Дом восходящего солнца

      Она грубо дергала ее за волосы, тянула их, наматывая короткие пряди на пальцы, и больно кусалась — Рите чужды были нежности и трепетные прикосновения благоговеющих перед друг другом влюблённых. Тела двигались неровно и рвано, Рита даже в момент близости будто суетилась, стараясь отдать ей весь свой жар и любовь, будто страшась, что она слишком мала и незначительна по сравнению с ней. — М-м… — Лунева вдруг резко отвернулась, и Вольнова слепо ткнулась губами в ее скулу, ухо, коснулась шеи — но Женя требовательно и осторожно надавила ладонью ей на грудь.       Оторвавшись от девушки, Рита сипло втянула воздух прокуренными легкими, ошалело следя, как Женя тыльной стороной ладони вытирает с губы кровь, с мимолетной растерянностью встречаясь с ней взглядом. Рассыпавшиеся из хвоста рыжие волосы закрыли Женино лицо от лунного света. Вольнова отбросила их за правое плечо и медленно выпрямилась, наслаждаясь девушкой под собой и собственным телом. — Больно? Извини. — Фигня, — Женя снова слизнула выступившую кровь. — Просто испугалась. — Чего? — Рита наклонилась, выгибаясь в талии, как пума, потягиваясь и комкая в пальцах простыню по обе стороны от Жениной головы. Смуглая кожа девушки звездчато блестела выступившим потом. Отметив про себя, что Лунева всегда выглядит невыносимо прекрасной в своей здоровой красоте и сколько бы она ни выпила, никогда не становится пьянее Риты, та продрала хмельные слипающиеся глаза — после хорошей попойки на кухне общажного блока Женя провожала изрядно разрумянившуюся подругу спать, за закрытой дверью своей комнаты нарвавшись на поцелуй и на решительное требование лечь вместе.       Не дождавшись ответа, Рита прильнула к ней, мягко проведя языком по подпухшей от её укуса губе.       Это был не первый их раз, и Женя, со временем подавив в себе тревожное роптание совести, нывшей, как больной зуб, воспалённый предубеждениями, в которых она выросла, влюбилась в Риту снова.       В других обстоятельствах, которые никогда не смогли бы привидеться ей раньше. — Чего ты испугалась? — прервав поцелуй, негромко повторила вопрос Вольнова и заглянула Жене в глаза, заполнившиеся чем-то расплавленным — наверно, опять сомнениями. — Мне иногда снится, что ты умираешь у меня на руках, — Женя ответила так ровно, будто речь зашла о том, что она съела на завтрак. Рита поперхнулась воздухом, тут же задержав дыхание в ожидании, что Женя скажет что-то ещё, но Лунева посмотрела на неё, выдержав странную паузу, и, опустив ресницы, отвернулась.       Вольнову затрясло от ярости, накрывшей и оглушившей ее до звона в ушах. Она помотала головой, прогоняя противный звук из головы и скатилась с Жени набок, а та сразу натянула на себя одеяло — ледяной осенний воздух непрогретой общаги сдавил грудь, до того пылавшую от прикосновений мага огня. — И что ты отворачиваешься? — хрипло бросила Рита. Женя подтянула колени к груди, чувствуя в грудной клетке тупую ноющую боль, и зажмурилась. — Я не хочу об этом говорить, Рит. Мне тяжело это представлять — и так слишком часто вижу. — Нет уж, — Вольнова вцепилась ей в плечо, стараясь повернуть к себе, и почувствовала, как на мгновение напряглись тугие мускулы. Лунева снова легла на спину, безотрывно глядя в глаза обнаженной до пояса Рите. — Что я тебе говорила по поводу саможаления?       Женя молчала, сохраняя мертвенно спокойное выражения лица. В животе что-то совершило кульбит и Рита сорвалась на крик, каждую секунду осознавая, что лежащая перед ней девушка провинилась лишь в том, что она смертельно боится осуществления своих кошмаров, потому что верит, что слова материальны.       Верит не так, как все остальные студенты — для них эта вера уже скорее стала обыкновенной будничной рутиной, у Жени она превратилась в уродливое, выедающее ей душу суеверие. — Хочешь довести себя до такого же состояния, как Романова? Хочешь валяться носом к стене и страдать от того, какая ты несчастная, что по ночам видишь меня мертвой? Я тебе говорила, что нужно делиться всем, что мучит, чтобы в голове не скапливалось то, что нас убивает! — Рита почти орала, запинаясь, сумбурно и зло, на молчащую Женю. — Хватит жалеть нас, себя, кого бы то ни было, хватит! Хватит держать все это в себе, никто не выдерживает столько, сколько запираешь в себе ты! — Рита, пусти меня… — Нет! — Я не буду рассказывать тебе о твоей смерти, пожалуйста, оставь