Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда

      Люциан серьёзно задумался о жизни. Он добился того, чего не желал на самом деле. О чём он уж точно не мечтал — так это о посте главнокомандующего, обернувшегося заполнением гор бумаг и посещением тягомотных мероприятий. Его не боялись так, как Молоха, но опасались: поняли, на что Моргенштерн способен в гневе, — и присматривались, бросится ли тигр в этот раз.        Люциан редко спит хорошо. Чаще всего он просто смотрит в потолок, всё ещё чувствуя на себе потные ладони Ваала. Забывает моргать, поглощённый мыслями. Ему стыдно показываться Молоху на глаза после такого феерического провала. Генерал задумчиво смотрит на бывшего главнокомандующего и качает головой, когда тот собирается его поцеловать.        На секунду Моргенштерну показалось, что вместо Молоха перед ним стоит Венцеслав Раух — тень страшного и тёмного прошлого. Она стала предводителем небольшого легиона личных демонов внутреннего Ада. Бывший главком не сразу понял, что происходит, но вовремя схватил Люциана за руки и попытался привести в чувство. Похоже, Ваал нанёс удар по вратам, за которыми сидели все цепные псы. Теперь они вырвались на свободу, чтобы рвать всё на своём пути.         — Тебя же убили, сукин сын! Какого чёрта ты вернулся? — кричал Люциан сам не свой, пока Молох пытался вернуть его в реальность.        Пришлось нанести звонкую пощечину, прежде чем Моргенштерн задрожал и отдышался, скованный ледяным ужасом. Для него не было призрака страшнее, чем прошлое.        Он задумался, бывали ли у него приятные призраки? Что ни любовная история, то обязательно кровавая и трагическая. Лицемерный и расчётливый Раух, кровожадный и импульсивный Молох… Люциан для своего возраста имел довольно мало серьёзных отношений, но эти два этапа скорее похожи на затянувшийся акт суицида, чем на что-то, способное сделать жизнь полноценнее.        Моргенштерн задумался, правильно ли он сделал, когда по велению отца отправился в армию. В конце концов, его истинное призвание, данное ему природой, — заведовать делами сердечными и руководить суккубами. Последуй он призванию, возможно, его будни были бы более серыми, спокойными, а значит, менее нервозатратными. Сейчас, наверное, уже поздно рыпаться. Покинув пост главнокомандующего, Люциан вряд ли втянется в рутину. После случившегося будет сложно сконцентрироваться на том, в какое тряпьё одеть подчинённых и кого отправить на вызов, а после — куда отправиться после работы.        Может быть, у него была бы широкая клиентская база. Ну, знаете, привороты, отвороты, проблемы с потенцией и подобное. Всё это казалось Люциану таким простым, ничтожным, лёгким — просто блажью, которой он сам себя лишил, когда надел военную форму и влюбился в рыжеволосого психопата.        Впрочем, скорее всего, другая судьба вряд ли отгородила бы его от насилия, однако его количество явно стало бы меньше. Может, Моргенштерн даже не узнал бы, на что на самом деле способен. Правда, день ото дня Люциан всё больше убеждался, что вредно испытывать себя до гробовой доски. Он жил физически, но морально оказался истощен до предела. Моргенштерн пытался выжить Ваала из своего разума, чтобы больше не видеть кошмаров про него, чтобы Раух не получил возможности вернуться чёрной и страшной тенью драматичного прошлого.        Люциан думал, каким бы он был счастливым, если бы всего этого не произошло. Для него как для демона время летело иначе, чем для людей. Он ощущал себя как двадцатипятилетний молодой военный, на долю которого выпало множество неприятностей, а не как сильный демон. Да и как сказать «сильный»? Просто повезло с родителями. Да и судьбе, похоже, не хочется слишком быстро убирать его с шахматной доски, ведь впереди такая красивая партия!        Моргенштерн боялся злоупотреблять алкоголем, поэтому пил понемногу, но часто — просто чтобы не сойти с ума окончательно. Быть демоном — сложно, а сумасшедшим демоном — опасно. Люциан понимал, что часть проблем могла бы решиться, если бы он отказался от отношений с Молохом. Прошло слишком много времени, чтобы от этого было возможно отказаться. Идеальный вариант — чтобы его просто наконец-то прикончили. Просто. Без похищений, изнасилований, морального и физического насилия, хотя… Может, это и есть демоническое становление? Сходишь с ума до той степени, когда можно без разбору убивать и насиловать так же, как твои противники, и всё — ты великолепен. Люциану не нравился этот вывод. Может быть, потому, что он действительно в своё время свернул не туда.        