Учись заботиться о других
— Ты помнишь, что произошло? Мужчина в белом халате с небольшим бейджиком и ручкой в кармане, которую он постоянно носил с собой, склонился над кроватью девушки. Её бледное лицо выглядело нездоровым, мокрая от ледяного пота кожа постоянно нуждалась в сухом полотенце, практически синие губы сохли через каждые полчаса после принятия воды. Туманный взгляд запутавшейся в себе личности, которая постепенно догорает. Мужчина с жалостью и беспокойством смотрит на пациентку, которая изо всех сил пытается вспомнить, старается приподнять серую пелену забвения и заглянуть в саму себя, чтобы отыскать ответ. Её руки пришлось привязать ремнями к кровати, чтобы она не сгрызала ногти до крови, не душила себя пальцами. С ней тяжело, но врач знает, что опускать руки рано. Он чешет седину, поправляя очки, и повторяет попытку, видя, как начали быстро метаться зрачки глаз пациентки по комнате: — Что произошло с Томасом? Здесь ночи однозначно странные. У морских побережий тихие, сопровождаемые шумом волн, а по окраинам города, где только начинают свою жизнь бары и ночные клубы, уже вовсю толпятся любители «расслабиться» в темное время суток, а наутро позабыть и смыть все произошедшее с лица холодной водой и спокойно отправиться на работу. — Хей, крошка! — смех. Мужчины толпятся у стен зданий в самой тени, скрываясь от света фонарей, да и те светят не особо ярко. Все вокруг курят, выпивают, смеются, общаются. У каждого города есть такая сторона — не та, которую хочется принять за действительность, когда уже успел построить в голове идеализированный образ сего места. Но в данный момент, в данном состоянии её мало, что интересует. Эмили шагает босиком, в одной майке и спальных штанах, бредет по «черным» улочкам, даже не пытаясь понять, как забрела сюда, в эту часть города. Нет, кажется, она вовсе не старается разобраться в дороге. У неё нет цели. Просто идти. Такое бывает часто, будто организм сам борется за свое здравомыслие, уводя девушку как можно дальше от источника её гнева. От Дилана. Поэтому Хоуп часто пропадает, переживая все «эмоциональные взрывы» в себе. Глубоко. — Хочешь выпить? — никакой реакции на мужчину, что преградил ей дорогу. Эмили обходит его молча, так и не подняв головы. Она в себе. Полностью. И ей не выбраться, пока внутри всё не разложится по новым полкам. Пока её реальность не выстроится так, чтобы девушка могла очнуться без тяжести в груди. Да, подсознание борется с «раздражителем» — воспоминаниями об ОʼБрайене. Это единственный выход — уничтожение, дробление памяти и составление «идеальной» картинки. И внутренний голос беспощаден. Его не интересует отношение самой Эмили к подобному, словно это происходит на автомате по особому замыслу. Программа, единственная цель которой — сохранить здравомыслие Хоуп. От лица Дилана. Быстро спускаюсь по лестнице, надевая на себя кофту, поправляю её капюшон, натягивая на бейсболку. У меня горит все лицо, видимо, температура повышается, кашель так и рвет глотку, но сдерживаю его в себе, ведь с кухни выбегает Софи. Она держит телефон возле уха, после чего кладет на тумбочку, поставив обе руки на талию. — Что-нибудь? — такой странный вопрос со стороны Томаса, который идет за мной, словно утенок за мамкой-уткой. Софи кусает ногти, пытаясь кое-как скрывать свое волнение: — Я обзвонила соседей, описала то, в чем она была одета, но похожую девушку видела только одна моя знакомая, и то утром, понимаешь? — выдыхает, приложив ладонь к лбу, прикрывает глаза, усмиряя поток безумных и страшных для неё мыслей. — Быть может… Быть может, она на ярмарку пошла? В парк? — смотрит на нас с Томасом, и тот топчется возле меня, кидая в мою сторону строгий, недовольный взгляд, от которого мне впервые хочется провалиться сквозь землю. Будто ему всё известно. Знает, что причиной такого поведения «тихой» девушки, которая боится даже вздохнуть в незнакомом месте, могу быть я. И сейчас сон, наконец, покидает меня окончательно, уходит без остатка, ведь это правда. Я виноват. Ищу лишь оправдания самому себе, обманываясь. — Может, она пошла в парк? Ей там нравится, — Томас уже пытается вывести меня из какой-то напавшей апатии, от которой голова идет кругом, а к горлу подступает тошнота. Нервно оттягиваю шнурки кофты, качая головой, при этом ощущая, как мысли, подобно камням, бьются о стенки черепа: — Нет, она, скорее всего, пойдет туда, где меньше людей, — моргаю, смахивая каплю пота с лица, чтобы Софи не видела мою несобранность. Она поймет, что со мной что-то не так. — Берег, ближе к морю, она… — мой язык заплетается, а боль в голове растет, пульсирует в висках, так что делаю глубокий вдох, хрипло заглатывая кислород, и отворачиваю голову, пряча лицо от остальных, кто находится в комнате. — Ты в порядке? — в голосе Софи есть тревога. Нет. — Она любит море, так что… — выпаливаю из себя, обойдя бледную женщину. — Пойдем, посмотрим там, — не поднимаю глаз на Томаса, который срывается за мной, ведь перебираю ногами быстро, желая вовсе скрыться от чужого внимания. — Позвоните