меня, — в ее голосе послышалась мольба. — Женя, Женечка, — Вольнова вдруг упала к ней, сжав лицо девушки в ладонях, и покрывая его поцелуями. — Пожалуйста, не держи это в себе, я же чувствую, как тебе больно. — Мне не больно… — Не ври! — Вольнова скрежетнула зубами. Прилив нежности к разбитой изнутри возлюбленной, снова сменился раздражением и яростью от невозможности ее разговорить. Она искреннее считала, что выплеск эмоций может помочь, в то время как Женя предпочитала переживать все глубоко внутри. Вольнова не понимала, как такое возможно — ей и нескольких минут было сложно вынести без извещения окружающих, что она думает по какому-либо поводу или как себя чувствует: она открыто высказывала недовольство, громко ругалась, жалобно ныла, если болел живот или хотелось есть — и все это могло происходить за одну минуту. Если ей было хреново — она кричала и громко материлась, но вот закрываться, отворачиваться и молча рыдать она не умела. — От другого… — Ну, от чего же? — Рита пригладила ее волосы рукой, глазами растерянно пробегая по лицу, на котором успела за несколько лет изучить каждую веснушку. — Пожалуйста, хоть это ты сказать мне можешь? — Я тебя люблю. — Что? — опешившая Рита выпрямилась. Злость, превратившаяся в растерянную боль от невозможности достучаться до любимой, вдруг сменилась вакуумом. Рите стало пусто. Она много раз представляла себе этот момент, и даже в мечтах после Жениного признания она ощущала в животе вспыхивающий жар. Но здесь не было ничего.       Ей было никак. — Что? — Я тебя люблю, — Лунева моргнула, и из уголка глаза по виску спустилась слеза, намочив темно-каштановую короткую прядь. — Я никогда такого не чувствовала. Очень больно. — Любишь, — Рита облизала губы, сглатывая ком в горле. — Ты меня любишь и не хочешь рассказывать, какой тебе представляется моя смерть, когда мы обещались делиться всем на свете. Не переводи, пожалуйста, тему.       В животе что-то горячо кольнуло — тревожный сигнал, что она ведёт себя неправильно, огонёк стыда за игнорирование таких важных слов. — Я не могу… — Я умру, Женя, рано или поздно мы обе умрем и дай бог, если в книге, а не медленно сгнием от чернил! — Рита не выпускала лицо подруги, встряхивая ее почти на каждом слове. — Прими это, и давай жить! Мы живы, Женя, мы живы и любим друг друга!       Она расширившимися глазами, с полуулыбкой следила за её выражением, но секундная слабость — скупая слеза от раздирающей внутренности тревоги тут же сменилась нечитаемостью — Женя словно надела маску.       Рита взорвалась. — Задолбала. Просто задолбала! — она вскочила, приложилась затылком о полку и громко охнула. — Мне уже стремно на тебя смотреть! Ты ведь, блин, сохнешь на глазах от своих сраных загонов по поводу материальности слов!       Не церемонясь, Вольнова перешагнула Женю и спрыгнула на пол, на ходу натягивая майку. — Не хочешь, значит, по-хорошему? Прекрасно, — упав на колени, она заглянула под кровать, вытряхнула найденные джинсы, вывернула карманы куртки. — Где чёртовы сигареты? — Там.       Рыкнув, Рита сцапала пачку с подоконника, на который показала Женя, и, выходя из комнаты, пригрозила: — Если я вернусь, а ты снова откажешься мне что-либо говорить, я съеду. — Куда? — ДА НАСРАТЬ КУДА, ХОТЬ В КРУГ!       Вольнова хлопнула дверью. Из коридора послышался шелест осыпавшейся с потолка штукатурки и Ритино громкое «Бля!».       Когда яростное шлепанье босых ног стихло вдали, Женя тяжело вздохнула и подняла глаза на потолок, причудливо окрашенный серебристо-синим градиентом лунного света. На миг ей показалось, что тень от перекрестья оконной рамы поплыла, прямо как дома, в комнате, которую она делила с братьями. Она все детство любила перед сном наблюдать за пробегающими по потолку бликами от фар едущих по улице машин, и, увидев такое же, на секунду обрадовалась, тут же вспомнив, где она находится.       Она не дома. Это была всего лишь пелена слез.       Горло не сдавливало от рыданий, не хотелось ни скривиться, ни зарыться в подушку — Женя кончиками пальцев просто коснулась стекающих по вискам капель и зачем-то поднесла подушечки ко рту, попробовав слезы на вкус.       Солено.       Как же давно она не плакала.

