Путь Самаэля

Самаэль прогуливался по одним из старейших музеев Рима — по Капитолийским музеям. Сегодня это был Дворец Консерваторов по проекту Микеланджело, Самаэль стоял напротив скульптуры под названием «Мальчик, вытаскивающий занозу» и отчаянно не понимал, какого черта это назвали произведением искусства. Ну никакой же эстетики! Просто голый ребёнок, занимающийся повседневным делом. Единственное, что здесь привлекло внимание Самаэля, так это отсутствие одежды. Насколько он знал, у людей принято заворачивать себя в ткань с момента падения, и отсутствие на теле этой ткани считается поводом для осуждения. Этот факт настолько въелся в сознание Самаэля, что он и сам стал носить одежду, как только обрел собственное тело. Но мальчик, как и множество других античных скульптур, рвал шаблон. Так что ж получается, так тоже можно было?! Нет, он, конечно, что-то такое подмечал во время редких посещений Ассии раньше, но никогда не придавал этому значения. Что же касается эстетики, то Самаэль ещё не знал, что любые очень древние предметы представляют для людей безусловную ценность, что бы они там из себя не изображали. Прошло три месяца с тех пор, как Амаймон первый раз отвел брата в театр, чем открыл для него новую реальность. Самаэль радостно углубился в познание новой сферы, посвящая этому теперь практически все свободное время. Которого оставалось не так уж и много из-за этих вечных политических интриг и из-за Люцифера, который хоть и больше мешал, чем помогал, но зато исправно исполнял функции надзирателя и не давал брату спуску. Одно хорошо — за пределами лаборатории Люцифер не шлялся и деятельность Самаэля вне её не контролировал. Для Амаймона наступили золотые времена. Со всеми докладами в Геенну теперь, скрепя сердце, бегал Люцифер, которому, видимо, не приходило в голову напрячь младшенького. Сам же младшенький свободно разгуливал по Ассии, время от времени появляясь пред светлые очи Самаэля, исключительно для того, чтобы засвидетельствовать свою добропорядочность и пристойное поведение в мире людей. Иногда Амаймон вместе с Самаэлем выбирался в театр и два часа равнодушно пялился на сцену, не подавая никаких признаков заинтересованности. В остальное время его не было ни видно, ни слышно. Видимо, король земли серьёзно опасался, как бы его за ненадобностью не депортировали обратно в Геенну. Самаэль мог гордиться своими достижениями в Ватикане. Ему наконец-то предоставили свободу и отменили всякого рода обязательное сопровождение. О, как же долго и страстно Самаэль ждал этого момента! Настало время возмездия, теперь можно раздать каждому по заслугам и, в первую очередь, Риччи. Конечно, не стоит делать этого сразу, необходимо выждать месяц-другой, чтобы не вызвать подозрений. Чтобы ни у кого даже мысли не возникло, что случившееся с бывшим главой Общества Иисуса как-то связано с новым талантливым экзорцистом и по совместительству преподавателем в Ордене Истинного Креста. Самаэлю в принципе не слишком нравилась идея по-быстрому устранить ненавистного экс-иезуита. Он должен страдать, он обязательно должен страдать. И не столько физически, сколько духовно. С Климентом отношения складывались довольно тёплые, благодаря чему, собственно, Самаэль и получил освобождение. Папа Римский видел, что и после ухода Гвидиче второй сын сатаны старается жить в гармонии с окружающим миром, занимается самообразованием, не создаёт проблем людям, ответственно исполняет свои обязанности и оказывает значительную помощь Ордену. Кроме того, благодаря его дружбе с Такеши Икеда, японские христиане действительно получили большие послабления, и целые деревни больше не выкашивались «миролюбивыми» буддистами во славу императорской власти. Теперь, благодаря этим заслугам, Самаэль часто приходил к Папе, и они пили чай и беседовали. Понтифик оказался довольно интересным человеком и мог рассказать любознательному демону много всего занимательного. Например, однажды Самаэль доверительно сообщил, что имел честь ознакомиться с творчеством такого юного музыканта, как Вольфганг Амадей Моцарт, и был невероятно впечатлен его талантом. В ответ Климент