мне! — Софи кричит в спину, но ответ дает Томас. Я не могу заставить себя говорить. Пар льется изо рта, на небе сгустки черных туч, сквозь которые не виден лунный диск. Холодный ветер подгоняет, толкает, качает деревья в стороны, заставляя их гнуться чуть бы не до земли. И я готов так же свалиться. — Дилан! — Томас нагоняет меня, и его громкий голос отдается звоном в ушах, которые хочется закрыть ладонями, чтобы хоть на секунду прекратить слышать этот чертов мир. — Что ты сделал?! Иду дальше. Игнорирую. — Что ты, блять, сделал?! — Томас хватает меня за рукав кофты, грубо разворачивая, и я не нахожу сил противостоять этому тощему ублюдку, который тяжело дышит, не скрывая своей злости. Смотрит мне в глаза, режет меня морально на части, хмурясь: — Что ты сделал? — говорит уже спокойней, а я скольжу кончиком языка по сухим губам, сунув руки в карманы кофты, отвожу взгляд в сторону, пытаясь сообразить, какой именно из моих поступков мог вывести Хоуп из себя: — Мы, — хмурюсь, сглатывая воду во рту, ведь не привык с кем-то обсуждать то, что меня беспокоит. — Мы немного поговорили. — И? — Томас ждет конкретного ответа на поставленным им вопрос. — Ты ей что-то сказал? Что-то про её прошлое? Про мать? Что ты сделал?! — меня бросает в холод от такой эмоциональности со стороны Томаса. Его даже трясет. Неужели, так сильно переживает за Эмили? С чего бы… «Она прошла мимо меня», — его слова проносятся в голове, ударом, подобным электрическому. Делаю короткий шаг назад от парня, который с прежним напряжением всматривается в мои глаза. «Был человек, который мне нравился», — Эмили говорила об этом. Что, если… Моргаю, щуря веки, начинаю так же всматриваться в лицо парня напротив, который нервно облизывает губы, с волнением глотая половину букв: — Ты же знаешь, сейчас осень… Прекрати уже издеваться над ней, — процеживает с какой-то явной и сильной обидой и разочарованием. Отступаю назад. Какого черта? В носу начинает колоть. Всё разом набрасывается на меня, все проблемы, скопившиеся за столько лет жизни, все неозвученные мысли, что так яро ищут выход. Мне нельзя срываться, но… — Пошел ты! Черт! — от злости пинаю небольшой камень, что летит в забор дома соседа. Томас молча смотрит на меня, продолжая глубоко дышать через нос, пока я снимаю бейсболку, запуская пальцы руки в волосы. Хожу кругами на месте, вновь обратившись в парня, уже не в силах скрывать эмоции: — Закрой свое хлебало! Черт возьми, какого хера я вообще обязан таскаться с вами?! Блять, какого черта я должен подбирать слова и волноваться о том, задену ли кого-нибудь?! И к чему, мать вашу, это может привести, да?! — подхожу к русому парню, тыча в него пальцем. — Не смей осуждать меня! С ней тяжело! Томас вдруг усмехается: — С ней тяжело? Или проблема в тебе? — меня бесит, что он так внезапно переходит на спокойный тон, ведь я уже «загорелся». Хочу вновь начать ругаться на парня, но тот перебивает: — Может, всё дело в твоем внутреннем сопротивлении? Было бы проще, если бы ты начал доверять ей. Борешься с самим собой, а потом лишь орешь на всех, ищешь виноватого, в то время как он, — парень сильно тыкает пальцем меня в плечо, отчего приходится сделать шаг назад, — это ты сам, — оглядывается по сторонам, будто думая, что кто-то подслушивает, и вновь смотрит на меня, вдруг шепча. — Просто, — пожимает плечами. — Просто, признай это. Делаю ещё шаг назад. Если бы я не был болен, то скорее всего принял бы невозмутимое выражение лица, не кричал, а просто ушел искать дальше, но… У меня всё чертовски болит. Не физически. Я болен морально. Отвожу взгляд, продолжая делать шаги назад, дышу громко и хрипло, не могу ударить по уверенным высказываниям Томаса, который сжимает губы: — Я всё-таки пойду и поспрашиваю в городе. Наверняка кто-то видел, а ты… — замолкает, когда я отворачиваюсь, надевая бейсболку на голову. Мне жарко. Ветер так и бьет по щекам, но мне не хватает кислорода. Грудная клетка не расширяется, чтобы дать мне вдохнуть со всей полнотой. Кашель дерет горло. Ускоряюсь, сворачивая к тропинке, что ведет вниз, к берегу. Сбегаю от Томаса, скрываюсь от его осуждения, которое оседает на языке. Привкус горечи. Прижимаю ладонь к шее, растирая кожу. Болезненные ощущения не уходят, и осознаю, что больше боли приносит не першение. Это ком. Огромный комок в моей глотке. В чертовой. Глотке. Чертов. Комок. Сжимаю пальцами кожу шеи. Давлю, лишая себя воздуха. Смотрю на грозовой горизонт впереди и спешу к нему. Рвусь на берег, истязаемый своими мыслями, самим собой, своей внутренней войной. Никакой привязанности. Никаких эмоций. Никакой Эмили Хоуп. Никакого Томаса Сангстера. Ступаю на каменный берег, тут же тормозя, ведь в лицо бьет соленый ветер. Устало опускаю руки вдоль тела, смотря перед собой, и делаю вздох. Колоть в носу не прекращает. Глаза горят так, будто я провел без сна всю свою жизнь. Черт, а когда я спал вообще? Стискиваю зубы, шмыгая носом. Вот причина, по которой я обязан держаться. Эмоции. Даешь им выход — и тебя нет. Ты захлебываешься, и я