И мрак ей верный друг. Кошмар, и свет, и дождь из звёзд.
Наклоняю голову к своему плечу, немного растерявшись. Это даже на хокку* не похоже. Вновь листаю книгу, полностью растерявшись, ведь, как можно издавать что-то, не указывая автора? Какой из этого толк? Вновь открываю первую попавшуюся страницу, читая:Подними глаза. Мир играет для тебя.
Не знаю, что именно вызывает на моем лице слабую улыбку, но я уверенно листаю книгу, практически убедившись, что должна взять это «нечто». Мой взгляд замирает на пустой странице лишь с одним, коротким словом.Обернись.
По всему телу проходит электрический разряд, вызывающий мурашки на коже под кофтой. Я внезапно вспоминаю о человеке, что стоит позади меня. Он так тихо себя ведет, что… Хмурю брови, уставившись в книгу, но не думаю проверить безумную догадку, которая внезапно образовалась в голове. Быстро разворачиваюсь, поспешно убегая прочь в сторону касс, чтобы расплатиться. Кто бы не написал эту книгу, он был явным чудаком, а я всегда рада таким, так что это «чтобы-оно-не-было» должно оказаться на полках моего книжного шкафа. Расплачиваюсь, быстро покидая здание магазина, спешу, хотя причина моей паники в такое время мне не понятна. Я ведь не уверена, что это был именно он, так, к чему такая спешка? Ночь — время, когда я существую для себя, — это нечто интимное. Как чертовски глупо звучит, но что правда, то правда. И не позволю кому-то вот так разрушить мою «романтику». Перебираю ногами, добираясь до дома быстрее, чем хотелось бы, при этом успеваю прочесть пару страниц, и, как ни странно, начинаю искать смысл в предложениях и словах, в которых он на первый взгляд отсутствует, так что чтение затрудняется. Поднимаюсь на крыльцо, дергая ручку двери, но замираю, прислушиваясь, когда за мной слышу странный звук. Словно что-то катится с большой скоростью по дороге, но не оборачиваюсь, борясь с мурашками, что вновь бегут по спине, когда звук отдаляется. Так же быстро. Поворачиваю голову, успев зацепить отдаляющуюся фигуру до того момента, как парень сворачивает за угол на другую улицу. Слабо хмурю темные брови, коснувшись краем стаканчика губ. Странный тип.***
Школьные коридоры разрываются от громкого звонка, что напрягает мышцы моего тела, заставляя торопиться. Пытаюсь уложить все ненужное в шкафчике, при этом держа в одной руке книгу, от которой никак не могу оторваться. Это сложно назвать литературой, но написанное привлекает своей неоднозначностью. Или, быть может, я просто пытаюсь во всем искать суть. Моя собственная больная фантазия. Ученики расходятся по кабинетам, чтобы не попасть в руки мистера Вудфу — дежурного учителя на этой неделе, который ловит всех опоздавших и отводит в кабинет секретаря, чтобы те писали объяснительные. И, дабы не оказаться в их числе, я закрываю шкафчик, торопясь в сторону кабинета физики. Черт, кажется, у меня скоро начнется приступ истерического смеха, ведь как только какой-нибудь учитель заболевает, в качестве замены нам ставят предмет мистера Морти. Ирония, самая настоящая и беспощадная. Хочу свернуть за угол, но ноги «въедаются» в сверкающий бледный пол, когда передо мной останавливается высокая фигура. Мне не нужно поднимать глаза, чтобы понять, кто это. Рикт. Точно, его зовут Шон. Делаю шаг в сторону, чтобы обойти, но и парень поступает так же, вот только нарочно не дает мне пройти, знает ведь, как учитель «любит» меня, и его особое отношение постоянно сказывается на моей успеваемости. А если я опаздываю, так это настоящий «красный» день календаря. Весь коридор уже поник в тишине, а голоса строгих учителей звучат эхом по всей длине. Хмурю брови, но голову не поднимаю, ожидая, что намерен делать Шон, который вдруг как-то грубо касается моих волос, взяв пальцами прядь, отчего мои губы приоткрываются, выпуская тяжелый, полный обречения вздох. Прижимаю книгу к груди, с полным повиновением готовлюсь вытерпеть то, что он хочет сделать, но парень явно не спешит. Его ровное дыхание касается моей макушки, так что вся кожа бугрится от неприятного ощущения. Сжимаю зубы, отчего челюсть напрягается, не шевелюсь, желая, чтобы поскорее покончить с этим, но