тут же вспомнил визит музыканта и его отца Леопольда в Ватикан, который произошёл в 1700 году, ровно за два года до того, как Самаэль оказался в Ассии. — Он сумел повторить ораторию «Miserere Mei Deus», лишь один раз услышав её, — ностальгировал понтифик, — я сделал его кавалером Ордена Золотой шпоры. К сожалению, горизонт католической Церкви был далеко не так чист, как горизонт жизни Самаэля в эти месяцы. Эпоха Просвещения уже давно делала своё разрушительное дело, и Церковь медленно, но верно, теряла влияние. Начались неудачи, и это чрезвычайно тревожило Папу. Причём настолько, что железное здоровье понтифика начало давать сбои. Не настолько серьёзные, чтобы Самаэль начал подумывать о перспективе возникновения нового Папы, но настораживающие. Самаэль решил следить за состоянием Климента, чтобы ни в коем случае не проворонить момент и успеть принять меры для устранения неугодного лица, позарившегося на Святой Престол. Хорошенько поразмыслив, второй сын сатаны пришёл к выводу, что ещё недостаточно силён, чтобы влиять на участников и решения конклава. В сам же конклав Самаэль войти не сможет никогда, ибо для этого надо быть не только священнослужителем, но и кардиналом. И Самаэль мог бы стать священником, а потом в рекордно короткие сроки доползти по карьерной лестнице до кардинала, но это невозможно по одной-единственной причине — приближение к алтарю, не говоря о чем-то большем типа совершения Литургии, для второго сына сатаны — неисполнимый трюк. Значит, нужно задружить с кардиналами, чтобы найти себе среди них сообщника и потом, во время избрания нового Папы успешно влиять на решения конклава. А одно из самых необходимых качеств для заведения такого рода дружеских связей — благочестие. Хотя бы показное. Поэтому Самаэль и после исчезновения Гвидиче каждое воскресенье, навесив на лицо благопристойное выражение, являлся на мессу. — Ты как будто преследуешь меня, — раздраженно бурчал демон, — где эта Твоя пресловутая свобода воли, которую Ты навязал всем Своим разумным творениям? Я не хочу сюда ходить! Это вообще не соответствует моей свободной воле. Но приходилось не только ходить, но и изображать одухотворенность, и это не должно было быть сложным. Для Самаэля никогда не было проблемой устроить спектакль, сыграть роль, но, черт возьми, в таком месте и такое время это было почти невозможно и очень больно. И тогда Самаэль нашёл своеобразный выход. — Если уж я вынужден быть здесь, то Тебе придётся меня слушать, — нагло заявил он как-то, с вызовом глядя на алтарь, — да, Ты выслушаешь меня, хочется Тебе этого или нет. Скажи-ка, вот какого черта у Гвидиче поехала крыша? Единственный смысл его жизни — угодить Тебе, и такой потенциал Ты выгнал на улицу нищенствовать. Да, это Ты виноват! А ведь сколько пользы можно было из этого извлечь! Сам подумай, если бы Гвидиче стал Папой, он же ж на территории всего Ордена ввёл бы свои идеи. Пардон, Твои идеи. Через несколько месяцев появилась бы огромная международная организация таких вот повернутых на Тебе «гвидиче». И они бы сделали все для Тебя. Управляй-не хочу. Весь мир мог бы быть послушным Тебе. Да, я согласен, Гвидиче — тюфяк и лидерскими качествами не обладает, амбиций не имеет. Но ведь здесь очень легко могу подсобить я. С идеалами Гвидиче и моими способностями преображенный Орден Истинного Креста смог бы все, что Тебе только захочется. Так почему Ты отмел такой вариант развития событий. Ведь все были бы в выигрыше. Ты получил бы, наконец, мир, который Тебя любит, Гвидиче был бы счастлив только от того, что служит Тебе — на самом деле, он, паразит такой, везде счастлив — а мне совсем даже не пришлось бы служить сатане и возвращаться в Геенну! Но нет! Тебе надо придумать проблемы всем и в особенности тем, кто Тебе служит… Такие монологи с претензией на диалоги могли бы продолжаться бесконечно, если бы бесконечной была месса. В процессе этих практически неслышных криков души Самаэлю делалось как-то легче, его шевелящиеся губы были неопровержимым доказательством того, что он молится, а долгая служба длилась быстрее. Да и кардиналы впечатлялись, ибо Самаэль