***
В квартире Надир нахмурился, глядя на Эрика. — Его лихорадит, — проинформировал он своего верного слугу Дариуса. — Его лоб горит, и он обильно потеет. Я вообще не понимаю, из-за чего он в таком состоянии. — Мы можем ему помочь? — нервно спросил Дариус. — Мне кажется, что ему нужен врач… Надир грустно покачал головой. — Мы не можем послать за доктором, Дариус, — напомнил он своему слуге. — Ты прекрасно знаешь, что тогда его арестуют. Даже если он и убил этого человека, Буке, из самозащиты, никто ему не поверит, особенно если виконт считает его своим врагом после происшествий маскарада. Нет, мы не можем этого сделать, мы не можем отдать его прямо в руки властей. Мы должны попытаться сделать всё возможное, чтобы помочь ему. Это его единственный шанс на выживание. Дариус кивнул. Он понимал. Но он бы хотел, чтобы всё было по-другому. Он бы хотел, чтобы друг его хозяина мог бы жить нормальной жизнью, чтобы он не скрывался в тени из-за своего уродливого лица. Он бы хотел, чтобы этот бедный больной человек мог получить нужное лечение и должный медицинский уход. Эта ночь была длинной для обоих мужчин. Они по очереди занимали место у постели их больного друга, стараясь изо всех сил сбить температуру, или хотя бы пытаясь удерживать её менее высокой. Они не успевали менять компрессы, смоченные холодной водой. Они завернули всё тело Эрика в ледяные примочки, клали небольшие кубики льда на его грудь, но мужчины справлялись только с тем, чтобы не позволять температуре его тела подняться ещё выше. В какой-то момент их пациент снова впал в горячку. Он, казалось, снова переживал какое-то травмирующее событие. — Кончено, — бесконечно повторял он. — Теперь всё кончено… Всё кончено теперь. О, Кристин, прости, прости! Не-е-ет! — затем он зарыдал. — Ложный друг, — он всхлипывал. — Ты предал меня. Слезы ненависти! Настоящее уродство скрыто в твоей душе! — Ненависть! — гневался больной мужчина. — Ненависть, отвращение и страх, что я могу её изнасиловать. Это всё, что она ко мне чувствует. Надир и Дариус переглянулись. Что могло вызвать такое глубокое отчаянье, такую безнадежность? — Наверняка случилось что-нибудь ужасное, — грустно прокомментировал Надир. У него было предчувствие, он знал, в чем было дело. Он был очень обеспокоен, когда заметил, что чувства его друга к его молодой ученице и протеже, красивой балерине и певице Кристин Дааэ, из отцовских и дружеских переросли в более глубокие и сильные. Он боялся, что катастрофа должна случиться, потому что он знал, как все реагировали на уродство Эрика. Как Эрик мог ожидать, что женщина, представительница слабого пола, могла выдержать такое чудовищное зрелище? Нет, не только выдержать, но ещё и смотреть на него с любовью, уметь видеть за этой внешностью человека? По правде говоря, Кристин ведь уже знала Эрика после всех тех лет, что он её учил, она должна была знать о его настоящей сущности, о его заботливой, любящей, мягкой стороне. И у неё наверняка были романтические чувства к её Ангелу. Но значило ли это, что она сумеет принять Эрика, когда узнает правду? Она все ещё была такой молодой, такой незрелой, и понимание того, что она должна стать прекрасным ангелом, было бы шоком для неё. Как оказалось, Надир был прав насчёт этого, и первая встреча Кристин и её Ангела закончилась плохо. Эрик не сдался, несмотря на то, что молодой ухажёр оказался виконтом де Шаньи и Эрик ощущал исходящую от него угрозу. Страх проиграть возлюбленную этому мужчине вынуждал его принимать всё более и более крайние меры. Надир вздрогнул, вспоминая инцидент во время премьеры «Иль Муто», да ещё и скандал, который Эрик устроил во время бала-маскарада накануне Нового Года. Вчерашнем же вечером состоялась ожидаемая премьера оперы Эрика «Торжествующий Дон Жуан». Надир знал, что мужчина запланировал что-то особенное для этой ночи, какую-то последнюю отчаянную попытку выиграть любовь Кристин. Ещё он знал, что Эрик боялся, или, может быть, знал наверняка, что виконт тоже что-то планирует. Поэтому Эрик предупредил