Палермо, бабочки и солнце

Кто-то когда-то говорил Бэкхёну, что вся наша жизнь — череда случайностей. А случайности — не случайны. Вполне возможно, что это были два разных человека, но Бэкхён адвокат, а не филолог, чтобы знать наверняка. Он предпочел бы, чтобы оба этих «закона» не работали. *** Бэкхён застрял в этом кафе, да что там, в чужом городе, в чужой стране, без денег и документов, а напротив него - Чанёль. Улыбчивая официантка с латте и интересом в глазах, солнце, ещё не вскарабкавшееся в зенит, побитая временем жёлтая «Мазда» с черными «шашечками» такси вдоль корпуса, припаркованная неподалеку, и Пак Чанёль, с которым его связывали два месяца стажировки, здесь, в Палермо, и самый классный секс, который можно представить. Вероятность их встречи спустя полтора года была равна вероятности падения с неба розовых слонов. Ладно. Чуточку больше. Чуточку. *** Когда Бэкхён садился на заднее сиденье такси, а на соседнее плюхал спортивную сумку, пренебрегая багажником, то проклинал весь свет. По плану его вылет в Палермо должен был состояться на две грёбанные недели позже, но Крис вытащил его посреди отпуска, выслал билеты почтой и пожелал приятно провести время. И не забыл перезвонить, когда Бэкхён приземлился, и предупредить, — «прости, совсем забыл, сам понимаешь - суматоха с этим делом страшная» — что заселяться тот будет сам. Посреди сезона, когда на один номер конкурс в три семьи? Бэкхёна хватило только на то, чтобы, уже после звонка, раздраженно пихнуть паспорт вместе с бумажником в задний карман и вдоволь потолкаться, ловя такси и мечтая о англоговорящем водителе, который довезет его до отеля. Любого. Ему повезло. Правда, только с национальностью водителя — он оказался корейцем. И чёртовым Паком Чанёлем. Не узнать друг друга было нереально, хотя Бэкхён малодушно на это надеялся. На это, и на то, что Чанёль вспомнит самый минимум — его имя. Бэкхёну хватало того, что он сам вспомнил всё. И кажется, улетая тогда, передушил далеко не всех бабочек в животе. А потом, стоя в пробке, они обменялись парой фраз. Бэкхён попросил высадить его и ломанулся открывать дверь, которую Чанель быстро заблокировал, объясняя это тем, что «мистер не расплатился» (кажется, полтора года назад он не умел так гадко ухмыляться), а Бэкхён обнаружил, что его задний карман пуст. Ни бумажника, ни кредитки, ни паспорта. *** Теперь они сидят в кафе, Бэкхён пьёт латте за чужой счёт и мечтает, чтобы неслучайные случайности случались не с ним. Он отчаянно старается разозлиться, но горячий кофе и лукавая (не ехидная даже, возможно тогда Бэкхёну показалось) улыбка напротив делали своё дело — Бэкхён расслаблялся. Минут десять назад он дозвонился до Криса, тратя последние деньги на телефоне, и после наглядной демонстрации возможности передать фейспалм через молчание, договорился, что Крис уладит всё не позднее следующей недели. И отменит работу. И лишит премии и отпуска. — Значит, неделя? - Чанёль уточняет как бы невзначай. Или правда невзначай, а Бэкхён сидит и придумывает себе всякую чушь на пустом месте. — Шесть дней. — А Крис - это..? — Мой начальник. В повисшей паузе можно было различить, как гремят посудой в кухне кафе. — Некрасиво тогда получилось, - Чанёль снова подаёт голос первым и — будь Бэкхён проклят на месте — нервничает, старательно отводя взгляд. — Прости, - звучит откровенно дерьмово, но Чанёль кивает. — У меня есть домик на берегу. Правда без махровых полотенец и шелковых простыней, но мне нравится. Чанёль оставляет щедрые чаевые. *** Они снова в пробке, и Бэкхён думает, почему всё случилось так, как случилось. Когда они стажировались вместе, Бэкхён из кожи вон лез, чтобы стать лучше Чанёля, который всё схватывал на лету и нутром чуял каждого клиента. Бэкхён знал на зубок все кодексы, права и обязанности, знал детали всех дел, когда-либо перевернувших историю адвокатуры, а Чанёль раз за разом оставлял его на шаг позади просто потому, что он так чувствовал. А потом оказалось, что чего-то одного — или знать теоретически, или интуитивно — недостаточно, им дали добро работать вместе над крупным делом, и они справились на отлично. А потом