Мой первый вздох…
Мужчина вышел из кабинета, ведь расслышал странный звук, будто что-то стеклянное разбилось о белый, недавно вымытый пол, который продолжал блестеть под ярким светом школьных ламп. Он с недоверием огляделся по сторонам, изучая пустой коридор, который впервые отталкивал своей жуткой мрачностью, что не была явной до этих самых пор. Голые, холодные стены, гуляющий ветер, трещание ламп — всё это наводило на самые неприятные мысли, но мужчина, который вел физическую культуру просто не мог позволить себе поддаться подобным ощущениям. Он не мог слепо верить, так что выходит из кабинета, прислушиваясь. Позади тихо. Спереди — неясно. Шаг за шагом углубляется в тишину, нависшую подобно шатру на помещения, где не часто встретишь кого-нибудь из учителей, да и учеников. Не всех привлекает старый корпус. Куда приятнее находиться в стенах, покрытых новой краской. Шум повторился, и мужчина уже был уверен, что ему не показалось. Он ускорился, непроизвольно поднеся свисток к губам, будто бы рассчитывал выйти к нарушителям спокойствия и разогнать. Но его ждало немного иное. — Эмили? — он всегда произносил это имя с особым трепетом, ведь девочка ещё со средней школы показывала хорошую физическую подготовку, так что пользовалась «популярностью» у преподавателя. Мужчина огляделся по сторонам, вновь опустив взгляд на девочку, которая смотрела в пол, не в силах заставить себя поднять взгляд. Тогда бы началась тревога. Ведь вид у неё был полностью «отсутствующий». Эмили лишь качнулась из стороны в сторону, когда учитель осмотрел её с ног до головы, немного оторопев: — Ты не слышала шум? Кажется, кто-то опять окна бить вздумал, — он повернулся к ней спиной. Всего одна секунда, но именно её было достаточно. В следующее мгновение острая и резкая боль пронзила кожу в районе копчика, заставив мужчину скорчиться от спазмов в спине и согнуться пополам. Он не успел даже коснуться рукой пораженного места, как получил удар в спину. Сильный. Повалился на пол, прижав колени к груди, будто ребенок, и широко распахнутыми глазами уставился на девочку, которая опустила руку, сжимая бледными пальцами осколок стекла, покрытого красной жидкостью, стекающей по ладони и костяшкам вниз.… оказался последним
Веки лениво разжимаются, позволяя мне полностью ощутить на себе давление. Лучи утреннего солнца не проникают в комнату, где довольно тепло. Видимо, на улице жарко, что странно и как-то необычно для меня. Сажусь, осматривая помещение, в котором царит грандиозный хаос, как и в моей голове, что очень кстати. Мне нравится жить среди кучи вещей, кажется, это глупо, но любовь к беспорядку у меня с детства. Среди хлама я чувствую себя защищенной. Мама постоянно ругает меня за это, но ничего не предпринимает. Устала за столько лет бороться. Тру щеки, моргая, чтобы избавиться от песка в глазах, после чего чмокаю сухими губами, почесав живот под майкой, и встаю с кровати, медленно шаркая к зеркалу, чтобы рассмотреть свое тело. Обычно я этим не занимаюсь, но после полученных ударов стоит проверить физическое состояние, чтобы знать, какую одежду носить и какие участки тела прикрывать. Мельком поглядываю на свое лицо: на искусанные зубами губы, на мешки под глазами, на красный белок уставших глаз невыспавшегося человека. Да, это я, и уже понятия не имею — плакать или смеяться. Решая, что сегодня я никуда не выйду, остаюсь в майке и шортах, которые уже давно не были в стирке. Мне не перед кем стараться выглядеть хорошо. Кто на меня смотрит без отвращения и раздражения? Вопрос исчерпан. Звонок. Пытаюсь уложить волосы, пока звук разносится эхом по пустому дому, сочась в каждую голую комнату. Поворачиваю голову, хмуря брови, пока выдергиваю выпавшие пряди. Видимо, вчера, пока кто-то таскал меня за волосы, они оторвались. Жаль, у меня и без того плохие волосы. Звонок повторяется, поэтому выхожу в коридор, спокойно спускаясь вниз на первый этаж, при этом успевая изучить пустые комнаты и гостиную, которая последние