***
В тот день Захар пробыл у Артёма в больнице очень мало, буквально пять минут: только отдал вещи и быстро расспросил, как дела. Артём выглядел не особо здорово, но колику сняли, и вид у него был почти счастливый. Он несколько секунд смотрел на Захара, ничего не говоря, а потом тихо и хрипло произнёс: — Спасибо. Если бы тебя там не было, я бы… Я бы даже до телефона не дополз. Наверное. Телефон Артёма Захар нашёл в кармане куртки, висевшей в прихожей, а домашний радио только потом, уже когда Артёма увезла скорая, — в родительской спальне, на тумбочке возле кровати. — Дополз бы, куда делся, — Захар подтащил к кровати стул. Артём пожал плечами. — Может быть. Оно волнами, иногда посильнее, иногда… — он тёр ладони друг о друга, словно пальцы мёрзли. — В прошлый раз была не такая адская боль. Но тоже дико больно. Я даже не знал, что так бывает… Думал, умру. — С тобой кто-то был? — спросил Захар. Артём усмехнулся: — Толпа! Я был в больнице. Я грипп подхватил, ну, вроде ничего ужасного, просто температура высокая, а тогда как раз во всех новостях про птичий грипп кричали, и я решил сходить к врачу на всякий пожарный. Когда на приём приходишь, там сразу сдаёшь анализы. Не как здесь. Берут кровь из пальца, стаканчик выдают, а потом уже к врачу заходишь… Он пока расспрашивал и осматривал, принесли анализы, а там какие-то бешеные… лейкоциты, что ли. Анализ мочи ужасный. Оказалось, что грипп дал осложнение, — Артём быстро взглянул на Захара и тут же отвёл взгляд, — на почки. Слабое место. В общем, меня с пиелонефритом отправили в госпиталь, и там меня вечером загнуло. Примерно так же. Но там, конечно, всё быстро… Сразу прибежали врачи, сёстры, начали что-то колоть. Я даже толком понять ничего не успел. — А сейчас из-за чего? И так резко… Артём пожал плечами. — Тоже какой-то воспалительный процесс пошёл. Не знаю, с чего вдруг. Врач сказал, что банальный излишек жидкости может такой эффект дать, это толчок, а потом нарушение оттока — и привет! Просто… У нормальных людей такого не бывает, а у меня… достаточно сильной физической нагрузки, чтобы что-нибудь такое началось. Врач говорит, даже от нервов может быть. Захар молча кусал губу, а щёки у него горели. — Всё нормально, — сказал Артём и потянулся к нему. — Захар, я… Никаких претензий. Ты же не просил его, и ты не знал, так что… — Это мой косяк. Если бы я не затупил тогда, сразу бы… — Какой смысл об этом говорить? Ничего не изменишь. Я уже привык… — Артём поёжился. Захар осмотрелся и подошёл к окну. Подёргал ручку на створке, потрогал батарею. — Слушай, чё ж тут дубак-то такой?! Люди больные лежат, а тут здоровому заболеть можно… — Я говорил уже. А у них всё, типа, нормам соответствует. — Охренели совсем! Ладно, я разберусь. — Попробуй. Мне сейчас идти куда-то, с кем-то разговаривать… — Артём потряс головой. — Нет уж, я лучше полежу… — Тебе ещё что-нибудь принести? — Ноутбук, ваком и блокнот, обложка такая чёрная с зелёным. Там есть маленький блокнот и вообще здоровый, их не надо, а этот средний. Ещё коробочка есть, «Шарпи» написано, из неё ручек штук пять возьми и карандаши. — Ты что, работать собрался? — А что ещё тут делать? — дёрнул плечами Артём. — Сегодня полежу так, а завтра буду работать. Мне по предыдущему проекту кое-что переделать надо. Дом старый, середины девятнадцатого века, когда начали перестраивать, там полезло всякое, чего не учли. — А тебе можно работать? — Захар отошёл от окна и посмотрел на Артёма. — Надо. Меня ждут. Я ещё новый проект хотел взять… Но не уверен. — Артём, ты головой-то думай! — Захара самого чуть трясти не начало, когда он вспомнил, как несколько часов назад Артём дрожал у него в руках, горячий, задыхающийся, скрюченный. — Я вообще-то ищу другое место. Не хотел ничего брать, только разве что доработки, но там такой шанс, — Артём больше не казался больным и ослабшим, глаза у него заблестели