***

      В коридоре всегда было достаточно света, чтобы не брести на ощупь. Старенькие кружевные занавески просвечивали желтушным светом уличных фонарей, стоящих чуть поодаль от корпуса общаги, вдоль аллеи, окружающей территорию Библиотеки. Женя поежилась, пожалев, что не захватила с собой плед или одеяло. Отопление до сих пор не дали, и старые помещения остыли так, что иногда казалось, будто на улице даже теплее, чем в здании, что с блеском опроверг Матвей, заболевший ангиной после своей привычной ночёвки на одном из балконов.       Женя обняла себя за плечи, направившись в ту же сторону, что и Рита. За двери в конце коридора, через заледеневший из-за сломанной этажом ниже форточки лестничный пролёт, в другой коридор, где почему-то стало теплее. Услышав голоса, Женя улыбнулась — так она и думала. — Кто там шкерится в темноте? А ну, покажись!       Лунева завернула за угол и вышла в небольшой холл. Ребята сидели на двух диванах, сдвинутых буквой «V», и возле них, очень плотно друг к другу, до ушей закутанные в одеяла и обложенные подушками. — О, Женька! Я уж подумала, что опять перваки к нам забрели, — привыкающими к темноте глазами Женя нашла Тамару, полулежащую у Зои на коленях. Из-под огроменного одеяла, в которое Леска была завёрнута будто в кокон, торчали ушки на капюшоне ее кигуруми и блестели круглые глаза — из-за этого голос звучал приглушенно.       Маленький холл напоминал лежбище гусениц, развалившихся как придётся, вповалку и в обнимку, друг на друге и друг у друга на коленях. Кроме девочек Женя увидела Гришу и близнецов, Лилю и Ингу, прижимающихся к Саше с боков, и Снежу с Демой. — Что за сбор? И почему вы в темноте сидите?       Тамара что-то очень быстро забормотала, но из-за одеяла почти ничего не было слышно. Зоя терпеливо отодвинула край, Леска поерзала по подушке, загибая одеяло под подбородок, чтобы не мешалось, и Лунева услышала только конец фразы. — …и вот какого-то черта мы теперь сидим здесь. Отопление дадут, видимо, никогда, я себе отморозила уже всю ж… — Короче, когда мы все выпили, почти сразу вырубился свет, — Саша мотнул головой в сторону выключателя прямо возле Жени. Лунева для верности щёлкнула им пару раз, сама не зная, зачем она это сделала. Ее всегда забавляли люди, дергающие за ручку двери, даже если до этого они прочитали большую надпись «ЗАКРЫТО». — С кухни плавно переместились сюда и как-то пригрелись, — с зевком сообщила Лиля. — Теперь уходить не хочется. — Ну, типа, почему бы и нет? Давно не было интимных посиделок при свете луны и без единой горячей батареи во всем здании, — Инга пожала плечами. — И телефоны почти у всех сели. — Наконец-то, живое человеческое общение, а то все в своём чатике переписываемся, даже когда рядом сидим. Ка-айф, — протянула Леска. — Ну такое, — Лиля поджала губы. — Че, помидоры в «Веселой ферме» не собрала? — беззлобно поддела её Тамара. Лиля показала подруге язык. — Жень, иди сюда, — Снежа приподняла одеяло, приглашая в тепло, от чего Дэмиен протестующе зашипел сквозь сжатые зубы. Женя поспешила воспользоваться приглашением — ей совсем не улыбалось возвращаться в комнату за своим одеялом. — Вообще-то уже пару часов света нет, вы что там делали? — хитро сощурилась Ядвига. — Спали, — гладко солгала Женя, удивившись, как легко это вышло. — М-м-м, конечно, — с недоверием вставила Тамара.       Зоя ущипнула её за кончик носа, и Леска обиженно ойкнула. — Видимо, Рите плохой сон приснился? — голос Демы был полон иронии. — То-то она пронеслась на балкон злющая, как ад, — поддержала Ядвига. Женя оглядела ребят, не находя слов для ответа, и увидела, что они всё понимают. Эти вопросы-подколы были скорее формальными — все и так было ясно, как день. — Не вижу больного...       Лиля молча подняла одеяло, показывая пятки в шерстяных носках с оленями, спертых у Антона. — Э! — Корецкий мгновенно поджал их, и выпрямился, откинув одеяло обеими руками. Вид у него был ошалелый, волосы взъерошены. — Бля, холодно же, зачем? — Ну и зачем ты тогда вылез, раз холодно? — равнодушно спросил Ян.       Матвей сморщил нос, презрительно зыркнул на него и тут увидел Женю. — Температуры нет? — участливо спросила она, поймав его бегающий взгляд. Заботу о болеющем Корецком она всегда брала на себя, инстинктивно проецируя на него образы всех своих младших братьев, таких же непутевых, глупеньких и, как ей казалось, беззащитных детей. — Хз, не мерял. Тут такой дубак, что непонятно, — пробурчал он, закутываясь обратно. — Ну, значит, жара нет, — заключила Снежана. — Жалко, что оба мага огня фиг знает где, было бы потеплее. — А где Антон? — всполошилась Лиля. — Его сегодня вообще не было видно. Так странно. — Ага, он с таких посиделок обычно не сливается, — кивнула Инга.       