***
— Добрый день, класс. В класс вошла МакГонагалл, и Марко сразу же догадался, что речь, скорее всего, пойдет о делах старостата, как и всегда в начале года. Учебный процесс еще только начал налаживаться, поэтому официальных назначений пока не было, но Марко с замиранием сердца ждал этого с того момента, как захотел стать старостой школы на первом курсе. Когда МакГонагалл назвала его имя, он поднялся с места, учтиво кивая головой. — Здравствуйте, профессор. Занятие по травологии прервано из-за него, не успев начаться, и это смущает. — Имею честь представить вам лучшего ученика факультета, — мисс Стебль вытянула руку, указывая на него напряженной ладонью. — По моим убеждениям, этот студент как никто другой подойдет на должность старосты школы. Марко незамедлительно покраснел и хотел было возразить, что в Хогвартсе учится множество достойных и не менее образованных ребят, но голос МакГонагалл догнал раньше, чем он успел выдавить что-то. — Что же, думаю, нам стоит обсудить это с директором школы перед принятием окончательного решения. Я приму к сведению ваши рекомендации, — МакГонагалл перевела взгляд на Марко. — Мистер Ботт, зайдите ко мне в кабинет после обеда. — Да... — вполголоса произнес он, теребя пальцами край кармана брюк. — Конечно, профессор. — Продолжайте, мисс Стебль. Марко с облегчением опустился на скамью, тут же утыкаясь взглядом в пергаменты и потирая лоб. Застывшая посреди класса декан прошла к своему месту и невозмутимо продолжила объяснение нового материала. Только вот… слова теперь пролетают мимо ушей, бестолково растворяясь в воздухе, и это, впервые, наверное, совсем-совсем не волнует Марко. Староста школы... Пенелопа всемогущая, он мечтал об этом с первого курса. Старался не отставать от товарищей, учиться усерднее других, задерживался в библиотеке дольше обычного. Часто пропускал тренировки по квиддичу, после чего и забросил вовсе. Мог попросту несколько дней подряд не показываться друзьям... Только ему все равно всегда казалось, что этих стараний и жертв недостаточно. — Эй, — Саша легонько ткнула его кончиком пера в спину. — А почему именно МакГонагалл говорила о старостате? Разве она не декан Гриффиндора? — Она входит в комиссию, которая выбирает тех, кто должен стать старостами, — шепнул ей Конни. — Вот оно что... — протянула Саша, еще раз тыкая в чужую спину. — Поздравляю, Марко. Он осторожно развернулся, светящимися от счастья глазами смотря на ребят. Конни лучезарно улыбнулся в ответ, выставляя кулак с оттопыренным большим пальцем. — Так держать, приятель. Неужели, это происходит? Неужели, это правда? Даже несмотря на то, что утро оказалось испорченным, новость о его, хотя и лишь возможном, назначении перевесила все, включая стычку с этими самодовольными мерзавцами. Марко готов летать от счастья и гордости хотя бы потому, что станет одним из претендентов. Именно он был рекомендован деканом, он единственный из всего факультета. Мысли вдруг стали такими легкими и воодушевленными, что травология пролетела незаметно. — Ты идешь в гостиную? — спросил Конни, параллельно сжимая плечо Саши, которая со страдальческим лицом держится за живот. — Думаю, я немного почитаю в библиотеке, — Марко закинул ремень сумки на плечо, задумчиво опуская взгляд. — Я позже подойду, ладно? — Думал, мы сыграем пару партий в настольный квиддич после занятий... — поджал губы Конни. — Может, позанимаешься вечером? — Конни, я есть хочу, — прохрипела Саша, цепляясь за его мантию. — Умоляю... Марко ободряюще улыбнулся им: — Все нормально. Я быстро закончу, а потом приду к вам, хорошо? Конни закатил глаза и быстрым шагом направился к