Путь Самаэля

Фель оставил практически бездыханное тело Кирикагуре и вернулся в свой кабинет. Подойдя к одной, абсолютной голой стене, Мефисто щелкнул пальцами, сосчитав до трёх на немецком. Сквозь белоснежную поверхность стало проступать изображение тяжелой, кованой двери с причудливым змееподобным узором. Оно становилось все отчётливее и отчётливее и, наконец, обрело не только вид, но и форму. За этой дверью оказалась длинная каменная винтовая лестница, ведущая во тьму. Мефисто двинулся вниз по ней, предусмотрительно захлопнув за собой дверь. Фелю не нужен был свет, чтобы прекрасно ориентироваться в темноте, в конце концов, мрак — стихия любого демона. Пожалуй, именно здесь ректор чувствовал себя органичнее всего. Однако, коридор, оказавшийся в конце лестницы, был уже тускло освещен длинной чередой факелов, прикованных к стенам, и с первого взгляда становилось понятно, для кого в этом затхлом подземелье находится свет. По бокам коридора рядом с факелами теснились клетки, и, видимо, освещение предназначался для их обитателей, а их-то как раз было немного. Многие клетки пустовали, но в некоторых можно было различить худые бледные тела, закованные в кандалы. На первый взгляд можно было подумать, что эти люди мертвы, но Мефисто, шедший мимо них знал, что покойники среди его заложников отсутствуют. Демон слышал биение каждого сердца, чувствовал кровь, бегущую по сосудам. Белой тенью проскользнув мимо клеток, Фель остановился у одной из них. Ее узник, опутанный цепями, по белизне мог бы поспорить с ректором, если бы не был так запятнан грязью. Это был великий паладин Артур Огюст Ангель. Его обычно гордо поднятая голова поникла, волосы спутались, тело обмякло. Мефисто скрывался в тени прежде чем понял, что пленник без сознания. Когда после боя Ангель исчез в дыму, вызванном Мефисто, Сюра все пыталась выяснить, куда же демон дел паладина, но все ее старания были тщетны. Существование подземной темницы никому неизвестно, кроме Феля, и демон не собирался делиться своей тайной с кем-либо. Все время своего прибывания здесь Ангель будет думать, что находится в плену у иллюминатов, и Мефисто будет постоянно подпитывать иллюзиями уверенность паладина в этом заблуждении. В принципе, Фель мог бы провернуть эту аферу и самостоятельно, но без маскарада, без участия Кирикагуре не было бы такого восхитительного шоу, Мефисто не получил бы такую щедрую порцию ненависти, гнева и обиды, а это, надо признать, совсем не то, чем готов пожертвовать демон. Что может приносить большее удовлетворение, чем ярость Ангеля, вызванная тучей насмешек. Мефисто только начал мстить за все оскорбления, нанесённые ему паладином. Чем дольше демон глядел на своего врага, тем большая тьма поднималась в его чёрной душе против этого человека. Фель чувствовал проступающие клыки, видел короткие вспышки пламени и представлял, как в этом пламени в муках и воплях Ангель заканчивает свой земной путь. Уязвленной демонической гордости было недостаточно таких маленьких жертв, как заточение врага, она требовала крови. Однако, Мефисто все ещё владел собой и понимал, что убийство Ангеля будет ошибкой, которую ничто не поправит. Жажда крови столкнулась с рассудком, и Фель выбрал наиболее подходящий по его мнению путь. Сбросив плащ, демон метнулся к ближайшей обитаемой клетке. Пролетев сквозь прутья, будто их и не было, Мефисто приблизился к узнику. Изможденное тело не подавало признаков жизни, и Фелю это не нравилось. Что толку в незаметном нападении, которое лишь избавит пленника от мук, если Мефисто не увидит страха в его глазах, не ощутит пьянящих волн ужаса, не услышит последний предсмертный крик. Фель снял перчатки и пришёлся когтями по впалой щеке своей жертвы. На коже выступила кровь, что ещё сильнее раззадорило демона, но в сознание мужчина не пришёл. Мефисто ударил несчастного коленом в живот. Пленник согнулся пополам и открыл глаза. Более верным было бы сказать, что у узника глазные яблоки вышли из орбит, с губ сорвался стон. Некоторое время бедняга не понимал, что происходит, но завидев разъяренного демона заорал с неожиданной громкостью. Мефисто ринулся на цепи и разорвал их в мгновение ока. Игра в кошки-мышки сделает добычу