Рисуем эскизы взглядом. Графит обернется пылью, На коже причудливой вязью. И мы никогда не остынем.
Оторопь приговорённых. Впереди эшафот, позади разъярённая толпа. Как будто. На самом деле до Него ровно семь шагов, а вокруг топится в прохладе летняя ночь, над автострадой растекается долгожданная тишь. Запоздали еще с прошлых лет сойтись и забыть ссоры. И всё это не особенно правильно, развивается по непредусмотренному сценарию. Натерпевшись холода, Чимин неуверенно сделал первый шаг. Юнги, отягощенный раскаянием, - два. Чим закусил губу, Юнги вытянул наконец руки из карманов и бросился к нему, вовлекая в объятия, пришивая несколькими стежками-захватами его храброе, бесконечно терпеливое тело. Так крепко еще не было, и Чимин с расточительной нежностью мажет губами по щеке Юнги, попадает в губы и тихонько мычит, когда сплетаются языки. Встретиться на нейтральной территории, чтобы оценить важность по десятибалльной шкале. Сто. Юнги целует глубже, развязывая руки на тонкой талии Чимина, одолевая его и привязывая заново. Чимин прикладывает руки к нагревшимся щекам и прерывается, подобрав нужный момент для того, чтобы посмотреть во влюблённые глаза напротив. — Какие же мы идиоты, да? — Словами не передать, давай покажу, — хрипит Юнги и, подсадив Чимина на бёдра, прикладывает к кирпичной стене переулка. Их засвечивает фонарь, им наплевать, что их кто-то увидит или подумает что-нибудь не то. Рыжая шевелюра тает меж пальцев, Юнги упирается в пах стояком и вгрызается в шею. Чимин млеет на его руках, выливая до одури пошлые стоны. Такими они и были всегда: дикими и неудержимыми, предателями и агнцами, прощающими и непрощёнными. Не хватало духу признать, что в Чимине сумасшедшинка от Юнги, а в Юнги залежи нежности от Чимина. Воссоединение пахнет разогретыми телами и оканчивается феерией скрещенных у ширинок рук, подливкой стыда и испарины на висках, обкусанных губ и унисоном учащенного дыхания. Такая скотская романтика - дрочить друг другу посреди города и пачкать пальцы о смазку, но Чимин чувствует себя по-настоящему… счастливым, освобожденным. Он перестал сомневаться, что им по пути, бросил играть. Такие грязные, взмыленные, возбужденные. Чимин, кончив, пошатывается на подгибающихся ногах и заливисто смеётся. Юнги щекотно и тоже отчего-то смешно, он зарылся лицом в рыжие волосы. — Чимин-ни, поехали ко мне? — Ты что-то хотел мне показать, помню. Он согласился без лишних расспросов, появился в знакомой обстановке и прошёл следом за Юнги, к алтарю творца. — Он немного не доделан, правда, — сознаётся Юнги, стягивая чёрное покрывало с невысокого постамента. И Чимин остаётся неподвижным ровно минуту, подыскивая подходящую реакцию. В целом, он тронут. Скульптура прекрасна, пропорции точны, недоработанной осталась только правая кисть. Юноша сидит вполоборота, прикрыт простынёй, он загадочно улыбается, его зовут Чимин. Он меньше прототипа в два раза, но оттого не становится хуже. Строго обойдя свою уменьшенную копию вокруг, Чимин напускает вид заинтересованного критика. — Неплохо. Было бы забавно, если бы ты поехал с этим на фестиваль. — Забавно, да… — Юнги обнял его сзади. — Вот если дашь разрешение, я сделаю с этого образца гранитный или мраморный в полный рост, и приму участие в фесте в следующем году. Чимин тяжело задышал, медленно пританцовывая с партнером и обтираясь о него, напрашиваясь. — А ты выдержишь потом уколы ревности? Я ведь обзаведусь толпами поклонников... Вместо ответов Юнги развернул его, рванул на себя и с жадностью припал к губам, отталкивая прочь. Сдираемая одежда разошлась вихрем, дорогой парфюм