Different

      Если бы взгляд был способен наносить человеку вред, Минатсуки давно бы порешила эту чокнутую суку, что сейчас пристегивала ее к койке. На лице Такашимы отражалась целая буря чувств, и складывалось впечатление, что та в любой момент кончит. Естественно, ведь сейчас она собиралась вырезать у Минатсуки желудок.       — Я очень рада, что ты пропустила тот удар, — лепетала набирающая в шприц наркотическую жидкость Такашима, — рада снова тебя видеть, крошка.       Лицо Минатсуки скривилось от злобы.       — А я буду чертовски рада, когда вспорю тебя тупым ножом, выпущу кишки и сожру твое сраное сердце! — чуть ли не прорычала та, когда ее вену проткнула игла. Действие препарата наступало практически мгновенно; стоило досчитать до десяти секунд, как разум проваливался во тьму.       По ощущениям казалось, что прошла целая вечность. Минатсуки, как и в прошлый раз, очнулась в больничном секторе. Однако на этот раз она лежала одна.       Казалось, что она в любой момент блеванет и выпустит наружу остатки своего желудка. Даже удаленная почка не вызывала таких неудобств, как это.       — Я убью эту суку, — прошипела под нос Минатсуки. Она, как могла, сдерживала рвотные позывы, ибо понимала, что так будет только хуже. Кто знает, что эта ублюдочная Такашима сделала с ней еще?       — Наконец-то ты проснулась. — Минатсуки не сразу поняла, кто к ней пришел, пока не учуяла сигаретный дым. — Долго же ты спишь. — На лице Такашимы появился румянец. Это раздражало. Раздражало настолько, что Минатсуки за считаные секунды сомкнула руки на ее шее. — Отпусти меня, дура! — заверещала писклявым голосом та и рывком отскочила от койки. Минатсуки ничего не оставалось, кроме как опустить руки, в противном случае она бы упала на пол. Такашима направилась к выходу, бросив на ходу нервное: — Психичка! Раз такая дерзкая, снимешь швы сама!       Захлопнувшая за ней дверь ничуть не помешала Минатсуки ответить:       — Ты кусок ебаной шлюхи! Молись, что когда я приду в себя, ты уже будешь лежать оттраханная и дохлая в помойной яме полной своего же дерьма!       Голова кружилась так, что в любой момент Минатсуки потеряет сознание. Через пару минут это и произошло, прямо напротив камеры Сэнджи.       — Какого… — последнее, что смогла произнести.       И снова то забвение, что буквально два часа назад. Хотя два оно лишь по ощущением. Выяснилось, что она пролежала в коме целых три дня. Она понятия не имела, какого хуя та тварь не разбудила ее раньше. Да и не хотелось особо знать. Разве что если над ней опять не проводились эксперименты, в этом случае жить Такашиме осталось недолго.       Минатсуки заметила, что лежала в луже собственной крови. Подняться не было сил, но этого и не нужно было. Прямо сейчас из камеры вышел Сэнджи; Минатсуки узнала его по ботинкам.       — Нашла где завалиться в таком виде! — бросил тот раздраженно со свойственными ему смущенными нотками в голосе.       «Я что, голая лежу? — нервно подумала Минатсуки, твердо уверенная в обратном. — Чертов недотраханный извращенец».       — Захлопни… свой…       Минатсуки не смогла договорить из-за пробравшего кашля. Она кашляла кровью, что чертовски напугало ее. Но испуг не шел ни в какое сравнение со внутренней злобой. Все же найдя в себе силы, Минатсуки поднялась на локтях, затем села и, наконец, встала на ноги. Все это время в ее внутренностях словно ковыряли ножом, а кровь хлестала из открывшейся раны под грудью. Оказалось, что на Минатсуки сейчас была лишь больничная белая накидка. Теперь понятно, почему этот извращенец так покраснел, ведь в этом куске ткани ее тела не заметил бы только слепой. На то, что эта самая накидка была пропитана кровью, Сэнджи походу было насрать.       — Зайди, — придя в себя, сказал он и вошел в камеру первым.       Минатсуки и слова ни сказала. Она понимала, что в ее положении отказываться от помощи было явной глупостью. Хотя и понимала, что расплачиваться за эту помощь придется сразу. Это было для нее чем-то вроде закона. За каждое оказание помощи, которая действительно была ей необходима, и ради которой ей приходилось поступаться своими принципами и на время довериться кому-либо, она расплачивалась, как только наступала такая возможность. Таких случаев было единицы, однако каждый раз Минатсуки чувствовала себя погано.       — Ты ведешь себя как девственник, к которому впервые пришла подружка, — презрительно проговорила Минатсуки, когда Сэнджи не знал, куда себя деть от смущения, но все же усмехнулась. — Хотя какой ты, к черту, девственник?       Она засмеялась и тут же осеклась. Только что у нее определенно лопнул шов. А судя по тому, в каком состоянии она была, этот был явно не первый.       — Неужели для того, чтобы тебя заткнуть, тебя нужно изрешетить? — Сэнджи даже не смотрел на Минатсуки, задавая следующий вопрос: — Как это произошло? — И тут же добавил, видимо, передумав продолжать разговор: — Хотя лучше молчи.       И в этот же момент рванул с места в сторону выхода. Минатсуки даже опомниться не успела и что-либо сказать на это. Видимо, сказывалась анемия.       Когда минут через двадцать дверь открылась вновь, в камеру, на удивление Минатсуки, зашел не Сэнджи, а Карако. Что эта курица здесь забыла? Или Сэнджи настолько зассал, что спихнул «проблемную девчонку» на другого? Минатсуки даже не удивилась. Лишь надела на себя маску невинной жертвы и поинтересовалась тонким голоском:       — Карако-сан? Вас позвал Сэнджи-сан, чтобы помочь мне?       Карако вскинула бровью и подошла ближе.       — Показывай, — сказала она, — у меня не так много времени.       Минатсуки наигранно смутилась и, развязав шнурок на спине, стянула накидку с плеч, обнажая торс. Не прошло и секунды, как в коридоре послышался сдавленный крик и звук, словно там упал небольших размеров шкаф.       — Озабоченный мудак, — бросила Минатсуки своим привычным тоном.       Но Карако словно не слышала ее. Она легким движением положила ее на койку, на которой Минатсуки сидела, пока ждала Сэнджи. Достала словно из воздуха довольно вместительный чемоданчик и вытащила оттуда скальпель и пинцет.       — Уж прости, дорогуша, но тебе придется потерпеть, — словно прочитав мысли, ответила Карако. — Наркоза у меня нет, даже местного. Времени, чтобы его искать, тем более нет. — После обработала рану спиртом. Минатсуки за все это время впервые взглянула на живот и нервно улыбнулась. Из-за такой пустяковой ранки столько крови? Даже не смешно. — Потерпишь. Здесь работы минут на сорок, если учитывать внутреннее кровотечение и замену швов.       — Может, уже заткнешься и сделаешь что-нибудь? — сказала Минатсуки, лихорадочно подсчитывая, сколько времени она сможет вытерпеть, ведь ее снова хотят резать, но уже на живую.       Карако несколько секунд смотрела на нее недоуменно. Что, хотела услышать другое? Хрен там плавал! Потом та легко кивнула — видимо, что-то решив для себя — и достала какую-то капсулу и протянула Минатсуки.       — Пей, — сказала она строго. — Молча.       Минатсуки скосила взгляд на сомнительного вида лекарство. Если это, конечно, было лекарство, а не какой-либо наркотик.       — Что это? Я не собираюсь пить всякую дрянь не зная, что это такое.       — Это сильное снотворное. Проспишь всю операцию. Может, и больше.       У Минатсуки даже глаза на лоб полезли от мысли, что она опять впадет в искусственную кому. Что угодно, только не гребаный сон!       — Убери это к черту! Если я усну, я сдохну раньше, чем от потери крови или болевого шока.       Карако, на удивление, не стала настаивать, и положила капсулу обратно. Затем надела перчатки и уже в них обработала инструменты.       — Я начинаю.       И, когда Карако заново перешивала то, что осталось от ее желудка, Минатсуки сотню раз пожалела, что отказалась от снотворного.       — Три дня никаких резких движений, — начала Карако, снимая перчатки и возвращая все приборы обратно в сумку. — Еще около недели, а лучше две, просто отдыхать.       Минатсуки посмотрела на Карако как на душевнобольную.       — Ты прикалываешься или уже забыла, где мы находимся? Здесь и дня не отдохнешь, что уж говорить о двух неделях.       Если честно, сил о чем-то с ней разговаривать у Минатсуки не было. Да даже просто встать и пойти в свою камеру было лень. Видимо, Карако это поняла, поэтому, быстро попрощавшись, покинула камеру Сэнджи.       После того, как своими глазами видишь, как в твоем теле ковыряются и что-то режут, пришивают, невольно становится не по себе. Однако здесь можно привыкнуть ко всему, поэтому операцию Минатсуки перенесла относительно спокойно.       — Эта ненормальная ушла? — послышалось за дверью.       — Нет, — ответил второй, женский голос, — пускай она полежит у тебя. В конце концов, она именно из-за тебя лишилась желудка.       Минатсуки уже не слышала, о чем они говорили, так как, в конце концов, уснула.