Молох наблюдал за Люцианом, предпочитавшим никому не смотреть в глаза, что было странно для главнокомандующего, ведь именно личный контакт зачастую многое решал в военной политике. Запугать врага уже на переговорах — и выиграть себе преимущество. Убедить противника в победе — уже полдела. Вместо этого бледный, измученный собственным подсознанием Моргенштерн устало смотрел на генералов, цедил из бокала вино и тихим, хрипловатым голосом излагал суть своей тактики. Тогда в зале совещания все затихали и прислушивались, немного наклоняясь, чтобы не злить нового главнокомандующего.        Бывший же главком с сожалением смотрел на то, кем стал Люциан, и в глубине его души пробуждалась неведомая ему доселе всепоглощающая нежность — как аптечка, обладателем которой был он один. Молох подозревал, как можно залечить раны, и старательно подбирал лекарство, чтобы пациенту не стало хуже.        Молох привык к жертвам на войне, но ему хотелось облегчить участь Моргенштерна. Он понимал, что его нынешнее состояние — результат роковой ошибки. Виноваты не подчинённые, это просчёт того, кто их направлял. Если бы было возможно, Молох отрезал бы кусок собственного сердца, чтобы как-то растопить лёд Люциана.        Когда бывший главком приблизился к нынешнему, чтобы поцеловать его в шею, Люциан виновато улыбнулся и отвернулся. Сделал это так, будто болел смертельной болезнью и не хотел заразить. Отстранил мягко, чтобы не вызвать агрессии. Взглянул с блеском в глазах, возникающим, когда хочется плакать. Люциан был весь окутан чёрной одеждой, как окутывали его печаль и тоска. Молох разодрал бы её в клочья, но подозревал, что благодаря ей он ещё жив — как мышцы заставляют кишки не вываливаться из брюха.        Молох чувствовал себя скульптором, вытесавшим из мрамора Галатею. Проблема в том, что ей было холодно и скверно без тёплого, уютного мрамора, мерзко — от прикосновений ценителей искусства, трогавших её сальными пальцами. Но вернуть ей каменный кокон было уже невозможно. Галатея нуждалась в прочной защите, которую Молох не смог обеспечить. Стало слишком поздно для извинений.        Молох чувствовал, как треснула между ними земля.         — Я знаю, ты чувствуешь себя виноватым, — произнёс бывший главнокомандующий, открыв дверь в комнату Люциана.        Перед этим Моргенштерн изъявил желание спать раздельно, и Молох не смог ему отказать.         — Но ты не виноват, Люциан, — продолжил он. — Ты жертва обстоятельств.        Бывший главком чувствовал себя хирургом, допустившим непростительную ошибку. Пациент умирал на глазах, аппарат жизнеобеспечения трещал, как ненормальный, а он не знал, что делать, потому что плохо учил лекции и платил за экзамены. Пациент смотрел в глаза и умолял спасти, а хирург ненавидел себя за незнание и несвоевременность. За дверью стояли журналисты и жадно ждали его провала.         — Я уже не знаю, что думать и чем утешать себя, — Люциан сидел на балконе и без интереса наблюдал за адской пустошью.        Чёрная мантия покрылась пеплом от извергавшихся кратеров. Молох осторожно взял Моргенштерна за руку и провёл в комнату, чтобы посадить на кровать. Люциан обречённо посмотрел на него, ожидая худшего.         — Думаешь, я буду тебя насиловать? — тихо спросил Молох.         — Ты долго не занимался сексом, — пожал плечами Люциан. — Я не исключаю такой возможности.         — Я бы сделал так, — с нажимом произнёс бывший главком, — если бы заключил с тобой брак только ради этого, но я этого не сделаю. Не изнасилую тебя.         — Тогда зачем ты посадил меня на кровать? — Моргенштерн приподнял брови. — Мы могли бы поговорить и на балконе.         — Здесь уютнее, — проговорил Молох и опустился перед Люцианом на колени, взял его за полы мантии. — Ты позволишь?         — Делай что хочешь, — тихо ответил Моргенштерн и закрыл глаза.        Прошло несколько секунд, и он почувствовал, как Молох снял с его ног обувь и оголил ступни, подтянул штаны ближе к коленям. Голени и ступни оголились — Люциан почувствовал лёгкую прохладу, и после — мягкое прикосновение шершавых губ.         — Тебе не за что корить себя, малыш, — прошептал бывший главком. — Ты не виноват. Возможно, ты считаешь, что случившееся как-то посрамило тебя в моих глазах. Ты неправ. Мои чувства к тебе не изменились. Мне только жаль, что всё пришло к этому. Моя бывшая жена сошла с ума. Говорили, её довёл до безумия я. Глядя на тебя, я понимаю, что это очень правдоподобное объяснение случившемуся. Я допустил ошибку. Я позволил обстоятельствам сложиться так, что у Ваала появилось преимущество. Его физическая оболочка мертва, но его существо никогда не будет в покое. Я буду выворачивать его наизнанку каждый день, который ты приносишь в жертву своей печали. Он мучается с тобой. Ты спишь один, но ночами я слышу, как ты кричишь. Призраки прошлого? Раух мёртв. Он тоже мучается с тобой. Никто из них до тебя больше не доберётся. Больше никто не причинит тебе боли. Всю боль я возьму на себя, — он тепло поцеловал лодыжку Люциана и прижался к ступне щекой. — И растоплю твой лёд. Плевать на всё. Я буду греть тебя столько, сколько нужно. Плевать на секс. Я не ради него женился на тебе, малыш.        