несколько лет не заполняется людьми, хотя раньше родители любили устраивать шумные праздники, приглашая всех родственников. Да, вспоминаю то время с улыбкой и теплотой в груди, вот только не могу припомнить, с чего вдруг всё это прекратилось? Подхожу к двери, взглянув в глазок, чтобы знать, к чему быть готовой морально, ибо физически я ещё не оправилась после вчерашнего, но за дверью стоит человек, от которого вряд ли можно ждать некой эмоциональной вспышки. Уж больно равнодушный и скупой на чувства и их выражения. Открываю дверь, но не полностью, хотя щель уже больше, и высовываю голову, окинув взглядом Дилана, который стоит с уже типичным для него выражением лица, в темной футболке, джинсах и бейсболке. Интересно, а у него вообще есть эмоции или чувства? С виду не скажешь. Смотрю на парня, подняв брови, якобы интересуясь, что его сюда привело, но, видимо, тот так же ждет от меня чего-то. Отлично. С таким успехом мы в гляделки до вечера проиграем, пока мои глаза не отсохнут. И почему, когда он рядом, я чувствую себя ещё большей идиоткой, чем являюсь на самом деле? Но Дилан уверенно рушит мою надежду лишиться зрения, слегка наклонившись вперед, будто вглядываясь в моё лицо, и хмуро подмечает: — Да ты забыла… Я моргаю, сильнее подняв брови. Что ж, кажется, звания «Идиотки года» достойна лишь одна особа — я. Никто не похвалит, если сам себя не похвалишь. Но внезапно до меня доходит. Вспоминаю резко, так что на моем лице всё открыто можно прочесть, что и делает ОʼБрайен, цокнув языком и раздражительно покосившись взглядом в мой коридор: — Ты шутишь небось. От негодования хочу закрыть дверь перед носом парня, но тот пользуется старым приемом, поставив ногу. Да, ему явно неприятно получать удар, но это срабатывает, ведь я не привыкла делать другим больно, поэтому отступаю от двери, оглядываясь. Куда Засранец мог деться? И с моих плеч сваливается тяжеленный груз, когда я слышу, как кто-то чихает. Дилан прикрывает дверь до щелчка, не упуская возможности мысленно надавить на меня, при этом дав мне морального подзатыльника. Но уже не обращаю внимания, ведь нарушитель спокойствия высовывает мордашку из-за двери, ведущей на кухню. Котенок чихает, дернув мордочкой, а я косо поглядываю на Дилана, который сует руки в карманы джинсов, сердито взглянув на меня. Да, я забыла, что Засранец вообще у меня дома, но это все после сна. Думаю, позже я бы вспомнила и не стала бы чувствовать себя так неловко. Тру горячие ладони, решив, что не стоит давать молчанию разрастаться, и подхожу к котенку: — Еду искал, да? — Задаю ему вопрос и слабо улыбаюсь, когда он вновь чихает, кивнув мордочкой, будто дает ответ. Поднимаю его на руки, пытаясь не думать о парне, который продолжает недовольно сверлить мой затылок взглядом, и иду на кухню, подарив все свое внимание рыжему Засранцу: — У меня есть йогурт, хочешь? — Не знаю, но отчего-то моя улыбка не исчезает с лица, хотя мысль о том, что мой дом с каких-то пор превратился в проходной двор, не особо радует. В последнее время я много думаю о том, что действительно важно для меня сейчас, и многие ценности теряют свой вес и значение, так что нахождение постороннего в стенах моего убежище — не самая приятная вещь. Но, если быть честной в первую очередь перед собой, то хочу заметить, что присутствие ОʼБрайена здесь дает некую гарантию того, что ко мне никто не заявится. Надеюсь, к завтрашнему дню синяки станут бледнее. Иду к холодильнику, взявшись за дверцу, и опускаю взгляд на свое тело, раны и ссадины не прикрыты, хотя обычно я стараюсь все скрыть от чужих глаз, просто дома в этом нет необходимости. Вот только я странным образом не учитываю присутствие парня, который входит за мной на кухню и выглядит не менее серьезно. Отбрасываю мысли, решая просто покормить котенка, который урчит у меня на груди, и открываю дверцу холодильника, заглянув внутрь. И именно сейчас подмечаю факт — еды почти нет. Кажется, еще вчера полки были забиты. Ничего, думаю, мама