american trash

Он бы стал прекрасным человеком, если бы не я. Своей агрессией я выбил из него все прекрасное. — Прости меня, Гарри. — я говорю в его красивые глаза, наполненные болью. Он ничего не отвечает и опускает голову, избитый и униженный. Во мне плескается чувство ярости, которое все это время заставляло меня наносить ему все новые раны, несколько из них уже превратились в огромные шрамы. Мне его так жаль. — Не молчи! — я толкнул его в плечо, а затем медленно приподнял его голову, взяв за подбородок. — Пожалуйста, не молчи. — Я устал. — Гарри закрыл веки. — Мне так плохо. Я приблизился к его губам и прошептал: отдохнешь, обещаю, а потом поцеловал его. Это не было страстным или жестоким поцелуем, скорее — нежным и сладким. Мне нравились его губы так же, как нравился он. На секунду мой разум хотел прекратить всю эту боль, что я причиняю ему каждый день, но алкоголь тут же перебил трезвость, и я толкнул его. Гарри часто провожал меня пьяного домой, за что потом получал не самую лучшую благодарность в виде жестоких побоев. На меня находило необъяснимое чувство, заставляющее делать больно кому-либо снова и снова. Кем-либо являлся он. — Прости меня, Гарри. — я снова повторяю эту избитую фразу, но, кажется, на этот раз он мне уже не верит. — Луи, прекрати это! — Стайлс хватил мои руки и толкнул меня в сторону стены, в которую я впечатался довольно-таки сильно. — Хочешь еще жестче? — я ухмыльнулся и вывернулся, впечатав его в ту же стену. — Я уже ничего не хочу, кроме как набить тебе морду! — в глазах Гарри блеснула то ли страсть, то ли ненависть, он со всей силы толкнул меня от себя, и я упал, ударившись головой об стол. — Эй, Гарри, блядь, твою, сука! Что ты делаешь, нахуй? — я почесал ушибленное место и попытался подняться. — То, что ты делал со мной. Томлинсон, я ненавижу тебя! — он схватил меня за воротник и резко ударил в лицо. — Блядь, прекрати! — я попытался вырваться, но получилось только ударить ему в лицо. — Нет, я это не закончу! — он наступил на мой живот, а после меня вырвало. Моя кровь смешивалась с рвотой на ковре в гостиной; ему было наплевать, он ударял меня снова и снова, а когда его кулаки не были похожи на себя, начал пинать меня. И я измученный и уничтоженный, грязный и избитый, лежал и терпел, как терпел он меня. — Прости меня, Лу? — он спустился на колени и развернул меня к себе лицом. Я посмотрел в его глаза и ничего не ответил. Мне было стыдно за свое поведение и отношение к нему, но зато теперь я понял, что он долго терпит, а потом срывается. Поэтому мне стоит боятся его, а не ему меня. — Поднимайся, я тебя умою. — он взял меня за обе руки и потянул на себя. Я промычал что-то в ответ (кулак у него действительно крепкий) и попытался встать, но у меня ничего не вышло, я схватил со стола коробку салфеток и поспешил убрать за собой. Гарри убежал в другую комнату и вернулся, когда моя рвота с ковра уже была вытерта, с полотенцами и бутылкой воды. Через минуту наши лица были чистыми, а руки оттерлись от крови. Будто ничего и не было. Только свежие раны напоминали о своем происхождении. Я не мог смотреть в его зеленые глаза, но, казалось, он мог смотреть в мои. Мгновение и он (первый!) поцеловал меня. Его руки не дотрагивались до моего тела; он боялся опять причинить мне боль, но я сам положил их на мои ноющие бедра и повалил его на пол, оказываясь сверху. Страсть поглотила нас словно паутина; что-то вроде ее добычи, как у паука.