Сумасшедший

      Через полчаса Эльза уже стояла напротив высокого кованого забора с изящными резными узорами, чем-то напоминающими кельтскую символику. За ним находилось до боли знакомое белоснежное здание, по всему периметру которого росли различные благоухающие лиственные деревья, от которых веяло приятным мягким запахом влажной листвы с нотками хвои, исходящими от двух небольших ёлочек по обе стороны Главных Ворот.       Девушка приложила свою удостоверяющую карточку к электронному белому устройству размером с ладонь. Через пару секунд дверь автоматически открылась, и Элизабет наконец смогла войти на территорию заведения, куда, что разумеется, запрещалось заходить посторонним, поэтому и была такая жёсткая персонализация. Впрочем, никто и не горел желанием… Что касается выхода, то их здесь было четыре: персонал — главные ворота, пациент либо на кладбище, либо домой, если родственники изъявят желание забрать больного, при условии, что он в адекватном состоянии, либо выписка, но чаще всего, к сожалению, пациентами использовался первый выход, поскольку многим уже не дано было вылечиться. Безнадёжных медленно, но верно добивают, превращая их в безжизненные овощи, давая им принимать специальные лекарства, большинство из которых содержит лошадиную долю наркотических веществ, изматывающих и без того слабый организм душевнобольного.       Разенграффе неторопливо шла к массивной дубовой двери, стараясь не смотреть в окна, большинство из которых было занавешено. Она никогда больше не смотрела в них после случая в юношестве: ей было семнадцать, отец взял её с собой на работу, чтобы первично ознакомить со зданием, хотя и лишь с первым этажом, поскольку ему нужно было только забрать кое-какие бумаги, но он строго-настрого запретил дочери выходить на улицу без него, а тем более вглядываться в окна. Девушка твёрдо решила в будущем устроиться сюда, часто украдкой беря с отцовского стола истории болезней и тщательно их изучая, поэтому всё здесь было ей до жути интересно. Всё это казалось её довольно детскому сознанию забавным, даже в семнадцать. Действительно, во многих историях были указаны смешные, как может показаться обычному человеку, случаи, но на самом деле ничего забавного там не было и в помине. Эльза тогда этого не понимала… Ей казалось, что она уже взрослая и ко всему готова, поэтому, разумеется, ослушалась отца и под предлогом выйти в туалет шмыгнула на улицу, начав рассматривать окна, большинство из которых всегда было занавешено. Девушка сильно пожалела о своём «самостоятельном» решении, когда в одном из окон третьего этажа увидела молодого мужчину, чьи глаза были абсолютно пусты… Казалось, он смотрит в одну точку, пытаясь красками ярких гиацинтов, что росли во дворе, заглушить, заполнить эту пустоту, но затуманенные глаза лишь продолжало застилать дымкой забвения, и через несколько минут совершенно спокойный человек, стоявший за окном, превратился в чудовище, чьи зрачки расширились, почти полностью закрывая радужку, а рот застыл в пугающем оскале. У больного случился приступ, как позже выяснилось, белой горячки. Он заметил внизу девушку, что всё это время внимательно наблюдала за ним, и начал в припадке пытаться разбить стекло, пожирая своим неадекватным взглядом юную Разенграффе. Эльза не выдержала, и у неё тут же началась истерика… Последующую неделю был шок, бедняжка с тех пор стала бояться смотреть в окна, и эта фобия осталась у неё и по сей день. Но, ни смотря ни на что, она всё же устроилась сюда: это был её выбор.       Погружённая в свои мысли, заведующая дошла до огромной входной двери, где ей снова пришлось предъявить удостоверение, а через пару секунд ей в нос ударил знакомый едкий запах яблочных салфеток, что поначалу обычно немного раздражает, но Эльза уже привыкла и даже не заметила резкую смену ароматов, спокойно пройдя к лифту, попутно поздоровавшись с Туоф, медицинской сестрой с шестого отделения.       