Грубиян, сумевший заткнуть мир
Уже девять утра. Хоть я и нахожусь в полном бодрствовании с пяти часов, так нормально выспаться мне не удалось. Всю ночь ворочалась, даже не вышла на ужин и не приняла ванну перед сном. Не хотелось лишний раз выходить из комнаты, лишний раз попадаться на глаза Дилану. Чувствую себя виноватой за то, что поставила его в такое положение. Надавила, переборщила. Совершенно не умею находить подход к людям, которые чем-то похожи на меня. В общих чертах, я провалялась в кровати лишь для того, чтобы вновь не пересечься с парнями. Знаю, что Дилан встает рано, так что пускай позавтракает без моего присутствия. Думаю, ему не захочется пока видеть меня. Хотя мне сложно говорить о человеке, который так умело прячет свои мысли от других. Мне не понять, что он чувствует, как реагирует и что думает о произошедшем, ведь он просто ушел. Думаю, я поступила бы так же. Оказывается, это так тяжело — пытаться добиться доверия от того, кто так сильно похож на меня. Только теперь осознаю, как, наверное, тяжело было говорить со мной, ведь я всячески игнорировала Дилана и его попытки контакта. Голова кипит с самого пробуждения. Комнату покидаю в полном помутнении. Умываюсь с опаской, что сейчас в помещение войдет ОʼБрайен. Глупо избегать того, с кем все равно придется увидеться, но ничего не могу поделать с собой и своими ощущениями. Спускаюсь вниз, прислушиваясь к голосам и звукам, но слышу лишь то, как кто-то передвигается по кухне. Надеюсь, что это София, но отчего-то и ей в глаза мне неловко смотреть. Шаркаю босыми ногам к кухне, поправляя спальные штаны и ткань майки, а так же нервно приглаживаю непослушные волосы, пытаясь выглядеть немного опрятней. Толкаю дверь рукой, заглядывая в светлое помещение: окна зашторены прозрачными занавесками, ведь с улицы проникают лучи солнца, за столом сидит Томас, который держит Засранца на руках, гладя по голове, а София выглядит так, словно куда-то спешит. Носится по кухне, считая, что её долг — накормить всех. Она улыбается мне, но как-то напряженно: — Доброе утро, — ставит кружку с кофе перед Томасом и обращается к нему требовательно. — Я не успеваю приготовить тебе завтрак, надо вставать раньше, — смотрит на меня, вытирая руки о полотенце. — Ты сегодня поздно. Потираю предплечье, кивая в ответ, а женщина снимает фартук, еле дрожащими руками складывая его: — Ты, — голос выдает смятение. — Ты не видела Дилана? Хмурю брови, слегка оторопев: — В смысле? — Перевожу взгляд на Томаса, который выглядит довольным, ведь смог выспаться, судя по всему: — Дилана не было дома всю ночь. Я хоть поспать смог, — отпивает кофе. София трет ладони, взяв сумку со стола, и спешит к двери: — Прости, у меня нет времени, так бы я сделала тебе кофе. — Ничего, — мускулы моего лица в напряжении, но, надеюсь, женщина слишком торопится, чтобы подметить это. София поправляет часы на запястье, качая головой и вздыхая с особой тяжестью: — Когда он придет, предупредите, чтобы не попадался мне на глаза, засранец этакий! — ворчит, но даже в этом холодном голосе я слышу нотку волнения, которую так с охотой скрывает женщина, что ещё раз улыбается мне, после чего гладит ладонью по плечу, покидая светлое помещение. Провожаю её взглядом, повернувшись лицом к Томасу, который полностью поглощен наблюдением за котенком. Неужели, нашли общий язык? — Так, — подхожу ближе к столу, на котором в тарелке лежат овощи. Видимо, София собиралась сделать салат. — Ты правда не знаешь, где Дилан? — интересуюсь, при этом стараясь выглядеть так, будто не особо это и важно. Том бросает на меня взгляд, подняв брови: — Он взрослый парень. Думаю, ему охота было проветриться. Смотрю в сторону окна, вспоминая, что ночью было довольно холодно, да и сегодня обещают дожди. Интересно, где он