пальцы парня внезапно скользят вниз, к моей щеке, и это прикосновение вызывает боль в груди. Мой напряженный взгляд сосредоточен на белых кедах, а сердце сжимается, отчего начинает биться медленнее. Хмурю брови, когда Рикт проводит пальцем по моей щеке к скуле, больно надавливая на кожу. — Сдохни, Хоуп, — его голос звучит тихо, но этот шепот для меня подобен крику в большом пустом помещении. Проглатываю обиду, дернув головой, и сутулюсь, быстро обходя парня, чтобы уже попасть в кабинет. Уж лучше терпеть мистера Морти, чем это. Я, черт, совсем не понимаю! Что я ему сделала? Что я сделала всем им?! Переступаю порог кабинета, не взглянув на учителя, который взрывается гневными комментариями в мою сторону. Прохожу к своему месту, слишком громко садясь на стул, и бросаю рюкзак на пол, повернув голову, когда в класс заходит Шон с таким видом, словно «всё нормально, я черт возьми, всем желаю смерти, в этом нет ничего странного». Вновь смотрю на книгу, которую укладываю на колени, открыв на той странице, где остановилась при последнем чтении. Пытаюсь сконцентрироваться на словах, уйти глубоко в себя, чтобы успокоить бушующие эмоции и привести сердцебиение в порядок, иначе прямо здесь… Прямо здесь сломаюсь. Не хочу, чтобы кто-то видел меня такой. Это лишь пополнит список причин издевок надо мной. Нарочно не слушаю учителя, который понимает, что низкая оценка уже не пугает меня, поэтому мужчина с презрением выдавливает: — Ниже падать уже некуда, Хоуп? — он не дает объяснений этим словам, словно они вовсе не относятся к моему опозданию. Тайный подтекст. Проблема намного глубже, чем мне кажется. Краем глаза замечаю, как все косятся на меня, словно они хорошо понимают, о чем говорит мистер Морти. Одна я остаюсь в неведении, да? Утыкаюсь в книгу, сжав дрожащие губы. Учитель начинает диктовать условие задачи, но не думаю даже вытаскивать тетрадь для создания видимости того, что занимаюсь вместе со всеми. Чем больше прочитываю строк, тем сильнее ухожу в себя, отвлекаясь на рассуждения о том, что именно хочет донести до читателя автор этих слов. Не могу даже выделить какую-то конкретную тему, на которую он рассуждает, словно «всё-вместе-в-кучу». Кем бы этот человек ни был, все его мысли в полном беспорядке, а в голове творится хаос. Именно это меня и привлекает в первую очередь. — Хоуп! — мистер Морти не смог так просто оставить меня в покое, не прощает мой открытый «игнор», поэтому не проходит и десяти минут, как его голос вновь разрывает ушные перепонки, заставляя меня всё-таки приподнять голову, но не взглянуть на мужчину. — Какой ответ?! — он кричит. Господи, но Вам-то я что сделала? Смотрю на доску, не поднимаясь со стула, хотя обычно этого требуют все учителя, но тут меня словно током прошибло. Не хочу. Вот и всё. Но и ответа я не знаю, поэтому вновь опускаю глаза на парту, хмуря брови, когда по классу начинают «ходить» смешки. — Хоуп! — вновь призывают к ответу, так что проглатываю комок в сухом горле, приоткрыв рот, чтобы сказать, что не знаю, но тут взгляд сам скользит к соседу по парте, присутствие которого я не замечаю. Тихий. Молчаливый. Его будто и нет вовсе. Мое внимание привлекает его рука. Пальцы сжимают карандаш, а круговые движения вырисовывают на полях тетради большие знаки, которые, не задумываюсь, читаю: — Икс равен восьми, — резко отвожу взгляд в сторону, надеясь, что учитель не заметил, что я воспользовалась подсказкой соседа, который прекращает водить пишущим предметом по листу. Вижу, как мистер Морти замялся, словно всё пошло не по его плану. Этому человеку нужно выдавить на кого-то всю свою злость, а я не даю ему такой возможности, поэтому он что-то ворчит под нос, вновь поворачиваясь к доске, и черкает мелом тот ответ, который произнесла секунду назад. И одноклассники разочарованно фыркают, а некоторые шепчутся, мол, «повезло», или «это легкий пример». Я ерзаю на стуле, чувствуя, как мое сердцебиение вновь выходит из-под контроля, но уже от безумного волнения, ведь то, что сейчас произошло, — это нечто новое для меня. Вытираю о джинсы вспотевшие ладони, покосившись взглядом на ОʼБрайена, который продолжает