оставила мне денег. Взгляд падает на йогурт, беру его, не задумываясь, и поворачиваюсь к столу, поставив котенка на деревянную поверхность. Засранец терпеливо ждет, скребет коготками и поднимаясь на задние лапы. Дилан встает напротив с другой стороны стола, и мне становится тяжелее не замечать его. Парень поправляет ткань темной футболки, наблюдая за тем, как котенок мечется от него ко мне, ожидая, что один из нас его покормит, и я рада, что эта роль отведена мне. Снимаю верхнюю пленку, немного опешив, когда замечаю на поверхности клубничного йогурта слой плесени. Хмурю брови, находясь в легком недоумении, а Дилан поддается вперед, скорчив лицо: — Ты его отравить хочешь? — Я не… — Отмахиваюсь от собственных мыслей, когда парень отнимает у меня пленку, взглянув на дату: — Ты в курсе, что срок годности истек в марте месяце? — Задает вопрос, подняв пленку к моему лицу и окинув меня хмурым взглядом, а мне остается лишь хлопать ртом, как рыба, и теряться: — Странно, — всё, что приходит в голову. Дилан отнимает у меня йогурт и идет к раковине, под которой находится мусорное ведро, а я спешу к холодильнику, чтобы проверить остальную еду. Точно помню, что вчера съела один из таких йогуртов, и там не было плесени. Или мне кажется? Дилан крутит ручки крана, желая включить горячую воду, но на его лице вновь отображается это серьезное непонимание: — У тебя горячей воды нет. — Разве? — Я держу в руках следующую упаковку йогурта, спрашивая каким-то удивленным голосом, ведь только вчера принимала душ. Дилан вздыхает, видимо, поражаясь моей тупости, которая и меня ставит в тупик, но я просто не знала. Может, одно из официальных отключений? Ага, осенью. В любом случае, мама бы позвонила и предупредила об этом. Вот и всё. Хотя, может, она сама понятия не имеет. В любом случае, ОʼБрайен только что открыл Америку, о существовании которой не знала одна я. — Ладно, — пожимаю плечами, не находя ничего лучше для ответа, и парень поворачивается ко мне, опустив взгляд на йогурт: — Вряд ли это можно есть, — смотрит мне в глаза, слегка прищурившись. Мы не часто это делаем. Мы редко смотрим вот так в упор, и в данный момент именно я пасую, отвернувшись, и поставив упаковку на столешницу. После чего иду к столу, улыбаясь Засранцу: — Прости, у меня ничего нет для тебя, — и для себя. У меня нет еды. Дожила. Ничего, думаю, у меня еще есть деньги. Можно будет маме позвонить и узнать. Если она, конечно, возьмет трубку, ибо она только и делает, что отвечает сообщениями, а мне охота услышать ее голос. Подношу руку к котенку, начиная аккуратно гладить мордашку. Странно, мои родители с сестрой не так давно уехали, но я уже успела соскучиться. *** Дилан переступает с ноги на ногу, медленно шагая к холодильнику, хотя уверен, что ничего съедобного там не обнаружит. Его взгляд скользит по телу Эмили: немного сутулая спина, худые, тонкие руки, усыпанные синяками, выпирающий под тканью майки позвоночник, растрепанные, взъерошенные после сна волосы, узкая талия, которую не так просто было рассмотреть раньше, ведь девушка с теплотой относится к большим вещам, что скрывают её тело; широкие бедра, что выглядит неплохо, как внезапно подмечает ОʼБрайен, хотя ему кажется, что тело выглядит красивым, когда в нем соблюдены пропорции, чего здесь не наблюдается; ноги не худые, но и толстыми парень не может их назвать. Они нормальные, мягкие, правда покрытые ссадинами. Дилан уже собирается повернуться к холодильнику, прекратив изучать тело девушки, которая вряд ли когда-нибудь узнает, что была «облапана» взглядом ОʼБрайена, но парень резко разворачивает голову, подметив странные линии на запястье Эмили. Он приглядывается, но не успевает как следует рассмотреть, ведь Хоуп оборачивается, застав Дилана врасплох: — Там нет еды, я проверила. ОʼБрайен внезапно понимает, осознает, что всё это время нагло рассматривал её, так что теперь чувствовал себя крайне некомфортно, и единственное, что способно вернуть его уверенность, это заставить Эмили смутиться, поэтому решает не томить: — Ты так пойдешь? — Сует руки в карманы джинсов, еле скрывая довольную улыбку, когда девушка начинает хлопать ресницами, нервно перебирая пальцами ткань майки: — Что? — Как же легко сбить её с толку, заставить растеряться. Это даже***