давлюсь. Самим собой. Я задыхаюсь. *** Тяжелая мужская рука давит на спину, направляя, указывая путь девушке, которой не важно направление, важно отдаление, всё время повторяющееся действие — шаги. Она не поднимает головы, поэтому не видит морской горизонт. Не слышит, как гремит где-то высоко в черном небе, не слышит, как бушует соленая вода, как дико кричат чайки. Её взгляд направлен под ноги, на скользкие черные камни, но она не видит их. Не чувствует отвратительного запаха табака, что окружает её, впитывается в волосы, под кожу, в ткань тонкой одежды. Не может расслышать хриплый голос, который что-то шепчет ей на ухо, прижимаясь мокрыми от алкоголя губами к коже, касаясь колкой щетиной виска. Пальцами, покрытыми грубыми мозолями, убирает пряди растрепанных волос за ушко, чтобы как следует разглядеть лицо. И улыбка растет на покрытом тонкими морщинами лице: — Как тебя зовут, малышка? *** Мне не удается «закрыться». Я иду по берегу, осматриваясь, ловя каждый шорох, но собраться мешает внутренняя буря. Я знаю. Я должен. Но не могу ничего с собой поделать. Но. Я. Должен. Я обязан. Это моя вина. Кусаю ногти, в который раз смахиваю ладонью пот со лба, ведь жар усиливается. В глазницах пожар. В горле першение. Комок, который пытаюсь откашливать, но тот лишь перекрывает дыхательные пути. Спотыкаюсь, теряя равновесие, но успеваю присесть и опереться руками на камни, что сточены холодной водой. Выпрямляюсь, продолжая идти. Просто идти. Уверен, что Хоуп пошла бы сюда. Она пытается спрятаться, когда чувствует, что готова сорваться. Я не должен был привозить её сюда. Она слишком далеко от зоны собственного комфорта. И теперь Эмили начнет метаться, ища его, но не найдет. У неё не выйдет остановиться, и тогда девушка окончательно потеряется в себе. Я виноват. виноватвиноватвиноват Она ведь пыталась помочь мне избавиться от груза, хотела, чтобы я поговорил с ней, желала честности, а я дал задний ход. Был напуган. Я напуган до сих пор. Ведь начинаю принимать это. То, что хотелось бы оставить в себе, то, что покрыто ложью моего же сознания. Моя собственная программа выживания дает сбой. Я должен сказать ей. Но, что именно? Как именно? Ни черта из этого не понимаю. Я должен быть один. Но вытерплю ли теперь? Теперь это труднее, чем раньше. Я должен… Останавливаюсь, когда меня ослепляет молния, ударившая в воду далеко на горизонте. Смотрю в ту сторону, ожидая грома, ведь всегда за яркой светлой вспышкой следует сильный удар. И звук раздается. Кажется, я могу ощутить, как трясется земля от удара. Начинает накрапывать дождь. А я продолжаю стоять, рассчитывая, что мой внутренний пожар погаснет, будет потушен разгневанной стихией, но жжение, словно изжога в животе, продолжается. Вибрация в заднем кармане джинсов. Моргаю, отходя от состояния полного «отсутствия», вынимаю телефон. Сообщение от Томаса: «я говорил с людьми. Некоторые видели деушку, но не уверен, что они говорили про Хоуп. Здесь все в стельку пьяные, и один мужик, который нехило набрался, сказал, что видел девку рядом с баром „Кемпал“. Я понятия не имею, где это, но он сказал что прямо напротив него маяк. не могу быть уверен, всё-таки мужик еле на ногах стоял. Я попробую найти это место. Здесь повсюду маяки, черт возьми» Перечитываю такое внушительно большое сообщение от парня, которое полно ошибок, ведь он торопится, перевариваю информацию. Бар «Кемпал»? Он раньше назывался иначе. Это я точно помню, но я никогда там не был. Проходил мимо, но по той улице не шлялся, там ведь одни… Господи, это же часть «ночного города». С какого хера Эмили пошла туда? Поднимаю голову, внезапно ощущая себя лучше. Нет, мне всё ещё тяжело воспринимать окружающую меня действительность, но… Как ни странно, я признаю то, что чувствую поддержку со стороны Томаса. Это до безумия неправильно. Оглядываюсь, разглядывая небольшие здания в стороне города, и перехожу на быстрый шаг, стараясь понять, в какой точке города нахожусь, чтобы начать ориентироваться. Все правильно. Даже если Хоуп и пошла по берегу, то, верно, она бы, так или иначе, дошла бы до «ночного города». А это не самое лучшее место для внутреннего «успокоения». Прибавляю шагу, не находя времени ответить на сообщение друга. Черт возьми. Вместо того, чтобы искать человека, я распускаю сопли, убиваясь жалостью к себе. Пошло всё к чертовой матери. Всё, что касается моего внутреннего противоречия. Я устал терпеть себя таким. Устал думать только о себе. *** Лампа тусклым светом сохраняет в захламленном разными вещами комнате полумрак. Пыль витает в воздухе, через разбитые окна слышен прибой, значит, море рядом. Эмили стоит на месте, вдруг осознавая внутри себя, что идти ей дальше некуда, а это неправильно. Она не должна стоять на месте. Она должна двигаться — вот, в чем суть её программы. Кажется, именно эта проблема становится спасением. Хоуп немного поднимает голову, разглядывая треснувшие стены, по всей видимости, здание старое. Она начинает чувствовать запахи: табак, море, алкоголь, сырость, старость. Все обваливается на