Судьба убийцы

1 Глава. Я ненавидела свою жизнь.

Детство — самая счастливая пора, про детство пишут стихи, песни, книги, про него рассказывают, его вспоминают, в него хотят вернуться. Кто-то искренне несет в себе всю жизнь кусочек детства, а кто-то всеми силами старается его забыть. Есть много убеждений и то, что детство — это свет в начале туннеля. Кто-то верит, что в самом раннем детстве должны быть уже заложены геройские чувства, настраивающие душу на подвиги любви и благородства. Для некоторых детство — это когда ты можешь совершать непростительные ошибки и надеяться, что будешь прощен. А может детство — это когда желтый цвет — ярко-желтый, деревья — живые великаны, а до луны можно дотронуться рукой, когда среди друзей есть невидимый мальчик, а под кроватью явно кто-то живет? Но это все не про меня! Я ненавидела своё детство и свою жизнь. Я ненавидела каждую секунду, прожитую мной, ненавидела каждый свой вздох. Но и умереть не могла. Чертово стремление к жизни! Хотя, это все уже не важно, ведь мне осталось жить всего несколько мгновений, и я сама себя лишу этого существования, не доставляя своим мучителем такого удовольствия. Что же касается моей жизни, то достаточно будет сказать, что сейчас я была прикована железными цепями по рукам и ногам к стене комнаты пыток, а где-то в трех метрах от меня мой палач уже разогревает в углях металлический дрын. Думаю, на этом можно было бы остановиться, не продолжая далее, но все же я расскажу. Когда-то я прочитала книгу, уже не вспомню, ни кто ее написал, ни как она называлась, только слова запомнились мне на всю жизнь: «Забавно: когда ты маленький, ты веришь, что можешь стать кем угодно, кем захочешь. Твои мечты не знают границ. Ты веришь в волшебство, веришь в сказки и сказочные возможности. Но стоит тебе повзрослеть, и эта детская вера рассеивается как дым, а вместо нее ты начинаешь видеть перед собой жизненные реалии и с ужасом понимаешь, что ты не можешь осуществить все свои мечты. И тогда ты становишься скромнее, просишь у жизни меньшего или вообще прекращаешь, о чем-либо мечтать». Все своё детство, насколько я себя помнила — да и воспитатели помогли развеять радужные надежды на счастливую семью в младенчестве — провела в детдоме. Наверное, эти шесть лет и были самыми счастливыми в моей жизни. В тот период я ещё могла мечтать о семье и маме, в принципе, как и все остальные детдомовцы. Вот только надежды с каждым прожитым днём меркли — каждый ребёнок знал, что чем старше возраст, тем меньше надежды, что тебя усыновят и заберут из этого Ада на Земле. Была и ещё одна причина, почему надежды так стремительно гасли — я не была красивой или же милой. Говоря откровенно, я была и остаюсь страшненькой: худая через меру, кости так и выпирали из-под кожи, узкое лицо с невыразительными чертами, чересчур большой нос, глаза небольшие с неясной мутно-серой радужкой. А волосы — это вообще моя самая больная тема: тонкие, у корней жирные и цвет неприятно-серый. Если кратко, то я как в том анекдоте: «пока стояла в очередь за умом, всю красоту разобрали». Благо хоть мозги у меня всегда варили на «пять с плюсом», хотя мне иногда казалось, что лучше бы я родилась полной дурой, но зато красивой. Может и не была бы сейчас здесь, хотя если бы меня даже несмотря на смазливую мордашку, не взяли приемные родители, то был бы мне только один путь — на панель. Так все же, как я докатилась до жизни такой? Все очень просто, в детдоме нет никого, кто хоть бы раз не воровал. Кормили нас из рук вон плохо, по принципу — не сдохли и ладно, а если все же отправились к праотцам — никто ещё не отменяет старую-добрую взятку из всё тех же денег, которые и выделяло государство на содержание сирот. Поэтому и приходилось подворовывать. Говоря по правде, подворовывать у меня всегда получалось лучше, чем у других детдомовцев, даже несмотря на мой, как все говорили, тяжёлый взгляд — кстати, ещё одна причина моего здесь пребывания. А теперь подходя к сути. В тот день, ровно пятнадцать лет тому назад, когда мне было семь, я как обычно вышла в