***
От лица Дилана. Сегодня мне по-особому отвратительна вонь сигарет. Будто наркотик, которого нет желания употреблять, но непонятная сила заставляет вновь и вновь чиркать зажигалкой. Томас выглядит не лучше — не хочу подмечать, но замечаю, что на его лице появились новые ссадины, хотя в целом парень не выглядит подавленным. Думаю, он такой. Они с Хоуп такие. Умеющие терпеть. —… Почему ты вдруг спрашиваешь? — Томас подает голос после минуты молчания, которая подтверждает мою теорию. — Шон — не придурок. Он просто слабак. — Они с Эмили общались раньше? — Затягиваю, позволяя дыму проникнуть в легкие, и смотрю на парня, который сидит так же сутуло рядом на скамье, уставившись в сторону бассейна: — Я не могу знать точно. Мы все время были в параллельных классах. — Но что-то ты ведь знаешь, — догадываюсь, надеясь, что сегодня Томаса будет легче вывести на разговор, и, к счастью, он хмыкает в качестве ответа, кивнув головой с безмятежным выражением лица: — Ну, они общались, хотя, может даже дружили. Постоянно видел Джизи, Эмили и Шона вместе. — Он тоже перестал общаться с ней после того случая? — Сразу перехожу к интересующему меня вопросу, но Томас внезапно замолк, чем привлек мое внимание. Парень держит сигарету пальцами возле губ, вдруг усмехается, как следует затянувшись, и выдает вместе с дымом изо рта: — Кое-что вспомнил. Странно, что я до этого не задумывался об этом. — О чем? — Верчу одной рукой зажигалку Эмили, разглядывая на ее поверхности рельефные узоры. — Я не помню, в какой день это произошло, но, как мне говорила мать, Шон рано вернулся из школы и застал своего отца на кухне во время полового акта с мамой Эмили. Я перевожу взгляд на Томаса, который не прекращает улыбаться, щурясь, словно с трудом вспоминая события тех лет: — Тогда-то вся правда о мамаше Хоуп начала всплывать. Она, может, и любила дочь, но трахаться любила больше. — Хочешь сказать, она… — Начинаю, но парень с удовольствием перебивает: — Она перепехнулась с половиной мужиков с их улицы, если не больше. Даже с отцом Джизи спала, хотя тот все равно в разводе был. Опускаю взгляд на сигарету в руках: — И как на это отреагировал отец Эмили? Но и тут Томас ставит меня в тупик своим недобрым смешком: — А как он может? Он ведь больной был. Хмурюсь, вновь взглянув на парня, и немного недоумеваю: — Больной? — Да, но я без понятия, что это была за болезнь. Знаю только то, что он был, — Томас крутит пальцем у виска, поднося сигарету ко рту. — В таком случае женщину можно понять — она и зарабатывает, и выполняет все дела по дому, а вот ее плотские желания некому выполнить, вот она и ходит налево, оставляя дочь с ненормальным папашей. Черт, я до сих пор помню, как Эмили однажды пришла в школу в мальчишечьей форме. Это был первый день в третьем классе. Думаю, этот псих забыл, что у него дочь, а не сын, — ухмыляется, а вот мое выражение лица не меняется. Смотрю на Томаса искоса, пытаясь всю полученную информацию как следует запомнить, чтобы потом, когда останусь один в своей комнате, переварить. Если отец Хоуп был болен, могло ли это передаться по наследству? Вот только, о каком именно недуге идет речь? — Черт, я ведь не об этом, — Томас вдруг избавляет меня от своей недоброй ухмылки, повернув голову. — У нас в пятом классе физкультура проходила вместе. Так вот в начале года, когда мы занимались здесь плаванием, Шон вдруг столкнул Эмили в воду, пока учитель вышел. Видимо, он считал нас уже взрослыми, вот и оставил. Сказать, что все были шокированы, это ничего не сказать. Думаю, он частично винил Эмили в том, что его родители развелись. Скорее всего по инициативе матери. Мы же все глупые, особенно в таком возрасте. — И? — Анализирую сказанное, ожидая основной мысли, которую хочет до меня довести Томас. — Эмили не занимается плаваньем. — Она не умеет? — удивляюсь, хмуря брови. — Хоуп всегда боялась воды. Это я точно помню, даже близко к бассейну