Первый поцелуй.

Дверь со скрипом закрылась и разбудила спящего в углу Пипа. Кот медленно потянулся и зашагал ко мне, лениво виляя хвостом. Я снял пиджак и ботинки, пару раз ударился головой об полку и, бормоча себе что-то под нос, прошёл в гостиную. Было темно, и только свет ночного города из окна освещал комнату. Миэль мирно спала на диване в окружении макбука и журналов. Вещи беспорядочно валялись на кресле и стульях. Видимо, она уснула пока ждала меня. Пип мешался у моих ног, нежно мурлыкая. Я наклонился к нему и провёл рукой от макушки до хвоста, приняв его встречные выгибания. Мягко улыбнувшись, я повалил кота на спину и, почесав его живот ещё пару раз, встал и ещё раз огляделся. Девушка ворочалась во сне. Она выглядела спокойной и счастливой, её мягкие черты лица растворялись в ночной темноте, запутанные светлые волосы падали на её лоб, слегка закрывая глаза. Я присел рядом с ней, положив руку на плед, которым она укрывалась. Я чувствовал своё тяжелое дыхание, чувствовал как усталость валит меня с ног, как голова набита разными мыслями. Прикрыв глаза на секунду, я вздохнул и встал с дивана. Голоса высмеивали меня, глумились и обвиняли меня. Я всегда знал, что этот день должен был насупить. Рано или поздно, я должен был почувствовать это снова.  — Бедный, бедный Энтони. Что же ты будешь делать? Я резко сжал голову руками, будто бы я почувствовал сильнейшую боль. Я тянул свои волосы, царапал кожу ногтями, сдавливал её ещё сильнее, лишь бы не слышать эти голоса.  — Никто ничего не знает обо мне! — успокаивал я сам себя. — Никто ни черта не знает о моих чувствах! Внутри я кричал, меня разрывало на куски, сердце начало болеть и дышать было невыносимо мучительно.  — Все так банально! Я не хочу участвовать в этом! Я никогда не хотел этого! — я прошептал эти слова так тихо и так неясно, что казалось, это были лишь мои мысли, слишком громкие мысли. Иен всегда говорил о громких мыслях. Впервые он упомянул об этом явлении ещё в школе. Я не понимал его, смеялся над его философской стороной и никогда не воспринимал ничего всерьёз.  — Громкие мысли очень надоедливы, — говорил он. — Это когда ты очень обеспокоен чем-то, тебе очень хочется поговорить об этом, высказаться, но ты не можешь.  — Чувак, что за бред?  — Нет, Энтони, я серьезно.  — Я не понимаю тебя. Как можно не выговориться и не рассказать о своих чувствах, когда ты этого хочешь? Что тебе может помешать?  — Я не знаю, Энтони, у каждого свои причины. Существует барьер, который мешает нам.  — Барьер? Ты серьезно?  — Энтони, прекратить быть таким придурком! Ты прекрасно понимаешь о чем я говорю. Что-то необъяснимое мешает тебе заговорить, рассказать о чем-то. Возможно это страх, но я точно не знаю. Но постепенно этот страх не будет давать тебе не только говорить, но и думать. Иен говорил об этом с таким трепетом, будто все что он мне рассказывает имеет огромную ценность и очень важно для него. Он опечаливался, когда замечал отсутствие моего интереса или моё снисходительное поведение. В такие моменты он всегда отворачивался и уходил. Он всегда старался уходить от меня после подобных разговоров.  — Откуда ты столько знаешь о громких мыслях? — спросил я у него однажды. Иен задумчиво посмотрел на меня, прикрыл глаза и сжал губы. Он странно улыбнулся, едва показав зубы, и окончательно закрыл глаза.  — Я не знаю. Эта фраза вырвалась из его рта так пугающе взволнованно. Иен приоткрыл глаза и прикусил губу. Парень развернулся и ушёл. Как обычно он и поступал в такие моменты. И я не стал осуждать его за его уход, как я делал раньше. Я на секунду задумался и почувствовал как на душе стало паршиво и гадко. Я ведь ничего не знал о нем тогда, хотя сейчас, как я уже понял, знаю ни чуть не больше. Придя в себя, я мельком глянул на спящую Миэль и, окутанный воспоминаниями, направился в спальню. Я отгонял от себя мысли, так настойчиво пожирающие меня изнутри. Я боялся этого все это время, боялся этого с тех самых пор, когда я обидел Иена в старшей школе. Этот страх, с того самого момента, когда Иен ушёл от наших разговоров в последний раз. Когда я видел его мрачное лицо и ничего не сделал. Когда я проигнорировал его слова и насмеялся над его мыслями. Только сейчас, десять лет спустя, я осознал, что он преодолел свой барьер ещё тогда. Что все те его разговоры и были его громкими мыслями. И что мои начались только сейчас.