Ближе не будет.

Ровно двенадцать дня. Пора отправляться в буфет на обед, состоящий из сухих бутербродов и несладкого кофе. Мне кажется, что скоро я заработаю себе гастрит. Сотрудники совсем работать разучились, пока я в отпуске была. Мало того, что позволяют себе уходить раньше обычного, так еще и грубят. Вчера лаборантка разбила пробирки, мол, я толкнула. Неделю назад вышла из отпуска, а тут в кабинете Николая Петровича застукала его с Сергеем, распивающими алкоголь. В следующий раз точно лишу премии. Это уже ни в какие ворота не лезет. Понятно теперь, на кого все лаборанты равняются! Ясно, откуда взялась эта безответственность и безалаберность! Мои черные туфли глухим звуком застучали по полу в пустом коридоре. Все-таки тогда, когда их покупала, я сделала правильный выбор. С момента покупки прошло уже полгода, а они не расклеились и даже не натирают. А со стороны более-менее стильно смотрятся. На входе в буфет меня чуть не сбил с ног лохматый Тихонов. Выбежал с тарелкой, которая была наполнена бутербродами, да еще и в рот два запихнул. Ну дает же! Я закричала ему вдогонку, что не разрешаю выносить еду. Не хватало мне еще крошек на рабочем столе или кофе, разлитого на клавиатуру, которая за эти два месяца была поменяна три раза. Но Ваня лишь помахал рукой и побежал дальше. Неисправим. Немного постояв, я перешагнула линию, разделяющую комнату отдыха и бесконечные лабиринты коридоров. Я сразу заметила Колю. Он снял свой местами мятый пиджак и бросил его на диван. Мрачный он сегодня. Задумчивый. Перед ним стояло блюдце с золотым ободком, на котором лежало печенье, а левее стояла чашка с отбитым краем. Я сделала себе несладкий кофе и села напротив Николая. — Коля, все нормально? — я действительно переживала. — Можно? — я указала на печенье, он молча пододвинул его ко мне. — Да, все хорошо. Галь, может, сходим сегодня куда-нибудь? В ресторан? — он с надеждой посмотрел на меня. Да. Он репетировал эту фразу целый день. Я поперхнулась. Мелкие крупинки орехового печенья попали в гортань и «защекотали». Этой фразы я и боялась. Думала, что будет очень сложно ему отказать. У нас ведь звания, работа. Какие могут быть отношения? Я заглянула в его глаза. Они, кажется, слезятся. Он боится. Коля, если бы не служба, я бы, не раздумывая, согласилась. Он меня до дома подвез один раз, так слух пополз, что мы в тот же вечер переспали. Я отпила свой кофе, поставила чашку на стол и отряхнула руки. Оперлась на локти, скрестила пальцы в замок, и расстояние между нами заметно уменьшилось. — Коля, — спокойно начала я, боясь спугнуть резким ответом, — пойми, я-то не против, но ты же понимаешь, что наши отношения должны оставаться сугубо служебными. Ближе мы не будем, просто не сможем. Съедят, — его глаза потеряли надежду, кажется, навсегда. Я не знала, что отказывать людям так сложно. — Не извиняйся, я все понимаю, — легко улыбнулся, — пристал к тебе со своими приглашениями. Заработался, — оправдывался он. Он накрыл своими ладонями мои руки. Потом наклонился к правому уху и с хрипом сказал: — Я буду ждать. Мы просидели в таком же положении еще минут десять. Он наклонился ко мне, а я закрыла глаза. Эта фраза из уст Коли совсем не была похожа на недавние слова исподлобья о ресторане. Сейчас он был уверен, как никогда. Будет ждать? Меня? Зачем? Когда я одумаюсь и приду к нему со своим приглашением куда-нибудь сходить? Черт. Вот зачем он это сказал. Я же захочу прийти. Потом. Когда-нибудь, но захочу. Черт, Коля. Наконец, я открыла глаза. Напротив меня никого не было. Пиджак, что лежал на диване, исчез вместе с хозяином. Кружки были вымыты и поставлены обратно в шкаф. Руки странным образом лежали на столе. Не помню, когда я успела сжать их в кулаки. Почему я не заметила, как ушел Коля? Почему он не сказал, что уходит? Сколько времени я еще так стояла: одна и с закрытыми глазами? Он вообще здесь был? Руки стали мерзнуть, хотя еще полчаса назад я сгорала от жары. Полюбившиеся мне туфли, проверенные месяцами, стали слишком узкими. Я захотела принять горизонтальное положение. Колени затекли. Что он со мной делает, а главное: как? Я не сдвинулась с места и последующие двадцать минут, прокручивая в голове последние слова Круглова. — Ждать...