Моргенштерн почувствовал комок в горле. Ему не хотелось отталкивать бывшего главнокомандующего — настолько порыв был искренним. Люциан сжал в ладонях простынь и стиснул зубы, немного приподняв голову. Не хотелось вновь разводить сырость.         — Я устал от войны, — сдавленно произнёс Люциан, пытаясь держать себя в руках. — Но и заканчивать всё это я не хочу. Я слишком люблю тебя, Мо. Я понимаю, всё за что-то покупается, но ты… Ты самое дорогое. Я не знаю, хватит ли мне на тебя нервов и доживу ли я до момента, когда все враги наконец закончатся. И закончатся ли они.        Молох целовал лодыжки, голени. Когда Люциан опустил руки, чтобы тот прекратил, бывший главком стал покрывать поцелуями бледные пальцы. Моргенштерн жмурился и чувствовал, как тепло Молоха обжигает его. Так жжётся солнце после долгого пребывания в тёмном и сыром подвале.        Моргенштерн хотел отстраниться, чтобы уйти по делам.         — Ты никуда не уйдёшь, — приказным тоном объявил Молох и залез к Люциану на кровать.        Люциан почувствовал крепкие объятия и горячее дыхание на шее. Упоительное чувство защищённости, которое ослепило его. Молох положил ладонь на его щёку и погладил, носом уткнувшись в душистые, но блеклые волосы. Моргенштерн уткнулся в ладонь и застыл во времени. Дела выветрились из головы. Остался только Молох, уютно устроившийся на троне его сердца.         — Если понадобится, я спрячу тебя на краю света, — выпалил Молох, ощущая огромный прилив сил и желания, но обуздавший его на благо бывшего генерала, — и встречу удар первым, если он последует. Тебя никто не обидит. Я не позволю.         — Мне хочется верить тебе, — прошептал Люциан, задыхаясь от дурманящего аромата бывшего главнокомандующего.         — И вылечу твоё сердце, как только найду способ, — прибавил Молох, бегло касаясь губами волос.         — А пост главнокомандующего? — поинтересовался Люциан шёпотом.         — Разыграем твою смерть. Демонам плевать на достоверность: они любят интриги и зрелища. Если захочешь, мы переберёмся на другой круг Ада. Если тебе ещё хочется воевать.         — Не хочется, — покачал головой Моргенштерн и вздохнул под немалым весом Молоха. — Но я не могу всё оставить насовсем. Это будет значить, что мы станем реже видеться и отдалимся друг от друга.         — Ты говоришь так, будто я предлагаю разъехаться, — хмыкнул Молох.         — Разъехаться согласно своему мировоззрению, — печально подытожил Моргенштерн. — Думаю, лучше держаться близко друг к другу. Но перспектива стать зрителем… В мафии не принято трогать членов семьи, непричастных к бизнесу. Но мы в мире демонов, Мо. Конечно, меня будут преследовать как твою слабость.         — Слабость? — Молох приподнялся и заглянул бывшему генералу в глаза. — Ты уничтожил Ваала и всё ещё считаешь себя моей слабостью?         — Я недостаточно силён для твоих врагов, — Люциан пальцами коснулся губ бывшего главкома. — Мы оба это знаем. Чудо, что я одолел Ваала. Я бы умер, если бы ты не появился. Давай не будем забывать об этом.         — Никаких «если бы», — резко возразил Молох. — Я бы вернулся в любом случае.         — В следующий раз, когда ситуация накалится, просто преврати меня в какой-нибудь амулет, — назидательно произнёс Моргенштерн.         — Чтобы тебя украли? — хмыкнул бывший главком.         — Ты чёртов древний демон, который старше меня в десять раз. Постарайся, пожалуйста, хотя бы амулет сберечь. Хорошо? Просто камень — ничего сложного.         — Мне кажется, или ты приказываешь мне? — с ухмылкой спросил Молох.         — Тебе показалось, — мягко улыбнулся Люциан и отвернул лицо мужчины от себя — и получил щекотливый поцелуй за ухом.        Тени из его кошмаров незримо наблюдали из темноты, но не могли приблизиться благодаря Молоху. Для них его незримый огонь был смертелен. Люциан это понял, когда позволил Молоху побыть рядом. Моргенштерн обвил руками шею мужчины и уткнулся носом в плечо. Бывший главнокомандующий истолковал это как признак прогресса.         — Они здесь, — прошептал Моргенштерн, неотрывно глядя на Венцеслава и Ваала, стоящих в другом конце комнаты. Их яркие глаза проникали в само существо.         — Боятся тебя, — сглотнул бывший генерал. — Поспи сегодня со мной.         — С удовольствием, — мурлыкнул Молох, вдыхая аромат волос Люциана. — Правильно делают, что боятся. Я выпущу им ливер столько раз, сколько понадобится, принцесса. Ради тебя.        Люциан закрыл глаза, чтобы перестать ощущать на себе давящий взгляд, и переплёл с Молохом пальцы. Хотелось проснуться дома, чтобы звенел будильник и пахло утренним кофе.