не подходила, но в тот день подошла, — Томас хмурит брови, задумчиво продолжив, — по просьбе Джизи. — Хочешь сказать, они специально это сделали? — Пускаю смешок. — Заговор молокососов? — Никто не стал помогать, вот, о чем я, — Томас тушит сигарету о скамейку, кашляя. — Все стояли и смотрели, как Эмили пыталась всплыть. И я стоял там с ними, правда, понятия не имел, что происходило. Думал, это какой-то прикол, но, когда вернулся учитель, понял, что что-то не так. — Сколько она провела под водой? — Перебиваю. — Достаточно, чтобы началась гипоксия. Ее увозили на скорой. Не могу быть уверен, но что, если эти дети каким-то образом узнали, что мать Хоуп спала с их отцами? К слову, через месяц после этого, Эмили вернулась в школу, тогда ее все начали шпынять. — То есть, к ней начали так относиться до того, как она… — Ага, — Томас перебивает. — Всю ее семью избегать начали, а в конце осени Эмили, видимо, психанула. — Ее мать. Выходит, все началось с нее. Она вообще в своем уме? — Ругаюсь, мне не нравится тема, касающаяся измен. Не по наслышке знаю, как больно и тяжело переживать такое, но с другой стороны винить ребенка из-за ее шлюховатой мамки тоже неверно. Хотя, будучи в пятом классе, узнав об измене отца, я скорее всего стоял бы там же со всеми, не протягивая руку тому, кто тонет. Жестко. — Понятия не имею, но и, повторюсь, эта информация была получена мною из разговоров моей мамы с соседками. У них, сплетниц, язык развязан. — А что стало с отцом Хоуп? — Бросаю окурок в сторону бассейна, а Томас пожимает плечами: — Этого не знаю. Думаю, ему вообще похер было на измены жены. Он мало, что понимал. — Зачем она тогда вышла за такого? — Не понимаю. Нет, правда. Томас опять пожимает плечами, оставляя меня без ответа, так что ухожу в себя. Что, если Шон вчера рассказывал Хоуп про измены ее матери? Рассчитывал таким образом вывести ее из себя? Кажется, Эмили живет в своем, отдельном от реального, мире. Сую руки в карманы джинсов, вздохнув, и бросаю взгляд на Томаса, который касается ладонью ребер, корчась: — У тебя… — Начинаю неуверенно. — Всё в порядке? Парень поднимает брови, взглянув на меня: — Конечно. — Это я к тому, что, если тебя кто-то достает, то говори мне, — усмехаюсь, видя, как Томас сдерживает смешок. — Ты уже знаешь, что бегаю я быстро. — Да, удирать от парней — это талант, — парень не выдерживает, улыбнувшись. — У тебя сейчас что? — Слышим звонок. — Физкультура, — отвечаю и лезу за очередной сигаретой в карман, а Томас смеется: — Самое оно перед физической нагрузкой. От лица Эмили. Осматриваю спортивный зал, нервно теребя локоны черных волос, которые немного отрасли с моей последней стрижки. Одноклассники уже во всю уговаривают учителя устроить «игровой» урок, и тот, как мне кажется, сдается под напором большинства. Стою на месте, то и делая, что поправляю длинную футболку, боясь, что ткань задерется слишком высоко. Позади меня двери в зал. Шум со стороны коридора прекращается, значит, урок начинается. Но никто не собирается в шеренгу. Ясно. Так даже лучше. Мужчина со свистком идет в комнату для спортивного инвентаря за мячом. Первая игра наверняка вышибалы. Они это любят. Зачем я переодевалась? Чувствую касание. Мне не нравится, когда меня трогают, но успеваю унять отвращение, ведь рядом встает Дилан, пальцами давя мне на спину, после чего прячет руки в карманы спортивных штанов: — Чего стоишь? Играть собираешься? — Кивает головой в сторону поля, где уже все делятся на команды. — Нет, — сжимаю губы, тогда парень хмуро продолжает: — В таком случае, иди и сядь, — направляется к лавкам, и следую за ним, молча разглядывая его со спины: высокий. Мне не удавалось этого понять раньше, ведь я постоянно хожу с опущенной головой, но сейчас, наконец, в полной мере убеждаюсь, что Дилан даже выше Шона, хотя в классе он становится первым в шеренги. И вновь взгляды. На Дилана смотрят. Так же. Как. На. Меня. Мне