— И чья это была идея? Я не могу не улыбаться, знаю, что подобное сейчас ни к месту, да и настроение у моего собеседника не самое лучшее, но просто не в силах заставить себя успокоить мускулы лица, чтобы прекратить выражать светлые эмоции. Мы сидим на высоком бетонном выступе маяка, который уже давно не светит для моряков, хотя, кто знает. Я не так часто здесь бываю, быть может, во время шторма он горит и даже издает сигналы. Правда, скорее я бы любовалась стихийным бедствием, чем маяком. Дилан держит котенка, пытаясь съесть свой йогурт, но при этом покормить и своего питомца, который не может усидеть на месте, ведь боится шума воды, а от криков чаек начинает пищать. ОʼБрайен косо поглядывает на меня, удивляясь моей довольной физиономией, пока я уплетаю свой йогурт с черникой, наслаждаясь соленым ветром и странным спокойствием, но, думаю, для других людей подобное не кажется расслабляющим, ведь вот-вот погода испортится. Так всегда — жара и духота сулят грозу. И теперь меня переполняет еще больше удовольствия. Этот день должен быть таким. — Эмили, — Мне правда тяжело. Трудно осознавать, что к тебе кто-то так обращается, но… Думаю, могу смириться. Да. Кажется, мое имя звучит неплохо. Дилан хочет испортить мне настроение своим ворчанием, ведь ему не удается поесть, но я не даю должной ответной реакции и улыбаюсь, повернув голову в его сторону, после чего ставлю свой йогурт на бетонную поверхность рядом и протягиваю руку, забрав у ноющего «папаши» его чадо. Дилан купил Засранцу отдельный йогурт… Да, кажется, он его сильно балует. ОʼБрайен не мирится с тем, что не ворчу в ответ на его раздражение, поэтому продолжает кушать, бросая на меня косые взгляды, будто говоря, что моя очередь мучиться с дитём в лице рыжего комка шерсти. Но я принимаю такое с улыбкой, даже, несмотря на внутренние противоречия, дарю её парню, который лишь хмыкает в мою сторону, вновь направив свой взгляд на линию темнеющего горизонта. Я открываю упаковку йогурта, начиная успокаивать котенка, чтобы покормить. К слову, мой завтрак был оплачен Диланом, ведь не смогла даже цента найти, так что теперь я ему дважды должна. Начинаю кормить Засранца с ложечки, при этом успевая какое-то время дарить свое внимание волнующемуся морю. Кажется, оно всегда было таким. Сколько себя помню, меня окружали дожди, грозы, ураганы и бушующая, полная безумия вода. Эта неблагоприятная погода сопровождает меня. Такое чувство, что весь мир накрыт дождевой пеленой, лишь изредка пропуская тепло. Хмурюсь, наклонив голову к плечу. Или, возможно, я сама не хочу видеть «солнце»? — Что вчера произошло? — один вопрос — и моя улыбка, одно из самых слабых и непостоянных чудес, которое только может проявиться на моем лице, пропадает. Исчезает без следа, оставив лишь необъяснимый отблеск страха в глазах. Делаю ошибку, повернув голову в сторону парня, который, как убеждаюсь, смотрит на меня, поднося к губам уже сигарету, пока пустой стаканчик из-под йогурта находится между коленками. Начинаю быстро моргать, никогда не умела особо скрывать свои эмоции, так что моя нервозность, как огромный рекламный плакат, который обязана носить с собой. Будто меня можно охарактеризовать одним словом «неуравновешенная» — и всё становится ясно. Хорошо, что сейчас в моих руках находится Засранец. В такие моменты мне нужно что-то делать руками, и обычно это мои волосы. Я порчу их, дергая и путая, но в данный момент пытаюсь сосредоточиться на котенке, чтобы тот смог спокойно поесть, пока на его мордашку летят капли морской воды. Не поднимаю головы, глаз, даю понять, что не хочу обсуждать это, но, как мне уже удалось понять, Дилан не «не понимает» намеков. Он хуже. Просто