сумерках, после отбоя на «промысел». Людей в парке, который я считала своей территорией, почти не было, только какой-то пьяный (это было заметно по бормотанию с самим собой) мутный типчик сидел на скамейке. Мне бы надо было поостеречься и отложить свое «темное дело» до завтра, когда людей было бы побольше, но жрать уж очень сильно хотелось. В тот период я была на неделю наказана, уже не вспомню за что, но вот то, что меня посадили на воду с коркой хлеба — и это не в переносном смысле — я хорошо запомнила. Спрятавшись за деревом, я внимательно осмотрела человека, прикидывая, где же у него кошелёк? Судя по тому, что у него есть небольшая сумка, то кошелёк должен был быть там, так как на улице стояло лето, и куртки с карманами у мужика не имелось. «Приняв низкий старт» я рванула по парку, быстро пробежав до нужного человека, вырвала сумку и побежала от него. Ошиблась я только с определением алкоголя в крови моей предполагаемой жертвы. Как я узнала намного позже, он просто в тот момент разговаривал по мини рации. Ну откуда ребёнок семи лет должен был об этом знать, когда в детдоме из всей техники один телевизор, да и то в кабинете директора?! Поймали меня быстро, хоть я и была самой быстрой в своей возрастной категории, но не быстрее взрослого человека, да ещё и долгое голодание сказалось. Я была уверена, что теперь меня отведут в полицейский участок и все… встречай комнатный арест, трудная работа и очередная голодовка, только на этот раз она обещала затянуться на несколько месяцев. От своих невесёлых мыслей я подняла глаза, полные ненависти, на мужика, державшего меня за шиворот. Мне всегда говорили, что у меня тяжёлый взгляд, но тогда этот человек назвал его взглядом прирожденного убийцы. А дальше началось то, что я никогда не забуду. Этот человек просто забрал меня с собой, вколол какую-то хрень, от которой меня вырубило. Очнулась я уже на базе, точнее тогда я предполагала, что это просто бункер и не раз пыталась бежать, но меня ловили и ужесточали и так невыносимый режим. Я не сразу поняла, что из меня лепят первоклассного убийцу и вора. И если с последним я ещё готова была смириться, все же не первый год этим промышляла, то вот с первым… меня ломали. За месяц из меня выбили всю детскую наивность. Потом учили, долгие десять лет учили быть той, кем я не хотела быть. Для меня не было невозможным взломать национальный банк и вынести из него все, что мне закажет заказчик. Любое оружие в моих руках оживало, даже самая безобидная на вид ложка, могла стать смертельной. Водила я все, начиная от велосипеда и заканчивая подводной лодкой на пару с самолетом. Могла проникнуть куда угодно и сделать все, что прикажут. Взломать элементарный дверной замок или же запароленный компьютер для меня было одинаково легко. Я разбиралась в ядах и лекарствах, не медик, но чтобы вытащить пулю и зашить полученную рану или же обнаружить яд в крови и найти к нему антидот знаний мне хватало. И знала свободно пять языков. Своего первого человека я убила в десять, не знаю, по какому принципу выбирали жертву, но это была девочка, младше меня года на три. Может, таким образом, они хотели убить во мне все святое? Вполне возможно. Я рыдала и умоляла не заставлять меня это делать, девочка так же умоляла меня. Она, напрасно в защитном жесте, пыталась сжаться в маленький комочек, чтобы спрятаться. Я смотрела на нее и не могла поднять пистолет. Тогда я отказалась стрелять, и мне прострелили левую руку (на тот период я все ещё лучше работала правой, сейчас же я одинаково пользуюсь обеими руками), обещая следующим выстрелом прострелить мне башку. Выхода не осталось, и я выстрелила, наблюдая, как ребенок падал. Казалось, что само время замедлилось, давая мне возможность рассмотреть во всех подробностях момент моего «падения». Красивые рыжие кудри разметались по квадратной плитке, широко распахнутые карие глаза мертвенно застекленели. Губы искривились в гримасе страха и боли. И она беспомощно, даже после смерти, лежала скрученной в позе эмбриона. Я запомнила на всю жизнь каждую черточку лица