93 Miles

      Он не мог понять, какого черта он обратил внимание именно на него. Он не могу понять, почему он приходил в этот мерзкий дешевый бар слушать его музыку, он вообще ничерта не понимал, почему Шеннон Лето хочет дружить с таким как он. Молодым, дерзким, бесшабашным мальчишкой с незаурядной внешностью и специфичным чувством умора. Хорват по происхождению, американец в душе и юный парень, начинающий музыкальную карьеру в пахнущем дешевым алкоголем и сыростью, баре, куда ходят только среднестатистические офисные крысы, что бы пожаловаться бармену на свою никчемную жизнь под бренчание гитары.       Уже, как восемь месяцев Томо Милишевич жил в Лос-Анджелесе, снимал паршивую квартиру вместе с приятелями Сэмом и Теодором, и до чертиков жалел, что променял Morphic на приработки, позволяющие хоть немного держаться на плаву и сомнительные перспективы стать музыкантом. В чужом городе, который пожирает тебя изнутри, один на один со своими проблемами, он никому не нужный, болтается как бутылка с посланием, посреди бушующего океана и ждет, когда его прибьет к берегам. Но берега так и не находились.       Спустя два месяца его прибило к захудалому бару «93 Miles», что находился в подвале соседнего кирпичного дома. Хозяин Эдвин искал музыканта, а Томо, проходящий с гитарой наперевес и пинающий жестяную банку по мокрому асфальту, оказался самым подходящим вариантом. Вообще, Эдвину нужен был любой человек полный энтузиазма, хоть немного умеющий играть на гитаре и готовый работать за копейки. Так Томо стал постоянным артистом этого грязного, пропитанного насквозь дешевым алкоголем, бара, а по вечерам убирал зал и выпроваживал пьяных посетителей. Работа не из приятных, но это было отличной возможностью показать людям, хотя бы таким, его музыку.       Томо с детства любил сочинять, и сейчас, солнечными вечерами, когда удавалось выпросить выходной, он приходил на окраину города Ангелов, брал в руки гитару и играл, сидя на бетонных блоках. Иногда Теодор приводил своих знакомых и Томо устраивал акустические концерты на свежем воздухе, за что получал бесплатную выпивку и возможность выплеснуть эмоции, через гитарные переливы. Временами ему хотелось взять в руки скрипку, ведь мечущаяся душа требовала прекрасного, но он прикрывал глаза, заваривал дешевый черный чай с лимоном и мечтал, что когда-нибудь его жизнь крупно поменяется.       Случай не заставил себя ждать. В одну весеннюю ночь, когда посетителей было необыкновенно много, в этот бар заглянул один местный и начинающий музыкант. Известный в своих кругах, но при этом еще не вкусивший соблазнительные приторно- сладкие плоды популярности. Томо, играющий на импровизированной сцене, весь вечер наблюдал за накаченным смуглым парнем, с замысловатой татуировкой на плече, вливающим в себя виски не считая стопки. Томо узнал его почти сразу. Ему, удавалось несколько раз побывать на концертах Thirty seconds to mars, и ощутить на себе этот бесшабашный дух рок-музыки и адреналина. Вот только, что барабанщик забыл в этом паршивом месте - Томо не знал.       Закончив выступление, Томо по обыкновению закинул гитару за барную стойку, а сам прислонился задом к автомату со снеками, окидывая бар взглядом. Томо любил наблюдать за постоянными посетителями. Вот в том углу сидели два мужчины возрасте. У одного был большой пивной живот, а второй болел артрозом, как рассказал ему Роберт, бармен этого мелкого заведения. У сцены, по обыкновению, сидели Роза и Клэр, его первые «фанатки». По правде говоря, это были официантки этого заведения, но они приходили сюда даже не в свою смену, чтобы послушать его. Хоть что-то льстило в этом баре, но ночью, как по расписанию, приходили хандра, апатия и отвратительное настроение, ведь Томо понимал, что все это лишь иллюзия и эта жизнь совсем не то, к чему он так упорно стремился, буквально убегая из родительского дома. Ради всего этого Томо бросил любимую работу в пиццерии, гаражную группу и своего единственного друга Викки, девчонку знакомую еще со школьных лет. Томо тяжело вздохнул и продолжил рассматривать посетителей. Это было наподобие игры и это помогало забыться на время.       