проявился облаками. Затопив Чимина телом, Юнги разодрал его рубашку и нетерпеливо протиснулся к ягодицам, его зажали ляжками и заставили целоваться с придыханием и долго. Растяжка облизанными пальцами. Быстро сменив их на член, Юнги резко входит, прорываясь вглубь по тугой мышце, и Чимин, зажмурившись, вскидывается выше, теряя ладони на широкой спине. На двоих одно огниво, ритм. Юнги двигается в нём и лижет ушко, вламывается в рот и не даёт передохнуть. Рабочий стол в пыли и крошках. И рыжая бестия на нём - форма вдохновения в чистом виде.***
Слабое колыхание воздуха, а на пальцах сто тысяч заведомых рассветов, и Тэхён размазывает их по запястьям Чонгука, вклинивается в его расслабленное тело, прилипая губами к сухожилию шеи. Он не хочет его будить и одновременно желает быть им замеченным, принятым. Ночью они лечили друг другу стопы, орудуя пинцетами под светом лампы и обложившись аптечкой, которую вывернуло наизнанку бинтами, перекисью и таблеточными кластерами с обезболивающим. Никто не притрагивался к уборке разгрома, чтобы напоминание о нём стало связующим звеном между их жизнью до и после, как пары. Не поднимая век, Чонгук обвивает его талию и приоткрывает рот, чтобы промямлить: — Сколько там?... Натикало. Пришло ли время подниматься для действия и динамики. Тэхён намеренно вредничает, ослепляя статикой, скатившейся до сгустка горячего воздуха между губами. — Без пяти минут поцелуй. Мы сегодня переедем, правда же? И Чонгук вспоминает, что да. Всё заново после круговорота и утраты. Вот за что пострадала вчера посуда, за что настрадались оба. Наверное, он должен был бы извиниться за своё поведение и наводнение боли. Надави он сильнее, и не стало бы всеобъемлющей благодарности за то, что Тэхён остался, единственным, кому Чонгук нужен. Потерять еще и его немыслимо, хотя вчера казалось – уйдет и удаление пройдёт успешно, без шрамов. Подмяв Тэ под себя, Чонгук несдержанно мучает его поцелуем и плавит массой тела, почти дерзко прикусывает язык и проводит ладонью по бедру. Запрокинув голову, Тэхён мнёт его плечи и стонет. Стоп-стоп-стоп. Чонгук просыпается, опоённый страстью и отстраняется, блюдя раскол между телами. — Я в душ… — он поднимается и уходит, покачивая завидным задом. Тэхён, растекшись по простыням, издаёт слабое «угу» и обнимает подушку, насквозь пропахшую Чонгуком. Какой порядочный парень. С другим у Тэхёна уже не стало бы шансов соблюдать девственность. Чонгуку же важно проверить крепость отношений временем, трудностями, чтобы не разбивать Тэхёна и не надломиться самому. А возможно, он многое себе запрещает, не смея довольствоваться жизнью после кончины сестры. Он завязал поясок потуже и не хочет набрасываться на предполагаемые блага. И наверное поэтому, когда они завтракают, Тэхён почти обжигается чашкой зелёного чая от сделанного вслух заявления. — Я не могу пока переехать с тобой, Тэ. — Что? Но почему? Напряжение пробежалось по нервам. Только не опять. Не растерять его, едва успев склеить и положить обратно к бархату сердца. — Потому что не могу. Я отправлюсь в общежитие, снова займусь поисками работы. Когда более или менее накоплю денег, постараюсь восстановиться в университете. Да, я рад, что ты ради меня перепрыгнул даже собственные ожидания. Но пойми, я никогда не получал звёзд с неба и теперь не хочу. Я просто… — он отвёл взгляд. — Я не знаю, как жить упрощенно и с чьей-либо помощью. Если я не справлюсь сам, то буду полным ничтожеством в своих глазах. Понять его несложно, но принять то, что несмотря на рвение оказать поддержку, он всё равно выскальзывает из рук угрём, для Тэхёна великая