Надира, чтобы тот держался подальше от Оперы Популер, упоминая, что все может «немного» выйти из-под контроля и, может быть, даже стать опасным во время представления. «Мне будет спокойнее, если я, по крайней мере, не буду волноваться о твоей безопасности», — уклончиво сказал ему тогда Эрик. Надир последовал его совету и не появлялся, но теперь у него было предчувствие, что лучше было бы не пропускать представления, быть там, чтобы иметь возможность предотвратить то, из-за чего и случилась какая-то катастрофа, потому что теперь до него начало доходить, что болезнь Эрика вызвана не вирусом или излишним переохлаждением, а каким-то травмирующим событием. Лихорадка его друга была вызвана нервным расстройством, и по тому, что он говорил в бреду, было нетрудно догадаться, что Кристин была как-то замешана в том, что случилось с Эриком. Надир выругался себе под нос. Он должен был предвидеть, что это случится. Черт, да ведь в каком-то роде он действительно это предвидел. Эта девушка Дааэ почти на двадцать лет моложе Эрика, хорошенькая и талантливая, у неё вся жизнь впереди! С чего бы она захотела привязать себя к такому, как Эрик, кто мог дать ей только жизнь в тени, кто никогда бы не погулял с ней под солнцем, кто не смог бы быть с ней на вечеринке после премьеры, кого она никогда не смогла бы представить своим коллегам в качестве мужа? У них бы ничего не вышло. Это было так очевидно. Почему, о, почему же Эрик этого не видел? Или же, почему Эрик решил игнорировать эти факты? И почему, черт возьми, сам он, Надир, не попытался отговорить его от преследования этой девушки, почему не заставил его понять, что всем, на что он мог надеяться, была её дружба, и что он должен был изо всех сил стараться не потерять хотя бы это? — О Эрик, — вздохнул Надир. — Почему до этого должно было дойти? Почему ты не слушал голос разума? Но он знал ответ: любовь. Любовь Эрика к этой девушке и вызвала катастрофу. В конце концов, понимание, что она никогда не ответит ему взаимностью, разозлило Эрика до предела и вызвала его гневную лихорадку. Но как это случилось? Что именно произошло между этими двумя прошлой ночью… Во время представления? Или до него? Во время антракта? Надир вообще не представлял. Когда Дариус принёс утреннюю газету, глаза Надира расширились в шоке. Прямо на первой странице была напечатана огромная фотография горящей Оперы Популер. И над фотографией красовался заголовок, написанный большими, жирными буквами: «Сумасшедший Поджигает Оперу и Похищает Певицу». — О, нет, — простонал он, как только начал читать. Он сразу начал жалеть своего больного друга, читая о планировании засады для «Призрака» и его ловли, но несмотря на все предосторожности и здание, полное жандармами, говорилось, что Призрак всё же сумел выйти на сцену и спеть гипнотизирующе-чувствительный дуэт с примадонной, мадемуазелью Кристин Дааэ, которая в какой-то момент поняла, кем он был, так как сорвала с него маску и открыла всем зрителям его уродливое, обезображенное лицо. Но когда жандармы вмешались, пытаясь забрать её у демона и арестовать его, Призрак как-то сумел обрушить огромную люстру на зрительный зал, которая и вызвала пожар, пока ещё не контролируемый, и во время этого хаоса исчезнуть вместе с девушкой. Несколько человек, включая виконта де Шаньи, ушли на их поиски, но если молодая певица и вернулась на попечение своей мачехи, мадам Антуанетты Жири, то не было никаких следов монстра. Одна балерина нашла, возможно, одну из его масок в подвалах здания, но это было всё. Надир вздохнул. Ну и история! Он всё ещё не понимал, как девушка сумела сбежать, и что именно случилось между ней и Эриком, но было очевидно, что вчерашняя ночь оказалась своеобразной кульминацией, решающим моментом, и, естественно, не в пользу его друга. Эрику теперь предстояло постепенно принять тот факт, что он потерял эту девушку навсегда.Глава 1. «Кончено»
29 апреля 2016 г. в 21:43
— Теперь всё кончено! — кричал Эрик, пока слезы лились по его открытому лицу. — Кончено, кончено, кончено!