и лицо словно ожило, потеплело. — Интересный заказ: летний дом у моря, а по участку проходит железнодорожная насыпь. Поездов уже много лет нет, рельсы разобраны, но насыпь осталась. Хозяева думали её то ли срыть, то ли обыграть в проекте. Я им нарисовал несколько вариантов, и на одном сделал дом уровнями, там сам рельеф задаёт такую структуру. Ландшафтник тоже проникся идеей, очень хорошо получилось. Заказчику этот вариант понравился больше всего, хотя у нас и попроще были, но инженерное решение получилось очень дорогое. И как-то затухло, из-за денег, скорее всего. В общем, ничего от них слышно не было, и тут вдруг они через год нарисовались, хотят строить тот самый вариант. Но это же только эскиз был, надо теперь проект. И я просто не могу это бросить! Я думаю, когда достроят, можно будет рассчитывать на публикацию. В профессиональном журнале, а не для домохозяек, — Артём вздохнул, но как-то счастливо. — Я и так не знал, что делать, брать или отказываться, а теперь с этой больницей… — Это же не последний проект. Будут ещё. Артём посмотрел Захару в глаза просяще, словно именно от Захара зависело, достанется ему этот проект или нет. — Мы этого не знаем. Никто не знает. — Не говори ерунды, а? — нахмурился Захар. Артём задумчиво смотрел вперёд, на стену и стеклянную дверь. — Мне пора, — Захар посмотрел на часы. — Меня вообще пускать не хотели, сказали, что на пять минут только. — Хорошо, — кивнул Артём и добавил: — Спасибо! Захар дошёл до двери, но потом, поймав в стекле своё темное прозрачное отражение и смазанный бледный силуэт Артёма позади, развернулся. Он присел перед кроватью, взял Артёма за руку и прошептал: — Я очень за тебя боюсь. Можно я буду приходить? — Ты и так приходишь… — Ты сейчас позвонишь Китсу, — Захар кивнул на телефон, который сам же и принёс, — он примчится, и всё. — Может, не примчится, — Артём выдернул руку. — У него сейчас работы полно. Захар поднялся на ноги и отступил к двери. — Скажи ему, что я здесь, мигом прибежит, — он подмигнул Артёму и вышел за дверь.***
Вещи, которые Артём попросил привезти, Захар поехал забирать в тот же день, пока не вернулись от родственников родители. Артём сказал, что они будут только ближе к вечеру. Они, конечно, тоже могли отнести в больницу ноутбук и ручки, но попросил Артём его. Наверное, так было правильнее: родители могли не разобраться, что именно привезти, который из планшетов, какие нужны зарядные устройства. Захар сунул ваком в чехол, аккуратно стянул проволочкой провод, а потом взял лежавшие тут же на столе блокноты. Артём по-прежнему рисовал много, но, наверное, меньше, чем раньше. Раньше Захар часто рассматривал наброски: там всегда было много непонятных зарисовок и планов, на которых лишь смутно угадывались дома, улицы, окна; постепенно из этой мешанины начинало проступать что-то определённое. Теперь же едва ли не на каждом листе было изображено нечто завершённое, даже если это был висящий в воздухе и ведущий в никуда вход или кусок крыши. А ещё рисунки стали более строгими, сдержанными, ни одной лишней линии. Захар полистал ещё немного, а потом положил блокнот поверх вакома. В USB-порт ноутбука был воткнут разомкнутый фитнес-браслет. Захар отсоединил его, повертел в руках и защёлкнул. На секунду он задумался, не привезти ли Артёму и браслет тоже, но потом, вспомнив про такой же на руке Китса — про до сих пор стоявшее перед глазами сплетенье этих рук — отложил в сторону. Всё равно в больнице он не нужен. Когда Захар приехал к Артёму на следующий день, тот уже вовсю ходил по палате, хотя, Захар знал, ему прописали постельный режим. Ещё он отметил про себя, что возле окна появился электрический обогреватель: значит, лечащий врач, с которым Захар разговаривал вчера, не забыл. Артём был устроен: отдельная палата, все необходимые вещи, обогреватель. Можно было уезжать. Какой смысл крутиться возле