Что бы напиться, старшему Лето повод был не нужен, и так в голове был кавардак, а на душе нагадили кошки. Когда младший брат предложил создать группу, исключительно, как семейный проект, Шеннон долго сомневался. По-хорошему ему нечем было жертвовать, а получать деньги от любимого занятия и при этом хоть на йоту быть ближе к мечте, казалось заманчивым, но вот Джареду оказалось сложнее. Модель, начинающий актер, коротающий время между съемок за гитарой. Слова, как и ноты, приходили сами, но постоянные нагрузки сильно изматывали. Порой он мог сутками запираться в своей комнате и не выпускать из рук инструмент, а Шеннону оставалось прийти с работы, кинуть потрепанный рюкзак на кровать, выкурить сигарету и расслабиться под теплыми струями воды, слушая гитарные аккорды. Хотя порой Джареда и его энтузиазма было слишком много и Шеннон мечтал, что когда то они смогут снимать отдельное друг от друга жилье. Подумать только – не будет разбросанных текстов по всему дому, нелепых вещей и несуразной одежды, можно будет курить не выходя на балкон, а по вечерам ходить голым, и никто не будет контролировать количество выпитого алкоголя или выкуренной травки. Поэтому порой, при всей своей братской любви, Шеннон был готов задушить младшего, но лишь делал очередной глоток растворимого кофе и смотрел из за полуопущенных век, глубоко дыша, а потом принимался стучать по барабанам.       Спустя год - Солон и Кэвин поддержали эту безумную идею и принялись играть в группе с нелепым названием Thirty seconds to mars. Первые концерты и первая, незначительная слава кружили голову сильнее дешевой выпивки. Бешеная энергия и способ выплеснуть обиду на чертово существование, которое с трудом можно назвать жизнью. Случайный секс, ночевки в трейлере, отсутствие личного пространства и времни, все это было в новинку, но вечная нехватка денег, мечты с младшим братом, что когда-нибудь они смогут позволить матери безбедную старость и новые проблемы, когда пришло время писать альбом, разрушали изнутри.       Стопка за стопкой, Шеннон опрокидывал в себя горячительный напиток, лишь шмыгая носом и подпирая рукой голову, которая на время перестала думать. Он и забыл -каково это не думать о проблемах. Шеннон уже и не помнил, как ноги завели его в этот захудалый район Лос-Анджелеса, в этот бар, воняющий плесенью, а глаза уставились на молодого мальчика, играющего на гитаре. От чего то, в нем он видел себя. Быть может сказывалось количество выпитого алкоголя, а может была действительная какая то маленькая искорка, которая их объединяла Лето будто чувствовал все то, что ощущает этот темноволосый парень, словно он знает все о его жизни. Но это было мимолетным навождением. Выпив залпом очередную стопку и бросив взгляд на фигуру, прислонившуюся к автомату, он ушел из этого бара, все еще ощущая непонятную энергию, что излучал тот парень. Придя домой, он услышал жалкие стоны его младшего брата, трахающего очередную «фанатку», а быть может «фаната». Пока что это нравилось Джареду.       Джаред всегда был «необычным» мальчиком - носил чудаковатую одежду, не общался со сверстниками и будь его воля- вовсе не выходил из дома. Считая себя довольно странным, смазливым и по-девичьи красивым для парня, временами забивался в свою скорлупу, а Шеннон вправлял ему мозги вполне логичным для старшего брата способом, после которого на руках расцветали синяки, а на костяшках появлялись засохшие кровоподтеки. Это помогало, но лишь на время. Джаред не сразу осознал свою «непохожесть» в полной мере. Когда еиу было шестнадцать, а старший брат пропадал неделями, Джаред наконец понял, что отношения с девушками не складываться не потому что он не красив или глуп, а по другой, совсем простой причине- его самого не интересуют девушки. Он их не хочет. Так началась череда страданий и неразделенных влюбленностей, пока у младшего Лето не появился первый парень. К слову сказать, опытный парень, показавший ему прелесть таких отношений «во всей красе». Так, к двадцати двум годам, Джаред понял, что на внешности можно зарабатывать, и бросив все, начал актерскую карьеру.       