игнорирует. — Я не выспался, — хрипит, зажав сигарету между зубов и начав рыться в карманах в поиске зажигалки. — И мне не охота выводить тебя на диалог, так что не усложняй задачу, — смотрит перед собой, зажигая кончик сигареты, а мне остается глотать дым, от которого начинает щипать в горле. ОʼБрайен, кажется, замечает, как искажается мое лицо, поэтому высовывает сигарету изо рта, что-то проворчав, и бросает её в воду, отчего мои брови лишь сильнее хмурятся. Перевожу на него взгляд, собираясь на этот раз сокрушить его взглядом, но уже смешно, не так ли? Дилан непринужденно смотрит в ответ, ожидая объяснений, и нервно вертит пальцами зажигалку, пока выпускает из ноздрей остаток дыма. Пытаюсь вдохнуть как следует и дать ответ, внушающий доверия, но моя мозговая активность меня подводит, так что откашливаюсь, вновь опустив взгляд на котенка, который уже свободно, позабыв о море, сует голову в упаковку от йогурта, вылизывая стенки: — Что именно ты хочешь слышать? — Версию, — краем глаза вижу, как Дилан немного наклоняет голову, будто старается нарочно заглянуть мне в глаза, правда, обычно он так не поступает. Усмехаюсь краем рта, качнув головой, и вновь поднимаю голову, но смотрю уже в сторону горизонта: — Ты ведь не идиот, — шепчу, и мой голос растворяется в природном шуме, вот только со стороны ОʼБрайена всё равно следует тяжелый вздох. Он явно готов высказаться, но затыкается, когда слышу голос за спиной. — ОʼБрайен? — этот тон мне знаком, но не могу понять, кому он принадлежит. Правда из привычки не оборачиваюсь. Обращаются всё равно не ко мне, тем более вдруг мой взгляд может разозлить незнакомца? — Что ты здесь делаешь? — Дилан поворачивает верхнюю часть тела, сильнее сутулясь, и обращается к тому, кого мне не удастся увидеть, но позволено слышать. — Не думаю, что тебе будет интересно знать подобное, — нет, его голос точно мне знаком. — Эмили, это дрыщ, — Дилан кивает в сторону своего знакомого, но я остаюсь неподвижной, так что парень хмурится, но ему приходится вновь взглянуть в сторону незнакомого собеседника, который ворчит: — Мило, — судя по шагам, он разворачивается, и по моей спине бегут мурашки. — Томас, — ОʼБрайен как-то странно косится на меня, после чего поднимается, видимо, следуя за парнем, имя которого мне теперь знакомо. Продолжаю гладить мордочку котенка, вымазанную в йогурте, и слегка наклоняю голову, прищурившись. Томас… Его голос мне до неприятия знаком. От лица Дилана. Не даю парню скрыться с моих глаз, но молчу до тех пор, пока мы не обходим маяк, чтобы убедиться, что Хоуп не расслышит наш разговор. Точнее, я вновь буду наезжать, давить и выпытывать информацию: — Я видел, —торможу и пускаю смешок, все-таки вынув еще одну сигарету из пачки. — Что «видел»? — Томас разворачивается, резко выходит на контакт, к чему я не могу привыкнуть, хотя мы с ним неплохо поддерживаем недо-общение уже больше недели. Парень отнимает у меня сигарету, но ничего не говорю, лишь покосившись на пустую упаковку, после чего поднимаю на парня взгляд: — Видел, как ты смотрел на неё. Томас усмехается, отводя взгляд в сторону, и зажигает кончик сигареты, слишком много втянув в себя. Да. Он смотрел на Эмили так, как все остальные. Так, как смотрят учителя и одноклассники. Черт, да все вокруг. Одно выражение лица, один взгляд, в котором виден не испуг, быть может, это обычное опасение. И я начинаю немного сходить с ума. Господи, просто скажите мне, что эта запуганная особа, которая живет в доме без электричества и горячей воды, та, кто не замечает, как употребляет испорченные продукты и забывает закрывать дверь, могла сделать половине школы, если, конечно, не всей. Томас не выглядит так, словно нервничает, но сильная затяжка никотина ему явно необходимо, поэтому молча наблюдаю за тем, как он жадно глотает дым, поглядывая по сторонам. Мы стоим с другой стороны маяка, не думаю, что Эмили услышит, да и шум воды сложно перекричать. Присутствие девушки неподалеку напрягает парня — в