Все замолчали. Послышался тихий дробный звук — на улице начался дождь.       Снежа провела ладонью перед лицом дремлющего Гриши, откинувшему голову на сиденье дивана. — Похоже, у нас потери.       Тот никак не отреагировал, широкая грудь размеренно вздымалась и опускалась от глубокого бесшумного дыхания, и Снежа поправила упавший с его плеча плед. Дёма пальцем указал на ещё одно место, где под спасающее Гришу от холода покрывало мог забраться воздух, и Лебедь заботливо подоткнула загнутый край под Гришину ногу. — Боже, как ми-и-ило, — пропищала Тама.       Снежа улыбнулась. Снова повисла тишина. — Да че вы на меня уставились?! — вдруг вскинулся Матвей.       Ребята, наблюдавшие за Снежей, как по команде повернули головы к нему. — Никто на тебя не смотрит, — мгновенно отрезала Яда. — У тебя галлюцинации, лечись, — так же быстро подтвердил Ян. — Так где Антон-то? — как бы невзначай ввернул Саша, отворачиваясь от Корецкого, не выдержавшего ироничных взглядов Алиновского и близнецов. — Да я в душе не знаю, где этот очкастый мудень, — просипел Матвей, прокашливаясь. — Хм, разве он не в подвале после смены? — Я. Не. Знаю. — рассерженный Корецкий ощерился, как ёж. — Я че, похож на того, кто следит за Варчуком? — Да, — все ответили одновременно.       Матвей обвёл студентов таким растерянным взглядом, будто его только что предали. — Поругались, да? — участливо спросила Снежа. — Нет, — буркнул он. — Ну ничего, милые бранятся — только тешатся, — проворковала Инга. — Я уж подумал, ты опять перепутаешь конец поговорки, — Алиновский не удержался от подкола. — А вот и нет, такую поговорку сложно забыть, — Инга лучезарно улыбнулась. — Тем более что она не только про этих двоих, да, Жень?       Женя часто-часто заморгала, словно ей что-то попало в глаз — она не ожидала такого резкого изменения объектов обсуждения. Ей показалось, что для ребят тема случившегося между ней и Ритой исчерпала себя. — Инга, тактичность… — устало вздохнул Саша, потирая переносицу. — Так вы тоже поругались? — Снежана погладила Луневу по плечу, и та неопределенно дернула головой, не зная, что ответить.       Матвей забрался на диван с ногами и надулся. — Курить хочу, — известил он, пытаясь перевести тему, которая ему не нравилась. — Алиновский, есть с собой? — Бросил, не курю, — Саша прохлопал себя по груди, как в старой социальной рекламе против сигарет. — Че врешь, жидовская рожа! Опять последние две зажимаешь, да? — Да.       Корецкий вяло закатил глаза и фыркнул, случайно встретившись с Женей глазами. Они обменялись понимающими взглядами, и Матвей со страдальческим вздохом завалился на бок, комкая в кулаках пестрый ситец пододеяльника.       Пауза возникла в третий раз, только теперь она была неловкой. Ребята почему-то избегали встречаться глазами. Прозвучавшие пару мгновений назад вопросы навели всех на определённые мысли, и некоторые студенты уже догадались, что сейчас кто-то должен начать неизбежный диалог, типичный для подвыпивших и немного грустных людей. — Хорошо сидим, — съязвила Тамара, намекая на воцарившееся неудобное молчание. — Такими темпами я вслед за Гришей откинусь. — Снеж, а Снеж! — Лиля аж встрепенулась. — Да, солнце? — безмятежно отозвалась та, расправляя жесткие пряди Дэмиеновых волос. — Расскажи, как у вас с Дэмиеном все получилось, и до сих пор все так хорошо, — попросила Лиля, чувствуя, как медленно заливается краской. — Пожалуйста. — Воу, вот это вопросы, — Инга усмехнулась. — Ты это чего вдруг? — Обстановка располагает, — заявила Тама, избавляя Лилю от необходимости отвечать — та, задержав дыхание на вопросе Инги, шумно выдохнула и кивнула. — Ни один пьяный разговор не обходится без болтовни о любви и половых сношениях.       Темнота скрадывала лица студентов, отблески фонарного света с улицы нечетко выхватывали их черты и блестящие глаза, но Женя, даже разомлев под одеялом, внимательно следила за каждым. Она ничего не отмечала в уме, не делала выводов из внезапно залившей щеки Лили краски, не трактовала Матвеино нервное тисканье одеяла, не обдумывала полуулыбку, заигравшую на губах Дэмиена. Она не была ходячим рентгеном, как Ядвига со своим пронизывающим взглядом, и не чувствовала людей так же хорошо, как участливая нежная Снежана. Она просто любила этих людей и наслаждалась каждой проведённой секундой рядом с ними, расслаблялась от разливающегося по всему телу уютного ощущения семьи и дома. Женя восхищалась каждым, и каждого могла бы назвать своим другом, но неприятное смятение от свернувшегося в животе клубка из сомнений уже не позволяло ей думать о Рите как подруге, равно не давая назвать её своей девушкой.       