мука. Выходит, всё зря. Столько стараний. У них будет меньше времени для встреч и однажды среди пустыни прозвенит разрушительное: «Нам нужно расстаться», которого Тэхён не переживёт. Приуныв, Тэ неопределенно повёл плечом. Он расстроился, но опасения Чонгука рассыпаться, как личность, для него имеют первостепенное значение. — Хорошо, сделаем так, как ты сказал, — он широко улыбнулся, как нравится Чонгуку, выдержал паузу. — А я кое-что решил на досуге… — Да-а? — Чонгук пересел к нему и приобнял. — И что же? — Записался на медицинские курсы, через три месяца получу сертификат медбрата, хочу помогать в больнице и дальше. Я уже кое-что понимаю, так что осилю. Он полностью перечеркнул своё увлечение к прозябанию. Идейный вдохновитель, кажется, опешил. — Ого! Неожиданно. А как же твоя мечта открыть сувенирную лавочку…? — Когда-нибудь потом, в будущем, — Тэ притянул ладонь Чонгука и поцеловал костяшки. — Я хочу открыть её с тобой. Пообещай, что мы сделаем это вдвоём, так я буду уверен, что ты никуда не исчезнешь. Потрепав Тэхёну волосы, Чонгук чмокнул его в макушку. — Я и так никуда не исчезну, Дюймовочка. Дюймовочка спряталась в его объятиях и притихла, насыщаясь близостью, которой впредь будет намного меньше, но только так она станет незыблемой ценностью.***
Никто и не отметил точки отсчёта их совместному досугу, примирение расставило всё на свои места, а троицу рассадило за столик в кафе. Если понаблюдать со стороны, то можно прийти к выводу, что Юнги с Чимином – единственная в мире пара богомолов, они кусаются и норовят поточить друг другу нервы, отвинтить головы, но в этом и кроется притягательность их союза. Тэхён находит их смешными, но ему самому смешно не очень. Во-первых, сертификат медбрата добавил ему обязанностей, ответственности и уровня синевы под глазами, во-вторых, он немерено тоскует по Чонгуку, который справляется на трёх работах и, отзваниваясь в выходные, говорит голосом из прошлого, голосом уставшего путешественника во времени, взвалившего на себя непомерную ношу. Видятся они действительно не так часто, как могло бы хотеться: иногда раз в неделю, иногда раз в две недели. Зато стараются вести регулярную переписку. Тэхён научился читать сообщения голосом Чонгука, влюбляться в его редкие смайлики и смеяться над его шутками, повторяя их вслух. Несколько раз они вместе посетили его мать в клинике, но та не стала с ними разговаривать, так же придирчиво глядя исподлобья, как и раньше. Нередко они заходят в колумбарий к Джихё: на её полочке всегда свежие цветы, лежащие на раскрытом альбоме. Чонгук и Тэхён повзрослели, окрепли, убедились в том, что скучать – не менее хорошо, чем проводить время вместе часами напролёт. Тэхён не жалеет Чонгука, не сюсюкает с ним, только восхищается. Тем, как тому удаётся совмещать работу грузчиком и приёмщиком в магазине и мастером на радиорынке, тем, как он закаляется трудом и не жалуется, а потом отдаёт всё тепло в одном прикосновении, поцелуе, и снова уходит. Забираясь с ногами в постель сливочно-розового цвета, Тэхён чувствует себя Ассолью, ждущей своего отважного капитана Грэя. Ему стало полегче дышать на личной территории, квартирка обрела уютные очертания, приятную мебель, в свободное время он ворожит над новой куколкой или шьёт махонькие наряды для единственной, иногда играет с ней и ласково называет «Дюймовочкой». После смены он обычно принимает душ и берётся за рабочие журналы с заумными статьями, после чего наливает глинтвейна по рецепту Юнги и устраивается в комнате за просмотром дорамы. В подобный же выходной покой его встревожен звонком в дверь. Нацепив