него: это просто жалко, но Захару хотелось остаться рядом. Больной, бледный и растрёпанный Артём вызывал у него приступ вины и ещё какого-то сладкого ностальгического чувства. С Артёма сошла его резкость, он был таким, каким Захар любил его больше всего: задумчивым, спокойным, немного грустным. Хотя, если подумать, того упрямого и насмешливо-снисходительного Артёма, которому так и тянуло въебать, Захар тоже любил. Захара до сих пор раздирало от этих чувств: от того, что этот жутко домашний мальчик, о котором всегда хотелось позаботиться, одновременно казался умнее, увереннее, взрослее и даже в сексе — свободнее и опытнее. На самом деле все эти бытовые мелочи не отняли у Захара много времени — в сравнении с «незаметным» вселением в новый офис двухсот девяноста пяти сотрудников это даже за «задачу» не считалось. Но ему, он вдруг понял, нравилось делать всё это для Артёма, заботиться о нём, ухаживать — в какой-то мере даже пользоваться беспомощностью. Будь Артём здоров, он бы никогда такого не позволил, ни Захару, ни кому бы то ни было ещё. Захар невольно вспомнил о своём отце. Тот — скорее всего, неосознанно — точно так же поддерживал зависимость от себя. Он на словах, да и в мыслях, наверное, тоже, всегда толкал вперёд, говорил о самостоятельности и ответственности, а сам получал удовольствие именно от контроля, от ощущения собственной важности и необходимости, от того, что мог помочь, а потом получить благодарность — и повязать этой благодарностью. Чем старше Захар становился, тем больше находил в себе унаследованного от отца, узнавал в своих поступках его отношение к работе, к проблемам, к другим людям. Захар не стал от этого понимать отца лучше: то, как он обошёлся с Артёмом, до сих пор было за гранью понимания, но он видел, что несмотря на всю жёсткость и упёртость, у отца было одно редкое и ценное качество. Люди в большинстве своём делились на тех, кто берёт, и тех, кто отдаёт, — всегда и во всём: в отношениях, в поступках, в дружбе, в делах и деньгах, хотя встречались и те, кто мог делать и то, и другое. Отец отдавал. Возможно, поэтому к нему так хорошо и легко шли деньги. Захар тоже отдавал. И он чувствовал, что человеку, которого любит, он отдаст всё и ничего не попросит взамен. Захар так и не уехал в Москву. Он вернулся в тот же отель, и даже в номер на том же этаже. Ездить отсюда к Артёму было удобно: гостиница и больница находились на разных концах длинной улицы, которая задевала деловой центр и старый город лишь вскользь, так что на ней не было светофоров через каждые двести метров, и Захар добирался от одного места до другого минут за десять. На третий день Захар, уже почти доехав до больницы, услышал, как в кармане звонит телефон. Он не стал брать трубку, чтобы не отвлекаться от дороги, и посмотрел, кто звонил, только когда заехал на парковку перед больницей. Оказывается, это был Артём. Захар решил на всякий случай перезвонить — вдруг что-то нужно купить или привезти из дома. — Привет! Я за рулём был. А так уже подъехал… — Захар, — Артём заговорил болезненно знакомым «преподавательским» голосом, так что Захар заранее знал: сейчас он скажет какую-нибудь жутко правильную и разумную хуйню. — Извини, мне, правда, очень неудобно… — Что такое? — Это мудацкий поступок, я знаю, но ты поймёшь, наверное. Не надо ко мне больше приходить. Приезжает Китс, и я не хочу проблем… — Проблем? — переспросил Захар. — С Китсом? У меня? — Мне и так придётся объяснять, как так получилось, что ты был у меня дома во время приступа… Не то чтобы… Я могу вообще ему ничего не объяснять. Это моё дело. Но когда живёшь вместе с человеком, то приходится объяснять, даже если ты не обязан, даже если он и не потребует… — И что ты скажешь? — Правду. — И он поверит? — недоверчиво спросил Захар. — Он же решит, что мы переспали. — Думаю, поверит. Не имеет значения, был секс или нет. Для