не хочется стать источником его проблем. ОʼБрайен садится на лавку, прижимаясь спиной к стене, а я опускаюсь на расстоянии вытянутой руки, чтобы быть немного дальше от него. Вдруг, его захотят пригласить в игру. Парень вздыхает и двигается ближе ко мне, внезапно спросив: — Почему не играешь? Смотрю на поле, где уже начинается игра, и мычу, раздумывая над ответом: — Раньше играла, но в вышибалах меня не сажали после того, как вышибли. Из-за полученных синяков моя мать ходила жаловаться, — сгибаю одну ногу в колене, обхватывая ее руками, и прижимаю к груди, — так что официально я больше не играю. — А где сейчас твоя мать? — Дилан прижимается затылком к стене, так же поступаю я, отвечая без запинки и с легкой гордостью: — Моих родителей по работе вызвали в Нью-Йорк, — слабо улыбаюсь. — Сестра тоже с ними поехала. — Сестра? — слышу удивление в тоне парня, поэтому поворачиваю, немного поднимая, голову, чтобы взглянуть ему в глаза, а Дилан наоборот опускает голову, чтобы так же установить зрительный контакт. — Элис — моя старшая сестра. Мы близнецы, но совсем разные. Мне кажется, она больше похожа на родителей, даже если судить по цвету волос. Элис светленькая, — тараторю, и ОʼБрайен хмурится, кинув мне следующий вопрос: — А почему на фотографиях ее нет? Смотрю на парня. Не моргаю. Не шевелю немного приоткрытыми губами. Уставилась на Дилана, как на пришельца, ненормального, сбежавшего из психушки. И нервно, неожиданно для самой себя, усмехаюсь: — Она есть на фотографиях, просто, в коридоре они не стоят, — нахожу, что ответить, и смотрю перед собой, хмуро и потерянно изучая мое внутреннее состояние. Оно пошатнулось. Всего мгновение колебания, но оно было. И, странно, но Дилан выглядит таким же сбитым с толку, правда, быстро возвращает себе былую невозмутимость: — А почему они не взяли тебя с собой? Мой взгляд замирает. Нет, все тело замерзает, а неприятное отвращение давит на грудь. Рвотные позывы. Они внезапно одолевают меня, стоит мне попытаться откопать в сознании ответ на поставленный вопрос. Я знаю, что он есть. Ужас в том, что не могу найти его в хламе из мыслей. Сижу, не двигаясь, сверлю взглядом противоположную стену, не моргая, когда в поле зрения попадает летающий из стороны в сторону мяч. — Эмили? — Дилан наклоняет голову на бок, что-то хмуро разглядывая на моей шее. — Что это? — Касается указательным пальцем моей кожи, отчего вздрагиваю, грубо ударив парня по руке: — Какого черта ты меня трогаешь?! — Слова, пропитанные необъяснимой злостью, сами слетают с губ. Хорошо, что из-за шума, на нас мало кто обращает внимание, так как мой гнев тут же сменяется растерянностью. ОʼБрайен щурит веки, но его взгляд вовсе не раздраженный, хотя мои необдуманные действия вполне способны вызвать отрицательную реакцию. Не нахожу в себе силы продолжать смотреть на Дилана, поэтому отворачиваю голову, одну руку прижимаю к больному месту на шее, а другой начинаю поправлять волосы, чтобы локоны скрыли мое лицо. Опускаю голову, лбом касаясь колени — ноги, что по-прежнему прижата к груди. — Это засос? — Вопрос. Я медленно щупаю пальцами больной участок кожи, качая головой: — Синяк, — шепчу, чувствуя себя виноватой, и ниже опускаю голову. — Это засос, — утверждение. Мои губы плотно сжаты, а дыхание значительно тяжелеет. — Поверь, я знаю, как выглядят засосы, — парень давит своим жестким тоном. — Это Шон? — Что «Шон»? — Шепчу, не поднимая головы. — Он приходил к тебе вчера. — Кто? — Ты помнишь, — голос парня становится тише, будто произнесенное им — какая-то тайна. Хмурю брови, но не двигаюсь. Не хочу смотреть на Дилана, который явно продолжает сверлить меня взглядом: — Кажешься такой невинной, но что-то ты помнишь… — А с чего мне вдруг забывать то, что было вчера? — Рычу, словно кошка, немного повернув голову на бок, чтобы взглянуть на парня, который внезапно отдергивает себя, сменив «пластинку». *** Ему показалось, что она