махровые тапочки, он идёт открывать дверь в славном кигуруми панды. Чёрно-белое плюшевое создание удивленно распахивает глаза. — Гуки! — он бросается к нему на шею и жарко целует в щеки, губы, тянет к себе и замирает. — Я думал, ты сегодня занят… Он еще ни разу не приходил в гости, наверняка страшась остаться здесь навсегда. Потому что Тэхён он такой… домашний, светлый, вкусно пахнущий и практически волшебный. На улице холоднее обычного, вскорости обещают снегопад, а Чонгук – даже не верится! – здесь! Целый и невредимый, обнимает «панду» и не шевелится, пока она ласкается щекой и наконец здоровается по-эскимосски, трётся носом. — Кушать будешь? — мурлычет Тэхён, помогая Чонгуку снять рюкзак, куртку и кружась феечкой. — Нет, спасибо, я только недавно поужинал. Можно я сегодня переночую у тебя? — Ты еще спрашиваешь? — поражается Тэ. — Конечно! Пройдя в спальню, они прилегли на кровать, Тэхён устроился на плече Чонгука и снял сериал с паузы. На экране замельтешило действо, потекли размеренные диалоги, над некоторыми моментами Чонгук искренне посмеялся, спросил, что за дорама такая, и Тэ с радостью поделился целым списком годного. А потом… Потом Чонгук перестал отслеживать происходящее там и окунулся в реальность. Прижавшись, Тэхён горячо дышит и на цепляющих моментах карябает Чонгуку грудь, живот, он не замечает, с каким туманным желанием тот смотрит на него. Рука Чонгука примостилась на лакомую талию. — Тэхён, — хрипло позвал Чонгук. Смешной капюшон панды будто зашевелил ушками, на Чонгука воззрились влажные глаза. У него розовеют щеки. Понимает, что натворил, понимает, что высоко натянутая на джинсах ткань что-то да значит. — М? Да? Чонгук ловко опрокинул его на лопатки, навис сверху и, нырнув между ног, выдохнул: — Я хочу тебя. Вначале Тэ жаждал этого так сильно, а теперь робко поглядывает из-под дрожащих ресниц и не может выдавить и слова. Сердце заколотилось, вспотели ладони, а Чонгук надавливает на живот и ждёт ответа, он настроен серьёзно и отпускать не собирается. — Н…но… После нажатия красной кнопки на пульте комната впадает в спячку. Броская решительность сверкает в глазах Чонгука, он налегает на Тэхёна вплотную и обволакивает руками, успокаивая его позывы разволноваться до крайностей. Затем находит губы и целует, медленно вворачивая язык, и по телу Тэхёна пробегает первая согревающая волна, следующая чертит руками Чонгука по оголенной груди: тот расстёгивает пижаму и припадает к соскам, сворачивает ткань с плеч в трубочки. Тэ закусывает ребро ладони и глушит накатывающий стон, ощущая, как его кигуруми сползает с голеней, щиколоток и исчезает вовсе. Чонгук обнажил его и любуется. Тэ стыдливо сводит колени, но Чонгук не позволяет, прижимая кипящие запястья к внутренней стороне бедер, где так восприимчива кожа. Чонгук целует линии на сгибах колен и чему-то ухмыляется. Тэхён чувствителен повсюду, возбуждается и жуёт нижнюю губу. Чонгук сдирает с себя футболку и джинсы и возвращается к нему, чтобы зацеловать сверху донизу, он приникает к плоскому животику и срезает языком блядскую дорожку, восхитительно долго делает минет, в перерывах вслушиваясь, как разрастается хмельное дыхание. Чонгука не было несколько секунд, а потом послышался щелчок открывающегося тюбика, и Тэхён дёрнулся от холодка, пропустив стаю мурашек. И прикусил щёку, смял в складки простынь, когда пальцы Чонгука, помассировав колечко, протиснулись вовнутрь. Он таки закрыл лицо руками, не думая, что выглядит в коей-то мере привлекательно. Не раз они трогали друг друга, доводя до исступления, но сегодня ему грозит отдаться впервые, что