Китса не имеет. Если бы мы пять минут поговорили на улице, он бы расстроился сильнее, чем если бы я зашёл в гей-клуб и перетрахался там со всеми, кто был. Ты понимаешь? Секс не сделает ситуацию хуже, а его отсутствие — лучше. — А ты уже говорил ему? — Пока нет. Я не должен был встречаться с тобой и тем более приводить домой. Я поступил по отношению к Китсу по-скотски. Я знал, что ему это не понравится… А теперь я так же поступаю по отношению к тебе. Ты очень мне помог. Я говорил, что не знаю, что было бы, если бы я оказался один в квартире… И просить тебя отвалить это… это дно какое-то. Я знаю. Захар расслышал на другом конце провода короткий нервный смешок, потом Артём отрывисто, словно выплёвывая слоги, проговорил: — Я не знаю, как так вышло. Я лежу тут, и я, блядь, всем должен! В эмоциональном плане. В каком-то моральном, что ли. Я должен тебе, должен Китсу, должен матери. И даже отцу — тоже должен: не бесить его, лишний раз ничего такого не упоминать. Грёбаный цирк! Ко мне приходит… Вернее, могут прийти всего три человека, и я должен следить, чтобы они, не дай бог, не столкнулись друг с другом: мать — с Китсом, Китс — с тобой, ты — с матерью. Потому что если она узнает, что есть ты, то тоже начнёт психовать… — А я ей чем не угодил? — удивился Захар. — Если она узнает, то будет волноваться… Вообще-то она Китса терпеть не может, но преимущества-то понимает. Вот и будет переживать, что всё под угрозой, я всё испортил и разбегусь сейчас со своим богатым английским папиком. — Опа! Захар рассмеялся: это не было признанием, но Артём, когда говорил так, словно бы допускал, что отношения с Китсом не так уж незыблемо надёжны. Даже этот слабый намёк заставил сердце сначала замереть, а потом забиться. — Я всё понял. Бродить под твоими окнами не буду, — сказал Захар. — И не забивай голову. Тебе волноваться нельзя. — Я в порядке. Но просто что бы я ни сделал, обязательно получится, что кому-то от этого плохо, что я поступаю непорядочно. — Всё нормально, правда, — повторил Захар. — Не загоняйся.***
Следующие два дня Захар провёл со своими старыми друзьями. Было несколько компаний, с которыми он мог пересечься: друзья по тусовке, бывшие одноклассники, кайтеры… И в эти дни он почти не думал об Артёме. Захар рассчитывал, что встретится с ним потом, когда Китс уедет: пересидеть его и остаться с Артёмом было маленькой победой. Захар понимал, что попади Артём в больницу на две недели раньше, он сам, точно так же, как и Китс сейчас, был бы вынужден вернуться в Москву. Он знал эту работу, знал требования и предполагал, что хотя Китс и был директором представительства, к нему будут относиться ничуть не более снисходительно, чем к консультанту. Возможно, Захар не смог приехать бы даже на те несколько дней, что выкроил Китс. Но, как бы там ни было, сейчас он был здесь, и у него было несколько свободных недель. Артём сказал, что двенадцатого декабря ему нужно быть в Лондоне на собеседовании, и он туда поедет, кровь из носу, но поедет, и Захар думал о том, успеет ли он за оставшиеся дни сделать что-то, что заставит Артёма разбежаться с богатым английским папиком. Больше у него шанса не будет. Пятого января он уезжает в Штаты на полтора года. Билеты на самолёт ему уже заказали, собеседование в посольстве было назначено на конец декабря — всё решено. Несколько месяцев назад это казалось самой желанной целью, и Захар ждал, когда же наступит конец года. А теперь… Теперь то, чего он так хотел, мешало, вставало на пути у того, чего он неразумным, необъяснимым, маниакальным образом хотел ещё больше. Но он всё равно не собирался отказываться от поездки. По классификации Артёма, это была бы романтичная и никому не нужная жертва. Она ничему не поможет. Артём уже всё решил. Захар не знал точно, когда Китс уедет, но предполагал, что через день или два, в худшем случае — через три. Он написал Артёму