помнит все, что все это время притворяется, что каждое ее слово, каждая слабая, полная боли улыбка — это ложь. Но Дилану лишь показалось. Действительно, с чего он взял, что Эмили забудет то, что было вчера? Парень посчитал, что девушка, после проявления своей дикости, теряет воспоминания о том, что вывело ее из себя? Глупо. Дилан явно недооценивает Хоуп. Эмили смотрит на него так, как должна, так, как он заслуживает. Правда, если Шон и домогался ее вчера, то с чего вдруг она должна была говорить об этом? Девушка не обязана докладывать обо всем Дилану. И парень осознает, в какой ситуации оказывается. Он сам завел себя в угол. Считает Хоуп — слабой девчонкой, забитой и запуганной, той, которая не смотрит людям в глаза, демонстрируя слабость. Та, что позволяет над собой издеваться. Но это все не признаки ее жалкой слабости. Она чертовски терпелива. И умна. А Дилан уже успел составить в голове псевдообраз обычной девчонки, с поехавшей крышей. ОʼБрайен чувствует себя полнейшим кретином, ведь, неосознанно, начал оценивать Эмили под шаблон, который ему нарисовали другие. Начал думать, как все. Хоуп продолжает косо с недоверием смотреть на Дилана, сведя брови к переносице. Кажется, вот она — настоящая Эмили, которую в данный момент любая мелочь способна довести до ручки. Бомба, готовая к действию, и ОʼБрайен понимает — нужно быть осторожнее. Он, как никак, но хотел помочь девушке не сорваться, а оказался тем, кто может нажать кнопку самоуничтожения. Порой, люди даже не подозревают, как сильно могут влиять на других, поэтому Дилан только сейчас ощущает тяжесть этой убогой ответственности, понимая, почему все вокруг отказываются помогать Эмили. Уничтожить человека куда проще, чем починить. Помочь собраться. Тяжесть на плечах. ОʼБрайен, наконец, чувствует ее. — Знаешь, — Эмили вдруг отвлекает парня от его раздумий. Ее лицо заметно смягчается, а взгляд уже не испепеляет: — Шон — неплохой человек, — опускает глаза на руки Дилана, пальцы которых он переплетает, поставив локти на колени. — Мне кажется… — Девушка с трудом пытается обосновать свое сомнение, — у него есть право злиться на меня, — поднимает глаза, вновь установив зрительный контакт с парнем, который так же сутулится, хмуро разглядывая лицо девушки: — Не знаю, но, — быстро смачивает сухие губы, стараясь говорить как можно мягче. — Давать ему себя трогать — не подходящий вариант для искупления. Эмили как-то жалко усмехается, сжав губы, и с непонятной озадаченностью произносит: — Мне бы понять, в чем я виновата, — кивает головой. — Тогда, мы могли бы с ним это обсудить, — виском прижимается к коленке, продолжая смотреть на Дилана, который все так же хмуро слушает, подпирая подбородок сцепленными в замок руками: — Подчеркну исходя из твоих же слов — обсудить, а не позволять кому-то «сосать» твою кожу. Эмили улыбается, кивая головой: — Знаю, просто, вчера он выглядел каким-то расстроенным и злым, — слабо хмурит брови. — К тому же, он сильнее меня, — вздыхает, смотря куда-то в пол. Эмили внезапно чувствует себя неловко за такой сумбурный поток слов и фраз, но ей впервые охота говорить с кем-то, делиться тем, что думает. Это необычно, но приятно, до мурашек на руках. — Хочешь сказать, ты сопротивлялась? — Откуда такое удивление в голосе парня? Оно привлекает внимание Эмили, так что она вновь смотрит на него, кивая: — Конечно, кому нравится, когда его трогают? — И часто он к тебе так заявляется? — ОʼБрайен не останавливает поток вопросов со своей стороны, видит, как лицо Эмили мрачнеет. Она хмурит брови, будто желает сообщить что-то важное, но громкий свист возвращает их в зал. Конец урока. Они проболтали практически все занятие, и это удивительно. Буквально на какое-то время Эмили стала обычной девушкой в глазах Дилана. А той показалось, что она может быть «обычной». Но не стоит забывать о реальном обществе, которое вот уже окидывает своими неодобрительными взглядами, напоминая, кто какое место занимает в этом социуме. Временно, но Они стали нормальными.***