этой девочки. Тогда я кинулась к уже мертвому телу и отрезала клок рыжих волос, чтобы помнить. Я не знала, как ее звали или же, сколько ей было лет, только приблизительно. Я даже не могла сказать похоронили ее по-человечески или же утопили где-нибудь в болоте ее труп, но как только появилась возможность, я похоронила на кладбище половину оставшихся у меня ее волос. Я часто навещала ее «могилу» и помнила, какой ценой обошлась мне моя жизнь. Эти воспоминания не давали мне покончить с собой. Нет, я должна была жить, чтобы почувствовать всю ненависть и боль жизни, хотя я и раньше не питала иллюзий по поводу жестокости и беспощадности бытия. Но глупая надежда на лучшее до того момента ещё теплящаяся в глубине моей очерствевшей души — замерзла окончательно. Кто-то скажет, что это не правильно, что я мразь и убийца и он будет прав. Я ненавидела себя и сожалела о сделанном… но кто бы, что не говорил — своя рубашка всегда будет ближе к телу! Я могла сколько угодно сожалеть и винить себя в том, что сделала, но и понимала, что другого выхода у меня не было, тогда я ещё слишком сильно желала жить, пусть и за счёт другого человека, но жить. С тех пор прошли долгие двенадцать лет, семь из которых я потратила на учёбу, а остальными — зарабатывала себе все девять кругов в Аду. Нет, в основном в моем «послушном списке» были далеко не невинные овечки, хотя поначалу и попадались случайные жертвы, пока не «набила руку». Все шло своим чередом пока мои «хозяева» не посчитали, что я стала чересчур опасной и постепенно выхожу из-под контроля. То задание было подставным, все нужные лица были заранее осведомлены о моем прибытии. Только я потянулась за «Золотым юбилеем» — самым крупным бриллиантом в мире, как меня окружили порядком сотни людей с нацеленным оружием. Мне были даны определённые указания на такой счёт — делать все что угодно, чтобы выбраться, ну, а если уж поймали — ни в коем случае не выдать информацию об Организации. О, помню, через два года, после того как меня привели в бункер меня начали учить терпеть боль. То, что они вытворяли для поднятия моего болевого порога, я до сих пор вспоминаю с содроганием и удивляюсь как ещё тогда не подохла на электрическом стуле? Не иначе сами боги приглядывали за мной, хотя в бога я перестала верить уже лет в пять, когда мне доходчиво разъяснили, что моя мать была проституткой и на хрен я никому в этой жизни не сдалась. Я запомнила. Выбраться из окружения мне удалось, но какой ценой? Мне пришлось несколько месяцев зализывать раны. Спасло меня тогда только то, что я все же «простояла достаточной время в очереди за мозгами» да и капля удачи мне все же перепала. Поэтому я пораскинула мозгами и пришла к выводу, что на Базу пока не стоит соваться в таком виде. За то время, что приводила себя в порядок, я смогла кое-что узнать, некоторые мои догадки, такие как-то, что никто кроме моих «хозяев» не знал об этой операции, подтвердились. А это значит, они посчитали, что мой срок служения им подходит к концу. Я долго вынашивала план мести, давая ИМ возможность увериться в моей смерти, ведь шанс на выживание у меня действительно разве, что не призрачный был. За год я окончательно восстановилась и приготовила все для своей мести. Все было «сыграно», как по нотам… только последний аккорд я запорола и меня выследили. Хотя меня уже мало волновала моя скорая смерть, я выполнила все, что хотела в своей жизни. Нет, я могла бы уехать в любую страну, благо знание пяти языков и приличная «заначка на черный день», помогли бы мне начать любую жизнь, какую я могла бы только пожелать. Но… я устала. Действительно устала куда-то бежать, что-то делать. Устала бояться всего. Устала просыпаться по ночам в бесполезной попытке кричать или же выдавить хоть слезу. Последний раз я плакала, когда смотрела в мертвые карие глаза рыжеволосой незнакомой мне девочки. Да, эти глаза преследовали меня всю жизнь. Это было бы даже смешно, если бы не было так больно. Если бы хоть кто-то из теневого мира узнал, что лучший из лучших воров-убийц «Кошка» мучается по ночам