всегда старался встать так, чтобы хоть кому-нибудь из них было его видно. На самом деле, ужасно хотелось ускорить процесс и самому вступить в контакт с ними, но демон сдерживался. Первый шаг должен сделать кто-то из кардиналов. Не зря же Самаэль с Папой дружит, в конце концов. Должна же эта дружба окупиться уже. Риччи сходил с ума и чем дальше, тем положение становилось все хуже. Как только Климент дал Самаэлю вольную, тот сразу же разорвал свой с Риччи симбиоз и начал работать самостоятельно. И это можно было бы пережить, несмотря на несостоятельность бывшего иезуита, как экзорциста, но к демону теперь вообще невозможно было подойти! Когда Гвидиче исключили из Ордена, радости Риччи не было предела. Наконец-то главный соперник исчез с горизонта и не будет больше мозолить глаза, но вот парадокс. Исчезновение Гвидиче только окончательно уничтожило хорошее отношение Самаэля к Риччи. Второй сын сатаны стал самостоятельным и самодостаточным, завел миллион новых знакомств, влез под шкуру почти всем в Ордене, занял прочное место, и теперь его было невозможно сдвинуть. Чего только Риччи не делал: пытался очернить демона в глазах Климента, снова пытался соблазнить, отчаянно настраивал служителей Ордена против него. Ничего не помогало. Понтифик попал под демоническое влияние и слушать бывшего иезуита не желал. Более того, как-то раз даже вспомнил несколько старых обид и заявил, что второй сын сатаны не сделал ему совершенно ничего плохого, в отличие от Риччи, и приносит намного больше пользы. После этого Риччи потерял надежду на Папу. С соблазнениями получилось ещё хуже. Самаэль отвесил незадачливому ухажеру сильную оплеуху и заявил, что, если он не прекратит домогательства, то весь Орден в общем и Папа Римский в частности узнают о его делишках и наклонностях. А вот последняя идея имела бóльший успех. Далеко не все члены Ордена были довольны новым перспективным коллегой, который так старательно окучивает Папу и потихоньку обретает власть. Конечно, сам Самаэль ничего дурного не делал, интриг против кого бы то не было не плел (ключевое слово «против»), но зависть — великая движущая сила, и Риччи сумел её использовать. Бывший иезуит организовал новое общество — общество борьбы против самозванца. Риччи решил, что не стоит рассказывать кому ни попадя о происхождении оного самозванца и держал язык за зубами, поэтому Самаэля осуждали в основном за то, что он по знакомству влез в Орден, внедряет тут свои порядки и дурит голову понтифику. Самаэль продолжал свой проект по завоеванию сердец всех, включая кардиналов. Второй сын сатаны сыпал благодеяниями, как из рога изобилия: организовал благотворительный фонд (хотел несколько, но средств элементарно не хватило), занял место Гвидиче в больнице, где стал работать врачом три раза в неделю по полдня. Если бы не демоническая сверхработоспособность, Самаэль непременно загнулся бы, но сон в размере двух часов в сутки вполне восстанавливал его силы. На самом деле Самаэль сильно рисковал. Люциферу очень не нравилось, что он появляется в лаборатории только ночью да и то не каждый раз, но все эти жесты доброты должны были окупиться. Это обязательно произойдёт. Самаэль видел в этой ситуации одновременно иронию, издевательство и гармонию. Днём он спасал жизни (хоть и не каждый день), а ночью уничтожал их (впрочем, это тоже происходило не каждую ночь). Таким образом, по его мнению, совершалась некая вселенская справедливость. Карма. Восполнение одного другим. Осознание этого давало Самаэлю уверенность в своей правоте и, как ему казалось, право ходить в храм, не мучаясь от того, что его наличие там ни коем образом не в кассу. Легче от этого в самом храме становилось совсем чуть-чуть, но ведь становилось! Конечно, Самаэль понимал, чуял каким-то внутренним, первозданном чутьем, что Бог не очень-то согласен с его логикой, но это уже проблемы исключительно Бога. Самаэль был уверен в этом. В конце концов, не для того он когда-то пошёл за сатаной, чтобы теперь с Богом соглашаться. Да и вообще, отчего непременно необходимо выбирать одну из сторон? Самаэль вполне согласен балансировать на грани.