неё резко, голова идет кругом. Пальцами ощущает холодное стекло — ей протягивают бутылку. Эмили опускает на неё взгляд, поворачиваясь лицом к незнакомому мужчине, который опустошает свою банку пива, вытирая рукой губы: — Потерялась, да? — его голос отвратительно сладкий. Хоуп не смотрит на него, взгляд замер на уровне шеи мужчины. В животе образовывается натянутость, неприятная, будто струны, которые от напряжения растягиваются сильнее и вот-вот лопнут, начнут рваться. Девушка приоткрывает дрожащие губы, испустив выдох, полный отчаяния, ведь она не помнит. Не помнит, как оказалась здесь. На автомате начинает искать в голове воспоминания. Она ищет Дилана внутри себя. Эмили помнит, как ушла из его комнаты, но больше — ничего. Она в тупике. Поэтому вернулась. — Не бойся, я помогу тебе, — мужчина улыбается. Эмили видит только его губы, растянутые, тонкие, мокрые, но выше взгляд не поднимает. И без того ясно — она его не знает. Стоит столбом. Сжимает пальцами бутылку, и вздрагивает, опустив напуганный взгляд в пол, когда мужчина касается пальцами, обтянутыми грубой кожей, её шеи. Медленно скользит по ключицам, вызывая неприятные мурашки на теле. Эмили испуганно пищит, зажимаясь, ведь он спускает одну лямку её майки, сжимая тонкое предплечье. Вонзает короткие ногти, принося боль, но Хоуп молчит, терпит, а в голове начинает разрастаться паника. Взгляд мечется по полу, поднимается к полкам и тумбочкам, к хламу вокруг неё. Мужчина прижимает мокрую ладонь к её щеке, заставляя поднять голову, смотрит прямо ей в глаза, добиваясь зрительного контакта: — Как тебя зовут, — проглатывает половину слов, — прекрасная маленькая девочка? Взгляд Эмили замирает. Она смотрит вниз, кусая больные губы, и сильнее сжимает бутылку, вдруг заметив среди разбросанных по полу вещей оружие — черный, не покрытый пылью пистолет, следовательно, его совсем недавно держали в руках. В глазах усиливается блеск страха. Нет, ты должна злиться. Злость придает тебе сил. Хоуп «проглатывает» дрожь, прекращая дышать, когда мужчина опускает лицо, касаясь мокрыми губами её ключиц, и с силой, грубо и резко, дергает майку девушки, отчего тонкая ткань рвется. И Эмили поддается злости, замахнувшись стеклянной бутылкой. *** Продолжаю идти. Не чувствую былой усталости, даже не замечаю боль в горле, давление в висках. Я стремлюсь к поставленной цели, и уже могу разобрать дорогу. Да. Я вижу тот самый бар, вижу маяк, но это конец моей уверенности. Куда идти дальше? Намеченная точка. Я здесь. Но, как поступить теперь, не понимаю. Верчусь на месте, оглядываясь по сторонам. Думаю, кусая ногти. Если Эмили даже и спустилась здесь, то она не пошла в ту сторону, из которой пришел я. Мы бы пересеклись. Значит, логично, что она продолжила идти дальше. Так же поступаю, уже бесцельно шагая вперед. Пытаюсь хоть что-то разглядеть, вспомнить, что вообще находится там, дальше? Может, рыбацкие дома? Вряд ли. Если они и остались, то давно уже заброшены. Здания старые, со времен моей прабабушки стоят небось. Помню, хотел забраться в один из таких, но Софи предупредила, что такие дома, как картонные могут сложиться. Даже от ветра стены трещат по швам. Томас больше не пишет. Значит, дела совсем плохи. Сигнал. Гудение маяка позади. Штормовое предупреждение. Вздыхаю, продолжая идти дальше, и хмурюсь, когда дождь усиливается. Вспышки на горизонте становятся ярче, гром — мощнее. Накидываю капюшон на бейсболку, кашляя, и всматриваюсь в темноту перед собой, вдруг взглядом упираясь в очертания небольших, двух-трехэтажных зданий. Вот и эти рыбацкие «бараки». Может, Эмили сидит в одном из них, скрываясь от дождя? Нет, она в таком состоянии вовсе не замечает его. Она ничего не замечает. Торможу у одного из домов: три этажа, небольшие квартирки, судя по тому, как близко расположены входные двери. Перемещаться по этажам можно по балкону, который соединен хрупкими лестницами. Краска бугрится, осыпается, стекла окон выбиты, двери снесены с петель, стены исписаны. Стою напротив невысокого здания, прислушиваясь. Оборачиваюсь — рядом ещё одно. Поменьше. И ничего больше. Есть ещё магазинчик, который давно заброшен, рядом лодочная и причал. — Эмили? — глупо. Чертовски. И это выворачивает меня наизнанку. Мой голос звучит хрипло и тихо, его «затмевает» вой ветра. Но продолжаю стоять на месте и слушать: — Эмили? Ничего в ответ. Переступаю с ноги на ногу, переводя взгляд в сторону берега. Мне идти дальше? А что, если она дошла до леса? Черт, что тогда? Что мне делать? Моя вина. Значит, я должен идти дальше. Разворачиваюсь, продолжая шагать по камням, уже острым. И, к счастью, или сожалению, слышу крик. Нет, не женский. Мужской. Громкий рев, после которого оглушающий выстрел. Я почти уверен, что это был он. Именно. Оборачиваюсь, щурясь, и всматриваюсь в окна старого здания. Приходится сделать пару шагов к нему, ведь ветер усиливается, мешая своим воем. Грохот — и поднимаю взгляд выше, замечая, что на третьем этаже, совсем тусклый, но горит свет, а дверь, в отличие от других квартир, закрыта