Музыка всегда манила Джареда. Создавая ее, он будто открывал новые миры или цивилизации и этим хотелось делиться с миром. Что бы эта мысль, порой даже самая интимная и запретная, засела глубоко в сознании человека. Джаред хотел, что бы человечество болело его идеями. Всегда мысля глобально, Джаред искал поддержку. Старший брат, с которым они не общались порядка четырех лет, был единственной ниточкой способной убедить, что эта музыка не пустой звук и очередная глупая мишура. Но Джаред и не думал, с какими проблемами столкнется, вытягивая брата из всего дерьма, в которое он сумел окунуться. Хранение и употребление наркотиков, долги и алкоголь, все это свалилось на голову младшего Лето, словно снег в июле. Было сложно. Действительно сложно и страшно, когда твой самый близкий человек, мог так отдалится и изменится. И Шеннон ломал себя. Переезд Лос-Анджелес, первая нормальная работа в сериале, которую сумел выбить младший брат и барабанные палочки в руках, по которым он так успел соскучиться.       Спустя две недели, Томо в очередной раз заметил Шеннона, сидящего за барной стойкой. А потом еще и еще. Это стало каким то особым ритуалом - находить в толпе его лицо, а потом, закинув гитару в подсобку, наблюдать за Лето на расстоянии. Смотреть,как он хмурится, видеть, как меняется его лицо под количеством выпитого, считать выкуренные сигареты, когда самому хотелось курить до безобразия. Томо перестали забавлять «игры» с разглядыванием других посетителей, его целью стал пока еще не известный барабанщик и когда Шеннона не было в поле зрения, это казалось чем-то аномальным и противоестественным. Томо привык к присутствию Лето в этом баре, привык, что обычно он выпивал пять стопок виски, разбавленных колотым льдом и рассказывал какую-то пьяную чепуху бармену. Но сегодняшний вечер выбил Томо из рамок нормального одним простым действием - Шеннон начал разговор. Обычная, ни к чему не обязывающая беседа, неловкая тишина и кивания головой невпопад. Рассматривание потолка, вместо ореховых глаз напротив и глупые ответы. А потом предложение встретится вне бара, которое повергло Томо в ступор и некий шок. Он всегда боялся неизвестного, но старательно рушил стены комплексов и неуверенности, нерешительно шагая вперед. Так началась дружба между двумя музыкантами.       Когда из группы ушел Кэвин, его место практически сразу занял молодой и амбициозный Мэтт Уоктер. Шеннон понятия не имел, откуда Джаред знал этого парня, но Шеннону он сразу не понравился, хотя у того был отменный слух и опыт в написании песен, что было огромным плюсом в их сложной ситуации. Шеннон практически сразу заметил, что Джаред необыкновенно светится рядом с этим парнем, заставляя того краснеть и опускать глаза к полу, наигрывая заученные аккорды, но списывал эту на заурядную неловкость с одной стороны и на радость, что наконец они делают то, что должны делать, с другой. Но Шеннон слишком поздно понял, что эта была не обыкновенная радость, это были зачатки влюбленности.       Джаред и сам не могу понять, почему его так тянет к этому парню и какого черта он взял его в группу, даже не проводя прослушивание и главное, не посоветовавшись с братом. Ведь, по сути, у них еще ничего не было, кроме глупых держаний за ручку и неловких касаний, как бы невзначай, но Джаред как загипнотизированный смотрел на белобрысого двадцатипятилетнего парня и видел полную противоположность себя. Мэтт казался ему таким грубым и мужественным, сильным и властным, но при этом любящим, что Джареду до безумия хотелось побывать во власти этого человека, отпустить контроль хотя бы здесь. А услышав, что Мэтт ищет работу, он предложил ему стать частью небольшого проекта, нацеленного на большое будущее. И Мэтт не раздумывая согласился. В этом момент Джареду хотелось упасть в его объятия, провести курносым носом по шее, вдыхая запах пота и душного города, и укусить за подбородок. Но вместо этого он просто хищно щурит глаза и морщит нос, а Мэтт улыбается. А потом все случилось слишком скоро - постоянные совместные репетиции, одна душевая и несколько месяцев воздержания. И крышу снесло, словно ураганом по побережью, оставляя лишь жар на теле, туман в голове и лиловую россыпь синяков на ребрах и ягодицах. Но так хорошо Джаред не чувствовал себя еще никогда, словно у него выросли крылья, как десять лет назад, и он снова ощутил себя юным парнем, а вовсе не молодым мужчиной. И творить, создавать, рушить все стены, захотелось вновь и вновь, искра, которая помогла написать первый альбом, борьба за что-то новое и светлое, заставляющая оставить все обиды за плечами. Шеннон это видел. Видел и не понимал, что нашел младший брат в этом незаурядном мужчине. До тех пор, пока группу не покинул Солон.       