Цитаты известных людей

      Газеты тихо шептали: «Англия передает России драгоценные портреты Национальной галереи». Что это, жест доброй воли или попытка сопротивления навязываемой политике? Артур нервно потёр запястья, отгоняя призрачное ощущение скованности по рукам и ногам. Конечно, для Америки это ничего не значащий жест. Альфред отказывался понимать, как сшивать народы на века. Мальчишка ещё не видел настоящих войн, не терпел истинного унижения от поражения, у него всё впереди, к сожалению. Для Великобритании – это нить, продолжавшая связывать две старые державы. Хотя, старость – понятие относительное. Рядом с Китаем, Ираком, Сирией, Египтом, он – ребёнок.       Артур не стар, скорее чувствовал себя тридцативосьмилетним мужчиной, пресытившимся и уставшим от обыденности. Его верный соперник, не многим младше, может на год или два, не меньше потрепанный историей, сидел, почти откинув голову на плечо Кёркленду, на важном вечере в Третьяковской галерее по случаю культурного обмена. Здесь нет слов о войнах и конфликтах, о Сирии и Украине, все говорят нарочито тихо о мастерстве Тейлора и Серова. Иван устал, опять не спал всю ночь, его измотала прямая линия с президентом, и всё, что было после. Почти заснувший в заученной телом позе, он не слышал комплиментов англичан о своем любимом Кипренском.       Сдерживая порывы прикоснуться, Англия отвернулся и вздохнул, ему не до портретов и пейзажей, он размышлял о значении обмена, его роли в незримом сотканном полотне неосоюза нового столетия. Россия мягко усмехнулся и поднялся со своего места.       – Идём, – еле слышно проговорил он. – Мы пока не нужны. Я покажу тебе то, чего так жаждет твоя душа. Ты забудешь про свои интриги, хотя бы на миг.       Англия, с сомнением ухмыляясь, послушно поднялся. Иван повёл его по залам мимо собственной истории, не обращая внимания на сменяющиеся образы вокруг, и в этом был весь он, упёртый и упрямый, всегда в себе. Остановился Россия в зале девятнадцать, и Артур жадно впился взглядом в масло Айвазовского. Здесь штиль и буря, корабли и лодки, берега и море.       Словно оголодавший Артур поглощал каждый сюжет. Обходя небольшой закуток, он не замечал ничего и никого вокруг пока его не остановил Иван:       – Смотри, ночная Ялта, – завороженно прошептал он.       В глазах России загорелось безумие обожания города, ставшего отправной точкой его величия. В настроении, окутавшем Брагинского, ощущался не только советский XX век. Можно было услышать крики чаек и портовые звуки. Торговые суда причаливали и начинали разгружаться, военные корабли проплывали мимо на пути в Севастополь. Руки Ивана подрагивали, и Кёркленд понимал, что хочет видеть его сейчас Российской Империей, утерянной, ненавистной когда-то. Англия желал в другое прошлое, где бы он мог, встретившись флотилиями в море, перемахнуть с палубы на палубу и закончить колкую перебранку не холодом, а жаром.       Россия уловил огонёк сумасшествия в Артуре, и стал впитывать его фантазии, долетающие еле различимыми до барабанных перепонок Ивана.       – Ром, плеть и содомия вот единственные традиции Королевского Флота, – усмехнулся Брагинский в ответ.       Англия хотел повести себя неприлично, укусить Ивана, закричать, потянуть за прядь, но Кёркленду не положено проявлять себя подобным образом на людях. Он отомстит чуть позже, а пока Артур снова рассматривал ночную Ялту.