М.М.
20 июля 2016 г. в 21:20
Молох без интереса сидел за столом ставки командования. Разумеется, благодаря победе над Люцифером он приобрел монополию на власть во всех частях Второго круга, поэтому единственный представил и Север, и Юг, и Восток, и Запад круга Похоти. Такая власть вызывала зависть и опасение у тех, кто не имел отношения к большой политике, — заместителей могущественных князей тьмы. Каждый из них отправил вместо себя посланца. За каждым посланцем стояло ещё несколько — представители Севера, Юга и далее.
Молох присутствовал лично как хозяин и умирал от скуки.
Ему было приятно, что они боятся его. Конечно, ведь в его руках самый обширный Круг, которым раньше владели Люцифер и Лилит. Повезло, что последняя — женского пола, иначе бойня за место под солнцем стала бы ещё более кровавой. В одиночку Молох вряд ли выстоял бы против Вельзевула и Лилит. Люциан точно бы не одобрил затею с такими массовыми жертвами — и огромным риском. Не то что бы Молох не прислушивался к нему, но… Генерал явно не знал, как пьянит кровь.
Не подозревал о жестокой симфонии войны, составленной из криков, стонов и молитв. В общем, на любое возражение Молох бы отмахнулся, как от назойливой мухи. Но Моргенштерн поступал хитрее. Просил быть осторожнее, когда главнокомандующий стискивал его бёдра и кончал, откидывал голову назад и глубоко дышал. Лучшего момента для проникновенных просьб и придумать было нельзя. Молох не мог ничего, кроме как слушать.
К слову, ему было гораздо интереснее рассматривать едва виднеющиеся подвязки чулок на бёдрах Люциана, чем слушать амбициозных юнцов. Его интересует только один не нюхавший пороха генерал.
Люциан сидел и с полуулыбкой смотрел в его сторону, стараясь не подавать вида. Молох взял его с собой вместо Слайза, поскольку Йенсу потребовалась помощь с установкой нового уровня безопасности. Технологии буквально неслись вперёд, и талант Слайза к логике помогал быстро решать проблемы с вычислениями. Ящер был пряхой, распутывающей узлы.
Молоха боялись и по этой причине. Самый большой круг Ада стал самым милитаризированным. Посланцы князей готовились к объявлению войны, будучи в неведении, а Молох не спешил их разубеждать и питался трепетом, как в старые времена — подобострастием жрецов.
И угораздило Люциана надеть подвязки именно сегодня. В обычный день его приходится туда заталкивать или принуждать угрозами. А тут — сидит, понимаешь, хитро посматривает, будто испытывает на прочность. Молох и вправду чувствовал себя Танталом. И хочется, и колется, потому что уходить через полчаса после начала — пропустить стратегически важные сведения. Плевать на вежливость. Досидеть ещё минут двадцать, ударить кулаком по столу и подозвать к себе Люциашку. Зажать в углу и отругать за такой залихватский вид.
Всё равно не происходило ничего важного. Разве Молох что-то потеряет, если не увидит, как один из наглых выскочек докуривает элитную сигару? А другой — пытается не подавать вида, что у него под столом шлюха? Так себе совет. Можно было бы преподать урок хороших манер, но не хочется портить воздух количеством нестиранных штанов. Молох понимает, что такую зелень можно запугать любым резким движением. О чём думали князья тьмы? Главнокомандующий воспринимал это как глупую и весьма неудачную шутку каждый раз, когда приходил в ставку командования. Ничего. Понадобится что-нибудь на соседнем круге — он пришлёт какого-нибудь мелкого суккуба или бесёнка — и пусть развлекаются. Всё равно всю важную информацию ему добудет Слайз, и не придётся давиться опротивевшими сплетнями и смотреть на то, как молодняк красуется амбициями: у кого больше. Будь Молох даже моложе, он всё равно не воспринял бы их как достойных соперников.
Главком вновь опустил взгляд на бедро Люциана. М-м-м, подвязка… Сорвать бы к чертям галифе и взяться за неё губами. Почувствовать носом горячую кожу и на секунду потеряться в тягучих мыслях. Провести пальцами по мягоньким шрамам и вспомнить, с каким усердием он украшал ими тело генерала. Молох изучал глазами и совсем новые на лице Люциана, оставшиеся от когтей. Иногда и сам Моргенштерн задумчиво поглаживал их, когда думал. Продолговатые, глубокие. Самое интересное, что Люциан не высказал никакого упрёка и воспринял это как должное. Не то что бы Молоху хотелось, чтобы тот устроил истерику, но… О чем вообще этот генерал думает, когда гладит их? Вспоминает боль? Чувствует болезненную привязанность? Что?
Молох придвинулся и под столом протянул руку к колену Люциана. Тот повернул голову и прищурился, подперев голову, — стал ждать, хватит ли Молоха на большее. Двинется ли ладонь выше. Не прошло и минуты, как генерал почувствовал прикосновение пальцев к члену через грубую ткань. Молох решил бить Моргенштерна тем же оружием — провокацией. Как же будет неловко, если генерал вдруг смутится или резко решит выйти, прикрывая пах.
«Я тебя ненавижу», — с улыбкой и одними губами произнёс Моргенштерн, стараясь держать лицо перед советом.
«Как и я тебя», — одним взглядом дал понять главнокомандующий, пальцами обводя ореол головки.
Так Молох понял, что на Люциане под галифе, помимо пояса с чулками, ничего нет. Только подвязки, тянущиеся от середины бёдер до талии. Наверняка Моргенштерн знал, что из этого получится. Хитрый, хитрый ублюдок.
Конечно, главком уже никого не слушал — впивался взглядом в глаза Люциана и мысленно разрывал на нём одежду. Подавляемое желание выражалось в уменьшении способности долго держать человеческий облик. Главное не доводить ситуацию до состояния трещащей по швам одежды — жаль костюмчик.
Молох с каждой минутой всё сильнее проявлял истинную природу. Постепенно из головы начинали произрастать бычьи рога, а лицо — понемногу вытягиваться. Люциан понял, к чему всё идёт, поэтому сымитировал срочный вызов.
— Сожалею, господа, — поднялся мужчина, — но заседание ставки командования объявляю закрытым. Отчёты о результатах вы получите спустя некоторое время почтой.
— Но прошло всего ничего! — возмутился некто, под столом которого сидела шлюха.
— Вы и слова не сказали, — с нажимом бросил Люциан и, собрав документы, вышел.
За ним вразвалку отправился Молох, постепенно принимая настоящий демонический вид. За поворотом он скинул дорогие сапоги, чтобы не разорвать их копытами — всё равно вернутся с чьей-нибудь помощью по адресу: штаб же. Когда Люциан обернулся, чтобы бегло пофлиртовать с ним, то едва не подскочил от неожиданности. Перед ним стоял демон, всё также похожий на легендарного Минотавра. Только вряд ли на мифическом полубыке-получеловеке на последнем издыхании держались галифе. Молох шумно дышал, и Люциан ощущал дыхание даже стоя в полутора метрах от него.
— А ты меня не порвёшь? — полушутливо, полунастороженно поинтересовался генерал.
— Не гарантирую, — Молох прижал его к стене, и Люциан оказался в тесной и маленькой тюрьме, почти состоящей из демонического тела. Две крупные шерстистые руки с когтями, мощная грудь — ну и, конечно, холодный камень стены.
Почему-то Моргенштерн не почувствовал страха. Наоборот, в голове стали появляться идеи, как можно удовлетворить такого монстра без угрозы оказаться с порванной задницей. Люциан — демон, однако не всемогущий и не настолько мазохистичный.
— Неужели ты хочешь взять меня здесь? Чтобы все увидели, что я придумал для тебя? — хитро спросил генерал, погладив грудь Молоха. — Думаю, на постели было бы гораздо удобнее. Ты бы лёг, а я — хорошенько тобой занялся. Жаль, что ты запретил телепортироваться — я бы очень хотел прямо сейчас оказаться у тебя коленях.
— Можешь не стараться, шпион, всё будет как прежде, — хмыкнул Молох, массивной бычьей мордой прижимаясь к плечу и шее Моргенштерна, вздрагивавшего от дыхания. — Но идея с постелью мне нравится. Думаю, я могу позволить себе телепортацию.
— И нарушить установленный собой же закон? — подняв брови, поинтересовался Люциан.
— Доиграешься с дипломатией, — назидательно произнёс Молох. — Тебе ещё долго учиться разговаривать со мной. Замолчи, если не хочешь, чтобы я взял тебя здесь.
— Не хочу, — Люциан носом ткнулся демону в щёку и рукой попробовал нащупать член — тот стал гораздо больше обычного. Пока сам Моргенштерн пребывал в облике человека, нечего было и думать о проникновении.
Молох, единоличный владелец права перемещаться по Второму кругу без помех, перенёс генерала в их дом на Восьмом. Люциан опомниться не успел, как очутился на постели. Главком зверем бросился на него сверху. Генерал даже задуматься не успел о забытой отчётности, оставшейся в штабе вместе с сапогами.
— Чем ты порадуешь меня сегодня? — часто дыша, прорычал Молох, став с жадностью рассматривать лежащего под ним генерала.