проводит всё это время? Хмурюсь, вздыхая, и мнусь, понимая, что Томас продолжает внимательно следить за выражением моего лица, поэтому откашливаюсь, взяв со стола нож и доску: — Хочешь, салат? — мельком поглядываю на парня, который пожимает плечами, отвечая спокойно: — Если не трудно. Выдавливаю улыбку, но тут же убираю её с лица, по всей видимости выгляжу уж больно подозрительно. Такого не должно быть. Вообще. Начинаю расправляться с несчастными овощами, и выходит не самым удачным образом, отчего в голове парня напротив возникают следующий вопрос: — Ты когда-нибудь делала подобное? — он с усмешкой смотрит на меня, и не могу не улыбнуться: — Мама многое делала за меня, так что я даже рада, что у меня есть такая возможность — поделать что-то своими руками, — поднимаю на него глаза, замечая, что улыбка Томаса растет, поэтому смущенно опускаю лицо. — Что? В помещение ворвался холодный ветер. Я отвлекаюсь от готовки недо-салата, поворачиваясь к окну, и вижу, как некогда голубое небо с небывалой скоростью затягивается тучами. Что ж, прогноз погоды не лжет. И вновь сжимаю губы, поворачиваясь лицом к Томасу, когда о стекло начинают биться капли дождя. Русый парень продолжает улыбаться, наблюдая за мной, так что стучу ножом по доске, щуря веки, и в который раз смотрю на Томаса. Не боюсь спокойно отвечать на его зрительный контакт — и это странно, если учесть то, как долго я привыкала к Дилану. На улице усиливается ветер, слышен гром. На кухне становится темно, но не шевелюсь, продолжая смотреть на Томаса. И тот уже не улыбается. Выражение лица уж больно серьезное, отчего мне становится не по себе, так что кусаю губу, почесав кончик носа: — Что с тобой? — продолжаю резать, чтобы скрыть свою растерянность. Томас хмурит брови, вздохнув через нос, и гладит Засранца, с трудом и тихо шепча: — Спасибо. Теряюсь. Сильнее. Поднимаю взгляд, уставившись на русого парня, который уже не смотрит на меня: — За что? — действительно не могу понять. — За то, что прошла мимо меня, — вновь восстанавливает наш контакт глазами. Хмурюсь, роясь в глубинах своего сознания, чтобы понять, о чем может идти речь, но ответов не найти, поэтому приоткрываю рот, желая спросить у парня напрямую, но меня перебивает дверной скрип. Мы с Томасом одновременно поворачиваем головы, уставившись на промокшего под уже сильным дождем Дилана, который стоит на пороге, держась за ручку двери, и смотрит на нас, изогнув брови. Он в одной футболке и джинсах. Даже куртку не накинул. О чем он думал, когда уходил в таком виде? Мокрые волосы прилипают к коже бледного лица, с одежды капает вода. — Хай, — с улыбкой здоровается Томас, подняв ладонь. — Спасибо, что дал мне выспаться сегодня. Я бы дала русому подзатыльник, но его слова вызывают усмешку на лице того, кто уже пару секунд игнорирует мой взгляд на себе. — Где ты был? Женушка волновалась, — Томас прижимает к груди Засранца, хитро щуря веки, ведь он замечает то же, что и я — после сказанного взгляд Дилана быстро метнулся ко мне. Всего на миг. Но мое дыхание уже перехвачено волнением, так что продолжаю резать овощи, опустив лицо, скрывая его локонами черных волос. — Под «женушкой» я имею в виду себя, — Томас недовольно цокает языком, скрыв улыбку под ладонью. — Хочешь салат? Эмили сегодня играет роль мамочки. — Эй, — ворчу на него, хмурясь, и вскидываю голову, краем глаза замечая, что Дилан подходит к столу и нагибается. Не сразу понимаю, что происходит, поэтому не шевелюсь, уставившись на мокрого парня, который выдергивает из моих рук острый предмет, ругнувшись на Томаса: — Не давай ей ножи. — Боишься, что она порежется? — пытается подстегнуть худой парень, но Дилан лишь ворчит, проявляя недовольство: — У неё руки из задницы, придуро… — прерывается на кашель. Прижимает кулак к