Земли остывшей ровное дыхание. Крик перелетных птиц-календарей. И череда людей, бредущих на заклание По тропам проходящих мимо дней.
Никак иначе, чем «неопределенно сложные» их отношения охарактеризовать невозможно. Натянутые, обострённые чувством вины и перекипевшие от стыда. Пока Юнги привыкал к новым обязанностям, а ночи проводил по-прежнему одухотворённо не то за скульптурой, не то в клубах на последние сбережения, Чимин изощренно собирал себя по кусочкам. Ему удавалось не обращать внимания на тело Юнги, на его зависание в воздушном пространстве кабинета, очередные ухмылочки, вздохи, голос, от которого в животе топлёное молоко. Удавалось терпеть нередкие казусы соприкосновения пальцев при передаче бумаг из рук в руки и грязные шутки, его заигрывание с другими сотрудниками и поверхностные замечания с намерением задеть. Впрочем, общение с Юнги обернулось и полезным: Чимин выяснил адрес, по которому обосновался Тэхён и, воспользовавшись курьерской службой, отослал ему рюкзак с вещами, тем самым успокоившись насчет того, что там носит брат. Конечно, он не мог знать, что Тэхён поселился в шкафу Чон Чонгука и полюбил его одежду, как родную. ...На столе новая кипа бумаг для подписи. В дальнейшем последует поручение за поручением: коротко и по делу, сухо, на какие-либо другие разговоры Чимин реагировать отказывается. — Почему бы тебе не перестать строить из себя принцесску? — Юнги присел на край стола, и Чимин возмущенно выдернул из-под его зада отчёт. — Я не собираюсь обсуждать с тобой ничего, что выходит за рамки работы, за которую ты в столь тяжкое… — Чимин всё-таки опустил глаза, не выдержав встречного взгляда. — В столь тяжкое время получаешь деньги. Сам знаешь, что будь ты хоть тысячу раз талантлив, всем плевать, если ты не реализуешься. — Так ты считаешь меня талантливым? — он наклонился, дыхнув боссу в висок. — Серьёзно? Более того, переживаешь? Ого. — Мне жаль, что ты застрял и изменил своим принципам. Я теперь не могу тебя даже в грязи извалять. — Имидж фирмы превыше всего, — поаплодировал Юнги. — Понимаю. Но жалеть меня не стоит. В общем-то, я тут только из-за тебя. Запоздалая искренность. Не то чтобы подкупало, но Чимин взглянул иначе, без воспитанного снобизма или отработанной брезгливости, мягче. — Да? Похвально. Нахально усмехнувшись, Юнги взял Чимина за подбородок и покрутил вправо-влево. Тот лишь воздел кверху брови. Пристальное разглядывание, замеры, сравнение, целая математика. Истинный признак глубокого изучения линий. Чимин уже встречался с подобным. — Не собираешься целовать? — поддел Чим. — Странно. На тебя непохоже. — Я стараюсь быть лучше, чем в твоих пошлых мечтах. — А я о тебе даже не думаю, — Чимин щелкнул его по запястью и отъехал на стуле назад. — Оставь техники соблазнения для кого-нибудь другого. Юнги вовремя прикусил язык с идеей высказаться о том, что «кто-то другой» однажды собирался отдаться ему без страха и упрёка. Тэхёна лучше никогда не приплетать и даже не пробовать шутить на тему. — Спасибо за приём. Я документы забрал: хватит с меня этой работёнки. Чимин поправил съехавшие очки. — Уже уходишь? — Да. Твоя дама вернется через пару дней. Не вижу смысла занимать чьё-то чужое место, — Юнги взъерошил рыжую шевелюру, намереваясь удалиться, задержал руку. — Кстати, цыпа, будешь в наших краях - забегай. Мне есть, что тебе показать. Кое-что любопытное, результат досуга творца-пропойцы. — Всего доброго и спасибо. Сжав зубы, Чимин бесстрастно указал авторучкой на выход. Последний взгляд Юнги, раскаявшегося пса, трогательный и измученный. Минута-потрошитель. Подсознательно Чимин чувствует: Юнги и Тэхён не лгут, между ними вряд ли пролегала полоса постели. Иначе бы Юнги не докатился до прислуживания и подобных подкатов, он тот еще мерзавец, но не лицемер. Вероятно, и Тэхёну досталось из-за пустякового расстройства и личных заёбов. Из-за того, что Чимину трудно прятать за дорогими пиджаками всё еще живое сердце и нереально признать это вслух.***