выходу, волоча за собой Сашу. Марко улыбнулся в спину друзьям и не спеша поплелся следом, рассеянно поправляя мантию на ходу. “Все нормально”, — эхом пронеслась в голове мысль. — “Они привыкли”. На веснушчатый нос упали несколько холодных капель, и он вздрогнул. К полудню дождь усилился. Студенты, накинув на головы капюшоны, бегом направились прочь от теплиц к дверям школы, визжа и поскальзываясь на мокрой траве. В отличие от Марко, который остался позади, идя нарочито медленно, с чувством неизмеримого удовольствия проводя ладонью по влажным вьющимся волосам. Тысячи кристальных капель сыплются на высокие ели, полукругом обступившие теплицы миссис Стебль, упруго отскакивая от сочной и совсем не колючей на вид зелени. Взгляд Марко старается поймать движение каждой водяной крошки, пока он улыбается сам себе, не без труда поднимаясь в гору. Поднявшись, останавливается на «пятачке» вязкой травы и грязи, и подставляет лицо под капли, механически прикрывая глаза. Внезапно под веками возникают пасмурно-зеленые глаза. Холодные и резкие. Похожие на облака перед грозой, которые давят своей мрачной тяжестью. Марко замирает. Почему именно он? Почему сейчас? Эти глаза так отчетливо отпечатались в сознании, что задней мыслью тут же возникла догадка. Вернее, даже ощущение: разве этот взгляд был тогда таким уж враждебным? Не потом, а в самый первый миг. Когда смотрел на него почти с растерянностью, будто встретил того, кого не видел несколько лет и вдруг столкнулся с ним в самый неожиданный момент. И никто этого не заметил. Наверное, тот парень и сам не понял того, что Марко сумел разглядеть, а его скудоумные гадкие друзья — и подавно. Его глаза совершенно такие же, как эта погода: так естественно сливаются с ней и дополняют. Как лесные деревья во время ливня. Как эти сладкие капли, которые постоянно хочется пробовать на вкус и ощущать на языке. Марко жадно втягивает в себя влажный воздух — в носоглотку въедается запах дождя и зелени. И он тут же чувствует себя глупо. Особенно от того, что в груди что-то волнительно запрыгало, отбивая мелкую дробь вместе с дождем. Как ни странно, возможно, Конни прав. Ему нужно поменьше торчать в библиотеке и поменьше читать, особенно поэмы и внеучебную литературу… меньше витать в облаках. Библиотека! Ему ведь нужно в библиотеку, почитать. Замешкавшись еще на пару секунд, Марко чуть хмурится, решительно направляясь к школе. Не время думать о каких-то глупостях. О чьих-то глазах. Да к тому же не какой-то волшебницы, а слизеринца! Который утром прилюдно унизил твоих друзей! Это даже не смешно, в конце концов. Марко толкает входную дверь и слегка трясет головой, разбрызгивая холодные капли, а затем шагает в Хогвартс. Взгляды, которыми проходящие мимо студенты смотрят на него, заставляют улыбаться. Вода ручьем стекает с мантии, оставляя мокрые дорожки на каменном полу, но Марко не спешит снимать ее, сливаясь с запахом дождя и свежести, которая исходит от него самого. В библиотеке прохладно и безлюдно, отчего все внутри невольно затихает, успокаиваясь и укладываясь на самое дно. Тишина, уединение. Запах книг. Почему-то вспоминается, как отец рассказывал ему о том, как живут маглы. А именно о местах, которые называются храмами, куда они иногда приходят, чтобы подумать и успокоиться. Марко еще тогда подумал, что очень хорошо понимает этих маглов, всякий раз приходя в библиотеку. Пройдя в самый конец, Марко усаживается за стол у окна, попутно распахивая книгу по трансфигурации. Как сказал бы Конни: “Друг, ты занимаешься какой-то херней”. Потому что он считает, что изучать трансфигурацию на седьмом курсе обучения — полнейший бред и мазохизм. Впрочем, относительно его, как кажется многим, чрезмерного рвения в учебе, Конни того же мнения. Сам Марко пропускает нередкие дружеские насмешки мимо ушей, потому что его это абсолютно не волнует, если честно. Стать настоящим волшебником — вот его главная цель. Остальное не важно. Именно, настоящим волшебником, а не таким, как эти наглые сынки влиятельных родителей. Такие, как тот парень, что подставил подножку Саше. Такие, как все сидящие за их столом. Действительно, почему бы не поиздеваться над теми, кто слабее? Или над студентами из других факультетов, которые для слизеринцев априори являются мусором. Все это неудивительно, впрочем, ведь им больше нечем заняться — все за них уже сделала фамилия родителей и счет в Гринготтсе. Марко вдруг разозлился сам на себя и отодвинул книгу, отворачиваясь к окну. Да какая разница вообще? Это их личное дело. Просто…просто это раздражает. Как только эта мысль слегка осела в голове, вдруг стало очень стыдно. Ведь кому как не ему знать о жизни в достатке? Отец и мать занимают высокие посты в министерстве, дядя — секретарь одного из министров магии. За его спиной точно также всегда кипели сплетни о том, что все оценки проставлены незаслуженно. Что все это лишь плоды стараний его родителей. И он искренне пытался не замечать этих сплетен, не замечать стыда и раздражения. Как и липкого, противного ощущения от того, что произошло сегодня за завтраком. Казалось бы, что здесь удивительного? Это ведь Слизерин, просто дурацкий Слизерин. Они всегда были такими. Наверное, разница была лишь в том, что раньше это не касалось лично Марко и его друзей. Все было спокойно. Заметив, что вода с мантии начала стекать в ботинок, он вскочил, скидывая с себя верхнюю одежду. ...тот слизеринец, что смотрел на него с непониманием и легким — о, да, конечно, — раздражением. Возможно лишь показалось, но он отличался от остальных. Не выглядел таким уж мерзавцем, что ли... Марко вдруг громко фыркнул, не веря в свои же размышления. Если вспомнить последнюю брошенную им фразу, то странное стремление выделить того парня в лучшем свете на фоне остальных — необоснованная глупость. Он отбросил мантию на спинку соседнего стула и вернулся на место, решительно подтягивая к себе книгу. Хватит. Нужно позаниматься, а затем встретиться с друзьями из Гриффиндора. Он обещал Конни. Завтра им предстоит серьезная битва, поэтому нужно подбодрить ребят. Хотя у гриффиндорцев энергии и боевого настроя — хоть отбавляй, один Эрен чего стоит. Марко улыбнулся, вспоминая, как Эрен забавно бил себя в грудь, громко и яростно выкрикивая на тренировке, что захватит снитч и в одиночку достанет для них сразу сто пятьдесят очков. — Хватит выпендриваться! — Имир тогда стукнула держаком метлы, не без удовольствия наблюдая за тем, как тот кривится от боли. — Мы должны в команде работать, а не делать вид, что ты круче всех. Уяснил? — Не волнуйся, Эрен, — Хистория потянулась к Эрену, беспокоясь за больную голову. — Ты только доверяй нам. Мы обязательно справимся, если будем все делать вместе. Имир громко захохотала, обнимая подругу за шею и рывком прижимая к себе: — Моя Хистория переживает за такого придурка, как Эрен? — Я… Н-не-ет, Имир! Я имела в виду, что… — Расслабься, крошка. Его дурь из башки выбьет только ведущий игрок Слизерина на игровом поле. — Слушайте, — Томас примирительно поднял руки, вставая со скамьи. — Давайте лучше продумаем стратегию битвы. Обязательно нужно зайти к ним в гостиную. Марко улыбнулся еще шире, ощущая, что действительно соскучился по друзьям, которых не видел уже давно. Прошло целое лето, а теперь начался ответственный выпускной курс, и занятия отнимают почти все свободное время. Он помотал головой, строго и решительно отгоняя лишние мысли, а затем уткнулся в книгу, пытаясь сосредоточиться на ускользающих от него буквах.***