этом я точно не ошибаюсь. — Я… — Томас подносит пальцы к сжатым векам, нажимая, и делает глубокий вдох, вновь опустив руки и сунув сигарету в рот. — Это сложно объяснить. Вновь усмехаюсь, но уже не скрываю своей злости, вызванной поведением практически всех знакомых в этом городе, включая отца, которые тянут кота за яйца вместо того, чтобы открыто все пояснить. — Почему вы ненавидите её? — Решаю задать вопрос в лоб, так что Томас переводит на меня взгляд, поправив светлые взъерошенные волосы. — Они не ненавидят её, — мне не под силу передать то, с каким трудом ему удается выдавливать каждое слово, так что не анализирую поведение парня, продолжая слушать. — Они боятся. Щурюсь, на секунду подняв глаза в небо, после чего скольжу языком по губам, уточняя, ведь не вникаю: — Почему боятся? Что за ересь? — Второй вопрос озвучен в никуда, ведь отворачиваю голову, взглянув в сторону маяка, будто способен разглядеть Эмили на другой стороне. — Ты ведь…ты ведь новенький, так? — Томас задает вопрос, который больше раздражает, так что ворчу: — Не перескакивай с темы… — Так что ты не знаешь, — перебивает уверенным тоном, что заставляет меня временно умолкнуть. — Тебе не нужно знать. — Причина, — требую жестко, видя, что Томас вовсе не думает нарушить зрительный контакт. И его внезапная улыбка сбивает меня с толку: — Ты должен сам у неё спросить. Я ничего тебе не скажу, как и остальные. Вряд ли кто-то захочет даже тупо заикнуться о случившемся, — курит, делая шаги от меня. — Но, знаешь, я не боюсь её, — тушит сигарету о свое запястье, сжав губы в бледную полоску. — Тогда она прошла мимо меня. — Чего? — Окончательно сбит с толку, поэтому приоткрываю рот, желая ругнуться на Томаса, но тот имеет привычку перебивать, так что без труда затыкает меня: — На твоем месте, я бы уже поспешил вернуться к ней, — улыбается шире. — Сейчас ведь осень, — и вот мой мозг сдох. Абсолютно. Томас разворачивается, быстро перебирая ногами, идет к дороге, поднимаясь на холм, оставляет меня в еще большем помутнении, чем до этого. Что он имел в виду, говоря об осени? Что значит его «она прошла мимо»? Чертов дрыщ, толком ни черта не объяснил. В этом городишке принято говорить загадками? Серьезно. Бесит. Плюю в землю, бросая пустую пачку в неизвестную сторону, и быстро перебираю ногами, возвращаясь на то место, где была оставлена девушка. Но невольно замедляюсь, уходя в свои мысли, ведь пытаюсь собрать хоть что-то в голове, но целой картины мне не рассмотреть. С чего всем боятся Эмили? Что эта размазня могла сделать, заставив всех боятся даже говорить об этом? Бредятина. Такое ощущение, что все просто издеваются надо мной. Демонстрируют коробку с секретом, но не дают взглянуть на её содержание. Останавливаюсь, взглядом врезаюсь в спину девушки, которая открыто улыбается, держа Засранца под лапки, и поднимает, касаясь своим носом его.Хоуп — это коробка. Эмили — её тайное содержимое.
Девушка поворачивает голову, видимо, слышит мои шаги, и ее улыбка резко пропадает с лица, после чего она опускает голову, принимаясь гладить макушку Засранца пальцами. Сажусь обратно, свесив ноги к воде. Душно. Солнце продолжает шпарить, слепить в глаза, а молчание внезапно создает неловкость, хотя до этого меня вполне устраивала атмосфера. Вздыхаю, понимая, что сигареты кончались, а жара начинает сводить с ума. Можно, конечно, разбавить скуку и методом давки и принуждения вывести Эмили на чистую воду, но… Черт, но это меня не касается. Хорошо, что осознаю это раньше, так что не делаю того, чего не должен. Потираю лоб, смахнув пот, и поправляю козырек бейсболки, невольно взглянув на Эмили, которая поднимает ладонь, прижимая её к, наверняка, горячей макушке. Она поправляет ворот кофты, скрывая ткань майки. Сегодня солнечно, к чему было одеваться тепло? Опускаю взгляд на её ноги, обтянутые темными лосинами. Синяки. Быть может, именно их она скрывает. Правильно, зрелище не из приятных. Хоуп потирает колени, прижимая котенка к груди, и