Алиса: зарисовка #4
27 мая 2018 г. в 20:44
Люциан Моргенштерн проснулся от ужасной головной боли и тут же дотронулся до своей головы. Среди бритых волос выделялась обширная рана, совсем недавно зашитая и свежая. От прикосновения боль волной прокатилась от головы до пальцев ног. Рана выглядела как три полосы, сходящиеся в одной точке.
Зеркало.
Срочно.
Стоило Люциану дёрнуться, как он обнаружил присоединённые к голове присосками различные провода, ведущие к медицинской аппаратуре. Быстрым движением руки он сорвал с себя провода и сел. Как оказалось, Люциан находился в больнице. Лежал на больничной койке. Стоило ему сесть, как он обнаружил вместо стены большое окно, через которое врачи обычно наблюдают за особыми пациентами.
«Почему моя регенерация не работает?» — подумал он, вставая.
Люциан подошёл к висевшему возле двери зеркалу и ахнул. Он себя не узнал. Перед ним стоял какой-то побитый жизнью мужчина, но никак не генерал, заслуживающий почёта и уважения. Чёрт бы с ней, с регенерацией, может, на нём печать, блокирующая способности, — дело всегда поправимое. Но волосы… Где его прекрасные длинные чёрные волосы?
Мало того, Люциану пришлось очень близко подойти к зеркалу, чтобы рассмотреть себя. Зрение у него было ни к черту. Мужчина потёр их, но это не помогло. Он обернулся и обнаружил очки на прикроватном столе.
«Очки? У меня?» — удивился Люциан.
После этого он обратил внимание на свои руки. На предплечьях красовались продольные шрамы. Сами плечи были не такими уж широкими и накачанными.
«Дураку понятно, что я в больнице, но почему?» — мужчина подумал и повернулся задом к зеркалу, чтобы задрать больничную тогу и увидеть печать, блокирующую способности. Её не было. На голове, кроме страшной раны, тоже ничего. Ладони, ступни — тоже пусто. Получается, никто не блокировал его способностей. Или же сделал это каким-то особенным способом.
— Молох! — осенило мужчину.
Его любимый должен был находиться где-то рядом, он бы не оставил Люциана одного надолго. Молох должен был оставить после себя хоть что-то. На стуле возле кровати висела кожаная куртка. Люциан рванул к ней и стал искать в контактах всех, кто мог бы оказаться Молохом. Контактов оказалось не так много, и Молоха среди них не числилось. Даже глупой и наивной записи «любимый» или «мой зайчик» не значилось.
На глазах навернулись слёзы.
Люциан сел на койку. Ему были нужны объяснения. Они явились в облике вошедшего в кабинет врача.
— О, надо же, спустя две недели наш пациент соизволил проснуться. Доброе утро, соня, — поприветствовали Люциана любезно.
— Что произошло? — вместо приветствия спросил Моргенштерн.
— Надо сообщить вашим родителям, что вы живы, мистер Моргенштерн, — продолжал своё врач. — Прилягте, силы вам ещё понадобятся.
— Вот уж нет! — засопротивлялся Моргенштерн. — Я хочу знать, что произошло.
— Вы попали к нам с тяжёлой черепно-мозговой травмой, — спокойно ответил врач. — Скорая приехала вовремя. Ещё чуть-чуть, и вы бы оказались на цокольном этаже нашей больницы, — произнёс он, имея в виду морг.
— Где Молох?
— Какой Молох? — нахмурился врач. — А, да… Медсёстры говорили мне, что вы постоянно звали какого-то Мо, или Молоха… Мы искали его среди ваших знакомых, но никого такого не нашли. Зато мы знаем, кто нанёс вам рану.
— И кто же? — оцепенев, спросил Моргенштерн.
— Мистер Венцеслав Раух. Нам сказали, что он ваш сожитель. Им сейчас занимается полиция.
— Ясно, — по щекам Люциана потекли слёзы; и без того нечёткий мир стал ещё более расплывчатым. — Спасибо.
Врач подошёл к мужчине и улыбнулся.
— Не плачьте. Вы должны радоваться, что очнулись. Мы думали, не вытащим вас с того света.
— Лучше бы не вытаскивали, поверьте, — плач Люциана стал горче.
Он ощутил одиночество, которого всегда боялся. Неужели вся эта история про пару тысячелетия в Аду, приключения, любовь и страсть — всё сон?
— Пару лет вы числились, как постоянный пациент некоего психиатра. Полиция сказала, что вы часто лежали в психбольнице из-за расстройства, о котором они решили умолчать. Честно говоря, я копать не стал, это не моё дело. Главное, что вы очнулись и теперь пойдёте на поправку. Разве не здорово? — улыбнулся врач.