невероятно страшно после того, как начитаешься форумов, отзывов и чужих впечатлений. Ему следует знать, что у них с Чонгуком уникально и неповторимо. — Тэхён-а… Тэхён-а, взгляни на меня, — Чонгук почти напевает, и колдовство развеяно: испуганные глаза воззрились на него в томительном ожидании. — Ты доверяешь мне, правда? Будет немного больно, но я с тобой, слышишь? Если что-то пойдет не так, я тут же прекращу. Тэ слышит утешающий отголосок родного голоса и кивает, впуская под поясницу валик жёсткой подушки. Он с трудом может смотреть безотрывно, его манит скульптурное тело, чарует обстановка, раскатывающийся свиток из алгоритма действий и всё то, что Чонгук пытается терпеливо донести до него, замедленно втирая, как массажное масло. Понимая, что в первый раз для Тэхёна всё неловко, Чонгук выключает свет, создавая атмосферу таинственности, тех ненавязчивых детских сказок, в которые Тэхён верит. Мягкий сумрак, где больше не видишь, а чувствуешь. И Тэ чувствует, как Чонгук возвращается к нему и присаживается ближе, обхватывает щиколотки. Он пристроился между ног и, помазав головкой по лужице лубриканта, подался вперед всем телом. Стопы Тэхёна напряглись и вытянулись, из груди вырвался низкий надломленный звук, всхлип, который потопил их обоих, когда Чонгук дожал его колени к плечам и, сложив вдвое, врезался в губы. Он внутри, такой большой, это невыносимо тесно. Не так уж и больно. Движется. Первый удар о ягодицы, второй… Его чёлка щекочет лоб, губы лучат теплом над скулой. Теперь больно. И очень. И перед глазами цветные ляпы, полосы. Выгибаясь, Тэхён перерисовывает их Чонгуку на бока и срывается на протяжные стоны, каких он никогда от него не слышал: раскатистые, распалённые и грубые. Тэ обхватывает его сильнее и впускает в себя основательно, растирая ладонь о мокнущий затылок, он подаётся навстречу согласно инстинктам и делает Чонгуку хорошо, сжимая и позволяя задержаться. Чонгук вязнет в нём, слипается с ним и становится неотделимым, набрасываясь тигром, он отступает верным котёнком, и снова. Это его Тэхён, его награда, воплощенная надежда о нерушимой верности, о той настоящей любви, за которую не нужно сражаться, она прорастает сама и приносит самые сладкие плоды. …Завышенный голос Тэхёна на встряске ускоренного темпа тоже слащавый, он близок к оргазму, извивается под Чонгуком и посасывает мочку его уха. Между ними мечутся искорки, и Гук, сделав несколько быстрых толчков, замирает с громким стоном и, не успевая отдышаться, упивается мокрым поцелуем. Сон настигает их в мареве мускусного запаха утомленных тел.***
Приведя себя в порядок, Чонгук разглядывал уже стоявшую на полке Дюймовочку и заметил новую куклу, подозрительно напоминавшую его самого. Когда Тэхён закончит с одеждой, он явно будет играть в них, пока его нет дома. Ах да, он же вчера забыл сказать… — Мне пора на работу, Тэхён-а, — Чонгук обхватил его руки и поцеловал каждый суставчик. Соня приоткрыл глаза, зевнул и причмокнул, попробовал побороть дремотное опьянение, но всё равно закрыл глаза, провожая Чонгука лёгкой улыбкой. К обеду Тэхён обнаружил на холодильном стикере с изображением Тоторо свежие чернила. «Вечером перевезу свои вещи. Никуда не уходи. P.S. И не ищи, пожалуйста, такояки с нижней полки, которые я случайно заметил, когда узнавал с утра, чем ты питаешься. Не то чтобы я их так хотел, но до твоего пробуждения они бы точно испортились». Перечитав, Тэхён удивленно осмотрелся, словно не узнавая кухню, затем еще раз взглянул на записку и расхохотался. К следующему зазыву в гости Чимина и Юнги придётся заказать тройную порцию.~The End~