— Привет, меня зовут… — полное игнорирование слов. Девочка провожает взглядом мальчика, который быстро уносит все свои игрушки, будто кто-то может покуситься на его своеобразное богатство. Улыбка всего на секунду пропала с детского лица, ведь в поле зрения ребенка попал другой мальчик, к которому он и направился. Площадка была переполнена детьми, но все они были заняты своими делами. Особенно те, кто принес пакет игрушек с собой. Девочка остановилась у русого мальчика, который тыкал в большого жука палкой, сидя на траве, и с какой-то серьезной озадаченностью наблюдал за насекомым. — Что делаешь? — девочка садится на корточки рядом, опуская взгляд на жука. — Почему он даже не пытается убежать? — мальчик говорит, но с собой. Вопрос, адресованный в «никуда». Девочка наклоняет голову, задумчиво чмокнув губами: — Это потому, что ты больше и сильнее. Знаешь, большие люди тоже пугают маленьких, таких, как мы, — отвечает, а мальчик, наконец, обращает на неё внимание, из-за чего девочка улыбается: — Привет, меня зовут Эмили, — протягивает маленькую ладошку, а её собеседник, с не менее «осознанным» взглядом, кивает головой, пожимая девичью руку: — Томас.Я боюсь, что мой сон является реальностью. А реальность — всего лишь сон
Это… Странно? Дилан и, как понимаю, Томас сидят напротив меня в кафе, за одним столом. Они разговаривают, спорят. Признаюсь честно, не думала, что с таким характером, как у Дилана, ему удастся найти себе друга, если их так можно назвать. Думаю, эти двое даже понятия не имеют, что дружат, хотя, кто их знает? Нет, знаете, что по правде странно? То, что я здесь. Да, молчу. Да, пытаюсь съесть свой черничный йогурт в присутствии других, но я здесь. Как ни как. Томас изредка поглядывает в мою сторону, но я не чувствую от этого давления. Он смотрит как-то иначе. — Ты работаешь? — вырываю фразу Дилана из контекста, сунув ложку в рот. — Ага, — Томас выглядит более сдержанным, в то время, как Дилан засыпает его вопросами. Если так подумать, то он постоянно это делает. Много спрашивает, но о себе не говорит. Я практически ничего о нем не знаю. — Кем? — Дилан вертит в руках банку колы. Серьезно, он что-нибудь кроме этой химии употребляет? — Когда как, — ответ прост. Томас вновь смотрит в мою сторону, и на этот раз я не выдерживаю: — Что-то не так? — спрашиваю без задней мысли, поэтому рада, что парень не расценивает это, как угрозу, и спокойно отвечает: — Нет, порядок, — ставит кружку с чаем на стол, поднимаясь. — Пора мне, — прячет вибрирующий телефон в карман джинсов. — Вы оба меня разоряете, — Дилан указывает пальцем то на меня, то на Томаса, который усмехается: — Как-нибудь угощу тебя молоком с печеньем, — отходит, повторно бросает взгляд на меня, который я никак не могу расценить, и разворачивается, покидая заведение. Смотрю ему в спину, мешая йогурт: — Забавный, — перевожу взгляд на Дилана, тут же прикусив язык, ведь тот изгибает брови, уставившись на меня с каким-то недовольством: — При нашей первой встрече, ты меня во всю игнорила, а ему даже улыбнуться не поленилась, — подносит банку к губам, а я хлопаю ресницами, ворча от растерянности: — Вовсе не улыбалась, — сую в рот ложку, бубня. — Вовсе нет. Покончив с подобием обеда, мы покидаем кафе, и я, наконец, осознаю, что ОʼБрайен действительно в последнее время платит за меня. Стоит с этим заканчивать, иначе в долги влезу только из-за йогурта и латте, потом ещё кредит придется взять. Улицы днем шумные, так что дорога домой кажется невыносимым мучением. Даже на наших улицах полно людей. И почему всем так обязательно языками чесать? По мне, молча гораздо приятнее находиться рядом с каким-то человеком. И да, я вовсе не интроверт — повторяю каждый раз, когда думаю, как бы изолироваться от шума. — Засранец больше не болеет? — спрашиваю, решая занять себя