Репетитор в компетентной конторе, ведёт занятия три раза в неделю, справляется. Денег не так уж и много, но, сквозь скрип зубов принимая предложение Тэхёна, Чонгук понимал - иного приличного выбора пока не предвидится. Иногда Чонгук выглядит невероятно взрослым и завидно собранным, а иногда сущим ребёнком. Как сейчас. Горящие глаза, радостные возгласы, Тэхён в центре его персональной вселенной в их общий выходной. Чонгук поразительно смелый: он спокойно держит Тэ за руку, помогает ему забираться на аттракционы, но старается удержаться от распирающего желания целоваться. С ним такое было давно, если вообще было когда-нибудь. Ему вряд ли хочется, чтобы это повторялось заново с кем-то другим, потому что раскрываться и обнажаться еще раз - чересчур. Тэ приятно оттого, что наконец-то удалось вытащить Чонгука из круговорота рутины в парк, где они вдоволь повеселились, наигрались в видеоигры и, взяв себе огромную сахарную вату, сели на скамейку. «Щёлк-щёлк». Еще несколько фотографий для альбома Джихё. Колесо обозрения, смеющиеся дети, ростовые куклы. Счастья хватило ненадолго, атмосфера надтреснула. — Жаль, её здесь нет…— Чонгук мрачно осмотрел аллею и бредущих туда-сюда людей. — Отставить грустить! — серьёзно предупредил Тэ, закидывая руку ему на плечо. — Разве бы ей понравилась такая твоя кислая мина? Ну-ка, еще селфи! Он выставил руку вперед, нахмурился, настраивая фильтр, но нажал на сенсорный кругляшок, едва ли не пожертвовав телефоном: Чонгук притянул его за голову и прижался к губам, так неожиданно и просто, без оглядки на других и их замятое мнение. Тэхён ответил на поцелуй скомкано, но максимально нежно, роняя несчастную вату на землю, вздрагивая и обвивая шею Чонгука. Его разрывает от всей той теплоты, что грелась полжизни для одного человека. Горячее переплетение языков, заплыв на короткую дистанцию, снова помятые воротники рубашек, отход, как от дурмана. В совместной душной фантазии они еще ближе, и Тэхён вздыхает там, а полустоном отдаёт здесь. — Это фото никуда нельзя… — шепчет Чонгук, глядя на облизанные губы напротив, треплет Тэхёну волосы. — Пусть оно будет только нашим. Речь не о каком-то кадре. Просьба сохранить что-то вечное. Правда, Чонгук не знает зачем, потому что влюбляется с катастрофической скоростью.***
После обеда Чонгук отправился навестить сестру, неслышно вошёл в палату и приоткрыл жалюзи, чтобы пролить хоть немного света: из-за дождя кругом почти смеркалось от наводнивших небо туч. С самого утра мучает тяжесть, еще не тошнота, но её предчувствие. Обернувшись, Чонгук попробовал улыбнуться. На коленях Джихё раскрытый в серединке альбом. Когда Тэхён занёс его сюда пару часов назад, она спала, а потом наверняка рассмотрела и задремала вновь. Интересно, он ей понравился? Что-то изменилось или меняется, сыплется хрусталём на пол. Когда Чонгук сообразил, что за довлеющая тишина начинает трезвонить колоколами по леденеющим костям, он пошатнулся, сделал шаг от себя и обратно, осторожно покосился на кардиомонитор. Первое, на что он обязан был обратить внимание, как врач, несмотря на то, что занял роль обычного посетителя. Глотку перехватило пожаром. Чонгук почувствовал страх, в затылке словно проклёвывались маленькие иголки, стекающие по всему позвоночнику вниз и собирающиеся воронкой в лёгких. Подавившись криком, он кинулся к аппаратуре, к Джихё, нащупал её пульс, потрогал лоб, потрепал за прохладные щеки, приоткрыл веки и отпустил ослабшие кисти, содрогаясь от хлынувшего ужаса… Упрямая бегущая строка из пиков сердечных ударов замерла, и раздался протяжный писк машины, потерявшей человека. Раздался подавленный вскрик. Возможно, всё зазвучало раньше или вперемешку. Звал ли Чонгук на помощь, пытался ли сделать что-то самостоятельно, он вряд ли вспомнит: перед глазами