И что это сейчас было? Жан не понимает, почему чувствует себя полным идиотом и откуда взялось это идиотское внезапное волнение. — Жан, стой! — голос Райнера врезался в спину. — Ты куда?! — А тренировка? — слова Хитч Жан уже не слышал, как и то, что она раздраженно цокнула языком ему вслед. — Наш красавчик думает, что ему все можно, а, Райнер? Мне-то откуда знать, мать твою? — нахмурился он, сжав рукоять метлы. Вооруженные до зубов мячами и метлами, слизеринцы шли по коридору в сторону тренировочного поля, когда Жан буквально врезался в них из-за угла. Увидев друга настолько взбешенным, мысли Райнера так и разлетелись по углам, а сам он ничего не успел сказать. Да и давненько он не видел Жана таким. Если подумать, то в последний раз Жан так бесился примерно на третьем курсе, когда Эрен и остальные гриффиндорцы в первый раз обыграли их в квиддич. Пол раздевалки тогда разнес в щепки. — Не суй свой нос, сделай одолжение, — запоздало рыкнул он Хитч, мрачно глядя в конец опустевшего коридора, а затем развернулся к товарищам. — Че встали? Пошли тренироваться. Но что могло произойти сейчас? Если бы Райнер и правда мог слышать его мысли, то точно не оценил бы того, что в данную минуту роится под черепушкой Жана, словно проверяя ее на прочность изнутри. Сейчас, едва не споткнувшись о профессора Флитвика и не снеся с ног парочку первашей, он почти бежит по коридору, шагая рвано и размашисто. Выдавая походкой все и сразу. И бесконечно пылая от ненависти к самому себе и мерзкому веснушчатому барсуку. Фу, Жан. Просто — фу. Отвращение настолько сильное, что тошнота тягучей спиралью закручивается где-то в желудке, а затем волнами подползает к горлу. Он почти рычит от раздражения, расталкивая плечами толпу студентов, высыпавшихся из кабинета и игнорируя то, как они шарахаются в сторону, стоит лишь увидеть выражение его лица. Не замечая мелькающие гобелены, каменные стены, витражи, бесконечные повороты, удивленные взгляды, он несется в подземелья, проклиная собственную глупость. Что-то новенькое, да, Кирштайн? Стоять и пялиться на чертова придурка из Пуффендуя. На этого, мать его, искателя справедливости. Наверное, с таким же успехом можно было сходить и понаблюдать за тем, как срут гоблины. Или там, любимые питомцы Хагрида, например. В подземельях тихо. Никого — все ушли на тренировку. Прекрасно. Жан рухнул в кресло, бессильно мыча и пряча лицо в ладонях. Запрокинул голову, жмурясь до белых звездочек под веками. В библиотеке тоже было пиздецки тихо. Сначала даже показалось, что он там один, но... Ему нужен был учебник по чарам. Просто гребаный учебник. Резко обогнув нужный шкаф, он практически лоб в лоб натолкнулся на одного из друзей той сучки, которую с утра высмеял Берт. В библиотеке никого не было, но тот парень все равно не заметил его. А Жан, слишком неожиданно для самого себя, сделал шаг назад, заходя за шкаф. Вернее, прячась, блять, за шкаф. Зачем? Он закусил губу, отстраняя ладони от лица и упираясь в них взглядом. Нехотя признавая, что теперь злится только на самого себя. Мерлин, это ведь не в его правилах — бежать. Хотя… Разве? Не считая вечное желание обойти Эрена и других гриффиндорцев. Но это другое. Это значит показать отбросам их место. Но в остальном… Сегодня утром, например, ему хотелось сбежать вместо того, чтобы подниматься из-за стола и разгонять чертов балаган. Или сбежать еще раньше, когда Берт