непринужденной беседой. Дилан пожимает плечами: — Знаешь, мне кажется, что чиханье — это его фишка. Некая особенность. Понятия не имею, почему он чихает, и это раздражает, так что сегодня заберешь его себе на ночь. — С чего вдруг? — тихо ворчу, хмуря брови. — С того, что… — Дилан прерывается, когда позади слышно шум колес. Мы останавливаемся, отходя на бордюр, и я провожаю взглядом блестящий автомобиль с тонированными окнами, который внезапно тормозит, отъехав чуть вперед. Парень вынимает руки из карманов, когда дверца машины открывается, и из салона выглядывает неплохой с виду мужчина в строгом костюме. Похож на бизнесмена. Моя мать так же строго одевается на работу. — Ты его знаешь? — спрашиваю, слыша, как Дилан вздыхает: — Папаша мой, — отвечает, не хотя, а я вновь смотрю на мужчину, который… Который выглядит рассерженным: — В машину, — коротко и строго. — Живо, — смотрит на парня, а тот плюется смешками в ответ: — А ты забавный, — Дилан цокает языком, продолжая идти дальше, а я топчусь на месте, бросая взгляд то на мужчину, то на парня, после чего последний раз смотрю на отца Дилана, вдруг осознав, что где-то уже видела его, и спешу за ОʼБрайеном, услышав, как за спиной хлопает дверца автомобиля. От лица Дилана. В доме царит тишина, когда переступаю порог, совершенно спокойно хлопая дверью, не скрывая своего возвращения. Судя по выражению лица моего отца на улице, мне сейчас устроят неплохой спектакль с примесью драмы. Как ожидалось — отец сидит в моей комнате, его сердитый взгляд пока изучает голые стены, после чего опускается на Засранца, носящегося по полу из угла в угол, ведь видит кого-то чужого, тем более с таким рылом, как у моего папаши. — Вроде, ты сам говорил, что это мое личное пространство, — напоминаю, но отец не слушает. Он встает со стула, и выглядит всё это удручающе. — Я ведь просил тебя по-хорошему, даже Джизи пыталась следить за тобой. — Что ж, плохо следила, — спокойным тоном отвечаю, снимая с плеч рюкзак. — Я устал. Выйди. — Мне не хотелось этого делать, но, если это поможет мне огородить тебя от Хоуп, то я, пожалуй, решусь, — отец давит. Морально он уже забивает меня ногой, но я лишь вздыхаю: — Повторюсь, я устал. — Ты ведь наверняка уже наслышан о матери Хоуп? — он не прекращает, но не смотрю в его сторону, снимая кофту. Не даю ответа. Я много чего слышал. — Я развелся с твоей матерью из-за неё, — его тон внезапно становится тише, за строгостью в голосе едва прослеживается грусть, а вот я получаю в грудь удар, к которому не был готов, поэтому не успеваю блокировать эмоции и поднимаю на отца взгляд, пока ещё сам не знаю, чем именно он переполнен, но продолжаю смотреть на мужчину, который тяжко вздыхает, с трудом продолжая: — Мы с ней познакомились на работе, вместе ездили в Англию, тогда… Честно, не знаю, с чего вдруг я взял, что она — та самая. Глупо, наверное, да? Смотрю не на него. Смотрю сквозь него. И мужчина это видит. Он мешкает, пытаясь собрать всю свою былую строгость, но та разбросана по полу в темной комнате, так что ему остается только сильнее надавить, чтобы получить нужный эффект: — Я был так охмурен ею, что вовсе бросил всё, рванул сюда, а в выводе — ничего не получил. Эта женщина — просто дьяволица — вот, в чем я убедился, — смотрит на меня тяжелыми от усталости и изнурения глазами. — Надеюсь, ты… Я слышу, как стучит скачет давление в висках, чувствую бешенный пульс, но молчу, продолжая тупо пялиться на отца, который вытирает мокрые от напряжения ладони о ткань штанов: — Надеюсь, ты теперь понимаешь… — Что я должен понимать? — это внезапно. Просто, ни с того, выплевываю вопрос, который, словно помогает мне очнуться. Хмурю брови, сердито смотрю на отца, который проглатывает тревогу: — Что не должен контактировать с Хоуп. — С чего вдруг? — добиваюсь ответа, который он так сдерживает в себе, ведь эта причина — причина обиженного и обманутого ребенка. — Потому что