губам, бросая нож в раковину, и сутулится, разворачиваясь, чтобы покинуть кухню. Смотрю ему в спину, нервно стуча ногтями по столу. ОʼБрайен уходит в коридор. Его кашель явно с мокротой, да и вид болезненный. София его прикончит. — Ибо не хер гулять в мороз, — Томас подносит кружку к губам, взглянув на меня, и кажется не скрывает того, что умеет «читать людей». — Сходи и спроси, как он. — С чего вдруг? — шепчу, смотря на порезанные кое-как овощи для салата. Томас хмурится, взъерошив волосы рукой: — Господи, — закидывает голову, уставившись в потолок. — Два барана, — шепчет. — Упертые, — ещё тише, но слышу, даже несмотря на шум сильного дождя за окном. Сжимаю и разжимаю пальцы рук, переступая с ноги на ногу, и борюсь с диким желанием треснуть стол ногой, сама поражаюсь тому, что вся эта ситуация — эта неловкость, появившаяся по причине моей глупости, — так сильно влияет на меня и мое эмоциональное состояние в целом. Мне не нравится находиться здесь под таким мучительным, истязающим взглядом этого Томаса, который непонятно чего добивается от меня и Дилана, постоянно создавая между нами это молчание. Глотаю ком за комом, бросив на парня взгляд, и тяжело дышу, выдавливая: — Достал, — произношу с обидой, которая вызывает у Томаса улыбку, ведь я тут же шагаю в сторону коридора. Ладно. Давит этот тощий паренек нехило на людей, но он понятия не имеет, что я не самый удачный вариант сейчас. Он ведь ничего не знает. Получается, и злиться на него нет смысла? Верно, вина лишь во мне. Поднимаюсь на второй этаж. Уже медленнее, ведь слышу, как кто-то бродит. Торможу на последней ступеньке, успев захватить взглядом, как Дилан закрывает за собой дверь в ванную комнату. Стою на месте, чувствуя, как голова начинает болеть от такого количества мыслей, а живот крутит. Настоящее мучение. Испытание, которое я хочу пропустить мимо. Быстро бегу к своей комнате, закрываясь на ключ, и громко дышу через нос, прислушиваясь к ветру и дождю. Полумрак. Мне он так знаком, до приятных мурашек на бледной холодной коже. Поворачиваюсь, спиной опираясь на поверхность стены, и аккуратно сажусь на паркет, вытягивая ноги. Смотрю на пальцы, играя с тканью своей майки. Так сильно привыкла к тому, что живу среди живой темноты и разрушающей мою реальность тишины. Так глубоко утопаю, тону, захлебываюсь, и закидываю голову, прикрывая веки. Дышу. Наслаждаюсь. Это и есть моя зона комфорта, пропитанная запахом масляных красок и окруженная молчаливым одиночеством. Таким ощутимым, будто в материальном теле давящим мне на грудь, пальцами сжимая шею, заставляя меня отчаянно глотать кислород. Это потрясающее чувство потери сознания от нехватки воздуха. Это легкое головокружение. Приятное осознание того, что сейчас тебе хорошо. Сейчас… С хриплый вдохом обрываю свои мысли. Мои холодные пальцы сжимают мою же шею, поэтому опускаю руки на колени, продолжая смотреть в темный потолок. Жадно хватаю ртом воздух, кожа шеи болит. Я опять душу себя, при этом даже не подозревая об этом. Мне будто медленно сносит крышу, после чего я творю все эти немыслимые вещи, которые для нормальных людей кажутся безумными. Я ненавижу эту часть себя. Почему мне так нравится приносить себе увечья? Почему мне доставляет неимоверное удовольствие, когда на коже остаются больные отметины? Когда изрезанные запястья ноют, напоминая мне о той душевной пустоте, в честь которой они были нанесены. Верно, чтобы я помнила. Шум. Я хмурюсь, немного поворачивая голову на бок. Кажется, Дилан вышел из ванной комнаты. Быстро. На его месте бы постояла под душем, вдруг он правда заболел. Кашель. Вновь этот хриплый, громкий, раздирающий горло. Хмурюсь, чувствуя себя виноватой, и прикрываю веки, не находя в себе сил, чтобы расслабиться, когда слышу, как хлопает дверь в комнату