эсэмэску, спросил, не вернулся ли Китс в Москву, Артём ответил быстро: «Пока здесь. Если ты остаёшься из-за меня, то не надо. Уезжай», а ещё через минуту прислал: «Прости. Пожалуйста». На следующее утро Захар проснулся в половине девятого утра с ощущением, что он не знает, что ему делать. Он лежал на кровати, смотрел в потолок и слушал мёртвую гостиничную тишину. Он знал, что сходит в ванную, потом спустится на завтрак, а что дальше? Ничего. Раньше, даже когда у него бывал отпуск, в днях всё равно как будто бы не хватало двадцати четырёх часов, так много хотелось сделать. Сейчас не хотелось ничего. Может, дело было вовсе не в Артёме? Просто отходняк от проекта. Когда пашешь по восемьдесят часов в неделю, то волей-неволей, но берёшь у организма взаймы. Теперь пришло время отдавать долги. Я должен тебе, должен Китсу, должен матери. Захар считал, что Артём зря старается угодить всем. Вернее, пытается никому не сделать больно. Невозможно быть хорошим для всех, по крайней мере, не в этой ситуации. И пока, кажется, он, Захар, был главным кандидатом на выбывание, тем, кому Артём первому сделает больно, когда поймёт, что дальше так продолжаться не может. Захар сделал всё «запланированное»: встал, умылся, оделся, спустился на первый этаж. За неделю в гостинице Захар запомнил, где что стоит во время завтрака, так что не глядя по сторонам прошёл через зал в дальний угол. Там было самое сытное: сосиски, бекон и яичница-болтунья, которую тут — это было написано на карточке — именовали яичной кашкой. Захара перекашивало от сюсюкающего названия. Добавив к яичнице несколько полосок бекона и пару кусочков сыра, Захар обернулся и начал высматривать, куда сесть. Занята была едва ли треть столов, но зато как раз те, которые предпочитал он сам: возле них стояли полукруглые диваны со спинками сильно выше головы, так что ими выгораживалось что-то вроде личного уголка. Захар прошёл дальше, посмотреть, не осталось ли свободных диванов в другом конце зала, и в этот момент увидел Китса. Тот, судя по всему, заметил его уже давно. Он сидел лицом к буфету и должен был видеть, как Захар ходил с подносом от стола к столу. Он смотрел на Захара с не особо приветливой улыбкой, а потом указал на свободное место рядом с собой — на другом конце дивана. Захар придал лицу дежурно вежливое выражение. Неужели совпадение? Мог Китс специально прийти сюда? Захар тут же отмёл этот вариант: если бы Китсу захотелось с ним поговорить, он бы нашёл способ проще. Всегда можно было написать в «Линкедине» или позвонить в офис. На секунду Захар остановился, но тут же сделал вид, что это не встреча с Китсом его так смутила, а он просто оглядывает зал. Он подошёл к Китсу, и тот сначала протянул руку для приветствия, но тут же опустил, сообразив, что обе руки у Захара заняты подносом. — Доброе утро, — улыбнулся Китс чуть шире. — Доброе, — Захар старался не всматриваться в его сдержанное, умное и чертовски спокойное лицо. Оно было даже доброжелательным, словно Китса ничуть не нервировала эта встреча. — Тоже остановился здесь? — спросил Китс. — Да, из-за «HHonors». Удобно. — То же самое. Захар отступил на шаг и развернулся: — Ну, тогда приятного аппетита. — Садись, пожалуйста, — Китс не попросил, а почти приказал. Такого тона Захар от него раньше не слышал. С Артёмом он разговаривал совершенно иначе. Но на Захара подействовал не тон. Он понимал, что уклониться от разговора было бы трусостью. — Точно не помешаю? — усмехнувшись, поинтересовался Захар, опуская поднос на стол. — Мы не в первый раз завтракаем вместе. Захар переставил тарелку с подноса на стол, но садиться не стал. — Схожу за кофе. Китс помрачнел. Захар вернулся с чашкой кофе и рулетом с корицей на блюдечке. Он посмотрел на тарелки Китса: тот уже всё почти съел, но по остаткам складывалось впечатление, что питался Китс исключительно апельсинами. Он наверняка