она — больная дочь этой суки, Дилан! — наконец, мужчина не сдерживает, выкрикнув, но я остаюсь без эмоций, только слегка подняв брови: — То есть, ты не хочешь, чтобы я контактировал с Эмили только потому, что ты не смог удержать свой член в штанах при виде её шибанутой мамки? — судя по виду, отец отгрыз себе язык, ведь теперь, когда я расшифровал его слова, ясно, что ведет он себя, как ребенок, оставшийся без конфетки. — Думаю, вопрос исчерпан, — хватаю обратно кофту, натягивая на плечи, и забираю испуганного Засранца, направляясь к двери. — Дилан, послушай, я… — слышу, как отец идет за мной, но не останавливаюсь, а лишь прибавляю шагу. Он совсем рехнулся. И хочет, чтобы я уподобился ему, но этого никогда не случится. Именно поэтому я сдерживаю себя. Поэтому ухожу, пытаясь не думать о том, что сейчас чувствую то же, что и другие дети, когда узнали, что Эмили — дочь бизнес-шлюхи. Я стараюсь. Я, блять, стараюсь мыслить не как мелкий сопляк, а как взрослый человек, который не винит детей в грехах родителей, но не могу полностью закрыть глаза на то, что это её мать. Это. Черт. Возьми. Всё. Её. Мать. Чертова сука, из-за которой мои родители разошлись. Из-за которой моя мать и дня не могла провести без рыданий. Из-за которой мы остались в нищете. Из-за которой моей матери пришлось быть сильной. Из-за которой она пошла… Нет, она была вынуждена пойти работать в этот чертов бар, где наткнулась на этого гребаного ублюдка. Из-за которой моя мать подвергалась насилию в течении нескольких лет. Из-за которой она терпела побои и издевки, а мне через силу улыбалась и готовила завтраки. Из-за которой моя мать… Выхожу из дому, сунув Засранца под кофту, отчего он начинает громко мяукать, ведь я явно делаю ему больно, спешу быстрее покинуть территорию участка. Внутри бушует шторм из разных эмоций, которые у меня нет сил подавить. Иду по тротуару, задевая плечом какого-то человека, и смотрю под ноги, шепча: «Один, два, три…» — это должно помочь. Всегда помогало, но не сейчас. У отца получилось. Я запутался, потерялся, начал сомневаться. Ведь мать Эмили та… …Из-за которой моя мать убила себя.***
От лица Эмили. Уже три ночи. Я успела сделать всю домашнюю работу, которую на меня навалили учителя, поэтому со спокойной душой одеваюсь, чтобы выйти на улицу и немного прогуляться. В целом, ничего нового, правда, сегодня я возьму с собой книгу. Надеюсь, Дилан не станет мне мешать. Хочу немного почитать. Накидываю кофту, уже спокойно ориентируясь в темноте, и хватаю со стола книгу, промчавшись мимо зеркала. Мимо. Зеркала. Возвращаюсь спиной вперед, окинув себя взглядом с ног до головы, и с обречением вздыхаю. Сойдет. Покидаю комнату, шагая к лестнице, и сбавляю темп, слыша мяуканье и грохот снизу. Не хмурюсь, но напрягаюсь, хотя, судя по этому милому чиханью, волноваться не о чем. Спускаюсь на первый этаж, взглянув в сторону входной двери. Неужели, опять не заперла? Никак иначе они бы не попали в дом. Останавливаюсь, медленно поворачиваясь лицом к кухне, и вижу, как Засранец носится по полу за каким-то жуком, а Дилан наливает себе воду из-под крана. И первое, что замечаю тут же, — банка пива. Стоит на столе рядом с колой. Хмурю брови, когда Дилан возвращается к столу, ладонью потирая лоб. — Знаешь, между колой и алкоголем, я бы выбрала колу, — говорю, но парень льет пиво в колу, так что напряженно вздыхаю, пытаясь собраться с силами. — Я… — указываю пальцем в сторону двери. — Я собираюсь идти в магазин. Хочешь со мной? — с надеждой смотрю на Дилана, который глотает много колы, опускает голову, сильно сжав веки, и разжимает их, медленно отступая к стене: — Нет, не хочу, — отказывается слишком грубо, поэтому начинаю мяться, чувствуя себя потерянной. Продолжаю стоять на месте, слушая, как парень поглощает алкоголь и как воет за окном ночной ветер. Мне впервые удается видеть его таким… Таким несобранным. Будто кому-то удалось раздавить