парней. Пыхчу, недовольство к самой себе растет с каждой прошедшей секундой тишины. Смотрю перед собой, остановив взгляд на бейсболке, что лежит на столе, и поднимаюсь, немного покачиваясь, ведь голова начинает кружиться. Шагаю к столу, пальцами коснувшись головного убора, и моргаю, сжав зубы во рту. Притоптываю ногой, решаясь. В последнее время я делаю все то, что вызывает внутри тяжелые противоречия. Проблема лишь в том, что я могу всё испортить. Окончательно. И поэтому мне страшно. Кусаю губу, невольно морщусь от осознания одной очень даже ясной истины, которая пугает, заставляет мое сердце скакать в груди, как сумасшедшее. Я боюсь, что Дилан отвернется от меня. *** Нервы. Потеющие ладони, сбитое дыхание, само не свое сердце в груди. Пальцами сжимает ткань темной бейсболки, стоя у двери в комнату парней. Слушает, с напряжением оглядываясь по сторонам, будто собирается сделать что-то противозаконное. Боится, что Томас поймает её здесь, не хочет, чтобы он понял, чтобы осознал, что Эмили ведет себя странно. Девушка не хочет выглядеть напуганной и загнанной в угол, но именно это читается в её глазах. Хоуп касается дверной ручки, слыша громкий кашель за стеной. Плечи поднимаются при вздохе. Она просто вернет ему бейсболку. Просто… Спросит о самочувствии и уйдет. Потом придет София и позаботится о нем, хотя, зная Дилана, скорее этот парень начнет умело скрывать свое состояние, считая, что всё пройдет само. Эмили берет себя в руки. Она даже не осознает, что сама угнетает обстановку, поэтому решает, что лучше на время прекратить думать. От наших мыслей зависят многие вещи, а главное — это та реальность, что строится на основе наших взглядов. Хоуп понимает. Но менять мышление тяжело. Она дергает ручку двери, боясь, что та может быть заперта, тогда бы она почувствовала себя настоящей дурой, но дверь поддается. Назад пути нет. Дилан лежит на кровати, от неожиданности продрогнув, когда слышит дверной скрип. Думает, что в комнату вернулся Томас, поэтому приседает на кровати, сдерживая кашель, готовится как следует «врезать» ему за то, что тот умеет подкалывать, но голос застревает в глотке, когда на его взгляд пересекается с глазами, полными тревоги и волнения. ОʼБрайен даже не хмур, но лицо не светится счастьем, чего и ожидала Эмили, которая встает на пороге, нервно теребя козырек бейсболки. Девушка пытается сохранить спокойствие на лице и прекратить позволять сердцу так издеваться над собой. — Я принесла, — что-то бубнит, демонстрируя в руках бейсболку, но не успевает даже подумать о дальнейших словах, как Дилан не ворчит, не грубит, а довольно спокойно просит: — Закрой дверь, — сутулит плечи, потирая ладонью шею (видимо, уже болит). — Сквозняк. Хоуп кивает, выдыхая всю тяжесть из груди, и прикрывает дверь до щелчка, вновь поворачиваясь лицом к парню, но глаз уже не поднимает: — Куда положить? Дилан протягивает руку, и Эмили приходится сделать шаг к нему, вот только это и правда был лишь один, короткий шаг. Девушка тормозит, неуверенно облизывая губы, и запинается, поглядывая на парня, который хмурит брови: — Г-где ты был всю ночь? — смотрит на него. Дилан медленно опускает руку на кровать, сохраняя зрительный контакт с девушкой, которой уже не хватает воздуха. Его здесь слишком мало для двоих. — Решил прогуляться, — его голос уж больно спокоен, будто одна Эмили чувствует себя некомфортно. — Я нашел классное место, думаю, завтра все сходим туда, — расправляет плечи, отчего спина хрустит, и трет шею рукой. — А что? — наклоняет голову, щурясь от боли в горле. У Эмили должна отвиснуть челюсть, ведь к такому то ли равнодушию, то ли естественному спокойствие она не была готова. Быть может, только её смущают и заботят все те ощущения, что сплетаются в один клубок, путаясь и не давая