Осмотрев притихших ребят, Женя вернула взгляд на Снежу, задумчиво наматывающую прядь волос Демы на палец. От этого простого движения Луневу передернуло так, словно тело прошил электрический разряд, но сидящая рядом девушка ничего не заметила, будучи погружённой в свои мысли. — Да все ж знают, как они друг друга динамили почти полгода, — Матвей зевнул. — Неправда, никто никого не динамил, — отозвалась Снежа. — Было лишь недопонимание из-за глупости. — Ага-а, она просто ходила как зомби и втыкалась лбом в стены от невнимательности, когда в поле зрения появлялся он, — вставила Яда. — А он сразу вставал в стойку, как ищейка, как только слышал голос или чуял запах ее духов, — поддержал сестру Ян. Снежа и Дёма одновременно цокнули. — Эй, не было такого! — Было-было, — подтвердила Тама. — Ой, фиг с вами, — изобразив шутливую обиду, Лебедь махнула рукой, тут же расплывшись в улыбке, адресованной замершей в ожидании ответа Лиле. — На первом курсе мы оказались в разных группах и познакомились на общей тусовке его одногруппников — меня туда притащила подруга. — Боже, какой позор, — Дэмиен вдруг закрыл лицо ладонями, пряча то ли стыд, то ли смех, и Снежа, щёлкнув его по лбу, со смешком продолжила: — Короче говоря, самая что ни на есть классика: они пили на кухне седьмого блока, заперевшись от коменданта, а мы пришли туда в самый разгар, когда все были уже… ну… хорошенькие. Кухни у нас, как ты заметила, маленькие, и едва мы вошли, нас сразу все заметили и один из его друзей крикнул что-то типа: «Смотри, она пришла!». Я даже не то что сперва не заметила Дему — он лежал головой на столе, уже почти ничего не соображавший и полусонный, я в первую очередь не поняла, к кому было обращён этот… это восклицание. Немного прояснилось, когда его друг, даром что был уже пьян, запросто оторвал меня от подруги и потащил к Деме. Когда его растолкали и он меня увидел, то испугался так, что вскочил и уронил табуретку на которой сидел, на ногу какой-то девчонке, та закричала, кто-то позвал всех пить и сделал погромче музыку, и в этой суматохе нас друг другу и представили, но, честно говоря, я даже не запомнила Деминого имени. Как оказалось, он потом сразу ушёл, потому что ему стало стыдно, что я увидела его в таком состоянии. — А он тебя запомнил? — погрузившись в историю с головой, нетерпеливо спросила Инга с таким выражением, будто впервые слушала рассказ о знакомстве собственных родителей, искренне не подозревая, чем все закончится. — Мне кажется, или ты это уже спрашивала? — вздернув бровь, Дёма приподнял голову, чтобы посмотреть на девушку. — Забей, она каждый раз слушает эту историю как в первый, — встрял Саша. — Нет, Инг, он знал как меня зовут уже задолго до этого «знакомства», — Снежа сделала пальцами скобочки. — Я ему вернула выпавшее из сумки перо перед экзаменом по знакам первой ступени, но не вспоминала об этом, пока он не рассказал.       Снежа сглотнула. — Никто не прихватил воды?       Студенты, переглянувшись, пожали плечами. Пространство разрезала синяя полоса, растаявшая в воздухе, и через пару мгновений стала Ингой, протягивающей Снеже спортивную флягу. — Это моя что ли? — прищурилась Зоя, вглядываясь в руки Шелковиц, передающей воду Снеже. — Да, я потом верну, просто до кухни дальше, а она тут прямо у входа была в вашей комнате, и я подумала… — затараторила Инга. — Все, я поняла, — Сафьянова поморщилась, будто испытав боль от вылившегося на неё словесного потока, и Инга, довольная собой, села, скрестив ноги в разноцветных леггинсах со звёздами. Фляга пошла от человека к человеку. Наступающий сушняк не щадил никого. — Так вот. Я стала замечать его в коридорах, мы виделись ещё на двух тусовках, с которых он почти сразу линял, стоило мне появиться на горизонте, и я, наконец, запомнила его имя. Меня забавляло, что такой симпатичный парень так сильно смущается и бегает от меня, в то время как наши общие знакомые мне нарочно и невзначай склоняли его фамилию