Томо продолжал общаться с Лето, когда решил плюнуть на музыку. С психами и нервами, любимая гитара полетела в стену, а скрипка была практически продана. Ему двадцать четыре, а за спиной ни гроша. Она даже не может похвастаться работой, в принципе, как и личной жизнью. Мысли, что пора бросить этот цирк, гуляли в его голове последние несколько месяцев. Усталость, злость, апатия. Разве для этого он ехал в город своей мечты? Не все вытверживают под натиском этого миллионного города огней. Быть может он один из тех неудачников, которые не смогут ничего добиться. Быть может, он не там себя ищет и это все ребячество. Гнусно быть раздавленным. Спустя неделю, Томо сидел на кухне в родительском доме, и украдкой курил. Мать просто ненавидела эту дурную привычку, но на душе было паршиво. Потушив бычок и выкинув его на улицу, Томо вздрогнул от звонка телефона. Последнее время ему никто не звонил и это стало ужасной традицией, но на экране телефона, подаренного отцом, высветилось имя Шеннона. Недолгая беседа, а потом и сложное решение снова рвануть в Лос-Анджелес, хотя бы попробовать уцепить свою мечту за хвост, надежда, что он еще что то может. Доказать самому себе, словно Томо нужен был знак. И знак пришел сам, главное подождать.       Веря, что это не пустая идея, сломя голову с гитарой наперевес, Томо ехал из родительского дома, а потом стоял в темном помещении и ждал свою очередь, среди двух сотен таких же как он. У каждого из этих парней и девчонок была большая мечта. Кто то был сломлен, как Милишевич, кто то уже был известен, но решил изменить жизнь, а кто то даже не понимал во что он вляпывается. С каждым прослушанным человеком, ему казалось, что шансы пройти стремительно приближались к нулю, как красная стрелка на спидометре, но подняв высоко голову, сделав самоуверенный вид, за которым скрывался элементарный страх, Томо отыграл партию, безмерно лажая, при этом отпуская шутки в свой адрес, и косясь на Шеннона, вальяжно закинувшего ноги на стол и делающего глотки из стаканчика с кофе.       Прослушивание прошло отвратительно, но коленки предательски затряслись, когда из двух сотен претендентов, Шеннон Лето, смакуя каждую букву, произнес его имя. Томо не сразу понял, что новый этап его жизни начинается именно в этой студии, где по потолкам висит вентиляция, а стены расписаны нелепыми надписями. Это казалось нереальным, еще долго он не мог поверить своим ушам, даже после того, как подписал контракт и деловито пожал участникам руку, казалось, что реальность вокруг него прекратила свое существование, а сам он попал во временной сдвиг и никак не может стоять посреди Лос-Анджелеса, как участник набирающей популярность группы. Шеннон моментально сообщил Джареду, что он знает, кто им нужен. Но младший брат настаивал на прослушивании. Так и появился этот цирк, занявший почти целые сутки, результат которого был известен заранее. Шеннону нужно было отыграться, и он пригласил Томо, зная, что именно он станет участником Thirty seconds to mars. И не потому что Томо заставлял его светится, нет, просто он был тем, с кем Шеннону было приятно находится рядом. Он ценил Томо за доброту и чувство юмора, ему нравился его юношеский задор и мысли вслух. А Джаред не смел протестовать. Ему было совершенно не до этого. К своим тридцати трем годам, Шеннон Лето успел попробовать многое. Действительно много и это почти все, что пришло вам на ум – секс в разных позах, местах и со всевозможными партнерами, наркотики и скалолазание, бухие тусовки и прогулки на лошадях, рисование, фотография, пение и татуировка. Шеннон кидало из стороны в сторону, поэтому Томо оказался хорошим экземпляром, что бы попробовать. Например, настоящую дружбу, чего Шеннон никогда не имел. И Томо оказался, словно ценный минерал- крепкий и яркий, и его хотелось рассматривать и им восхищаться. Носить его повсюду и хвастаться перед другими. Томо определнно был «ценным кадром». Шеннон и сам не заметил, как стал проводить слишком много времени с парнем, совершенно забывая о существовании другого мира. Личный мир Шеннона Лето сузился до барабанной установки, Милишевича, пачки сигарет, кружки кофе и голубоглазого брата, светящегося неподдельным счастьем. Наверное, это и было счастьем для Шеннона, пока он не совершил безоговорочно глупый поступок- влюбился в Томо.       