найти на концах нитей ответ? Может, Эмили Хоуп себя накручивает и просто придумывает всё это? Может, она окончательно потеряла голову? Девушка качает головой: — София переживала, — бубнит, продолжая идти к парню, и протягивает бейсболку, держа её за козырек. Дилан хмурится, кивая, и тянется рукой к своему головному убору. Но заставляет самого себя и Эмили замереть. Оцепенеть от ужаса, который не похож на тот, что ощущается в голове после просмотра страшного кино. Нет. Этот ужас сидит под кожей, скребется между ребрами, забивает глотку несказанными вслух словами. Дилан хватает не бейсболку. Он сжимает пальцами запястье Хоуп, и делает это специально. Эмили невольно отпускает вещь, которая падает на край кровати, смотрит на ОʼБрайена, не сдерживая дрожь в руке. И, наконец, Дилан выглядит так, как должен — он растерян. Парень пытается оправдать самого себя внутри, но бросает это дело, которое ни к чему ему не приведет, и полностью переключается на девушку, а та явно вот-вот сорвется с места и убежит. И она уже отворачивает голову, не давая прочесть в своих глаза испуг, поэтому Дилан выдает первое, что приходит в голову, чтобы остановить «трусиху»: — Расскажи мне о своей матери. Эмили хмуро, но вновь смотрит на него, растерявшись: — А… Что именно ты хочешь узнать? — он сбивает её с толку такой неожиданной просьбой. — Всё, — не задумываясь, отвечает парень, готовясь дать себе по лбу, ведь эта неопределенность может лишь напрячь Хоуп, но та вдруг смеется, качая головой: — Давай так, — что-то в её голосе изменилось. — Я отвечу на три твоих вопроса, а ты ответишь на мои, — предложение неплохое, и ОʼБрайен удивлен, что теперь в её глазах не осталось даже намека на тот испуг, что горел прежде. — Окей, — кусает нижнюю губу, отпуская руку девушки, и двигается на кровати, освобождая ей место. Эмили заметно мнется, но борется с собой, садясь на край кровати, спиной прижимается к стене, как и парень, который сгибает одну ногу в колене, задумавшись: — Дамы первые? — Нет, давай ты, — отрицает, слабо улыбаясь, а сама просто хочет вопить от счастья, ведь, кажется, неловкость между ними была лишь надумана. — Хорошо, — Дилан моргает, собираясь с мыслями. — Я могу задавать любые вопросы? — Это первый вопрос? — Эмили смотрит на него, и ОʼБрайен подмечает эту незнакомую игривость в её голосе, поэтому усмехается, откашлявшись: — Понял, — потирает ладони друг о друга, продумывая вопрос. Нужно выбирать тщательно. Если честно, то не сильно его интересует мать Хоуп. Есть вопросы, куда более важные, чем эта ерунда. Дилану хочется больше узнать о самой Эмили. Ни о её болезни, ни о её прошлом. Он хочет знать саму Эмили Хоуп. Самого человека. — Хобби, — смотрит перед собой, скользнув языком по губе, и щурит веки. Девушка наклоняет голову, слегка удивившись: — Хобби? — Чем ты любишь заниматься? — парень уже нервно дергает ткань новой сухой футболки, и морально отказывается смотреть на Эмили, которая мычит сквозь губы, кивая: — Хорошо, я… Эм, — начинает загибать пальцы. — Я увлекаюсь рисованием с трех лет, с тех самых пор, как впервые разрисовала маркером всю стену в комнате родителей. А, — краем глаза видит, как Дилан усмехается. — Ещё люблю вырезать и оригами. Я как-то взяла шторы в гостиной и посчитала, что будет весело вырезать кружочки, — улыбается, загибая второй палец. — Правда, моя мать не оценила моего творческого порыва, — хлопает ладонями по коленкам, забираясь ногами на кровать, чтобы удобнее опереться спиной на стену, и складывает руки на груди. — Я любила вышивать крестиком какое-то время, но потом мне мама запретила. Не знаю, почему. Ещё я занималась танцами. Танцевала с Джизи в каком-то шоу. Это было здорово, — воспоминания, которые должны быть заперты внутри, теперь греют душу, и Эмили просто