на все лады, только положительные, разумеется. А потом подруга попросила подменить ее на дежурстве в субботу вечером — она сказала, что идёт к парню, а я, готовясь к экзаменам, сидела в общаге безвылазно, и, честно, была тогда очень рада малейшей смене рода деятельности. Работа заключалась в том, чтобы в архиве рассортировать книги из отдела фантастики, расставив их по авторам. Секретной книжной магии, заставляющей томики вставать по алфавиту, как ты понимаешь, до сих пор не изобрели, поэтому работа предстояла монотонная. Но мне надоело ботать и хотелось получить от подруги обещанное вино, поэтому я пошла. — Ой, да хорош заливать, все знают, почему ты на это согласилась, — пробормотала Тама. — Я не знала! Честно, я не знала! — Снежа приложила руки к груди, широко распахнув голубые глаза. — Я понятия не имела, что там будет Дёма. Я же не знала, что он часто подменяет друзей на дежурствах за всякие ништяки, потому что его успокаивает такая работа. Но бежать ему в тот раз было некуда. — Совесть не позволила, — подсказал Дэмиен. — Да, не позволила совесть бросить меня с этой работой наедине. Если бы не этот случай, не знаю, сколько бы ещё все это продолжалось. И снова классика — встреча в библиотеке. — Снежа вдруг засмеялась. — Я до сих пор вспоминаю его лицо в тот вечер, когда я вышла из-за шкафа, идя на источник света, и мне все время с него смешно, потому что это была просто немая сцена, идиотская и весёлая до ужаса. Я боялась, что мы будем просто в неловкой тишине расставлять книги, но Дэмиен не поленился и принёс чайник чая, притащил с другого конца зала кресло, чтобы мне не приходилось постоянно наклоняться и было удобнее брать книги, которые он перекладывал с пола на сиденье. Проявил себя настоящим джентельменом, — с нежностью добавила Снежа. — Пф, — Егоров закатил глаза так, словно он слышит это каждый день, и все же было заметно, как он счастлив, вспоминая этот момент вместе со Снежаной. — Мы долго болтали, и больше читали и смеялись, чем разбирали нереальные залежи, листали книги, и я даже погадала ему по книге Брэдбери. Это, кстати, тоже было забавно: я в кресле, Дёма стоит сзади, потому что до сих пор стесняется лишний раз показаться мне на глаза, и я листаю «Марсианские хроники», чтобы найти строчку, которую он загадал. — «Если действительность недоступна, чем плоха тогда мечта?» — процитировал Дэмиен.       Снежана звонко рассмеялась. — Когда я это прочитала вслух, то даже затылком почувствовала, как он покраснел. Это было бесконечно мило. Ну ладно. Закончили мы глубоко за полночь, и когда прощались, чтоб разойтись по комнатам, я его поцеловала. Он так офигел, что застыл, как вкопанный. — Он тебе уже нравился? — спросила Лиля. — Знаешь, — Снежа поднесла палец к подбородку. — Я сама не помню, что мной двигало. Несомненно, что симпатия уже была. А поцелуй… Просто захотелось, скорее всего. — Просто захотелось, — передразнил Дэмиен. — Да, захотелось! А как не захотеть, когда милый и солнечный мальчик, боящийся всего и вся, стоит прямо передо мной, влюблённый по уши, и боится даже обнять? — Снежа наклонилась его поцеловать и продолжила: — Мы стали переписываться, но мало того, что я добавилась первая, так и Дёма довольно сухо отвечал, и со временем я забросила эти куцые попытки пообщаться. Он продолжал на меня глазеть в коридорах, на лекциях и физкультуре. Ребята чуть с ума не сошли, пытаясь придумать способ нас свести, но я твёрдо убедила себя в том, что я ему не интересна, а пялится он по привычке. — Черт возьми… — Дэмиен хотел возмутиться. — А ну тс! Уже сто раз это обсуждали! — Ладно-ладно. — А потом был Новый Год, когда… — едва не перейдя на шёпот, Снежа невольно понизила тон так, словно кто-то резко убавил звук ее голоса. Воздух раскалился, Тамара громко кашлянула. Снежа, поняв, что она увлеклась и коснулась больной темы, опустила глаза и замолчала совсем.       Заглушив прерывистый вздох Саши, которого Инга взяла за руку, в дальнем конце коридора громко хлопнула ветхая дверь. Матвей, вытянув из кокона цыплячью шею, в считанные мгновения узнал знакомую интонацию в одном из двух усталых голосов и накрылся одеялом с головой. Женю неприятно кольнуло волнение, преследующее ее при каждой мысли о Рите. Подавив внезапный порыв поступить так же, как Корецкий, Лунева ограничилась тем, что натянула на плечи одеяло. — Яви-ились наконец, — протянула Тама.       