помешан на здоровом питании, здоровом образе жизни, каких-нибудь суперфудах. Или даже на зеленых порошках из банок. Хотя нет, это слишком. — Ты приехал к Артёму? — первым спросил Захар. — Ты уже знаешь это, — кивнул Китс. — Интересно, почему ты здесь? — Это мой родной город. Много друзей, родственники. — Но ты был в доме родителей Артёма, — Китс старательно выстроил фразу и даже остановился в конце её, словно чтобы выдохнуть, — когда он заболел. — Случайно вышло. До того дня мы даже толком не разговаривали. — Захар понизил голос: — Секса не было, если ты об этом. Китс равнодушно поморщился, словно секс был последним, что его интересовало в жизни. — Мне не нравится, что ты преследуешь Артёма. Я уверен, что он тебя не приглашал сюда. — Я запомню, — Захар пожал плечами и наколол на вилку кусочек бекона. — Это повлияет на будущее? Захар качнул головой: — В каком смысле? — и добавил: — Мы можем говорить на английском, если тебе удобнее. — Нет, мне нравится практиковать русский. Я хотел сказать, что ты поменяешь своё поведение. — Нет, не поменяю, — заявил Захар. — Если только Артём скажет. — Я думаю, он тебе сказал уже. — Да, но я не отступаюсь после первого отказа, после второго вообще-то тоже. И ещё: я ему не поверил. Захару было тяжело разговаривать с Китсом. Он испытывал зудящую неловкость из-за того, что у них был секс. Не думать об этом было невозможно, и ненужные, лишние, неприятные мысли мешали. Он до сих пор слишком ярко помнил его тело и его стоны, возбуждающие и громкие, помнил, как Китс вёл пальцами по татуировке. Пальцы у него были очень мягкими и нежными. И смелыми, когда это было нужно. А ещё у Китса розовели щёки во время секса… И, возможно, Китс сейчас тоже крутил в голове эти же образы, только со своей перспективы. Вспоминал, как Захар отсасывал ему, как обнимал, как они вместе будили Артёма утром. Артём. Захар мог простить ему что угодно, но вот сейчас злился на него страшно: он всё усложнил, вклинил этот чёртов секс, знакомство, даже симпатию. Если бы Захар не был с Китсом знаком, ему, наверное, легче было бы спорить. Он мог бы просто ревновать и ненавидеть, но Китс — он видел собственными глазами! — подходил Артёму, он любил и уважал его, он помог ему, когда Артём остался один, сделал его счастливым, и это знание ослабляло Захара, оставляло его с одной лишь гаденькой завистью, без настоящей спортивной злости, желания броситься в драку и победить, — практически без оружия. Китс провёл пальцем по ободку чашечки, где когда-то был кофе. Движение было плавным и задумчивым. Китс не торопился. Он был не из тех, кто спорит в запале, он хорошо взвешивал каждое слово и просчитывал партию на два хода вперёд, и сейчас он не спешил отвечать, и Захару казалось, что когда он наконец заговорит, то это обязательно будет что-то меткое и не оставляющее ему шансов. — Вы с ним разные, он думает не так, как ты. Он не хочет тебя обидеть. Я всегда говорил ему, что у него будут с этим проблемы, на работе и везде. Он не может жёстко отказать. Его просят что-то делать сверх, и он делает, потому что не хочет портить отношения. — Возможно, ты просто плохо его знаешь, — заявил Захар, заметив, что Китс на этих словах едва не подпрыгнул на месте. — Он может обидеть, и очень сильно. Вы когда-нибудь ссорились всерьёз? Ты пробовал заставить его сделать то, чего он по-настоящему не хочет? Или делал что-то, что не нравится ему? Взгляд у Китса стал задумчивым: он то ли осмыслял то, что слишком быстро и задиристо проговорил Захар, может быть, переводил на английский, то ли пытался вспомнить. — Скорее нет. Мы живём очень… — Китс покрутил кистью, подбирая слово. — Мы соглашаемся друг с другом. Артём прислушивается к моему мнению. — Пока оно не противоречит его. — Это не имеет значения, — отмахнулся Китс. — Я прошу тебя перестать за ним ездить. У него очень тяжёлый период. Он болеет. И я