ещё желаннее. Пленник с криками нарезал круги по клетке, и Мефисто не стоило бы совершенно никакого труда его поймать, но Фель нарочно щелкал зубами или когтями в нескольких сантиметрах от лица узника и снова отскакивал от него. Ужас, накрывавший жертву от каждого прыжка был слаще крови. Фель планировал (насколько слово «планировать» вообще уместно в его состоянии) лишь немного поиграть с человеком, а потом разорвать его на части, но пленник, видимо, знал единственный способ, с помощью которого можно хоть как-то умалить демона. Резко остановившись, он бухнулся на колени. — Владыка, господин, повелитель, я умоляю вас, — дрожащим голосом выдал он. Мефисто остановился. Гордость любого демона не имеет границ, и один из самых верных способов избежать немедленной расправы это потакать гордости. Демон может сдержать себя хотя бы для того, чтобы послушать лесть. Этот простой факт известен любому сатанисту. — О чем ты умоляешь меня? Голос Мефисто приобрёл шипящие нотки и походил на голос змеи. — Пощадите мою жалкую жизнь, господин. Жалкий человек не решался поднять голову от каменного пола. — Посмотри мне в глаза, — велел Фель. Выбора у несчастного не было. Едва его взгляд столкнулся со взглядом Мефисто, как на его лбу выступили капельки… Крови. Перенапряжение достигло такого небывалого предела, что кровь хлынула даже из носа, и пленник не мог утереть ее, оцепенев от ужаса. Фель сделал глубокий вдох, запах страха смещался с запахом крови. Мефисто хладнокровно разорвал узника. — Ты недостоин жизни, жалкий червь, — произнёс демон, раздавив голову жертвы. Крики привели в чувства некоторых других обитателей темницы, в том числе и Ангеля, но в заляпанном органическими жидкостями демоне было невозможно узнать ректора Академии Истинного Креста, поэтому Фель мог без опаски покинуть подземелье, что он и сделал. Мефисто лежит на кровати в окружении милых анимешных предметов и смотрит в потолок. Кукушка в белом цилиндре из разноцветных часов прокуковала три раза. Жгучая волна демонизма отступила, и демона накрыла глубокая тоска. Как бы не старался Мефисто, он не мог победить эти периодические бунты тьмы. Каждая вспышка требовала расправы, и Фель предпочитал сам выбирать жертву, а не ждать, пока ярость выберет за него. Всем будет лучше, если разорванным на части окажется сатанист, а не студент Академии, но бездну уныния, в которую падал ректор после каждого такого случая невозможно описать словами. Мефисто, не задумываясь, устроил бы суицид, если бы не знал, что это сбросит его в Геенну. Не в силах и дальше терпеть вселенскую скорбь, Мефисто вылез из постели, накинул свой розовый халат и вышел. В окно. Мефисто сидит на крыше одного из домов и не отводит взгляда от креста, венчающего здание напротив. Это, само собой, церковь, и Мефисто не может подойти ближе. Прямо сейчас перед его глазами стоит невидимая стена и стоит сделать шаг за её пределы, как все тело начинает дико жечь. И это будит в Феле страх. Страх, что его сошлют обратно в Геенну. Вид этого креста не совсем то, на что желает смотреть Мефисто, ведь на нем совсем не видно распятого тела. А, если этого тела на кресте нет, то какая от него вообще польза. Фель закрывает глаза и представляет себе поникшую голову с терновым венцом, раскинутые руки, из ладоней которых сочится кровь, проткнутое ребро. Мефисто знает все. Мефисто знает, что кованые гвозди с заусенцами были воткнуты не в ладони, а в запястья этого Человека, потому что в ладонях слишком маленькие косточки, которые не могут выдержать тяжести тела. Мефисто знает, что в запястьях людей находится пучок нервов, который управляет пальцами, и именно этот пучок был проткнут гвоздями. Мефисто знает, насколько это болезненно. Также демону хорошо известно, что самая главная потребность любого человека — дышать, а на кресте все тело давит на диафрагму человека и тот не может сделать ни вдоха. Для того, чтобы вдохнуть, распятому нужно ослабить давление на диафрагму, а это возможно только, если приподнять тело, оперевшись на что-то. А опереться висящий может лишь на гвозди. Таким образом, гвозди поворачиваются в ранах, и человек пытает сам себя. И эта агония длится нескончаемо долго, что можно сравнить