крутить бедный карандаш в руках, смотря в стол. Неуверенно, словно с опаской тянусь к своему рюкзаку, чтобы вытащить карандаш, и выпрямляюсь, успев много раз остановить свой порыв сомнениями, которые мешают нормально вдохнуть из-за внезапно напавшей тревоги. Кажется, даже в глазах всё плывет от осознания того, что я хочу сейчас сделать, но… Нет, черт. Прижимаю руку, в ладони которой держу карандаш, к книге, сглатывая, после чего вновь набираю больше воздуха в легкие, которые с болью увеличиваются в груди. И поднимаю руку на парту, коснувшись кончиком карандаша тетради парня, который прекращает стучать своим пишущим предметом по столу. Кажется, моя дрожащая ладонь и кривой почерк выдают моё напряжение, поэтому делаю всё быстро, отдернув руку с такой скоростью, словно боясь обжечься. Теперь на листе коряво, но написано «спасибо», и я могу спокойно продолжить чтение, вот только уставить в книгу мне не позволяет подскочившее давление. Кровь приливает к голове, и в глазах повторно темнеет. Парень вновь начинает стучать по парте, никак не ответив на мою благодарность. Что ж, главное, что я нашла в себе силы сделать это. Листаю книгу, глубоко дыша через нос. Мне нужно привести себя в порядок. — Хоуп! И мне этого не дадут. Поднимаю голову, но не смотрю на учителя, который, кажется, вновь находит до чего можно докопаться. И не скрывает своей радости: — Что у тебя на коленях? — вопрос поставлен. Теперь должен последовать убедительный ответ, но я молчу, уставившись на свою парту, будто она может мне чем-то помочь. Я, конечно, могу треснуть ею по голове мистера Морти, но я всё-таки не настолько одичала. Тем более, не собираюсь я опускаться до их уровня. — Что ты там держишь? — вижу, как все начинают разглядывать книгу на моих коленях, тихо переговариваясь между собой. Я остаюсь неподвижной, поэтому только больше злю мужчину, который стукнул мелом по своему столу: — Встань, Хоуп! — приказывает, сводя брови к центру, чтобы продемонстрировать всю полноту своей злости, ноздри Морти расширяются от тяжелого дыхания, а моё понимания тщетности бытия уже неотъемлемая часть жизни, поэтому отодвигаю стул, который противно скрипит, царапая поверхность пола, за что мне «прилетит» дополнительно от учителя, который уже в предвкушении. Смог застать меня за чтением книги во время урока? Да, страшнее грешка не сыскать. Стоп. Я весь день бросаюсь сарказмом? Что со мной не так? Быть может, просто устала. Но как только я хочу подняться, ОʼБрайен осторожно выхватывает с моих колен книгу без названия, при этом смотрит куда-то в окно. Я не меняюсь в лице, выйдя из-за парты. Стою, сутулясь, обнимаю себя руками, чтобы хоть как-то отгородиться от изучающих меня взглядов. Губы мистера Морти кривятся. Он долго сверлит меня темным взглядом, заставляя дыхание оборваться, после чего грубо берет в руки учебник, отворачиваясь к доске, чтобы продолжить читать лекцию. Я хлопаю ресницами, сжимая себя руками. То есть, могу сесть? Или придется опять стоять весь урок, как было в том году? Но мужчина не дает мне ответа, поэтому медленно, с опаской, опускаюсь обратно на стул, с настороженностью всматриваясь в затылок учителя. — Пф, — с каким-то отвращением бросает в мою сторону одноклассник, сидящий за партой сбоку. Толстый, вечно потеющий, кучерявый блондин, от которого всё время пахнет резким мужским одеколоном. Думаю, он купается в нем, рассчитывая, что это сделает его более мужественным. Дешевый трюк. Все вновь смотрят на доску, явно так же сильно разочаровавшись, как и учитель, который скрипит зубами, грубо водя мелом по доске, отчего оставляет царапины. Медленно перевожу взгляд на тетрадь соседа, вновь подношу к краю листа карандаш, по-прежнему с внутренними переживаниями пишу «спасибо», после чего замираю, не двигаясь, когда парень кладет книгу обратно мне на колени, едва коснувшись пальцами натянутой ткани темных джинсов. Отдергиваю руку, пряча под стол, но взгляд всё ещё прикован к тетради, на которую нажимает карандашом парень. Он не мнется, но слишком долго остается без движения, заставляя меня понервничать и вновь потереть мокрые ладони об одежду. Его ладонь