Мир Джареда рухнул, когда Мэтт объявил, что у него появилась девушка, и он, кажется, ее любит. Это было подобно грому, среди ясного неба. Джаред до сих пор помнит, как стоял с окаменелым лицом посреди трейлера и было ощущение, будто мешок с картошкой упал на голову, а в ушах зазвенело. Это чувство было не похоже ни на одно, которое успел испытать Джаред к своим тридцати трем годам. Горькое чувство предательства - липкого, скользкого, мерзкого, достающего до каждого уголка души, и утягивающего за собой. Именно тогда Джаред совершил самый бездумный поступок в своей жизни - попробовал умереть. Именно попробовал, потому что он знал, что ему никогда не хватит сил надавить и протянуть тонкую ниточку пореза по выступающим венам и сухожилиям. Он слабак, и он это знал. Иногда, темными вечерами, он морщась вспоминает эту глупость, и откинув голову назад, закрывает глаза. Но их отношения с Мэттом не закончились. Еще два года, они урывками, залечивали душевный раны друг друга таким тесным присутствием, выдыхая в губы, жмуря глаза и подгибая пальцы, а Джаред, растворяясь, обещал себе, что это последний гребанный раз. Но каждый раз срывался, плюя на все свои обещания. До тех пор, пока Мэтт не объявил о свадьбе. Закушенная губа, непрошеные слезы, ногти впивающиеся в его спину, толчки доставляющие больше боли, чем удовольствия, ощущение, что они занимаются чем то грязным и постыдным, бездонное ощущение последнего раза. Это стало пиком, рывком для младшего Лето. Он раз и навсегда, перестал отдаваться в чьи-то руки, теперь только он может держать человека в своей власти, теперь он решает. И он ни соврал.       Поначалу Томо чувствовал себя неловко в этом бардаке и суматохе, что творилась внутри группы. Грызуящиеся братья, посылающее друг друга на все известные адреса, вечная нехватка времени, неотрывное внимание чужих людей и эти странные отношения между Джаредом и Мэттом. Не то, что бы Томо их не понимал, нет. Он просто никогда не пробовал любить именно таким способом. Для него это было что то вроде из списка- «попробовать в жизни», но никак не продолжать творить это безобразие, но когда он наконец заметил не совсем здоровое влечение Лето к свое персоне, его охватил страх, вперемешку с бешеным любопытством.       Он помнит, как они впервые взялись за руки и Шеннон переплел их пальцы, а кожа покрылась мурашками, помнит, как Лето обнял его со спины, вжавшись тазовыми косточками и возбуждением в его ягодицы, а он слишком громко сглотил слюну, облизав свои губы, помнит, как кололась его щетина, когда они поцеловались, помнит мягкость его губ и требовательность горячего языка, помнит тот отсос в клубе, когда они оба были пьяные. И Томо не знает, почему он разрешил Лето зайти дальше и стянуть с него эту чертову черную футболку, а затем и штаны, вместе с бельем. Он почти не помнит, как перехватило дыхание, когда он очертил руками упругие мышцы спины, зато четко помнит грубые толчки, его потное тело и момент, когда испытал самый мощный оргазм в своей жизни. От секса с ним, и на этом нужно было остановится, ведь можно было поставить галочку в списке «сделать», но нет, они все продолжали и продолжали, как ненасытные кролики, ища пустые гримерки и кладовки, занимая душевые и втрахивая друг друга в любые доступные поверхности, смотря в бездонные глаза, царапая кожу, оставляя укусы и засосы, растворяясь в друг друге до невозможности. Шеннон, кажется, потерял голову от волны, захлестнувшей его, он утонул в мутной воде, он не хотел выбираться на поверхность, а Томо его не любил. Это была горячая страсть, бесконтрольное животное желание, жажда почувствовать его, вдохнуть запах его возбуждения, ощутить его требовательные поцелуи, но ни на каплю больше. Томо нравилось все то, что происходило в его жизни. Ему нравилось, как один момент в баре, поменял его жизнь и пока он не хотел ничего менять.