кошмарами, он бы посмеялся. Мне хорошо вдолбили в подкорку мозга, что я не имею права на чувства, что я не должна плакать. Что если кто-то увидит мою слабость, он непременно воспользуется ею. Я запомнила и больше никому, даже себе, не показывала ни единой слабости. Хотя некое удовлетворение я чувствовала все больше и больше, когда садистки зажимала одной рукой рот своего «хозяина» и всаживала в его сердце нож, а потом так же еще четверым. Я была на краткий миг действительно счастлива. Больше никто не смог бы пройти тот же путь саморазрушения, что и я… Может, действительно было бы лучшим выбором пойти на панель? А может, и нет, я никогда не думала об этом и уже никогда не задумаюсь. Я прожила свою жизнь так, как заслужила. Я испытала много боли, предательства и лишений. Жаль, что я так и не узнала, что такое дружба, не говоря уже о том, чтобы любить и быть любимой. Но мне не надо было этого, ведь это был бы еще один рычаг, за который никто бы не погнушался дернуть, случись мне даже помыслить против «хозяев». Теперь же у меня не было ни хозяев, ни тех, ради кого я могла дорожить своим существованием. Я была свободной. Даже сейчас привязанная цепями в камере я была впервые за всю жизнь по-настоящему свободной. И это было прекрасно, на столько, что хотелось наконец-то оторваться от земной оболочки и взлететь, хотя в моем случае — упасть. — Ты зря пошла против нас, — размеренно сказал Ворон, все так же, не поворачиваясь ко мне лицом. Этот человек был моим первым учителем, тем самым «камнем», споткнувшись о который, я повернула дорогу своей жизни к самоуничтожению. Смешно, но этот человек некогда внушал мне страх, трепет и жгучую ненависть. Сейчас же смотря на него, я понимала, что это просто старик, повидавший на своем пути сотни, если не тысячи смертей. Старик, который не меньше моего устал от жизни. Если задуматься, то он был и моим первым мужчиной, когда-то я даже… любила? Нет, скорее симпатизировала ему. А как иначе, когда он учил меня быть женщиной, учил использовать свою природу, чтобы… убивать? — Ты знаешь, я не могла по-другому, — спокойно говорю я разбитыми губами. Этот разговор был ни к чему, мы оба знали, что мне не выйти живой из этого помещения. Единственный путь отсюда — это вперед ногами. Сейчас вся эта речь, сводится лишь к цене — быстрая и безболезненная смерть или долгие и мучительные пытки. Я не обольщалась, хоть у меня и был очень высокий болевой порог, но он был не бесконечным. К тому же этот человек знал все мои больные места, знал, куда нужно ударить, чтобы заставить меня молить о смерти. Знал, потому, что сам учил меня терпеть боль, сам дрессировал мое тело… — Не могла… — согласился он, — но и я теперь не могу иначе. Пока он стоял ко мне спиной, я смогла дотянуться до плеча и без сожаления прокусить кожу, чтобы вытащить из-под нее маленькую капсулу. В этой крошке был спрятан смертельный яд быстрого действия. Маленькой капсулы хватило бы, чтобы убить и здорового коня, не то чтобы меня. А самое главное, противоядия от этого яда не существовало. Боли я не чувствовала, давно уже разучившись это делать. Осталось только раскусить плотную оболочку и обратного пути не будет. Больше не раздумывая, я зажала между зубами яд и сжала их. По языку в горло и дальше покатились небольшие кристаллики. Все теперь подождать меньше минуты. Обратного пути нет. — Что ты сделала? — зло вопрошал Ворон, заметив, как по моему плечу течет кровь. Уверена, он догадался, ведь это была его идея, странно, что он не проверил. А я действительно ждала долгой и мучительной смерти. Это благородство? Глупость, он никогда не страдал такой бесполезной вещью! Скорее, это просто дань тем годам, когда он был моим учителем. — Батрахотоксин с ядом скорпиона, — спокойно, даже бесцветно ответила я. — Решила легко отделаться? — резко чувства мужчины как отрезало, он стал таким же бесстрастным, как и всегда. — Правильное решение, — наконец, закончил свою мысль Ворон. — Как вы и учили, учитель, — тихо произнесла я, чувствуя, что воздуху становится труднее проникать в