— До сих пор чешущейся от галифе задницей, — фыркнул Люциан, и главком заткнул его: погладил по щеке и большим пальцем проник между губ, начав развлекаться им с ретивым языком.
— Как смешно, — шёпотом прошуршал Молох и другой рукой проник под пояс чулок — оттянул его и почувствовал податливое тело.
Моргенштерн укусил его за палец с ехидным взглядом, взялся за рога и выгнулся в спине, будто уже оседлал мужчину. Это раздразнило Молоха, и он быстрым, сильным движением перевернул генерала на живот. Люциан замер от лёгкого испуга, поскольку сразу подумал, что Молох проучит его самым любимым способом — жестоким. Он ждал, когда большой член начнёт рвать его.
— Страшно? — инфернальным голосом поинтересовался главком, головкой прижавшись к кольцу мышц генерала.
Люциан лёг вполоборота и погладил его по шерстистой щеке.
— Целым я тебе нужнее, — и другой рукой провёл вдоль своего тела.
— Правда что ли? — снисходительно хмыкнул Молох и ткнул генерала лицом в подушку. — Не делай вида, что изучил меня. Может, ты и научился хитрить, но ты всё ещё меня не знаешь. От страха избавляет знание. Судя по поджавшимся бритым яйчишкам, у тебя его недостаточно, — главком опустился чуть ниже и замолчал, чтобы провести языком влажную дорожку от затылка до поясницы. — Ну, подцепил меня на крючок, поймал — и иди до конца. Не трясись.
Моргенштерн слегка выпятил бёдра и упёрся локтями в постель. Он выглядел довольным собой.
— А что если это то, чего я добивался?
— Сучка, — прошептал Молох, будто признав поражение, — Люциан так и не понял, победил ли он.
Последствия стали приятными. Главком поглаживал генерала по крепким ягодицам, оттягивая нейлоновые подвязки, и кусался, и оставлял ранки от когтей. Люциан кусал костяшки пальцев, не издавая ни звука. Молох же упивался напряжением в теле Моргенштерна. Мышцы сжимались, твердели, и было за что пожёстче и побольнее ухватиться. Генерал вздрагивал, жмурился, но молчал.
— Значит, любишь побольше, — с удовольствием произнёс Молох, поднимаясь и проводя ладонями вдоль спины Люциана. — Маленький, жалкий Люциашка, а любит рослых, здоровенных демонов, которые могут размазать его в мгновение ока.
Влажным от смазки членом Молох начал скользить между ягодиц генерала. Люциан закусил губу и прижался щекой к подушке. Почему-то ему захотелось выгнуться ещё сильнее.
— Поэтому, наверное, я нашёл самого большого, кровожадного и… горячего, — усмехнулся Моргенштерн и губами коснулся запястья Молоха — руками он упирался в постель, и ладони были недалеко от лица Люциана.
— А мне достался самый маленький и жалкий, — хрипло засмеялся главнокомандующий ему на ухо, на что Люциан завозмущался и попытался укусить его за губы.
— Скотина, — сквозь смешок выпалил Моргенштерн и вздрогнул, когда головка члена проскользила по яичкам.
— Ты не даешь мне вытрахать тебя и всё лежишь в этой человеческой оболочке — и скотина я? — когти Молоха царапнули генерала по соскам.
Шумно дыша, Люциан обернулся и хмыкнул.
— Ещё скажи, что она тебе не нравится.
— Нравится, — кивнул главком. — Насколько может нравиться карнавальная маска.
— Не люблю я свою козлиную рожу, — нехотя ответил Моргенштерн, будто признавался в чём-то очень личном и довольно постыдном. — И как ты себе представляешь сочетание моей рожи и этих чулок?
Молох промолчал и вместо этого начал мастурбировать генералу. Поначалу медленно, терпеливо, но затем всё быстрее и настойчивее. Моргенштерн с подозрением поддавался ласкам. Почти готовый кончить, он прижался поближе к демону, но тот неожиданно остановился — когда Люциан оказался почти на пике.
— Ах ты ублюдок, — Моргенштерн, расчувствовавшийся и часто дышаший, сердито посмотрел на ухмыльнувшегося Молоха. Злость и обузданное желание надломили целостность человеческого облика Люциана. Он постепенно приобретал форму, которую так не любил. Увеличивался в размере, покрывался шерстью и почти не открывал глаза — чувствовал, как голова становится козлиной и венчается рогами.
— Надеюсь, ты доволен, — проворчал Люциан, не смотря на главкома.
— Тем, что ты сбросил маску? Более чем, — Молох коснулся его шеи губами.