его, морально разбросать на части, и теперь Дилан расклеился. Хмурю брови, с опаской шагая к парню, который садится на пол, прижимаясь к стене спиной, и сгибает ноги в коленях, вновь отпивая из банки недо-колы. — Отец, да? — задаю вопрос в темноте, и слышу лишь ворчание: — Какое тебе дело? — Из-за меня, да? — облизываю губы, опустив голову ниже, когда парень смотрит на меня, щуря веки. — Просто, я понимаю. Вижу, как все на тебя смотрят, когда ты разговариваешь со мной, так что не удивлюсь, если и твой отец не в восторге от этого. Знаешь, не только меня все почему-то терпеть не могут, но и мою семью в целом. Кроме Эллис, конечно. У Эллис полно друзей. ОʼБрайен молчит, продолжая сверлить меня взглядом, и не скажу, что он сильно пьян. Он вовсе трезв, просто… Что-то не дает ему вести себя как обычно. Подхожу ближе, обняв себя руками, и сажусь на пол, рядом, протянув руку к Засранцу, который всё это время бегает под столом, играя с комком грязи: — Я пойму, если ты не будешь со мной разговаривать, — говорю спокойно, ведь это правда так. Я понимаю. Всё понимаю. — Так что, просто не тяни с этим и скажи сразу, — глажу котенка по мордочке, взглянув на Дилана, который всё так же смотрит на меня, вертя пальцами банку. Отворачивает голову, вновь отпивая: — Планеты не вокруг тебя вертятся, — ворчит, но уже не так сердито, так что я воспринимаю его слова спокойно, даже с легкой улыбкой. — Проблема не в тебе. — Вот и хорошо, — улыбаюсь, начав чесать пузо Засранца, который переворачивается на спинку, и вновь поднимаю глаза на Дилана, который не выглядит лучше. — Знаешь, ты сильный. Видимо, отец тебя хорошо воспитал. — Мой отец — кретин с проблемой недержания своего… — запинается, откашливаясь. — Забудь. — Тогда, — пытаюсь реабилитироваться. — Это заслуга твоей матери, верно? То, какой ты сейчас, — это благодаря ей, — моя улыбка исчезает, ведь парень поник прямо на глазах. Он не смотрит в мою сторону, продолжая стучать банкой по полу и молчать. С волнением наблюдаю за тем, как личность, которую я считала непоколебимой, самоуничтожается, поэтому начинаю напрягать свое серое вещество, чтобы найти решение. И не скажу, что это гениально, но… Протягиваю обе руки к Дилану, привлекая его внимание. Тот изгибает брови, слегка удивленно шепнув: — Что ты делаешь? — Мой отец так делает, — отвечаю без запинки, чувствуя, как в груди вот-вот должно разорваться сердце. От волнения в горле становится сухо, а голова идет кругом, ведь я не люблю, когда меня касаются, но… Сама же… Черт. — И что? Я денег тебе должен дать? — Дилан явно не «врубается», и это ожидаемо, но я борюсь со своим смущением, ворча: — Нет, — качаю головой, опуская руки. — Ладно, забей, я просто хотела вернуть твою наглость, — сажусь прямо, но Дилан, словно «оживает», поставив банку на пол: — Погоди, так что ты хотела? — Ничего, — бубню, прижимаясь затылком к стене. — Так делает мой отец, когда мне или Эллис нужна своего рода поддержка. — И что он делает? — с каким-то недоверием спрашивает парень, который, судя по взгляду, сам пытается додуматься. Я смущенно потираю ладони, ворча от безнадежности: — Он обнимает, — не смотрю в сторону парня, даже отворачиваю голову в противоположную, чтобы не видеть его краем глаза. — Разве, твои родители так не делали? Тишина в ответ заставляет напрячься, так что начинаю тянуть пальцами ткань кофты, пытаясь проглотить комок. Уверена, что сейчас Дилан немного шокирован, но я просто хотела помочь. По крайней мере, парень больше не выглядит раздавленным. — Обнимашки? — слышу нотку смеха в его голосе, и, признаюсь, это успокаивает, но всё равно притворно ворчу: — Сделай одолжение — забудь, — улыбаюсь, поправляя пряди волос так, чтобы моего лица не было видно, а Дилан вновь подносит банку к губам, смеясь: — Просто признайся, что тебе меня облапать охота. Закатываю глаза, роняя лицо в ладони: — Господи… — мда, теперь ОʼБрайен явно в порядке.