плотно. Внутренние метания. Неизвестность. Это может быть всё, что угодно — начиная от больного наркомана, заканчивая самоубийцей. Но я боюсь, что пожалею. Я должен проверить, удостовериться, тогда смогу пойти дальше. Лишний раз не нагружаю себя сомнениями, а просто выполняю — иду по балкону первого этажа вдоль пустых, брошенных квартир к лестнице, что ведет на второй. Не прислушиваюсь к скрипу под ногами, не обращаю внимания на сильный ветер, от которого здание буквально качает. Быстро взбираюсь на второй этаж, расстегнув кофту, несмотря на погоду, мне по-прежнему жарко. Грохот повторяется. Слышу, как кто-то носится, топает ногами. Спешу выше, выходя на последний этаж, и мчусь к двери. Мне нужно проверить. Не думаю о том, что за ней меня могут ждать какие-нибудь алкоголики, уличная банда, простые вандалы. К черту всё это. Мне просто необходимо убедиться, что там нет Эмили. Вот и всё. В моем кармане начинает вибрировать телефон, но не реагирую, подбегая к двери, дергая её за ручку. Открываю, хоть это дается тяжело. Петли заржавели, еле поддаются. И приходится щурить веки, ведь даже неяркий свет приносит дискомфорт глазам. Замираю на пороге, всё так же держась за ручку двери, взгляд быстро натыкается на высокого мужчину, который смотрит на меня своими пьяными глазами. Хмурюсь, быстро поворачивая голову, и чувствую, как игла медленно продавливает стенку грудной клетки. Эмили стоит сбоку от меня, держит в руках оружие. Её руки трясутся, а животный страх сверкает в темных глазах, спрятанных под локонами волос. И в первый момент мое сердце предательски сжимается от безумной, какой-то сильной радости, которая никак не выражается на моем уставшем мокром лице, но в следующую секунду я глотаю огромный ком, что всё это время мешал мне нормально дышать, ведь осознаю. Черт возьми. У неё в руках оружие. Гребаное оружие, Дилан! Аккуратно, медленно, без резких движений отпускаю ручку, протягивая свою руку к девушке: — Эми… Она тут же переводит свой пугающий, стеклянный взгляд на меня, смотрит исподлобья, направив на меня оружие. Наступает оцепенение. Смотрю в глаза «безумию», заставляя себя опустить его ниже. Майка Эмили порвана, ткань висит на теле, оголяя плечо. На автомате перевожу внимание на мужчину, желая окинуть его злым взглядом, и делаю это вовремя, ведь незнакомец решил воспользоваться моментом. Он бросается в сторону Хоуп, заставляя меня так же рвануть вперед, ведь мужчина размахивается, сжимая громадную ладонь в тяжелый кулак. Эмили переводит на него взгляд, меняя направление оружия, но поздно. Мне достаточно секунды, чтобы ударить по рукам девушки, которая готова нажать на курок и не моргнуть глазом, но полностью блокировать удар со стороны мужчины не выходит. Он мажет, попадая кулаком в голое плечо Хоуп, которую буквально выворачивает от силы удара. Она не держится на ногах, падая на грязный пол. Оружие катится к стене, и я уверен, что незнакомец бросится к нему, поэтому решаю всеми силами помешать ему. Мужчина не успевает восстановить равновесие после удара, да и на нетрезвую голову тяжело двигаться, поэтому я с легкостью разворачиваю его, ногой пиная к противоположной стене. Выброс адреналина. Мое сердце скачет в груди, а дыхание сбито. Переступаю с ноги на ногу, наблюдая за тем, как мужчина шатается, сползая по стене на пол, и тут же вскакивает на колени, буквально на них рвется к двери, чтобы сбежать. Дышу через рот, оборачиваясь, когда незнакомец испуганно смотрит в сторону, продолжая ползти. Эмили переворачивается на живот, двигаясь, и тянет руку к оружию. Я тут же опускаюсь на колени, схватив её за ноги, и резко тяну на себя. Девушка кричит. Мычит. Борется. Пихает меня, но продолжаю держать её, стиснув зубы: — Эмили? — мне нужно достучаться до нее. — Эй! — беру её за колени, вновь потянув к себе, и переворачиваю девушку на спину, чтобы та могла видеть меня, но она не смотрит. Она отводит взгляд в сторону, мыча, и продолжает сражаться, пихая меня руками и ногами. Хмурюсь, вовсе лишаю её возможности пинать меня коленками, ведь сажусь сверху, перехватывая её руки, и прижимаю запястья к полу: — Эмили! Эмили, посмотри на меня! — кричу, но девушка продолжает вертеться, крутить головой, смотря во все стороны, кроме моей. — Черт, Эмили! — отпускаю её руки, позволяя ей впиться ногтями мне в ткань кофты, а сам хватаю её за лицо, заставляя повернуть голову в мою сторону. — Эй, — голос обрывается, когда девушка начинает всхлипывать, а в уголках её глаз собираются слезы. В груди давление. Комок вновь образуется в горле, а жар усиливается — на коже лица выступают капли пота. Делаю рваный вдох: — Эмили, пожа… — она кусает мое запястье. — Эмили, — не могу кричать на неё. Она несильно сжимает зубами кожу, поэтому спокойно освобождаюсь от хватки, пытаясь не сделать ей больно. Глажу её щеки мокрыми руками, смотрю в глаза, наклонившись к лицу. Не смотрит в ответ. — Эмили, — набираюсь сил, глотая пыльный воздух. — Эмили, прости меня. Девушка мычит, крутя головой, отчего слезы вырываются и стекают по её