Для Люциана, у которого рухнул целый мир, не было повода для улыбки. Единственной мыслью, посетившей его голову, стала мысль о том, на каком этаже они находятся. Если выпрыгнуть из окна, этот кошмар кончится, и, возможно, он попадёт в лучший мир. Сложно вот так судить. Но мир, в котором ты самоубийца-неудачник с расстройством и черепно-мозговой, — так себе.
Моргенштерн вытер слёзы. Всё равно всю боль из груди не выплакать.
— Где мои родители?
— О, они придут после обеда, в часы, когда разрешено навещать пациентов. Предупрежу сразу: взаимоотношения у них так себе. Не знаю, повлиял ли ваш инцидент на это или виной их ссор становится что-то ещё. Вы помните, как зовут ваших родителей?
— Леон и… Анри, — тихо прошептал убитый Люциан.
— Что ж, поскольку вы в прошлом самоубийца, мы приставим к вам сиделку-санитара, — произнёс врач. — Мы пока не исследовали вашего психического состояния, сами понимаете. Я выйду, и через пять минут придёт она. Постарайтесь не натворить глупостей за это время, хорошо? Не люблю, когда в мою смену кто-то умирает.
— Кто ж любит, — поддержал беседу Люциан.
— Ложитесь, — посоветовал врач. — Вам вколют успокоительное, а через два часа к вам придут родители. Всё хорошо, Люциан, вам не о чем беспокоиться.
Последние слова эхом отозвались в голове Моргенштерна. Не о чем беспокоиться… Не о чем беспокоиться… Воспоминания о жизни, которую он прожил, будучи без сознания, быстро затухали, детали терялись в общем водовороте мыслей, но оставалось одно главное — Молох. Хотелось бежать по больнице и кричать, звать его, ведь он реальный просто… Просто он в его голове…
— Я лечился в психиатричке, — сказал сам себе Люциан. — От депрессии и галлюцинаций… Неужели Молох — просто моя фантазия? Это невозможно! Все его поцелуи и прикосновения были реальнее, чем эти засохшие в вазе чёртовы цветы. Кстати, кто их приносил? А, от родителей… Друзей у меня, скорее всего, не осталось. Настоящих друзей. Зато знакомых, наверное, вагон и маленькая тележка.
Моргенштерн не находил себе места. Он то поднимался с койки, то ложился обратно, то сидел в обнимку с подушкой, вслух воспроизводя свои мысли.
В комнату вошла мрачного вида сиделка и без приветствия села на стул, где висела куртка.
— Что-нибудь учудишь — пулей вылетишь отсюда в психиатрию, тебе ясно? Там пожёстче, чем здесь. Управу на тебя найдут.
Люциан кивнул. Лёг на койку и накрылся простынёй, отвернувшись к часам. Он не заметил, как заснул. Два часа пролетели незаметно. В палату вошли родители Люциана. Анри — смуглая итальянка в белом платье с розовыми лилиями и Леон — бледнолицый немец в военной форме.
— Сынок! — бросилась она к Люциану, чтобы заключить его в объятия.
— Очнулся, значит… — одобрительно хмыкнул отец.
Люциан обнял мать, улыбнулся отцу. Недоставало только одного.
— Мама, а где Мо?
Анри тут же перестала улыбаться, на глазах у неё навернулись слёзы. Она поднесла к лицу белый платок.
— Я что-то не так сказал? — встревоженно спросил Люциан у родителей.
— Два года лечения коту под хвост… — пробубнил Леон. — Мало тебе твоего Рауха, ты ещё себе всяких маньяков рисуешь! Ничего, из тебя ещё может выйти толк. Я говорю о специальных больницах, где лечат таких, как ты.
Анри тут же стала похожей на разгневанную фурию и вскочила.
— Я не отдам своего сына под ток! Кто здесь маньяк, так это ты, Лео!
«Так Молох — всего лишь моя фантазия?..» — плача, подумал Люциан.
Анри увидела слезы на лице сына и вновь присела к нему, прижала к себе, стала утешать, в то время как Леон стоял истуканом с плащом на плечах.
— Всё будет хорошо, малыш, всё будет хорошо… — шептала Анри, обнимая сына.
— Уж я-то об этом позабочусь. Сначала посажу твоего Рауха лет на пятнадцать, а потом и тебя куда-нибудь пристрою, чтоб никакой гомосятины в голове не осталось, — сурово произнёс Леон.
Анри повернулась к нему и произнесла холодно.
— Только попробуй так поступить, и я заставлю тебя пожалеть обо всём на свете, Леон Моргенштерн.
В этой реальности Люциану не нравилось. Больше всего на свете он хотел умереть.