с пытками, которым подвергает сатана. Мефисто изучал многочисленные труды нацистов, которые проводили над людьми в концлагерях опыты такого рода, Мефисто знает все об этом процессе. И это изумляет демона и притягивает, словно магнитом. Мефисто никогда не понимал, чем люди заслужили такую честь. Почему эти жалкие, слабые существа были настолько возлюбленны Им, что удостоились стать носителями Его образа, нареклись Его детьми. Мефисто не понимает, и он обижен. Его, могущественного духа, пустили в Ассию, но и только. Он так могуч, он способен сокрушить человека одним движением руки, но сидит в стороне, словно прокажённый, и не смеет приблизиться. Это глупо, это унизительно, но Мефисто раз за разом приходит и смотрит на возвышающийся крест и не знает, чего вообще ждёт от этих посещений. — Да, ваше высочество, я знал, что вы мазохист ещё, когда вы позволяли себе дразнить лорда Люцифера. Немного ехидный голос прервал поток мыслей Мефисто. Фель вздохнул. — Что-то сатана стал слишком добр, раз пускает в Ассию настолько высокоуровневых демонов, как министр ада Люцифуг Рофокаль. — Долгое общение с вами, ваше высочество, пошло мне на пользу. Возле Феля опустилось небольшое чёрное бесформенное облако. — Что-то вы сегодня в крайне непрезентабельном виде, — заметило облако. — Кто бы говорил. Мог бы хоть гуманоидный вид принять. — И уподобиться людям? Увольте, ваше высочество, я не настолько небрезглив. Мефисто было лень спорить с облаком на тему достоинства и недостоинства людей, тем более, что это было бесполезно. Оба демона прекрасно знали, что мнение Люцифуга лишь результат пропаганды сатаны или привычки. Если много тысячелетий верить во что-то, слишком сложно отказаться от этой веры. Присутствие министра ада интересовало Феля слишком мало, чтобы гнать его или спрашивать о причине его появления. Чисто теоретически, Рофокаль мог настучать сатане, что его сын ходит ночью пялиться на крест, но даже страх перед гневом сатаны отступал непонятно куда в такие мгновения. — Эй, ваше высочество, а ведь я скажу сатане, что вы молитесь кресту. Демон бросил эту фразу наугад, как бросают подвернувшийся камушек. На удачу. Авось, попадёт в цель. Мефисто на эти слова скривился. Мысль о том, чтобы просить… Это было противно и вызывало бурю негодования в душе Феля. Он не попрошайка, не нищий. Ему не нужны подачки, он не просит ни о чем. — Ты несешь бред. Но даже в этом случае я только скажу, что раздумывал, как бы взорвать эту церковь и где лучше подложить динамит. Рофокаль признал себя побеждённым и не ответил, но минут через десять снова подал голос. — А ведь и правда, ваше высочество, зачем вы сюда ходите чуть ли не каждую ночь? Теперь присутствие Люцифуга уже напрягало. Мефисто не мог расслабиться. Необходимость быть бдительным утомляла. Фель щелкнул пальцами, и облако подпрыгнуло. — Ой! Ну зачем так, ваше высочество? Сказали бы словами или хотя бы предупредили. Все, ухожу, ухожу. Облако растворилось в воздухе, но Мефисто легче не стало. — Люцифуг, я тебя предупреждаю, — вздохнул Мефисто. — Ладно, ладно. Не скучайте, принц. На востоке небосклон порозовел, луч света прорезал мрак, и Мефисто вспомнил, как когда-то в холодный и полупустой новорожденный мир ворвались время и процессы. Тогда уже существовал свет, и Он доверил полномочия распоряжаться им Люциферу, но Мефисто не желал думать об этом сейчас. Феля не волнуют отношения Люцифера и Его. Мефисто никогда бы не сознался, но он бережно хранил в памяти миг, когда получил от Него титул повелителя времени и пространства. Правда, Мефисто уже не мог вспомнить свои чувства в этот священный момент, но умом он знал, что это было и что повелителем времени его нарёк Он. Многие демоны и это уже позабыли, наслушавшись баек сатаны о том, что все эти титулы были розданы им. Мефисто отвёл взгляд от креста и задержал его на занимающейся заре. Мысль о том, что он находит её красивой, приободрила демона, который ещё помнил, что эстетические чувства это отголосок Его в душе каждого существа. Люцифуг спрашивает, зачем Мефисто ходит сюда. Все очень просто. Фель прикрыл глаза и улыбнулся, наблюдая за светом, побеждающим мрак. Фель ходит сюда потому, что получает здесь утешение.