вискам. Я давлю ей на лицо пальцами, удерживая в одном положении: — Прости меня, ладно? — тру её мокрые щеки. — Хорошо? Эмили? Хоуп моргает, всхлипывая, сжимает руками мои локти. Ей тяжело дышать полной грудью подо мной, но боюсь дать ей больше свободы для движений. Девушка держит взгляд на уровне моей шеи, но не поднимает выше, но её глаза краснеют, отчего голубые зрачки становятся светлее. Она медленно, но переводит свой взгляд на меня, начиная плакать в голос. Её трясет и вряд ли от холода. Эмили вновь видит меня. Выдыхаю всю тяжесть из груди, нервно улыбнувшись и скользнув языком по губам: — Хорошо, — говорю под нос, выпрямляясь, и слезаю с неё, взяв под руки, чтобы помочь сесть. По щекам Эмили продолжают катиться слезы, но она не мычит. Бегло осматривает комнату, нервно дергая головой, будто пытается вспомнить, где находится. Смотрит на меня большими, полными беспокойства глазами, в который читается знакомый страх, но уже не тот, не животный, не безумный. Придерживаю её, но Хоуп способна сама сидеть, правда горбясь. Она поджимает коленки к груди, ладони к груди, скрывая ткань белого лифчика. Дрожит. Сижу, приподнимаясь на одном колене, чтобы снять с себя кофту. Эмили продолжает осматривать помещение, вздрагивая, когда накидываю на неё свою вещь, помогая просунуть руки в рукава, и натягиваю на голову капюшон. Хоуп глубоко дышит, взглянув на меня, пока растираю её плечи ладонями. Игнорирую её взгляд, вспомнив, что нужно предупредить Томаса, поэтому пишу ему сообщение, прося вернуть домой и успокоить Софи. И ответ от него приходит быстро: «ты нашел её? она впорядке?» Молча смотрю на это сообщение, пряча телефон в карман джинсов. Не пишу ответ. И не хочу даже разбирать это неприятное чувство в себе, но, что это? Ревность? Бредятина. Поднимаю глаза на Эмили, которая всё так же смотрит на меня: — Ты в порядке? — мне не хочется говорить. Я измотан, но губы сами шепчут: — Что-нибудь болит? — немного наклоняюсь к Хоуп, чтобы та расслышала всё четко. Горло болит, поэтому громко кашляю, прижав к губам кулак. В глазах Эмили блестит тревога. Она ждет, пока я откашляюсь, но ничего не говорит. Просто подносит ладони к своим губам, пуская пар на них, согревая, после чего больно резко прижимает их к моим мокрым и холодным щекам. Внутри всё замирает. Смотрю на неё, поражаясь тому, какой внутренний беспорядок может устроить одно её прикосновение. Мне стоит уже начать привыкать к этому, но каждый раз словно первый. Девушка осторожно трет ладонями кожу моих щек, после чего вновь подносит руки к губам, согревая паром, и повторно касается моего лица, задевая холодный нос. Не мешаю ей. Я не смею даже дышать громко, поэтому сдерживаю хрипы, боясь спугнуть, уничтожить этот момент. Эмили опускает взгляд на мои руки, взяв их в свои ладони, и так же пытается согреть. Чувствую, как по всему телу растекается приятное спокойствие. Я расслабляюсь. И не только физически. Хоуп поднимает руки выше, трет мои плечи, но её движения внезапно становятся скованными, отчего мои брови хмурятся. Наблюдаю за ней, не понимая, в чем причина этой резкой перемены «настроения», но вижу только неуверенность на лице девушки, которая вновь загоняет меня в угол. Она приподнимает лицо. Пальцами сжимает мои плечи. Вытягивается. Медленно. По моей спине проходит холодок, а волоски на коже становятся дыбом, когда Эмили приоткрывает губы, практически касается ими кожи моей шеи под ухом, и пускает горячий пар. Удары сердца больно отдаются во всем теле. Сглатываю, еле сдерживаясь, чтобы не закрыть веки от удовольствия. Да, это именно то, что я чувствую сейчас. Не смятение, не растерянность, а именно приятную дрожь, от которой по коже рассыпаются мурашки. Взгляд Эмили опущен. Она трет ладонями мои пальцы, согревая, и носом скользит по мокрой коже шеи, отодвигаясь от меня. Не поднимает глаза. Смущена? Моргаю, делая глубокий вздох, чтобы привести себя в чувства, и отводя взгляд в сторону: — Пойдем домой, — язык заплетается от несобранности. — Софи волнуется, — еле поднимаюсь на свои вялые ноги, и помогаю встать девушке, которая так и не поднимает лицо, скрываясь от меня.***
Почти пять утра. На кухне в доме горит настольная лампа. Женщина сидит за столом, стуча пальцами по его поверхности, без остановки. Перед ней кружка остывающего кофе, которую обновляет Томас. Тот сидит напротив, постоянно поглядывая в сторону окна, но за ним лишь стена сильного дождя. Парень переплетает пальцы рук, держа их на столе, и вздыхает, когда до ушей доносится стук входной двери. София тут же вскакивает, кидаясь в сторону коридора, а Томас медленно поворачивает голову, вставая. Женщина выходит, большими от усталости глазами смотрит на промокших до нитки Дилана и Эмили. Хоуп виновато опускает голову, потирая плечи руками, а ОʼБрайен не сдерживает уже совсем плохой кашель. — Господи, — София подходит ближе, качая головой, но в её груди, наконец, образовывается спокойствие. Она берет Эмили за руку, наклоняясь: — С тобой всё в порядке? Что-то случилось? — Дилан хочет дать ответ вместо девушки, но та удивляет его, когда отвечает первой: — Я потерялась. Простите, — виновато смотрит на женщину, которая негодует: — В пижаме пошла, Боже, — смотрит на её ноги. Хорошо, что порванная майка не видна под кофтой. — Быстро, — бормочет. — В ванную, ты первая, — говорит Хоуп и поднимает глаза на Дилана. — А ты на кухню. У тебя кашель. Надо измерить температуру. Томас выходит с кухни, и Софи просит: — Принеси ему полотенце, я сделаю чай, — давит на плечи Хоуп, заставляя её идти к лестнице. Эмили перебирает босыми ногами по полу, чувствуя взгляд на своем затылке, но, когда оборачивается, Дилан уже исчезает на кухне, терпя волнение своей бабушки, которая помчалась согревать чайник. Хоуп переводит взгляд на Томаса, который идет рядом с ней, опустив голову. Молчит, изредка поглядывая на девушку, но не выдерживает: — Порядок? — спрашивает, когда они начинают подниматься по лестнице. Эмили слабо улыбается, чувствуя себя в безопасности. В стенах этого дома. — Да, — моргает, взглянув на Томаса. — Прости за неудобства. — Ничего, — отрицает, качнув головой, и вздыхает. — Мы ведь друзья, — Хоуп не может проигнорировать эти слова, поэтому сжимает губы, чтобы сдержать улыбку. Выходят на второй этаж, направляясь в сторону ванной комнаты. Эмили тормозит у своей двери, чтобы взять из комнаты сменные вещи, но не делает шаг за порог, повернувшись к Томасу, который продолжает идти. Хмурится, внезапно ощутив неприятное давление в груди: — Томас. Парень оборачивается, окинув её показушным равнодушием, но девушка всё равно улыбается: — Спасибо. И короткое слово ломает ему ребра. Девочка плескается в воде, пытается удержаться на поверхности, но не выходит. Все вокруг смотрят, не реагируют на её просьбы о помощи. Русый мальчик стоит у скамеек, глотая волнение, глотая комки, глотая какой-то рваный вздох. Он оглядывается, понимая, что никто. Черт, никто не думает помочь. Никто не поможет. Они все — они её друзья. Но они не помогут. Томас рванул. Не задумываясь. Не смотря по сторонам. Не следя за реакцией других на его действия.Да, он солгал Дилану, сказав, что никто так и не помог Эмили.
Мальчишка протянул руку, схватив девочку за плечо, и рывком потянул на себя, слыша, как она захлебывается и хрипло глотает воздух. Спиной чувствует возмущенные взгляды, полные какой-то неестественной для детей злости и ненависти.Именно из-за этого случая Томаса задирают в школе.
Эмили заходит в комнату, закрывая дверь. Оставляет Томаса одного, в темном коридоре. Парень отводит хмурый взгляд в сторону, продолжив идти, но уже медленнее перебирая ногами.Эмили Хоуп всегда была его другом.
От лица Эмили. Слава Богу, что я не приношу столько неприятностей и не нагружаю Софию так, как это делает Дилан. Женщина, конечно, не выходила из моей комнаты около часа, но мне удалось перевести её внимание на Дилана. Мне не нравится, что она так переживает за меня. Чувствую себя от этого ещё более виноватой. За окном всё ещё льет дождь. Почти семь утра, но небо такое же темное, непроглядное. Лежу на кровати, под теплым одеялом, чихая. Простудилась, но это не главное. Уверена, что ОʼБрайен чувствует себя куда хуже, так что сейчас ему нужна помощь Софии. В моей комнате темно. Странно осознавать, что это место так легко смогло стать «моей зоной комфорта». Я чувствую себя прекрасно в стенах дома, в котором пахнет кофе и печеньем с тостами. Прижимаю руки к груди, задумчиво уплывая в себя. Внутрь. Пытаюсь разобрать всю ситуацию по частям, чтобы самой найти объяснение, но я слишком устала. Мне предстоит ещё долгое время раздумывать над случившимся. Прикрываю веки. Хотелось бы поговорить об этом с Диланом. Вот она — тяга общения. Это уже не вызывает у меня дискомфорта. Наоборот, мне нравится, что я могу вот так просто думать об этом. Стук. Не хмурюсь, думая, что это София, и встаю с кровати, покачиваясь из стороны в сторону, пока шаркаю босыми ногами по теплому полу. Поворачиваю ключ, открыв дверь, и упираюсь взглядом в высокого парня, который делает шаг назад, словно не ожидая, что я открою так быстро. Думал, что я сплю? Скорее всего. Смотрю в глаза Дилана, который мнется, запинаясь: — Я, — опускает взгляд, кивая головой. — Он просился к тебе, — чувствую, как о мои ноги трется Засранец, но не отвожу взгляд. «Он просился к тебе», значит, «я искал повод зайти». Дилан всё ещё продолжает лгать. — Возьми его к себе, — говорит как-то резко, и поправляет темную футболку, пряча руки в карманы штанов, после чего хочет отвернуться, чтобы вернуться к себе в комнату, но у меня вовремя срывается с губ: — Хочешь зайти? — опираюсь на дверь, чтобы удержаться на ногах, ведь от волнения они подкашиваются. ОʼБрайен смотрит на меня исподлобья, изучает моё лицо, слегка хмуря брови, и я ожидаю, что он скажет как-то равнодушно: «Если тебе охота» или «Хорошо», но он дает иной ответ. — Хочу, — кажется, что ничего в этом слове нет, но дело в том, что он впервые признался, что сам хочет зайти, а не делает это, как одолжение мне. Моргаю, делая шаг назад, чтобы парень смог