По белому холсту

Время — причудливая субстанция, бесследно ускользающая сквозь пальцы. От прошлого не осталось и следа. Оно стерлось, исчезло. На смену ему пришло былое — неясное, невразумительное, запутанное. О будущем не говорили и не думали. Осталось только настоящее: высокие деревья, странного цвета водоемы, земли, которые плодородными язык не повернется назвать, и маленькие очаги жизни, что выглядит почти цивилизованной на фоне дикого мира вокруг. Вопросы о том, что произошло, потеряли свой смысл много лет назад. Одно поколение успело смениться другим, а старожилы рассказывали то о том, как высоко в небе взорвалось солнце, засиявшее с новой силой, но утратившее способность греть, то об огромной огненной волне, пришедшей из-за океана и покрывшей пеплом все вокруг. Но солнца Имс не видел. Океана тоже. Зато видел птиц, силуэты которых чернели на фоне безжизненного неба, и соплеменников, покрытых шрамами, усталых и вымотанных бесконечной зимой. — Ты бы веток в костер подкинул, — хрипловатый голос Майлса отвлек от мыслей. — Грейся, пока можешь. Счастливчиком будешь, если не заблудишься в Глуши, — временами советы старика казались пустыми, но чем больше он говорил, тем быстрее слова вытесняли на поверхность смысл. — А если заблудишься, будет что вспомнить перед смертью. В снегу, говорят, умирать не страшно. Главное — открыться навстречу ледяным объятиям, а там и уснешь вечным сном. — А что там? Ну, после вечного сна, — задумчиво почесав щеку, покрытую густой щетиной, поинтересовался Имс и подкинул несколько сухих веточек в костер. Языки пламени благодарно слизали тонкую кору и накинулись на основательно просушенную древесину. Из-за отблесков огня в полумраке серые глаза выглядели по-первобытному дико. — После вечного сна? Не знаю, сынок. Оттуда еще никто не возвращался, вот поэтому и рассказать нечего, — подытожил Майлс и накинул еще одну шкуру на ноги Имсу. — Спал бы ты. Завтра важный день. Решающий, как любили говорить раньше. — Да, надо бы, — устало отозвавшись, он повернулся на бок, подставляя спину костру. Сколоченная из досок лежанка, застеленная всем, что под руку попалось, тихонько скрипнула и этим ограничилась. — Дотянем до утра, если бури не будет. Ты тоже спи. Разбужу попрощаться. — Дотянем, — с усмешкой ответил старик и привалился к стене, снимая с головы плотный капюшон. Седые волосы заструились по плечам, но тут же оказались убранными за воротник. Где-то снаружи слышны были шаги по свежему снегу, а дым из хижин поднимался вверх, карабкался по веткам деревьев и исчезал в темноте. Майлс вздохнул и потянулся к деревянному стакану, отполированному и временем, и руками. Тринадцать лет прошло с той ночи, когда на пороге его жилища появился Имс. Он был тогда еще совсем мальчишкой — угловатым, нескладным, шумным. Спутанно рассказывал о медведице, что разорвала его мать, пока та стирала одежду в проруби на озере. Рассказывал, дрожал, пугался каждого шороха, но не плакал. Майлс тогда еще не был стар, а талой воде предпочитал дурманящий отвар, но даже затуманенное сознание не позволило выставить осиротевшего мальчугана за дверь. Как это называлось? Небезразличие, забота или добродушие? Он не помнил. Но помнил, как накинул на хрупкие плечи какую-то тряпку, накормил и уложил спать. А там, через пару дней, они вместе переносили из старого дома кое-какую мебель, вещи и посуду. Шарлотту, мать Имса, так и не нашли — кровавые следы обрывались далеко в лесу, в снегу валялись комки замерзшего тряпья, но тела не было нигде. Так на смену женщине, вытолкнувшей в холодный и жестокий мир, пришел защитник и наставник. Вполне достойная замена. За прожитые вместе года Майлс обучил Имса многому, почти всему, что уметь не мешало каждому: правильно вязать узлы и свежевать туши животных, засаливать пласты мяса и орудовать топором, а еще тому, как зашивать раны. Необходимый для выживания минимум, если не хочется загнуться от холода, голода или заражения крови, что вовсе не редкость, потому как найдется зараза, которой для роста и развития подойдут даже экстремальные природные условия. Он воспитывал его, иногда отчитывал и ругал, а временами даже не скупился на тумаки, но это больше в качестве урока, чем от желания помахать кулаками. Воспоминания, еще живые и яркие, то и дело вспыхивают в памяти. Не верится даже, что столько времени прошло. Не верится, что уже завтра Имсу предстоит поход в Глушь, чтобы доказать всем, что он уже не мальчик, а мужчина, способный постоять за себя и соплеменников, добыть еду и помочь общине свести концы с концами. Не повезло, конечно, что до лета еще несколько недель, но суровое испытание, если закончится успехом, закалит его на всю жизнь, сделает сильным бойцом и завидным женихом. Совсем скоро они поменяются ролями, и уже Имс будет разводить костер, разливать похлебку по чашкам и сменять истончившиеся от времени шкуры новыми, плотными и теплыми. Не за горами этот день. Майлс поднялся с грубо отесанного стула, подкинул в костер полено побольше, чтобы жар не спадал до утра, и занял свое место. Он поворочался, покряхтел и, подумав о предстоящем совете и выборе маршрута для летней кочевки, заснул, убаюканный теплом. Имсу не помешало бы последовать его примеру, но не так-то просто было утихомирить мысли в голове. Эмоции — неотъемлемая часть человека, так уж он устроен. Страх и беспокойство — это нормально, неизвестное пугает, сколько бы ни рассказывали о том, что ждет, как бы ни готовили. В течение дня температура, к счастью, оставалась постоянной, но ночью нередко опускалась на пять-шесть градусов, поэтому либо вернуться до заката нужно было, либо соорудить ночлег — разгрести снег, из веток соорудить годный каркас, присыпать его снаружи, чтобы тепло не выходило, и развести костер. Еще и не спать, желательно, чтобы хищники не покусились, а может, и кто опаснее. Об одиночных вылазках в Глушь ходили разные слухи, а некоторыми рассказами даже чересчур любопытный молодняк припугивали, остальным же, кто постарше, в сравнение приводили обычную кочевку или поход с той лишь разницей, что путь проделать нужно в одиночку. Имс, конечно, надеялся, что справится. Раз за разом вспоминал о том, как правильно ориентироваться в лесу, ставить метки на деревьях и читать оставленные предшественниками. Вспоминал, как правильно перерезать глотку хищнику, вспарывать брюхо и потрошить, как шкуру снимать и прибирать за собой, чтобы на хвосте не привести стаю волков. Обо всем вспоминал — и о том, чему учили, и о том, что случайно увидел, услышал или придумал сам. Он повернулся к костру, скинул шкуру и сел, протянув руку к огню. Любой бы обжегся, но Имс лишь смотрел на то, как пламя касалось ладони, — было у него такое развлечение с самого детства, чтобы отвлечься, заглушить беспокойство, вот и привык, да и не только он, но и руки. Когда жар стал уже нетерпимым, Имс одернул руку, поморщился и стер копоть с ладони, улегся обратно и закрыл глаза, стараясь не думать о том, что будет завтра. Не думать и не слушать, как стучит кровь в висках, которую без остановки по всему телу гоняет сердце. Он либо вернется, либо нет. Третьего не дано.