ещё раз повторю, он сам тебя просил остановиться. — Да, я помню. И помню, что у него впереди получение гражданства и всё такое. Китс рассмеялся. — Утешаешь себя этим? Захар, как ты думаешь, я глупый человек? Захар повернулся и внимательно посмотрел на Китса: — Нет. Я думаю, что умный. — Тогда почему ты думаешь, что я могу сделать такую глупость. Ты тоже неглупый. Но даже… — Китс замолчал. — Кстати, сколько тебе лет? — Двадцать семь. — Ты младше, чем я считал. Это может быть объяснением. Мне тридцать семь, и за примерно двадцать лет у меня было очень много партнёров, — Китс смахнул с уголка стола крошки от круассана и начал размеренно водить ладонью по столешнице, словно стряхивая ещё и ещё. — В том числе такие, которым нужны были деньги, хороший дом и так далее. Естественно, я знал, но это меня устраивало. Я могу отличить людей. Тебе нравится думать, что Артём со мной потому, что у меня есть деньги, а если нет денег, то он уйдёт к тебе. Это очень некрасиво, Захар. Ты унижаешь его. Это не так. Я обдумал шаг очень хорошо, когда сделал ему предложение. Я не сделал бы предложение человеку, который хочет от меня денег и гражданство. — Это было три года назад. — Что-то могло измениться, согласен, — недовольно признал Китс. — Но ты тоже должен это понимать. Ты что, хочешь, чтобы Артём вернулся сюда? Я могу дать ему то, чего ты не сможешь. Не буду говорить, что никогда, ты можешь сделать в «Фицрой» хорошую карьеру. Но сейчас не сможешь. А если ему потребуется операция? Ты подумал об этом? Ты представляешь, сколько она стоит? Захар плотно сжал губы. Манипуляции были слишком прозрачными. Он надеялся, что Китс будет играть тоньше, но тот бил по больному. — Я не слышал, что ему требовалась операция. Артём говорил только, что почка слишком подвижна и смещена вниз, но ничего страшного пока не было, ему лишь посоветовали носить специальный пояс для поддержки. К тому же три месяца назад, когда он в последний раз был у лечащего врача в Лондоне, у него никаких отклонений не обнаружили. Возможно, что здешние врачи просто перестраховывались, но даже они ничего не говорили про операцию. Хотя Захар, конечно, почитал про опущение почки в интернете; там было написано, что при тяжёлых формах операция действительно необходима. — Если болезнь будет прогрессировать, то потребуется, — сказал Китс. — Да Артём вроде бы не нищий. Я тоже зарабатываю. — А если нужно будет много денег? Захара бесило, когда на него вот так давили, практически шантажировали. Причём Китс, скорее всего, даже не понимал, как сильно, болезненно и глубоко бьёт. Если бы он знал, из-за чего — вернее, из-за кого — Артём пострадал, то обязательно этим воспользовался бы. Захар не сомневался. Он зло, с вызовом посмотрел на Китса: — Тогда придётся продать свою почку. Китс посмотрел на него недоуменно, словно гадая, правду говорит Захар или это такая дурацкая шутка. — Ты забавный, — произнёс он наконец. К их столу подошла официантка, чтобы убрать пару пустых тарелок. Они оба замолчали, а когда девушка отошла, Китс сказал: — Хорошо, я понял, что из-за Артёма ты не боишься. А как насчёт тебя? — Что именно? — Твоя карьера в «Фицрой» может пойти плохо. Захар пожал плечами: — Ты этого не сделаешь, Китс. Не потому, что не можешь. Просто не сделаешь. Если ты спрашиваешь чисто из любопытства, гипотетически… К примеру: представь, Захар, что я — тупой говнюк, причём очень мстительный, могу поломать твою карьеру, без шуток. Что ты сделаешь? Откажешься или нет? Так вот, в этой гипотетической ситуации я всё равно не откажусь. Если меня турнут из «Фицрой», я всё равно не пропаду с таким опытом и с таким резюме. «Фицрой» не единственная контора на земле. — А Артьом — единственный, — Китс произнёс эти слова с такой странной, изломанной интонацией, что Захар не мог понять, утверждение это или вопрос. На всякий случай он ответил: — Для меня да.