На двери Ординаторской, что находилась на пятом этаже, куда сейчас и направлялась Разенграффе, как всегда, висел распорядок дня, который Эльза вызубрила ещё в первую неделю стажировки: 7:00 — подъём, измерение температуры тела, утренний туалет 8:00 — завтрак 9:00—13:00 — обход палат лечащим врачом, выполнение лечебных процедур 13:00—14:00 — обед 15:00—17:00 — послеобеденный отдых 17:00—18:00 — вечерние измерение температуры тела, приём лекарств 18:00—19:00 — ужин 19:00—21:00 — досуг (просмотр телепередач, чтение художественной литературы, настольные игры, прогулки на свежем воздухе в тёплое время года) 21:00—22:00 — подготовка ко сну, вечерний туалет, проветривание палат 22:00 — отбой       Сегодня дела шли просто замечательно: ни один пациент заведующей не бунтовал, обход удалось закончить до обеда. Но если тебя преследует удача, значит рано или поздно она заканчивается, причём именно тогда, когда ты этого совершенно не ожидаешь. С Эльзой это произошло после обхода, когда она вернулась в Ординаторскую, собираясь сделать себе чашечку кофе. — Элизабет! — в комнату зашёл статный человек в больничном халате и с толстой папкой в руках. — Да? — Разенграффе обернулась, уже зная, кому принадлежит голос. — Кофе распиваем, значит? Сейчас, к вашему сведению, время обхода. — Но, мистер Блэк, я его уже закончила… — пыталась сдержать гнев девушка. — Правда? Что-то я не видел, чтобы вы спускались сегодня на третий этаж… — Но, насколько я знаю, там нет моих пациентов. — Плохо знаете! — Питч кинул папку ей на стол. Эльза, не долго думая, открыла её. — Прошу прощения, но это не мой. — Теперь ваш, — победно объявил он. — Погодите, но мне никто ничего не сказал! — Ну, вот, я говорю. — Но… — Поторопитесь, скоро обед, — с этими словами он звучно захлопнул дверь.       Эльза была возмущена до мозга костей, ей хотелось прямо сейчас собственноручно задушить этого горделивого индюка, и плевать она хотела на свидетелей! Мало того, что ей достался новенький, только этой ночью поступивший, а с такими всегда хлопот не оберёшься, так он ещё и лежит в восьмой палате на третьем этаже, той самой, что девушка помнит с самого семнадцатилетия…       Всё же спорить с глав. врачом бесполезно, поэтому девушка собралась с мыслями и, окончательно остыв, принялась изучать историю болезни своего нового подопечного. Оказалось, что им является молодой человек двадцати шести лет, некий Джексон Фрост, уже более полу года страдающий маниакально-депрессивным психозом, плавно перетёкшим в серьёзную стадию: биполярное аффективное расстройство. Этой ночью его доставили с приступом, но, изучив историю юноши полностью, выяснилось, что проблемы с психикой у бедного парня с самого детства, а точнее, со смерти его родителей, погибших при пожаре, после которого маленький восьмилетний мальчик остался без семьи и дома. Его нашли лишь через двое суток, поскольку дом четы Фростов находился на опушке леса, довольно далеко от ближайшего населённого пункта. Малыша доставили в детдом, где он не разговаривал около месяца, но, благодаря усердной работе детского психолога, наконец заговорил, а вскоре был выпущен из изолятора к остальным детям. Несколько лет всё шло хорошо, но, когда шпана узнала, что Джек до смерти боится огня, они начали частенько пугать его зажигалкой, и однажды парень потерял контроль, пробив обидчику череп. Его тут же отвезли в психиатрическую клинику и выпустили лишь через пол года. После этого инцидента все боялись пепельноволосого юношу и всячески избегали, шушукаясь у него за спиной, что тоже внесло свой вклад: Фрост стал очень замкнутым, но, достигнув совершеннолетия и получив квартиру от государства, Джексон всё же смог поступить в правовой университет, где проучился на заочном, и всё шло отлично. Казалось, проблемы со здоровьем миновали, но нет… Пол года назад случился неприятный инцидент, и парня положили в больницу на психиатрическое отделение, поставив ему страшный диагноз. Последние пару дней припадки участились, а вчера вечером он внезапно набросился на санитарку, после чего его и доставили сюда.       Девушка обречённо вздохнула и в сопровождении санитара спустилась на третий этаж. Подойдя к заветной белой двери под номером восемь, она отворила её, погрузившись в полумрак небольшой комнаты, и увидела парня в стандартной для этого места одежде: белой футболке и белых пижамных штанах, но что сразу бросалось в глаза, так это пепельные волосы, будто выделяющиеся на фоне голубоватых стен и даже на фоне светлой одежды. Парень сидел по-турецки, опустив голову, так что из-за полумрака невозможно было разглядеть его лица, поэтому Эльза подняла жалюзи, впустив в комнату яркий солнечный свет, и, повернувшись к юноше, едва не остолбенела: чётко в её зрачки, не моргая, смотрели два ясных кристально-голубых глаза; на лице пациента отразилась лёгкая ехидная ухмылка. Спустя пару секунд бархатистый голос вкрадчиво произнёс: — Добрый день, доктор…