С двумя худощавыми темными силуэтами, вырисовавшимися на фоне желтых окон в холл прилетел запах табака и осени: холодной влаги, мокрой земли и полусгнивших листьев. Лиля чихнула.       Женя спокойно подняла глаза, встретившись взглядом с Ритой. Ее ноздри широко раздувались, губы, сжатые в ниточку, не сулили ничего хорошего. Антон стоял рядом, поигрывая в руках поблескивающей радужной коробочкой, и осматривал студентов, кого-то ища. Корецкий явно не зря забился в одеяло, маскируясь под элемент пейзажа, потому что, как и подруга, Варчук был на взводе — каждая эмоция магов огня считывалась очень легко. — Где он? — хрипло спросил Антон, прочищая горло.       В сторону кокона протянулось сразу несколько рук, и огнемаг кинул в него помятую пустую пачку «Собрания», отскочившую от завернутого в одеяло бока. — Вылезай. Выйдем поговорим. — Не. — Сам встанешь или мне тебя тащить? — Пошёл ты, я с тобой никуда… — Окей.       Без лишних слов он подошёл к дивану и, согнувшись, легко взял Корецкого на руки, собираясь перекинуть через плечо. Тот взбрыкнул и свалился обратно на сиденье, заехав ногой по голове Алиновского; Саша зашипел от боли и вместе с девочками отодвинулся от настоящей мужской разборки подальше. — Че нос ледяной? Лекарство выпил? — Да какая тебе, бля, разница? Отвянь! — Матвей продолжал толкаться, и явно более сильный Антон, поняв, что никуда его не утащит, бесцеремонно придавил коленом его спину так, что Матвей оказался на животе, накрыл его одеялом и уселся сверху. — Копец ты жирный, — пробурчал в диван Корецкий. — Вот попробуй теперь свалить.       Рита поступила проще — скрестив под собой ноги, она тяжело опустилась на пол там, где стояла, замкнув круг. Худая жилистая спина под легкой майкой выгнулась колесом, локти уперлись в колени, побелевшие пальцы сцепились в замок. Не глядя на Женю, она молча испепелила взглядом Сашу, пока тот ничего не замечал, поглощенный ворчанием на разместившуюся на их диване парочку.       Даже сидя в шаге от нее, Женя начала согреваться. — Так в чем же мораль басни? Лиля спрашивала, как у вас так все хорошо получилось явно не только за тем, чтобы услышать эту легендарную историю, — Тамара зевнула. — А зачем же еще? — Снежа удивилась. — Рецепт, — коротко ответила Зоя. — Рецепт? — Лебедь моргнула, изумляясь все больше. — Да, моя большая женщина права. Она стопроц хотела услышать, как сойтись с парнем, но не знала, что вы со своим благоверным такие тормоза. — Нет-нет, я… — Лиля поперхнулась, когда все посмотрели на нее. — Я услышала все, что хотела. — О, Снежана рассказывала, как у нее появился парень? — оживился Антон, протиравший тканью футболки залитые осенней моросью очки. — Занимательно, но ничуть не поучительно. — Да, почерпнуть отсюда, собственно, и нечего, — Снежа виновато улыбнулась, разводя руками. — Ну почему же нечего, — Тамара вдруг села, одним легким движением поднявшись с колен Зои. — Лично я в очередной раз убедилась, что эти брачные танцы — дикое недоразумение, которое человек разумный давно должен был подвести под статью «Истязание». — Чего? — выражение лица Демы было непередаваемо. Кто-то засмеялся, но Снежа поджала губы, слегка покачав головой, будто пряча улыбку и соглашаясь одновременно. — Чего-о? — передразнила Тамара. — Вспомни себя, разве весело было? Много удовольствия получил, пока длились наши пляски с бубнами в попытке завершить ваши страдания? Я вот даже не уверена, что оно того стоило. — Что ты такое говоришь? — мягко улыбнулась Снежана. — Мы счастливы. — Да? А я вот в этом не уверена, — язвительно бросила Леска, мимолетно покосившись на Риту. — Тамара, — Зоя умела предупреждать одним лишь словом — всем уже становилось страшно за последствия. — Че ты накинулась на нее? — вступился Антон. — Да уже ничего. Если я скажу еще что-нибудь, то получу по шее. Фигурально, конечно, — Тамара хмыкнула и повернулась к Лиле, которая была сконфужена внезапной стычкой. — Смотри, солнышко, как выглядит любовь без дружбы, и никогда такого не повторяй. В первую очередь ты должна хотеть узнать человека, а не трахнуть его. — Эй! — Тамара! — Зоя выглядела рассерженной не на шутку. — Следи за языком! — А то что? Ну давай, угрожай мне! Говори, что заткнешь меня! Я же чувствую, как ты хочешь меня ударить, — маленькие темные глаза Лески дико вращались, она была распалена стычкой, многократно слышанным ненавистным рассказом