— Я жуткий, — покачал головой Моргенштерн.
— Если ты не будешь чаще сбрасывать эту гладкую оболочку, ты окончательно забудешь о том, кто ты есть, — назидательно произнёс главнокомандующий.
— О том, что я лежу перед тобой весь как на ладони да ещё и в чулках, я бы, наверное, был не прочь забыть, — проворчал Люциан.
— Лю, — с особой мягкой интонацией произнёс Молох, заключив лицо вздрогнувшего генерала в ладони, — не будь идиотом. Если я до сих пор хочу видеть, как ты кончаешь, это значит, что тебе пора перестать валять дурака. С чего ты взял, что ты урод?
— Долгая история, — усмехнулся козлоподобный демон. — И я зря переживал о чулках: они порвались ко всем чертям.
— Это уже неважно, — произнёс быкоподобный демон. — Ты знаешь, я не люблю слащавых мальчиков. Ты уже несколько секунд играешь драму, и мой член всё ещё стоит. Плевать, что тебе и когда наговорили никчёмные ничтожества. Я возьму тебя и членом, и языком, и как пожелаю. Тебе ясно? Что бы ты ни твердил о своём уродстве. Я не вижу здесь никакого монстра. Здесь только моя упрямая как ишак принцесса.
— Из всех принцесс мира ты выбрал ту, что с козлиной головой. Мои аплодисменты, — ехидно произнёс Люциан.
Молох устал говорить и поцеловал демона с языком. Они соприкоснулись возбуждёнными членами, и в голове каждого помутилось. У Люциана — от осознания, какой могущественный и массивный мужчина ему достался. Молох — от понимания, насколько на самом деле Моргенштерн любит переживать. Его генерал боялся ему не понравиться. Да, они уже видели друг друга «голыми», но в совершенно других обстоятельствах. Тогда не было времени задаваться вопросами, они не были женаты и вообще всё происходило в других условиях. Люциан превратился тогда, чтобы оказать сопротивление, а не отдаться. Наверное, похожее чувство испытывают арабские девушки, снимая паранджу. Одно дело, чтобы она не мешалась, но совсем другое — чтобы открыть тело избраннику.
Молох облёгченно вздохнул, когда наконец проник в Люциана. Он кончил между его ягодиц и со скользким звуком медленно и с наслаждением проник. Моргенштерн обмяк и замер, позволив главнокомандующему развести его ноги, тоже оканчивающиеся копытами, как можно шире. После пары движений член генерала начал пульсировать и крепнуть. Молох коснулся головки пальцами, и Люциан задрожал.
— Мне кажется, или ты стал чувствительнее? — шумно дыша, спросил главком.
Моргенштерн закрыл глаза, усмехнулся и ладонью отвернул Молоха от себя. Тот засмеялся и начал с усердием кусать ладонь и когтистые пальцы. Движения бёдер стали сильнее, и генерал тихо завыл, завёл руки назад и начал покачиваться в ритм. Член демона пружинил вместе с ним и сочился смазкой.
Люциан прикрывал своё жуткое лицо, чтобы не отвратить Молоха тем, как оно искажается от удовольствия. Главнокомандующий наклонялся, губами касался ладоней.
— Если я отрежу тебе руки, станет сложнее прятаться. Но ты же этого не хочешь? — терпеливо и благосклонно поинтересовался он. — Откройся. Чем дольше я смотрю на тебя, тем сильнее хочу кончить. Иначе мы так всю ночь пропыхтим.
— Всю ночь? — заинтересованно хмыкнул Моргенштерн. — Я не против.
— Всю ночь иметь тебя под хвост, — фыркнул Молох.
В отместку Люциан опять схватился за его рога. Главком добился чего хотел и поцеловал его одним языком.
Вообще, демоны почти никогда не занимались сексом, принимая истинный вид. Все гнались за гладкой и приятной кожей, отрицая свою природу. Рассчитывали уподобиться прекрасному Люциферу, но на деле — подражали людям, пусть и не признавали этого. Иметь демона в его настоящем виде — либо в высшей степени унизить, либо в той же степени поселиться в его душе. Если всё добровольно, то это подобно людскому оголению, в то время как весь секс до этого — самолюбование двух незнакомых масок. Чувства защищены очень надёжно, а без них — всё как слёзы человеку без кожи.
Люциан крепко держался за плечи Молоха и тихо стонал ему на ухо, ощущая невыносимый жар. Потные и запыхавшиеся, упивались друг другом. Со стороны это выглядело, как борьба двух самцов из хищного и жуткого животного мира. Чтобы у Люциана не находилось времени для воспоминаний о своём якобы уродстве, Молох регулярно целовал его одним языком. Хватало звонкого шлепка, чтобы Моргенштерн вздрагивал и тут же ближе прижимался к главнокомандующему.