спокойно зайти. Дилан отворачивает голову, переступая порог комнаты, и сразу же идет снимать Засранца со стола, чтобы тот не опрокинул банки с красками на пол. Топчусь у двери, нервно вдыхая кислород, и прикрываю дверь до щелчка, поправляя мятую футболку. Оборачиваюсь, наблюдая за тем, как Дилан берет котенка, взглянув на меня. Молчит, но смотрит. Приходится бороться с собой, но дело далеко не в дискомфорте. Его уже давно нет. Есть только смущение. Между нами что-то изменилось. И я пока не знаю, как отношусь к этим переменам. Иду к кровати, мысленно ищу тему для разговора, чтобы разогнать молчание: — Как ты себя чувствуешь? — забираюсь на кровать, садясь, и хлопаю ладонью по месту рядом, приглашая его присесть. У парня не выходит скрыть свою скованность, но не буду уделять этому внимание. Дилан садится на кровать с другой стороны, так же опираясь спиной на стенку. Держит в руках Засранца, который пытается сбежать от него, извиваясь в руках, как только может. Это вызывает улыбку на моем лице. — Ничего серьезного, но Софи уже готовится к худшему, — дает ответ шепотом, ведь говорить громче не может. Смотрит на котенка, не поднимает на меня глаза. — Она беспокоится за тебя, — сжимаю губы. — Томас, кажется, тоже в напряжении. Мне не по себе от этого, — парень продолжает молчать, поэтому чувствую себя неловко. — Хорошо, что у него есть ты. — Что? — Дилан хмурится, но не смотрит на меня. — Ты — его друг, — отвечаю без задней мысли. — Если его что-то беспокоит, то у него есть тот, кому он может рассказать об этом, — опускаю лицо, прижимая колени к груди. — А если проблемы у тебя, то ты можешь поделиться этим с ним, — объясняю, наконец, завладевая вниманием Дилана, который краем глаза смотрит на меня, позволяя Засранцу перебраться ко мне на живот. Улыбаюсь, начиная массировать его мордочку пальцами, и смотрю на ОʼБрайена, взгляд которого уж сильно расслабленный. Впервые вижу его таким спокойным, словно он смог избавиться от всех мыслей, что скапливались внутри него все эти годы. Или это всё его усталость? Разрываю наш зрительный контакт, ложась на спину, и укладываю котенка на своем животе, правда, он всё равно сползает на бок, вытягиваясь. Дилан молчит. Он не долго скованно сидит, так же осторожно, без лишних движений ложится на спину, повернув голову. Смотрит на меня, пока я пытаюсь лечь удобно, чтобы не придавить Засранца. Тот ворочается, довольно урча, когда ложусь на живот, лицо поворачиваю к парню, а котенка устраиваю возле шеи, приобняв рукой. ОʼБрайен всё ещё молчит. Он переворачивается набок, держа руки сложенными на груди, будто бы продолжает сидеть. Вряд ли это удобно. — У тебя есть температура? — моргаю, ощущая себя неловко от такого продолжительного молчания. Дилан медленно кивает головой, дав мне понять, что даже на это у него не хватает сил. Его сонные глаза медленно моргают, так что решаю не задавать ему много вопросов. Но мне нужно говорить, чтобы не давать себе думать о том, что прямо сейчас я лежу в кровати с парнем. Не хочу пропускать через себя это волнение. Ведь мне нравится это ощущение. Я смущена. — Спасибо, — благодарю его, но не объясняю, за что. Дилан слабо хмурит темные брови, глубоко вздыхает через нос, так и не дает ответа, продолжая молча разглядывать меня в темноте. Сейчас уже семь. Думаю, ему стоит лечь спать, чтобы поправиться. Организм требует сна, так почему он пришел? — Ты о чем-то хотел поговорить? — шепчу, поглаживая пальцами мордочку уже засопевшего Засранца. ОʼБрайен моргает, ерзая на кровати, и прикусывает губу, щуря сонные глаза: — Хотел убедиться, что ты не свалишь через окно. Улыбаюсь, широко растягивая губы, и вздыхаю, удобнее уложив голову на подушке. Дилан ещё секунду удерживает на мне взгляд, после чего приподнимается на локте, желая сесть и, по всей видимости, уйти, но останавливается, вновь поворачивая в мою сторону голову. Хмурюсь, так же приподнявшись на руках: — Что-то не так? — откашливаюсь, уверяя его. — Если тебя что-то беспокоит, то ты можешь поговорить со мной об этом. Его зубы напряженно сжаты. Парень ставит меня в тупик, когда резко прижимает пальцы к моей шее, наклонившись к моему лицу. Всасываю воздух, замерев, как и он. Дилан сжимает пальцами кожу моей шеи. Моих губ касается его горячий выдох. Опускаю глаза, не в силах справиться с больным сердцем, которое терзает меня изнутри, пока парень так близко. Он касается своим носом моего, кажется, так же сильно растерявшись, как и я. Могу судить по его сбившемуся дыханию. Моргаю, проглатываю мнимое волнение, поднимая голову, и смотрю на человека, губы которого заметно дрожат, когда он их сжимает, начав глубоко дышать через нос. Жар разливается по телу, лицо горит. Дилан откашливается, но не подбирает слов. Он отдаляется, отпуская мою шею, и отворачивается, быстро слезая с кровати, после чего так же поспешно покидает комнату, закрыв за собой дверь. Смотрю перед собой, медленно прижимая ладонь к горячей щеке. Сердце больно стучит в груди, а громкие вздохи срываются с губ.Оба застряли в одном тупике.