поплыло, тело перестало слушаться. Чонгук лишался покоя, медленно и мучительно приходя к мысли, что это случилось: смерть пришла к нему, обретя исхудалое лицо сестры, притворившись уставшей крохой. Содрогаясь, он прижал её к груди и затих, с тупой медлительностью переваривая реальность. Не может быть. Первые минуты - сплошное отрицание. Умирают все и повсюду, но не здесь. Лишь недавно наполненное звуками и улыбками существо предано опустошению, обездвижено и бесчувственно. Джихё как будто не было никогда, если бы только Чонгук не помнил всё её детство, лучше, чем собственное. Её - случилось недавно, и ему не суждено продлиться. Слишком скоро. Чонгук отодвигал прочь мысль о том, что надежда может угаснуть. Но последний огонёк иссяк в его присутствии, будто дожидаясь. Чтобы уйти разом и не тревожить лишний раз. Она не успела сказать, что братик и его друг потрудились на славу, сказать, как она смеялась над их фотографиями, как устала после и на последнем дыхании в тяжёлой дрёме слышала шаги брата. Ей бы хотелось добавить, что он не виноват, он бы всё равно не успел, но её бессильное тельце уже не передаст ни слова. …По щекам Чонгука покатились крупные слёзы. Напрасно он прижимает сестру к себе, глуша рыдания в её забинтованной макушке, напрасно… Он не мог простить себе того, что опоздал на ничтожные мгновения, но больше всего он боится, что переломается надвое и уже не срастётся заново, превратившись в бесформенное и толстокожее чудовище. Закончилась грусть, закончилась радость. Накрыв Джихё простыней, Чонгук сам озвучил вошедшим докторам время смерти, а затем неисправным роботом покинул пределы палаты. После выкуренной сигареты и безвременного забвения, он набрал Тэхёну, который примчался уже спустя пятнадцать минут и застал Чонгука за подписями необходимых бумаг. Тэхён ничего не видел и не знал подробностей, но, прижавшись к Чонгуку, намочил ему плечо, ощущая отвратительный привкус пустоты, ставшей им дочерью. Не будь Тэхёна, и Чонгук не представляет, как бы вытянул себя прямиком в завтра.***
Они ничего не сказали друг другу, встретившись на пороге. Тэхён ворвался в объятия Чимина, заглушив всхлипы. Он принёс с собой отголоски чужой боли, но в таком количестве, что Чимин поверил: она общая. И бывает у всех, по-разному, в разный час. Беда, настигающая внезапно. К ней тяжело подготовиться, а встретив, уже ничего нельзя поделать. Так и они, рассорившись бестолково и по глупости, могли бы никогда больше не заговорить, свершись роковая случайность. Их бесполезный раздор рассеялся в воздухе в обмен на долгий вечер, погруженный в полутьму скорби. — Что я могу сделать, чем могу помочь, Тэ? — Чимин забеспокоился, видя, в каком упадке находится брат. Он отвернулся, чтобы испортить ещё один носовой платок. На него многое навалилось за раз: единовременная потеря Джихё, разбитый Чонгук, потерявший работу, его нулевая реакция на приехавшего пристава, попросившего на срочный выход. О чём просить в таких ситуациях и кого? — Нам нужна однокомнатная квартира, желательно съёмная. В любом случае, денег я отложил. Просто укажи пальцем, где можно взять подешевле, — Тэхён взял Чимина за руку и предвосхитил его опасения. — Не потому, что я пренебрегаю твоей помощью, просто и я обязан чему-то научиться, верно? И еще было бы здорово найти хорошую клинику для его матери. После похорон Чонгук совсем разбит, закрылся в себе и почти не разговаривает, я до него не могу достучаться, не знаю, о чём он думает, боюсь уходить надолго, оставлять его одного, понимаешь? Жутко. Шокированный, Чимин дал обещание помочь всем, чем сможет. И задумался: окажись он на месте Тэхёна, смог бы так же преданно идти вслед за Юнги и поддерживать его разваливающийся дух, вытаскивать его, не жалея сил и прочности шкуры. Перепугался еще больше, когда осознал, что ради Юнги он смог бы всё, что угодно.***
