Февральский закат

      Он еле как успел притормозить перед столкновением с ней. Всё: скрип ручника, визг шин и запах стертой резины — на что она обращает внимание, а не на машину, которая остановилась в двух метрах от её тела. Очнулась. И стоило лишь поблагодарить Всевышнего за то, что осталась жива. Но я уже давно не верю в Бога.       Из машины выскочил парень. Глаз не видно, очки закрыли весь обзор, — кто носит солнцезащитные очки в три часа ночи? — чёрная куртка на плечах и тяжелые ботинки с развязанными шнурками. Лишь слышно его тяжелое дыхание, плавно переходящее в неразобранную брань, вскоре становящуюся очень громкой и ядовитой, как он может так говорить, ему не стыдно? — Дура что ли? — рык раздался эхом в её голове, затуманенной сладкой луной и зимним звездным небом. — А вы? — едва слышно отозвалась она, даже и взглядом не смерила его, девочка явно свихнулась, из ума выжила! — Вставай! — зарычал вновь парень, вперив свои холодные и яростные глаза в девушку, которая так и не узнала цвет его глаз, глупец, кто же носит очки в такую темень?       А ей плевать на его крики, тёмные очки и сильно сжавшиеся кулаки, только брань режет нежный и музыкальный слух. Она создана для классики, нежности и благородных камней, но не для холодного асфальта, лютого февральского мороза и нецензурной речи чуть не переехавшего её незнакомца… или знакомого?       Мягкие губы потрескались, теплые глаза потеряли блеск, а тонкие пальцы, наточенные скрипкой и фортепиано, погребены под отчужденность и отчаяние. Девочка создана для любви и скрипки, но не для сегодня. Не для избитого февраля, наполненного лютым морозом и крупицей отчаяния. Не для порочного Дня Валентина, восходящего через несколько часов. Это же ласточка, с ней нельзя так, она же поранится. — Знаете, что говорил в своих рассказах Ну… — Ебал я в рот твоего Ну-ну, встала, или перееду, — прошипел мужчина и схватил за плечи исхудавшую девчонку. — Больно, отпусти! — вскрикнула и попыталась вырваться из его рук, а он особо-то и не пытался удержать, психопатка! Сдалась мне ты со своим первым размером и узкой задницей. — Успокойся и не ори, иначе язык оторву, — его голос, словно сталь: тихий, но угрожающе-твердый, отвратительный.       Взглянув на него снизу-вверх, она детально изучила его внешний вид. Кажется, это привычка. Он был худощав; не такой высокий, как её брат, но с неопределимой аурой угрозы, что более чем восполняет недостаток роста. Он был также безукоризненно одет: чёрные джинсы от Армани, если мне не изменяет память, я видела в одном из журналов, чёрная рубашка, чёрная кожаная куртка и чёрные ботинки, которые сочетались с его небрежно развевающимися тёмными волосами. Но глаза были закрыты, что не особо нравилось ей, считая, что «через глаза можно увидеть то, что не слетает с языка». А ещё ей не нравились его манеры и брань, слетавшая с языка чуть ли не каждые полторы минуты? Её слух предназначен для музыки, для ласкового шепота, а не для его грубого, хриплого голоса с тяжелым баритоном.       Она ни чем его не привлекла: сухая, безвкусная, наивная, явно начитанная, с принципами. Дурацких, второсортных, дешевых романов он не читает, не полагается на судьбу, потому что не фаталист, ярый поклонник «портовых» шлюх и стриптиза, не прочь пить за рулем и ебаться в многолюдных заведениях, например, городской парк. А эта ждет принца, прекрасного первого раза с розами и вином, читает романы таких, как Шарлота Бронте, Хелен Брукс, Симона Де Бовуар. И что он? Он опасен, беги! — Что встала? С дороги ушла!       Но девчонка не сдвинулась с места ни через пять секунд, ни через минуту. А свет фар освещал её потрепанный вид, дранная кошка!!! Ярость пульсировала в висках, он не прочь и задавить её, всего на одну душу больше, но как поступили бы герои её второсортного дерьма? Стоит ли играть в рыцаря? Стоит ли переломать ей кости? Ему нравится ломать кости, а ещё мерзопакостных девчонок. И сегодня он не в духе этого делать, к сожалению или счастью? — Возьми меня с собой!       И вот её тонкий голосок прорезал шум едва заводимого мотора, скрип шин и мысли в его голове. Ему пришлось взглянуть в её темные глаза сквозь черные стекла очков, в которых он ничего не увидел, кроме высокомерия и убеждения в своих поступках. Может стоит задавить? Ухмыльнулся, словно на смертном одре, оскалился, словно зверь, рыкнул, словно нападет, и нажал на педаль газа резко, что ослепил эти чёрные глаза, прожигающие в нем дыру.       Не сдвинулась, но испугалась. Заметно, что нравилось ему, а от её страха так смешно… — Отсосешь? — наигранно заинтересованным голосом произнес, скучающе уставившись на неё. — либо деньги, либо сосешь. — У меня есть деньги, — тихо и быстро проговорила девчонка, показывая из брендового рюкзака зеленые купюры. — тысяча долларов. — Тысяча долларов и твоя грудь.       Мужчина хищно обвел глазами стройное тело девчонки, замирая на выпуклых частях, как-то трогать тебя мне не охота, проще переспать со скелетом. — Что?       Негодование и непонимание - всё, что присутствовало в её голове. А также принятие того факта, что никто другой отсюда её не вывезет, уж больно нежная и невинная, чтобы марать руки о святое. — Шевелись быстрее, если хочешь ехать.       Рёв мотора, скрип шин, запах резины и громко играющий рок — так Мистик Фоллс попрощался с Деймоном Сальваторе, который всегда возвращался, чтобы закончить начатое. Но этот приезд был последним, и никто не знал, что больше не увидит этого мрачного, высокомерного обольстителя, как и нежную скрипачку с тонкими пальцами для клавиш фортепиано.