двигается, но медленно, словно он сам сомневается, стоит ли это делать, но, спустя две или даже три минуты, я могу прочесть всего одно слово. Короткое. «Имя». Моргаю, как-то слабо сощурив веки, ведь не понимаю, что это значит. С сомнением подношу карандаш к его тетради, черкая: «Имя?» И следующее движение парня показалось мне грубым, поэтому я сжимаю губы, с испугом застыв, пока он повторно пишет: «Имя». Кусаю губу, с дрожью выдыхая. Чувствую, как по спине катится холодный пот. Трясущейся рукой вывожу: «Хоуп». Слышу тяжелый вздох со стороны ОʼБрайена, который вновь, но уже спокойнее пишет: «Имя». Я как-то поникла, внезапно осознав, что он имел в виду. Смотрю на лист бумаги. Биение сердца отдается в висках, принося только головную боль, которая словно возвращает меня из какого-то туманного состояния. Убираю руку, спрятав под парту. ОʼБрайен никак не комментирует это, вновь уставившись в окно. А мне остается только ждать окончания урока, чтобы, наконец, попасть домой и вновь выплеснуть из себя всё накопившееся за учебный день.***
Опустошена. Полностью выжата, до единой капли. Так крайне рада, что дом встречает меня молчаливой темнотой. Скидываю с ног кеды, босыми ногами бредя к лестнице, но невольно медлю, внезапно расслышав голос матери, которая чем-то занимается в гостиной. Моргаю, решая не трогать и не беспокоить её, так что продолжаю свой путь наверх, невольно остановившись, когда дверь гостиной скрипнула. Поворачиваю голову, уставившись на высокого мужчину, который выходит, быстро направляясь в сторону выхода. Поначалу мне показалось, что это отец, но, приглядевшись, поняла, что ошибаюсь. За ним в коридор выходит моя мать. На ней белая блузка и черная строгая юбка, которая немного «задрана», чем и привлекает мое внимание. Женщина провожает мужчину, не замечая меня до тех пор, пока не разворачивается, и я тут же отмечаю то, что верхние две пуговицы на её блузке расстегнуты, хотя она всегда застегивает на все. Женщина вздрагивает, но не меняется в лице, лишь слабо улыбнувшись, приложив ладонь к груди: — Напугала, — поправляет ткань одежды, расправляя плечи. — Ты рано. Молчу, без особых эмоций смотрю на неё, но киваю, пожимая плечами. — У тебя что-то случилось? — с каким-то недоверием интересуется мать. Я не меняюсь в лице, пока размышляю над достойным ответом, но всё, что приходит в голову, это: — Я в порядке. — Хорошо, — её бодрит тот факт, что у меня нет проблем, поэтому мать улыбается шире, оповестив. — Сегодня закажем роллы. Мне лень готовить. — Хорошо, — так же ровно отвечаю, хотя в душе ликую, ведь давно не разговаривала с ней, а женщина кивает, уходя на кухню, и закрывает за собой дверь, оставив меня стоять в темноте коридора. И не двигаюсь с места ещё минут пять, а то и больше, пока не решаю продолжить подниматься. Что ж, это была одна из самых поверхностных бесед, но даже это подняло мне настроение. Мне хотелось бы чаще разговаривать с ней. Вот так. Без посторонних. Да, без Элис.Запись №88 2:43 a.m.
Вновь темная комната. Вновь тишина ночи и небольшая рябь на экране монитора ноутбука, который уже нагрелся от такой долгой работы. Всё та же девушка перед камерой, всё те же темные волосы, мокрые губы и небольшой нос. Хриплые вздохи. Она отчаянно старается глотать комнатный воздух, но при этом быть предельно тихой, чтобы не потревожить сон близких. Её руки на весу, а пальцы сжимают шнурки от белых кед, которые отличаются особой жесткостью. Она тянет их в стороны, обмотав вокруг тонкой шеи, с выступившей на бледной коже вене, в которой пульсирует поток крови. Душит, не думая о том, что останется след, она вряд ли мыслит разумно. Тянет сильнее, распахнув широко рот, ведь ей не хватает воздуха. Хрипит, не смахивая пот с холодного лица, её глаз по-прежнему не видно. Кожа шеи уже краснеет, но она не думает останавливаться, поэтому грубо дергает шнурки в разные стороны, начиная давиться и кашлять. Сгибается, прижимаясь лбом к экрану ноутбука, так что теперь камера запечатляет только вздохи и тихие стоны, сопровождаемые странным мычанием и всхлипами, пальцы грубо ищут кнопку, что отключит камеру, после чего экран «тухнет».