В глазах пыль и солоно. Чонгук растерялся до такой степени, что путает дни и ночи. Его нервам, всегда завязанным на узел, еще не приходилось испытываться на прочность чем-то настолько устрашающим. Исчезновение матери он заметил лишь на третьи сутки, услышал, что Тэхён подсобил и даже не дрогнул. Вообще, Тэхён так много суетится из-за него, хлопочет и всё время пытается накормить, укрыть, согреть. Нет, Чонгук такого не заслужил, он и волоска его не стоит, его, не дай бог, жалости. Тэхён распинался о том, что нашлось жильё, завтра можно будет въехать, всё устроится, наладится, у них получится подняться из руин чуть повыше. Вот звенят ключи от новой квартиры. Чонгук просыпается, пристально смотрит на них с минуту, а затем возвращает в ладонь Тэ и зажимает пальцами. — Не нужно, Тэхён. Не эта ли грозовая туча поселилась над их головами, не она ли рокотала и нагревала молнии? Дышать стало тяжелее, Тэхён затаился. — Почему…? — он напуган, и мечется глубоко внутри. Без касаний и лишних движений Чонгук кромсает его вдоль и поперёк. — Потому что больше мне от тебя ничего не нужно, — Чон ласково погладил его по плечам. — Я благодарен тебе за то, что ты всегда рядом, когда мне плохо, за то, что поддерживал. И за те некоторые особенные моменты. Но мы птицы с разных веток, и нам пора разлетаться. Он окреп достаточно, чтобы рубить с плеча, передумал сотни дум. Возможно, он неправ, но калечить безвинную судьбу Тэхёна он себе не позволит. И продолжает давить: — Я разобрался в себе, в ситуации. Мне жаль. — Ни черта тебе не жаль, — выплюнул Тэ и добавил тише, отчаянно хватаясь за него: — Не глупи, Чонгук, пожалуйста! Не хочешь многого, давай будем друзьями, как раньше. Ты сейчас не соображаешь, что делаешь, это просто эмоции. Впервые Чонгук сорвался и, грубо оттолкнув, впечатал Тэ в стену. — И это тоже?! — свирепо спросил он. — Я спрашиваю: и это тоже?! На глазах Тэхёна комната обращалась в свалку: переворачивалась мебель, разрывались книги, фотографии, клочки бумаги закружились в воздухе. Чонгук вылетел на кухню, и оттуда раздался оглушительный звон бьющейся посуды и яростные крики. Тэ зажал уши руками и зажмурился, медленно оседая на пол. Если он пойдёт следом, ему тоже достанется. Долгие минуты трясучки. А страшно не за себя. Тэ переждал пик истерики и выбрался, когда всё стихло. Чонгук сидел посреди мусора и битых осколков, окруженный алыми крапинками и мазками: следы порезанных стоп. Взгляд истукана и мимо. Каталепсия. Оттаял только когда услышал хруст. Тэхён идёт к нему босиком, морщась от боли, и падает на колени. — Почему ты еще здесь, дурак? Уходи… — Чонгук вяло отпихнул его от себя. Тэхён помотал головой и настырно подался вперёд. — Я никуда не уйду… — он дрожит и боится, что разрушится последнее. Тогда Чонгук поднимает на него воспаленные глаза. — Даже если я сойду с ума? — Даже если ты сойдешь с ума. Вряд ли он сможет его отпустить. Поздно. Грянувшие душащие объятия посвящены бессоннице.***
Открыв окно, Юнги полощет на ветру тело в расстёгнутой рубахе и аппетитно дымит, переваривая жизнь в который раз лихо и на должном уровне самокритики. — Какая ночь! — восхищается он, распростерши руки и зажав сигарету губами. Еще через минуту его донимает неожиданный полуночный звонок, какими не беспокоят кто зря. В динамике молчание. — Эй… — Чимин по ту сторону выдавливает слова, хватаясь за грудь. — Что там у тебя? — Слушай. Хмыкнув, Юнги протянул руку за раму, и Чимин услышал тот же самый город, что шумит и за его стенами. Наводнённая трасса, оживлённый район. Их не разделяет тысяча миль, они живы и здоровы, им не нужно преодолевать немыслимых преград, чтобы оказаться вместе… Но какого-то чёрта между ними ноющий призрак прошлого, которого пора изгнать. — Я скучаю. — Я скучаю. Синхронно выдыхают в трубку и одновременно замолкают, чтобы не перебить следующих реплик. А их нет. Потому что оба собираются друг другу навстречу.