только начал все это — Жан уверен, — ради того, чтобы в который раз попытаться заставить Анни смотреть на него и замечать хоть как-то. Мерлин, Берт. Что за убогие попытки... Настолько, что Жану тогда почему-то, против воли захотелось остановить его. И чего это стоило? Неподвижно постояв за чертовым шкафом несколько секунд, он слегка наклонился вперед, устремляя взгляд к столу у окна. Мозг будто зажил собственной жизнью, отказываясь подчиняться. Ситуация что надо: студент Слизерина подглядывает за барсучьим отродьем. Просто невероятно, блять. Напишите в «Ежедневный». Жан просто стоял и смотрел на него. Почему-то промокшего насквозь, почему-то улыбающегося. На то, как он сидел, уткнувшись в какую-то потрепанную, гигантскую книгу, сосредоточенно водя взглядом по страницам. Даже гребаное солнце в тот момент соизволило выползти из-за облаков. Эта картинка накрепко, до деталей, засела в голове: пустая библиотека и стол, залитый солнечным маревом, прозрачные соломинки света, россыпью падающие с окна и подсвечивающие вьющиеся пряди, упавшие на лоб. Издалека было незаметно, но Жан был уверен, представлял очень ясно, как на веснушчатые руки, книгу, стол с черных пружинок волос срывались дождевые капли. И внезапно морщинки в уголках глаз, и эти его чертовы веснушки прошили все нутро насквозь с такой силой, что стало не по себе. Потому что в этот момент внутри стало страшно тихо, как после грозы. Мысли разлетелись стеклянной пылью, и не нашлось ни одной — ни одной, блять, — чтобы хотя бы забить тревогу, спросить себя, что он, вообще, делает. Метнуть этой ею в остатки взбесившегося разума, как одним из непростительных. Это было так непонятно и по-детски обидно. Захотелось сорваться с места, подойти и просто сломать ему челюсть. Или запинать ногами до смерти. Заставить давиться собственными соплями, но содрать с его лица эту долбанную улыбку. Что. Это. Было. Под кожей защекотало раздражение, буквально выколупывая из него последние капли самообладания. Жан подорвался с места к сундуку у кровати, и резко распахнул его, словно не замечая тяжести крышки. Найти форму для тренировок. Просто заняться делом. Хватит, хватит уже. Это ведь бред какой-то. Это ничего не значит. Если проанализировать и подумать хорошенько, то, правда, не значит. Но та неуверенность, с которой это — да какого же хера, блять? — прозвучало внутри не понравилась Жану. А главное, он не смог уловить причину, ведь еще утром все было как обычно. Ничего особенного не произошло. Рука нащупывает мягкий тренировочный свитер, и с силой тянет на себя, вытаскивая из кучи других вещей. Жан мельком смотрит на порванный ворот и многочисленные заплатки, которые заботливо пришила мать. На неаккуратные строчки ниток постороннего цвета в некоторых местах, которые впопыхах зашивал сам. Слегка приподняв его, вдруг понимает, что, почему-то, чувствует себя точно так же как этот свитер, перекроенным вдоль и поперек. В абсолютном раздрае с самим собой. Раздраженно вздыхает. Хватает форму, цепляет по пути метлу, стоящую за дверью, и выбегает из спален, направляясь на тренировочное поле. Думая на ходу, что эту чушь можно объяснить очень просто — ненависть. Настолько сильная, что он потерял дар речи. И как же правдоподобно это прозвучало. Тут же захотелось поверить самому себе. Вот, насколько ты бесишь меня, ебаный барсук. Вот, насколько мне мерзко от твоей дерьмовой справедливости и жалкого заступничества за слабых. С этой мыслью в голове Жан выбегает из школы, подставляя лицо под холодные капли и порывы ветра. И думая: как же хорошо, что на свете существует ненависть. Ведь тогда он полностью оправдан.