ерзает на пятой точке, явно нервничая. Боится, что продолжу свои расспросы, но я уже успел привести мысли в порядок и прийти к тому, что это не моё дело. А я не лезу в чужое дерьмо. Своего предостаточно. Эмили пыхтит, заставив меня вновь начать скрыто наблюдать за ней. Она поднимает голову, закидывает, смотря в небо, и щурит веки, приложив ладонь к макушке. И, если честно, вряд ли я в этот момент спешу оценить свои действия, скорее делаю это, потому что подобное нормально. Ведь так? Снимаю со своей головы бейсболку, повернувшись к девушке, и надеваю ей на голову, приглаживая перед этим густые, непослушные волосы. Эмили моргает, косо и с нормальной для неё опаской смотрит на меня, пока пытаюсь нормально натянуть на неё бейсболку, после чего стучу пальцами по макушке, опустив руки, и вновь поворачиваюсь лицом к горизонту, чувствуя, как мне не хватает никотина. Черт. Краем глаза вижу, как Эмили подносит пальцы правой руки к козырьку, скользнув по его поверхности, и чешет висок, скрывая от меня половину своего лица. Если так подумать, она часто так делает. Скрывается.***
От лица Эмили. Когда мы, наконец, решаем направиться домой, на небе сгущаются облака, темнеет, а где-то вдалеке начинает греметь. Думаю, скоро придет конец жаре, и эта мысль радует как никогда, ибо сегодня я провела слишком много времени под солнцем, боясь получить удар. Пытаюсь лишний раз не касаться бейсболки, что по-прежнему находится на моей голове. Мы большую часть пути молчим, хотя, кого обманываю? Мы не перебросились даже словечком после того, как он вернулся. Если честно, в тот момент мне показалось, что он решил свалить и оставить мне котенка, так что я позволила себе расслабиться, именно поэтому Дилан застал меня врасплох. И мне до сих пор не по себе. Но, признаюсь, Засранец компенсирует всё выше сказанное. Я прижимаю его к своей груди, наслаждаясь тихим урчанием, которое вызывает приятную дрожь внизу живота. Понятия не имею, сколько времени мы провели на берегу, но мне даже понравилось какое-то время проводить вне стен дома, стоит как-нибудь повторить. Кхм, конечно, уже без присутствия ОʼБрайена. Мне до сих пор тяжело смириться с тем, что рядом со мной вышагивает человек, который не пытается меня ударить. В прямом и переносном смысле. Торможу у калитки своего дома, повернувшись лицом к Дилану, который протягивает руки, чтобы я вручила ему питомца, как я и поступаю, продолжая молчать. Парень удивляет тем, что вновь не пытается установить зрительный контакт, берет Засранца, смотря исключительно на него, после чего так же молча, сжав губы, отворачивается, собираясь продолжить идти. И я понимаю, чего он добивается. Уверена, что Дилан помнит про бейсболку, но не говорит, так как хочет, чтобы я первая вышла на контакт. Его метод ещё давно стал известен для меня, но сейчас, спустя какое-то время после нашего знакомства, я могу уже спокойнее реагировать и выполнять его прихоть. — ОʼБрайен, — обращаюсь именно так, ведь ему не нравится, когда кто-то называет его имя. Думаю, для этого стоит приобрести особое разрешение. Желательно в письменном виде. Дилан поворачивает голову, окинув меня взглядом, к которому я уже привыкла, так что спокойно подхожу к нему, снимая с головы бейсболку, и останавливаюсь напротив, вынуждая себя, закусив губу, подняться на носки, чтобы самой натянуть головной убор на темные волосы, слегка взъерошенные на затылке. ОʼБрайен, видно, немного мнется, но не делает шаг назад, пока приглаживаю ладонью его жесткие волосы, смотря исключительно на них, чтобы не смутиться. Пальцами скольжу по линии от лба до виска, и отряхиваю бейсболку, натягивая на голову парню, и тот хмурит брови, хотя до этого мог держаться без эмоций. Знаю, что делаю неправильно, ведь надеваю козырьком вперед, хотя он носит наоборот. После проделанной работы, стучу пальцами по его макушке, до которой еле дотягиваюсь, и опускаю глаза, слабо улыбнувшись котенку, который любопытно наблюдает за мной. Делаю шаг назад, переплетая пальцы за спиной, и не нахожу слов лучше, чем: — Увидимся, — разворачиваюсь, толкая калитку, и спешу к крыльцу, не оборачиваясь. Не слышу шагов за спиной. *** Вновь стоит. Вновь ждет. Но уже пускает смешок. И только после щелчка замка продолжает идти, откашлявшись и повернув бейсболку козырьком назад. Эмили Хоуп, кажется, действительно чокнутая. По крайней мере, в хорошем смысле.***