организм. — Хм, — презрительно хмыкнул мужчина и развернулся ко мне спиной. Дышать с каждой секундой становилось все труднее и труднее. Сердце болезненно сжалось, по телу пробежалась судорога. Перед глазами потемнело, еще один отчаянный глоток воздуха, сердце сжалось и все… — Прощай, Кошка, ты хорошо сыграла отведенную тебе роль, — успела еще услышать я, окончательно проваливаясь во тьму. *** Было темно, хоть глаз выколи, я не видела даже своего тела, не то чтобы еще какие-то другие предметы. Это и есть Ад? Или же это чистилище, и сейчас решается, куда меня запихнуть? Как-то я не так себе все представляла. Резко и неожиданно местность стала светлеть, я уже могла разглядеть собственные руки, за которыми последовали и остальные части тела. Появления нового лица я ощутила на уровне инстинктов, но не показывала этого, пусть враг уверится, что «жертва» не догадывается об его присутствии, так легче убить. — Я знаю, что ты меня уже почувствовала, — раздался женский голос за спиной. Мне ничего не оставалось, как тоже повернуться, чтобы встретится глазами с молодой, лет на шестнадцать, стройной девушкой среднего роста с рыжими волосами и светло-карими глазами. Натренированным взглядом сразу выделила, что на плече у девушки была странная татуировка, которая представляла собой акулу с пилообразным носом, повёрнутым налево с изогнутым внутрь хвостом. Вокруг акулы полуовальные излучения с тремя кривыми, а позади акулы крестовая кость. Одежда девушки состояла из белой футболки с тремя синими вертикальными полосками по центру и двумя на рукавах и воротнике, фирменной жёлтой короткой юбки и коричневых сапог на высоких каблуках. Странная одежда для загробного мира. Хоть и прошло двенадцать лет, но я узнала в этой молодой девушке ту маленькую девочку, которой досталась честь быть моей самой первой жертвой. Неужели, ее прислали, чтобы она самолично проводила своего убийцу в Ад? — Здравствуй, — насмешливо заговорила рыжая. — Привет, — спокойно ответила я. — Ты знаешь, где находишься и для чего? — вдруг спросила девушка. — В чистилище, сейчас, наверное, решают на какой круг Ада меня запихнуть? — предположила я. — Нет, не угадала, это не чистилище, хотя по смыслу похоже. Но все же это не оно, — медленно и размеренно говорила девушка, подходя ко мне. — Это место называют гранью между мирами. — И для чего я здесь? — все так же, не проявляя интереса, спросила я. — В своем втором перерождении я умерла, хотя мой срок и судьба, предрешенные мне в том мире еще не кончились, но и вернуться в свое тело я не могу, — наматывая вокруг меня круги, говорила она. — К чему ты клонишь? — Замени меня, стань мной и выполни предрешенное мне, и может тебя пощадят потом, — резко остановилась девушка и заглянула мне в глаза. Мне в один момент хотелось, и отвернуться от этих глаз и смотреть еще внимательнее заглядывая вовнутрь рыжеволосой. Эти карие глаза ни раз, и ни два снились мне в ночных кошмарах, когда я раз за разом заносила пистолет и нажимала на курок. Пощада? Я никогда не надеялась на нее, я никогда ее не просила после того, как мне исполнилось одиннадцать. Я часто слышала эту просьбу, но сама никогда не молила, даже тогда, когда я была с простреленной грудью и в окружении сотни людей. Тогда зачем сейчас мне учиться этому слову? — Хорошо. Я согласилась, не потому, что был где-то призрачный шанс на Райские кущи или что мои мучения в Аду будут с большим комфортом. Нет, мне этого все не нужно было. Я согласилась только потому, что до сих пор искупаю свои грехи перед этой уже не девочкой. И если это уменьшит хоть немного моих кошмаров — я соглашусь. — Тогда, иди, тебя ждет сложная, но увлекательная жизнь, — девушка подошла ко мне и прислонилась своим лбом к моему. В мою голову ринулся безумный поток чужих мыслей, желаний, стремлений, чувств, воспоминаний. Перед глазами проносилась чужая жизнь от раннего детства и до сегодняшнего дня, когда пришла смерть. Ее душа проникала в меня, перемешивалась с моей и меняла меня. И лишь последним в мою голову выбилось раскаленным железом МОЕ имя — Нами.