не может убрать эту легкую улыбку с лица. — Мы с ней вместе много чем занимались. Даже были старостами класса. Точно, — она вдруг вспоминает, — я была в команде черлидерш, но она отличалась от тех, в которые ты вступаешь в старших классах, но было здорово, — пожимает плечами. — В общем-то, всё. Дилан улыбается, начиная хрустеть пальцами, вдруг меняясь в лице. Он хмуро смотрит на противоположную стену, решаясь задать вопрос, который, как бы то ни было, мучает его: — Что… — соберись. — То есть, Шон, — начинает жестикулировать руками, демонстрируя свою растерянность. — Вы были друзьями? — Это же очевидно, — Эмили вздыхает. — Я, он и Джизи — мы дружили с первого класса втроем. Понятия не имею, как мы допустили в наш круг мальчишку, но с ним было весело, — не та информация, которую желает получить Дилан, поэтому он решается задать вопрос в лоб, правда выходит жестко, не так холодно, как хотелось бы: — Что между вами было? — и язык завязывается узлом. Хоуп поворачивает голову, взглянув на ОʼБрайена, который уже не видит смысла отказываться от своих слов, поэтому смотрит в ответ. — А-м, — тянет девушка, опуская глаза на свои пальцы, начинает их дергать до хруста, как-то вынуждая себя хмуриться. — Что именно ты имеешь в виду? — Тебе не пять лет, — отвечает резко, но не дает себе воли, сдерживая эмоции. — Чем вы занимались, когда он приходил к тебе? — Эмили уже не просто смущена, она ощущает, как холодок начинает буянить под ребрами. Девушка понятия не имеет, как и что должна выдавать в качестве ответа. Это именно то, чего Дилан не хочет слышать. — Ну, — моргает, отводя взгляд в сторону, — мы… Знаешь, у него постоянно плохое настроение и… — У тебя к нему чувства? — Это больше, чем два вопроса, — вырывается возмущение. Хоуп открывает рот, качая головой: — Почему ты задаешь мне такие вопросы? — Так, ограничений не предусмотрено, — Дилан понижает тон голоса из-за боли в горле. — Так, что? Хоуп вздыхает, приводя мысли в порядок: — Знаешь, это не важно, то есть… Понимаешь, — теребит локоны волос. — Мы, конечно, были друзьями, и я любила его, как друга. Как друга, — повторяет дважды, хмурясь. — Но не совру, точно помню, что в детстве мне кто-то нравился, — Хоуп вздыхает, взглянув на Дилана, который своим серьезным взглядом мог бы заставить её замолчать, но не в этот раз. — Но я не помню, кто был тот человек. Я просто знаю, что он был… … Томас водит пальцем по краю верхней части кружки. Кофе давно остыл, Засранец пригрелся у него на коленях и уже видит второй сон. Парень с нечитаемым выражением лица смотрит на свою руку, опираясь на спинку стула. Сутулится, отчего тонкие ключицы особо сильно выделяются под кожей… … Дилан молчит, а Хоуп уже чувствует себя неловко: — Я не думаю, что это важно сейчас. Мне было не больше десяти лет, так что… Это не имеет значения, — ерзает на кровати, повернув голову в сторону Дилана, который ворчит: — Ты ушла от вопроса про Шона, — пытается не забивать себе голову всякой ерундой, но не выходит. Всё, что связано с Эмили, — не ерунда. — Черт, а что именно ты хочешь слышать от меня о нем? Этот тип был моим другом, — Эмили злится, начиная повышать голос. — Я ему доверяла, я надеялась до последнего, что он поможет мне, но он отвернулся, — смотрит на Дилана, не скрывая свою обиду. — И вот, после всех своих издевательств, он заявляется ко мне домой и начинает обвинять меня в проблемах, что творятся в его семье, — запинается, чувствуя, как горло начинает болеть. — Он сказал, что моя мать спала с его отцом. Из-за этого его семья распалась. Из-за этого его мать страдает, — Дилана передергивает, ведь ситуация до безумия знакома. — Он заявил, что если моя мать такая шлюха, то я тоже, — голос Эмили дрожит. Она скользит языком по нёбу, усмехаясь: — А потом пытался