Молох лёг подле Люциана позже обычного и чуть более уставший. Он насытился на тот случай, если в следующий раз Моргенштерн заупрямится открываться. Руки как-то сами оказались на его животе, и Молох почувствовал остатки не до конца разорвавшегося пояса.
Люциан приходил в себя медленно. Он не мог понять, почему Молох смог кончить в такого уродливого и совсем не симпатичного демона?
— Так с чего ты взял, что ты страшный? — тесно прижимаясь к генералу, поинтересовался главком.
— Да ерунда… История того не стоит.
— Я найду способ тебя разговорить, пусть и не сейчас, — промурчал главнокомандующий со знакомой садистской интонацией.
— Я никогда не занимался сексом… так, — тихо начал Люциан. — Как-то так сложилось, что я и отца в его настоящем облике не видел. Может, ты и прав, я слишком привык к такому, людскому виду. Демонический облик всегда считался чем-то не очень похвальным. Я только для драки становился собой. Козлиная морда никогда не ассоциировалась у меня с чем-то эротическим.
— Но мой облик тебе нравится, — заметил Молох.
— Ну, ты мощный, величественный, — хмыкнул генерал. — Тебе положено быть таким.
— А ты разве не величественный? Высшему демону тоже положено вселять страх и трепет.
— Если только какому-нибудь цирюльнику, когда он увидит эту бородку, — фыркнул Люциан, показав на свой подбородок. — Но мне приятно. Это очень странное чувство, когда можно открыть… и эту сторону своей жизни. Я никогда не видел и не встречал, чтобы демоны занимались сексом так.
— Я этому больше рад, — Молох языком провёл вблизи рога и пальцами оттянул основание хвоста демона. — Иначе бы разнёс голову этому умнику сразу, как узнал о нём. Я бы не стал жить с осознанием того, что кто-то овладевал тобой в таком виде.
Люциан вздрогнул и встрепенулся. Ощущения были очень странными. Никто не ласкал его так. Он почувствовал огромную близость с Молохом. Подвинулся чуть назад, поближе, и щекой потёрся о его плечо.
— Мне очень хочется назвать тебя своим мужчиной, — тихо произнёс Моргенштерн. — Но последний, кому я так сказал, оказался такой мразью, которая селится в сердце только затем, чтобы разорвать сердце изнутри.
— Ты о Раухе? — хмыкнул Молох. — Я разорвал его всего изнутри. Думаю, сочетание этих слов вполне вакантно. Назови меня так.
— Мо, — Люциан повернулся и посмотрел ему в глаза, — ты — мой любимый мужчина. Не знаю, как ещё сказать, но когда я тебя вижу, мне хочется сесть к тебе на колени и больше не слезать. И если ты когда-нибудь бросишь меня, я вырву твоё сердце и съем его. А потом стану самым одиноким на свете королём Ада или кем-то типа того.
Главнокомандующий помолчал несколько секунд.
— Мне нравится, как ты смотришь на меня. Я оставил на тебе шрамы — ты смотришь на меня так же, как в первый день нашего знакомства. Глаза блестят, как два шлюшечьих браслета. Я насиловал тебя — ты упрямился, но не мог скрыть блеска. Я бросаю тебя на постель — и меня тянет твой выжидающий взгляд. Будто ты уйдёшь и не вернёшься, если я передумаю. Будто ты, не знаю, пойдёшь и полетишь с какой-нибудь скалы, если я разобью тебе сердце отказом. Эта надежда, это упование. Может, Люцифер смотрел так же на Творца. Не знаю. Я редко говорю так много о том, что мне сложно постичь. Но я точно знаю, что от этого взгляда сложно куда-то деться. Да что там — невозможно. Пока ты тянешь ко мне руки, я рухну в твои объятия и отымею. Плевать на всё. Оно, может быть, и ценно, но не так эфемерно, как это взгляд. Что глаза? Секунда — и искр нет. Никто не понимал, что если разорвать твою грудную клетку, можно нахлебаться мёда. Я убивал всех, кто у тебя был, как самых примитивных и ничтожных представителей своих видов. Я продолжу убивать. Любой, кто захочет владеть тобой, явно не представляет, на что претендует. Думаю, перед смертью он успеет осознать, с чем связался. И я буду рядом, чтобы завладеть его последним вздохом. Только я имею право наслаждаться своим мальчиком.
Люциан уткнулся лицом в подушку, не веря в происходящее. Молох смолк, ибо и так сказал слишком много.