Это всё, о чем он мог сейчас думать, так как он действительно потерял всё. Теперь на этой Богом забытой планете ничего для него не осталось. Весь его мир в конце концов разрушен, и теперь всё было кончено: его надежды, его мечты, его шанс на счастье, его дружба с Кристин, его музыка, его жизнь. Один вечер завершил всё. Один вечер забрал тот маленький лучик света, который всё же был в его жалком существовании, и всё, что осталось сейчас, было ночью — полной темнотой, холодной и одинокой, в которой скрывалось понимание того, что его Кристин ненавидит его, презирает его, думая, что он может взять её против её воли.
Эрик застонал. Он никогда не забудет её слов, этих злых слов, брошенных ею ему в лицо этой ночью.
— Теперь я буду добычей для твоей жажды плоти? — в какую-то секунду ему показалось, что он действительно сейчас слышит, как Кристин кричит на него, и чем дольше он об этом думал, тем дальше она продолжала шипеть на него. — Настоящее уродство скрывается в твоей душе! — затем она снова обвиняла его. — Ангел Музыки, ты предал меня! — открыто говорила, как его ненавидит. — Слезы, которые я, возможно, проливала над твоей тёмной судьбой, охладели и превратились теперь в слезы НЕНАВИСТИ!
О, действительно всё было кончено. Она назвала его ложным другом, показывая, что даже их общее прошлое было запятнано. Она не смогла бы даже оглянуться назад с нежными воспоминаниями обо всех тех годах, проведённых вместе, об их музыкальных занятиях, об их бывшей дружбе. Он разрушил даже это для неё, да и для себя тоже. Ведь теперь он без сомнений знал, что, вспоминив о нем, она испытает лишь отвращение и презрение.
«Но она же тебя поцеловала!» — тихо пытался напомнить ему внутренний голос. Эрик помрачнел.
— Но не по её собственному желанию! — он был в этом уверен. — Ведь я сделал всё, чего она от меня ожидала: я принуждал её выйти за меня замуж, может не физически, но шантажируя её мальчишкой. И она не могла ещё более ясно показать своего отвращения, это было понятно по тому, как она себя вела, — он посмеялся над собой. — Что она сказала до того, как поцеловала меня? «Боже, дай мне сил!» Вот, что она сказала! Она молилась о смелости, чтобы преодолеть своё отвращение, пока целует меня! Нет, она не сделала этого из доброты, или, хотя бы, из жалости, она сделала это только для того, чтобы спасти жизнь своего мальчишки! В обычных обстоятельствах она и не мечтала о прикосновении своих губ к моим! Она бы не выдержала мысли об этом, ведь даже в тот момент ей нужна была помощь свыше, она хотела, чтобы Бог дал ей сил, чтобы пережить это! Я противен ей, отвратителен, ненавистен!
Он снова застонал.
— Кончено, — повторил он. — Теперь всё кончено.
И в каком-то смысле он понимал, почему всё было кончено. Почему девочка, обожающая своего Ангела Музыки, теперь ненавидела и так сильно его презирала. Почему она думала, что его душа была уродлива, и назвала его ложным другом. О, он очень хорошо понимал, как сумел уничтожить все последние следы дружбы и тёплых чувств в её душе, но было слишком поздно. Ведь даже если бы он изменился, даже если бы сейчас он постарался стать тем мужчиной, который бы ей понравился, хотя бы в качестве друга, она бы никогда не поверила, что он поменялся так сильно, и она бы никогда не преодолела свою ненависть. Только не после того, что он сделал с ней и её… И её нелепым мальчишкой.
Всё было по-настоящему кончено. Не только жизнь Кристин, но и вся его жизнь теперь превратилась в руины. Не было больше его дома, его тайных ходов, Опера Популер была объята пламенем, ему было некуда идти, незачем было жить, не было ни смысла, ничего.
— Я просто должен был остаться в своём логове и ждать, когда толпа убьёт меня, — думал Эрик, хотя по какой-то причине он даже не оборачивался назад, чтобы увидеться лицом к лицу с опасностью и встретить свой конец. Нет, он продолжал бежать. Он совершенно не представлял себе, куда он бежит и почему он вообще убегает от толпы, хотя судьба, ожидавшая его в руках озлобленных людей, не могла быть хуже того, что ему приходилось переживать в этот момент. Он просто продолжал бежать.