Холодная вода продолжает капать в наполненную до краев раковину. Плитка местами треснула, но не от времени, а от внешнего воздействия со стороны девушки, которая сидит, прижимая колени к груди, и стучит зубами от холода, что окутывает, вместе с водой сочась в самые укромные уголки её тела и сознания. Её черные, будто уголь, волосы липнут к лицу, скрывая голубые глаза, которые сейчас смотрят в одну точку. Бесцельно. В помещении темно. Электричество не работает, отопления нет. Осень. Время, когда все «болячки» обостряются, и Эмили не хочет признаваться в том, что именно весной — во время пробуждения природы, и осенью — во время гибели, она прекращает быть собой. Это неправильно — врать самой себе. Хотя, это вовсе не ложь, ведь Хоуп даже не вспомнит… Вечер в «семье» ОʼБрайена не может быть неидеальным. Джойс, несмотря на свое положение, о котором уже догадывается каждая соседка, любящая трепать языком, носится по светлой, теплой кухне, накрывая на стол, пока её муж торопится домой с работы. В воздухе витают приятные ароматы, и скрыть тот факт, что это место действительно полно теплоты и миролюбия — грех. Всё в этих стенах построено по особым правилам, чтобы сохранить комфорт каждого жильца. Только Дилану никак не оценить подобное. Он выходит из комнаты, чтобы почистить зубы в ванной. Обычно парень проводит время в ванной, когда уже далеко за полночь, но сегодня ему охота лечь спать пораньше, чтобы завтра не проспать первые уроки. Задача не из легких, но ОʼБрайену необходимо получить нормальную дозу сна, которой он лишен на протяжении последних… Нескольких лет. Дилан закрывает дверь без замка, оставляя спящего котенка, занявшего его кровать. Идет по коридору, не прислушиваясь к тому, что происходит в доме, правда, всё равно догадывается, что через пару минут внизу, за столом на кухне начнется «пиршество идеальной семьи». И он чертовски рад, что не относится к числу тех придурков, которые видят мир через розовые очки. Но парень имеет привычку ошибаться в людях. Особенно в тех, кому не дает второй шанс… …Эмили тихо дышит, сжимая дрожащие губы, и прислоняется виском к плиточной стене, продолжая сверлить неизвестную точку взглядом. Одну рука прекращает обнимать колени и поднимается из-под воды вверх. Размах — удар. Сильный, сразу поражающий цель. Девушка бьет себя по голове, стискивая зубы. И с каждым ударом её сила растет, а с губ слетает глухое мычание. Хватает за волосы, сжимает локоны, дергая, после чего вновь кулак прилетает по виску. Безумные действия будут продолжаться до тех пор, пока она вновь не забудется. Настоящая Эмили Хоуп. …Оборачивается, когда слышит знакомые голоса. Много голосов. ОʼБрайен делает шаг назад, останавливаясь напротив комнаты Джизи, в которой сидят порядка десяти человек. И их парень знает. Он щурит веки, изучая выражение лица каждого, после чего замечает, что Джизи внезапно вскакивает, спеша в его сторону. Нет, она мчится к двери, чтобы закрыть её перед носом Дилана. Но тот постоянно пользуется одним и тем же методом. Он вытягивает ногу, не позволив девушке выполнить желаемое. Она поднимет на него большие глаза, хмурится и взглядом приказывает ему сделать шаг назад. Но ОʼБрайен грубо толкает ногой дверь, вынуждая Джизи сделать шаг назад. И Дилан окидывает всех присутствующих, что отвлекаются от разговора, вниманием одарив нежеланного гостя, который по-настоящему сражается с самим собой, с собственными противоречиями, но всё равно переступает порог комнаты, не обращая внимания на ворчание Джизи, и берется за ручку двери, непринужденно захлопнув её за собой.