приятно, долго, и ты такой весь как кусочек масла растекаешься. Это лично у меня так. Иногда хочется фейерверка, иногда другого… — Захар задел член Артёма у самого основания — коснулся впервые за всё время. — А иногда, как сегодня, бывает всё сразу…