ещё с одним. И ещё. Бэкхён бы понял, если бы всё было стандартно: напились, сняли напряжение, втянулись. Или всё было бы неловким первым и последним разом. Или курортным романом, потому что это чёртов Палермо и чёртова Италия. Но всё получилось настолько дерьмово, что даже думать об этом не хотелось. Бэкхён и не думал. После последнего — пятого — дела, Чанёль шептал полуспящему Бэкхёну, как влюбился в этот город, в это море, в это солнце и в Бэкхёна. Рассказывал о кольце — «ты не подумай, я его случайно увидел, оно мне так понравилось, и размер как раз твой» — и о том, что видел деревянный домик мечты, — «прямо у самого моря, выходишь - и уже оно» — и, самое главное, о том, что хочет остаться здесь, под этим солнцем, у этого моря, с этим вот Бэкхёном, который притворяется спящим в его руках. У Бэкхёна был билет на завтра, утренний рейс и совсем мало вещей. Они должны были никогда не встретиться в суматошном Сеуле, а в итоге встретились в отправной точке. Словно кто-то захотел, чтобы они всё начали сначала. Попробовали. Не то чтобы Бэкхён верил в высшие силы. Он всё-таки адвокат и не религиозен. *** Доски приятно скрипели под ногами, даря тепло, и Бэкхёну казалось, что он чувствует гул прибоя. — Он такой, какой ты хотел, да? - он был адвокатом и умел подбирать нужные слова. По крайней мере раньше Бэкхён верил, что умеет. — Ну да. Прямо у моря. Ночью здесь очень красиво. «Я никуда не уехал, как и обещал,» — повисло в воздухе. — «Но я не обрёл слишком многое из того, что хотел.» Чёртовы бабочки в животе определённо не умерли. Они просто ждали своего часа. *** Было бы лучше, если бы Чанёль попробовал начать выяснять отношения. Если бы искал причины, требовал объяснений, а не ходил мимо, впитав в себя прогорклое солнце Палермо. Тогда, в запале, Бэкхён сказал бы всё то, что боялся вытащить на свет сейчас. О том, что скучал. О том, как убивал в себе солнце и щемящую нежность, как старался слиться с дождливым Сеулом, как боялся вернуться. Как боялся хотеть вернуться. Они не молчали. Не было и неловкости. Они просто взрослые люди, которые знали чужое тело лучше собственного. *** Чанёль не соврал — ночью здесь действительно очень красиво. Крыльцо нагрелось за день, шум волн успокаивал, равно как и бормотание телевизора с кухни. Бабочки не успокаивались, рвались вверх. Бэкхёну было горько и тоскливо. — Есть будешь? - Чанёль подошёл неслышно, постоял, возвышаясь, пару секунд, а потом поддёрнул шорты и, поставив тарелку прямо на пол, сел рядом. На нём была выцветевшая и растянувшаяся до размеров невнятного паруса майка, и можно было рассмотреть тонкую цепочку с болтавшимся на ней кольцом. Бабочки рванулись сильнее. *** — Знаешь, - Бэкхён облизал губы, а бабочки утихомирились, слегка щекоча крыльями что-то внутри. — Однажды я встретил парня. Чанёль напрягся. Они по-прежнему были взрослыми людьми, но ничто не мешало ему набить Бэкхёну морду. По крайней мере сам Бэкхён давно бы набил за такое. За то, чем это кажется на первый взгляд. Но Чанёль сдержался. Натянулся как струна, но сдержался. Видимо в нём было слишком много этого солнца. — Я влюбился в него по уши, я нарушил все правила, все кодексы, которые смог придумать. Он, этот парень, учил меня доверять интуиции, а не мозгу, и я поверил. Я вышел на финишную прямую. Там, в конце, был весь мир для меня. А я испугался. Испугался и повернул назад, не решившись даже прикоснуться к финишной ленте. Позорно сбежал, убеждая самого себя в правильности своих действий. Чанёль молчал и, кажется, не дышал. Бэкхён сам не был уверен, что дышит. — А потом я понял, что мне не подходит ни одно кольцо. Какие-то были слишком большими, какие-то слишком маленькими, а у каких-то покупали мой размер за пару минут до меня. Слева шумно, со свистом, выдохнули. — И я подумал: а может стоит попробовать? Я ведь так и не увидел это кольцо. То самое, которое как раз мой размер. *** У Чанёля дрожали руки, а бабочки Бэкхёна плавились внутри него. — Дурак, какой же ты дурак, - бормотали Бэкхёну в макушку, а тот видел, как разрывается финишная лента под его напором. Надо было позвонить Крису и попросить не торопиться.