затащить меня в кровать. ОʼБрайен устанавливает зрительный контакт с девушкой, которая моргает, горящими от слез глазами смотрит в ответ: — Но он заплакал, — она почти шепчет. — Он так громко плакал, что я подумала, что он рехнулся. Поэтому я стала его успокаивать, ведь, — заикается, — ему так больно. Дилан не знает, что сказать, какой дать ответ, но глотает воду во рту, сохраняя грубость в голосе: — Но тебе тоже больно. Хоуп тяжело дышит, с какой-то злостью смотрит на парня, сжимая дрожащие губы: — Тогда, вот мой первый вопрос, — голос жестче, чем у собеседника. — Чего ты увязался за мной? — Дилан дергает бровями, прищурившись, отчего его глаза становятся куда темнее. — Тебе меня жалко? Так вот не нужно мне этого дерьма, — её терзает обида, засевшая в груди, чувство горечи во рту, жжение между лопатками, ведь Дилан продолжает молчать. Но смотрит. И, естественно, Хоуп не понять его выражения, не отгадать мыслей в глазах. Ничего. Абсолютная «тишина». — Я… — что он ответит? Он просто не сможет сказать это. Произнести вслух то, что сам ещё не смог принять, как часть себя. — Мне было интересно, — серьезно? Дилан говорит тихо. Чувствует себя выжатым фруктом, который высыхает под жарким солнцем. Он устает быстро. Устает от этой неразберихи в самом себе. Устает от Хоуп, ведь проблемы набираются и растут из-за неё. Он. Так. Черт. Устал. Эмили щурится: — Думаешь, ты один такой? — Что? — парень теряется, когда девушка хватает его за руку, сжимая ладонь пальцами: — Ты не один такой, я тоже кое-что понимаю, — она потирает кожу его руки, хмурясь, как и Дилан, который не дышит, чувствуя, как мурашки бегут по спине. — На вид у тебя грубые мужские руки, — голос Эмили становится тише. — Но стоит прикоснуться, как понимаешь, что кожа гладкая, — смотрит на ОʼБрайена. — С виду ты такой невозмутимый грубиян, но у людей с мягкими ладонями добрая душа, — качает головой. — Ты совершенно не тот за кого себя выдаешь. Так что, ты тоже лжешь мне, — медленно водит пальцами по коже его ладони, и это расслабляет. Обоих. Вся злость потихоньку испаряется в тяжелом воздухе, дыхание приходит в норму, но сердце не успокаивается. Оно, как и прежде, бушует внутри, чертов неугомонный орган, набитый кровью. — Ты ошибаешься, — Дилан не может принять это. Он должен защищать себя, должен заставить её не верить в собственные слова, ведь он грубый. Он жестокий. Он холодный. Эта ложь так давно стала его правдой. А теперь у парня есть правда, которую он с яростью пытается превратить в ложь. Ему не нравится Эмили Хоуп. Он терпеть не может, когда она так открыто смотрит на него. Она раздражает, вся она.***
От лица Дилана. Вымотанные нервы, уставшее тело после долгой ночной «прогулки», тяжелая голова. Я бы мог избежать этого, просто наслаждаясь каким-то неприятным сном, к слову, сны мне давно не снятся, но сегодняшний день, видимо, особенный. — Дилан! — голос вырывает меня, поэтому открываю глаза, хмуро уставившись в сторону окна, за которым было черное небо. — Господи, Дилан! — голос на повышенных тонах бьет по вискам. Щурюсь, медленно присаживаясь, и перевожу взгляд в сторону приоткрытой двери. В коридоре горит свет, и я слышу шаги. Кто-то носится. Черт. Смотрю на пустую кровать Томаса, пытаясь понять, кому принадлежит голос. Горло болит, кашель рвется наружу, лоб горячий, но это ничего. Совершенно. — Дилан! — в комнату заглядывает Софи, и вид у неё ошарашенный, напуганный, заставляющий меня сразу же отогнать остатки неприятного сна: — Черт, чего орешь?! — хрипло кричу на неё, прижимая ладонь к шее. Женщина оглядывается по сторонам, будто услышав какой-то шум, после чего смотрит на меня: — Уже два часа ночи! — И? — незаинтересованно спрашиваю, потирая шею рукой, а Софи гневается, продолжая кричать: — Я не могу найти Эмили!