В его сознании Кристин снова кричала на него.
— Слезы ненависти! — говорила она ему, указывая на слёзы, катившиеся по её прекрасным щекам. — Ложный друг! — злобно продолжала она. — Настоящее уродство скрывается в твоей душе!
Эрик закрыл уши руками, словно он мог остановить крики, пытаясь выбросить эти ужасные воспоминания из головы.
— О, Кристин, прости меня, прости меня! — кричал он. — Я понимаю, честно, сейчас я понимаю, почему ты так зла на меня! Если бы я только мог вернуться назад во времени, если бы я мог поставить всё на свои места в этот раз, если бы только я не шантажировал тебя убийством твоего любимого!
Но он знал, что это было невозможно. Кристин видела его с худшей стороны, и теперь в этом мире не было ничего, что бы могло заставить её забыть и простить его за все грехи.
— Кончено! — застонал он снова, понимая вдруг, что несмотря на всё, что он пережил в своей жизни, на всё, через что он прошёл, ему никогда не было так больно. Это было хуже всего. Никогда он не испытывал такой безнадёжности, никогда не был так подавлен, никогда не был так... Опустошен. Будто вся жизнь оставила его, будто он был ничем, просто ходячей оболочкой, тенью себя прошлого.
Он продолжал бежать, не обращая внимания на жар и дым, даже не задумываясь о том, что чуть ли дважды не попался в свои собственные ловушки. Он не только не знал, куда шёл, но ещё и совершенно не думал о том, что будет сейчас делать. Это было сейчас не важно, для него всё равно не было будущего, он мог бы прямо сейчас остановиться, но что-то заставляло его продолжать. Будто он бежал автоматически.
Эрик наконец-то достиг выхода и покинул горящее здание. Холодный ночной воздух врезался в его лицо в то же время, как и жар бушующего пламени, но мужчина не обращал на это внимания. Ничего из этого не было важно, ничего из этого не меняло ненужности его существования.
— Ненависть, — пробормотал он, — отвращение, вот что она ко мне сейчас чувствует, — он вздрогнул, когда в его голове снова повторилось каждое злое слово, которое Кристина прокричала ему в эту ночь.
Эрик продолжал бежать. Он должен был убежать… От этого места, где вся его жизнь разорвалась на куски, от этих болезненных воспоминаний, от боли и холода, окутывавших его разбитое сердце. От голосов в своём сознании, продолжавших кричать на него.
«Ложный друг! Ты предал меня! Настоящее уродство скрыто в твоей душе! Слезы ненависти! Ненависти! Ненависти!»
Эрик застонал. Действительно бежать было незачем. Он никогда не сможет выбросить этот голос и эти слова из головы. Они причинили ему гораздо больше боли, чем самые серьёзные побои от рук цыганского хозяина в детстве. Эти побои оставили уродливые шрамы, но они всего лишь покалечили его тело. А слова Кристин покалечили его душу. Они создали раны, которые никогда не заживут. Его душа теперь будет всегда кровоточить.
— Кончено! — рыдал Эрик. Он чувствовал себя вымотанным, смертельно уставшим, но продолжал бежать. Ему было все равно, куда несли его ноги, он даже не взял ничего с собой. Неважно было, где все закончится. Любое место было ему безразлично. Сказать честно, он даже не хотел никуда идти. Он хотел одного — упасть и умереть. Но как-то его ноги продолжали бежать все дальше и дальше, будто они знали место, цель, которую он должен был достичь.
В конце концов, Эрик очутился напротив здания и бессознательно вошёл, пробегая два пролёта ступеней. С громким глухим стуком он рухнул, потеряв сознание, возле двери, ведущей в квартиру. Всё вокруг потемнело, и голоса в его голове наконец-то затихли.
Эрик не заметил, что хозяин апартаментов, напротив которых он потерял сознание, вышел, чтобы узнать, что там за шум. Он не слышал, что этот человек звал другого, он не почувствовал, как двое мужчин подняли его и занесли внутрь, и он не видел их обеспокоенных взглядов, когда они поняли, в каком он был состоянии. Темнота наконец-то забрала его и оставила его уставший разум в покое, во всяком случае, на некоторое время.