и собственными мыслями, по-видимому, давно хранившимся невысказанным мертвым грузом. Лиля впервые видела, чтобы между Зоей и Тамарой проскальзывала тень ссоры, обычно Сафьянова оставалась неколебимой, как скала, вымещая гипотетическую злость на Гришиной груше. — Я же чувствую, как ты хочешь меня ударить, ты, бесчувственная… черствая… ты…       Женя вздрогнула от этих слов и посмотрела на Риту, краем глаза заметив, что часть студентов опустила глаза, а часть — переглянулась. Тамара вдруг в голос заплакала, размазывая слезы по щекам и подвывая. Лиля выглядела абсолютно ошарашенной, Инга была неожиданно серьезна. Рядом шевельнулось одеяло, и Лунева поняла, что Снежана уходит, уводя за собой Дему. — Неприятно слушать правду, да? — проскрежетала Тамара. — Катись! — А ну хватит, — злобный низкий тон Риты заставил всех застыть. — Вы, сядьте. Хватит ныть, избалованная дура.       Все повиновались. Расплывшись в широкой улыбке, дрожа от всхлипов, Тамара опустилась к Зое на колени так спокойно, словно мгновение назад между ними ничего не произошло. — Все знают, что эта маленькая дрянь постоянно провоцирует нас на выяснение отношений, и никто до сих пор не научился ничего с ней делать. Когда-нибудь ты реально получишь пиздюлей, — увидев, что Сафьянова напряглась, Рита добавила: — … от Зои, и может быть тогда перестанешь играться и поймешь, что все вокруг не обязаны делать то, что присралось тебе.       Все молчали. — Блять, как же тяжело, — Рита потерла напряженную шею, разминая ее, и Женя поймала ее взгляд на себе. — Короче, люди меняются, и они все разные… Всех можно принять и… понять… ну кроме крыс и лицемерных ублюдков, конечно.       Она снова сделала паузу, покусывая губу, и посмотрела на Антона, словно, прося поддержки? Женя с мягкой улыбкой проследила, как Варчук подбодрил подругу кивком, и вдруг поняла, о чем они говорили вдвоём, и для кого говорит Рита сейчас, так стараясь пересилить свой косой, непослушный язык и убедить словом, а не кулаком. — Мы на войне, и эта война не окончится до смерти. Если мы будем еще и грызть друг другу глотки… Конфликтовать по тому или иному поводу… сами знаете, что выйдет. — ее голос окреп: — Наверно, для вас невероятно, что я это говорю… Для меня тоже! Я не эталон пацифизма, как вы все могли заметить, за столько-то времени, и я никогда не давала никому спуску, даже часто провоцировала людей сама. Бля, как же это тупо… Люди меняются, и я поняла, что единственное, что у нас осталось — это мы сами. У нас нет ни семей, ни родных — только цвет и люди, которых мы можем полюбить, такие же обреченные, как мы. Нам не жить больше с обычными людьми, не быть больше теми, кем мы были, и, отрекшись от старых жизней мы обязаны быть сильными и стоять друг за друга горой. Не твои ли это слова, Леска?       Тамара отвела глаза. — Ты маленькая… глупая. Несчастная девчонка из фашистской семьи, где тебя стращали всю жизнь, и я… — Рита заскрежетала зубами: — Я принимаю тебя. Я принимаю маленького рыжего ублюдка под Антохой и убийцу. Слышите? И это говорю я. Я! Самый нетерпимый человек. Так отчего же мы должны воевать или жить недомолвками? Зачем беситься на людей, у которых, в отличие от вас, есть страсть? — Рита обратилась к Тамаре, на следующей фразе повернувшись к Снежане. — Зачем за спиной завидовать их охуенному взаимопониманию и доверию? Зачем осуждать человека за то, что он не может сделать? Антоха долго втолковывал мне это, на я понимаю это лишь сейчас, когда гляжу на нас, навсегда одиноких, но ненадолго сбившихся в пары, странные и абсолютно невообразимые сочетания цветов разных спектров. Мы на войне, и мы можем погибнуть в любой момент. Некогда медлить. Лучше уже не будет, наша тюрьма не велит нам выбирать, она велит нам быть с теми, к кому тянет сердце, любить и умирать с ними. Но перед смертью, я призываю вас! давайте поживем. Я… — Ритин голос дрогнул, и Жене как никогда захотелось обнять ее и заслонить от тяжести навалившегося на нее бремени, которое она несла уже давно. — Я люблю вас, ребята. Я все сказала.       Установившуюся тишину можно было рвать зубами — она была такой плотной и душной от пламенной речи Риты, что все почувствовали жар, и медленно высвободились из одеял. Каждый думал о своем, но Матвей, вылезший из-под Антона, внимательно смотревшего на него в ожидании примирения, вдруг негромко сказал: — Она права. И все согласились.