Он умирал

Из дневника Пруссии. «Перед сражениями небо всегда затягивается тучами и кажется, будто небо скорбит вместе с нами. Словно Бог говорит, что мы не одни, что он поддержит нас и очистит все грехи, совершенные ради него. А ветер, который дует нам в спины, дает нам сделать шаги тверже перед последней битвой. Женщины проливают реки слез, будто чувствуют, что больше не увидят нас. „Нас“… Я с удовольствием произношу это слово еще несколько раз. Ведь вместе со своей армией умираю и я…» — А! — пронзительный крик мужчины превращается в непонятное бульканье и стена пачкается в алой и густой жидкости, капли которой с изяществом скатываются по кирпичной кладке. Та же жидкость и на клинке у молодого юноши, что завороженно наблюдал за скольжением крови, по цвету так напоминавшей его глаза. Парень приближает к себе свой меч и с наслаждением, что медленно разливалась в нем, слизывает теплую кровь. Тут же его губы искажает ухмылка. «Словно самое дорогое вино короля. Или даже лучше…» Крик первой жертвы, их врага, словно сигнал его рыцарям. Будто бы тонкая нить протянутая над полем звонко лопнула от этого напряжения. И все. Битва началась. Хмурое небо хочет плакать, наблюдая за этим бесчинством, но его перекрывает темный дым от пожаров. Так что люди не могли видеть слез природы, да и им не хотелось этого: их глаза застилала жажда крови, жажда убийства и дикая жадность. Ведь они пришли за золотом, за тем, что по праву принадлежит лишь Богу и его прислужникам, а не варварам и изменникам истинной веры! Эта деревня была не первой на их пути. И Гилберт уже привык к этим звукам: лязганье схлестнувшегося оружия, треск охватываемых пламенем домов, плач детей и женщин, которых заживо сжигали в огне. Мужчины всего селения собрались, чтобы защитить их — детей и жен, но такая маленькая армия не могла устоять перед ним. Перед Тевтонским орденом! Людям оставалось лишь молиться и надеяться на чудо. «Глупцы! Ваш лживый Бог не поможет вам!» Но Гилберт ошибся. Мольбы бедных людей были услышаны, и вдали уже виднелась армия — подмога князя, люди которого увидели за горами дым от пожара. Тевтонский Орден улыбнулся. Битва обещала быть поинтересней, по сравнению с тем, чем они занимались! Кровожадная улыбка дернулась, когда армия противников уже вплотную подошла к стенам деревушки. Просто Гилберт почувствовал его. Вороной, конь резво приближался к врагам. Всадника не было видно — сильно пригнулся он к шее своего скакуна, но была видна его сабля, лихим свистом разрезающая воздух. Раз пронесшись около тевтонцев, он срубил голову одному из них и лишил кисти с мечом другого. Конь его остановился и встал на дыбы. Всадник лишь покрепче сжал уздечку. Шапка, не удержавшись, слетела с его головы, на прощание мазнув мехом по седым волосам. Глаза, цвета аметиста безэмоционально оглядели вдруг застывшую армию. Гилберт оскалился. Если человек может запомнить сцены десятилетней давности, то, что говорить о странах? Конечно же он его вспомнил. Маленький трусишка… Так вот, каким ты вырос. POV Гилберт — Чего стоите, олухи?! — я гневно закричал на своих солдат. Те, словно проснувшись, начали действовать, но отставшая подмога парнишки тоже не заставила себя ждать. Никогда я не видел такого позора, что показала моя армия. Она не выстояла и пяти минут. Пару солдат просто сбежало, но их быстро нагнали русские. Я даже был им благодарен. В итоге, из всей моей армии я остался один. Меня окружили неплотным кольцом и в центр круга медленно вышел маленький вояка. Я сглотнул. Выхода практически не было. Парень поднял свои глаза и внимательно в меня всмотрелся. Я не знаю, что он хотел во мне такого найти, но его воины начали тихо шептаться и в конце концов перешли на крики. Даже не зная языка, я догадывался, что они ждут моей смерти. Я лишь незаметно приподнял конец меча от земли, приготовившись сражаться. Но крики как начались, так и закончились. — Я помню тебя, Тевтонский Орден, — сердце мое забилось чаще. Еще никогда меня не сковывал такой страх. А голос Руси изменился. Стал тише и словно лишился красок. — Однажды ты спас мне жизнь и этого я не забыл. Ты можешь идти, — после слов парня его воины хотели взбунтоваться, но тот лишь тихо цыкнул. Все неохотно разошлись. И лишь мы вдвоем стояли. Я — от непонимания ситуации, а Русь… Этого, похоже, не знал и он сам. Я словно цыпленок, нервно и быстро шевелил головой, с опаской наблюдая за мужчинами. Те не обращали на нас внимания. Что это значило? Озираясь, я немного отступил и услышал глухой смешок. Я почувствовал как мои уши покраснели. Как я мог отступить?! Я воззрился на Русь, а тот похоже, уже давно смотрел на меня. Его пустой взгляд поистине меня пугал. И только тут я заметил, что он изменился с нашей прошлой встречи. Немного вырос и сильно исхудал. Если раньше его лицо было круглым, здоровым, а щеки его были красными, то сейчас были отчетливо видны скулы, синяки под глазами. И его глаза. Мне кажется или в прошлый раз у них хотя был намек на голубой цвет? Если и так, то сейчас его глаза были мутно фиолетовыми с черным отливом. Такого цвета не было даже у Австрии. Он опять издал глухой смешок и, наконец, на его лице проявилась хоть какая-то эмоция. Горечь. Боль. И какое-то мазохистское удовольствие, от того, что его догадки оправдались. Сладкая горечь, сказал бы я, если бы мой язык меня слушался. Его губы разомкнулись и я услышал тихий голос. Голос, который нельзя было не услышать. — Только скажи… зачем? Зачем ты их убиваешь? Неужели я прав, и все страны убивают? Все. Неужели это и есть их призвание? Захватывать, лишать детей родителей, а родителей детей… Ты, он и все остальные… ЗАЧЕМ?! — он перешел на крик и его маска равнодушия, словно дала трещину. Русь затрясся и лицо его исказилось в гримасе страха, боли и… Такие лица я видел лишь у тех, в кого вселялись бесы. Сумасшедшие. — Я не хочу! Я не буду страной! Если их призвание убивать, то лучше убейте меня самого! А-а-а! — истошно завопил Русь, хватаясь за свои волосы и выдергивая их клочьями. К нему быстро подбежали двое и схватив за руки, куда-то уволокли. Я был не в силах как-либо реагировать. Похоже, только что на моих глазах страна сошла с ума. В тот день я ушел из этой деревни. Быстро и незаметно, словно хорёк. Хотя на меня практически и не обращали внимания. Все были заняты погребениями людей. Тех людей, которых я лично приказал убить. Я не понял ни слова из тирады этого мальца, но его крик отчаяния остался в моей памяти на долгие века.