Путь Самаэля

Сугуро смотрит на Азазеля, короля душ и поражается. Такой сильный демон в пределах Ордена… Интересно, что захотела бы сделать Сандра, если бы узнала, что предполагаемый враг настолько близко находится. Неужели захотела бы уничтожить его, чтобы вытащить людей из власти временных и ограниченных способов борьбы с демонами? Враг. Сугуро было сложно назвать врагом этот воющий смерч, к которому так храбро направляется Лайтнинг. Наверное, стоило пойти с ним и посмотреть на Азазеля поближе. — Дедуль… Давно не виделись. Ты ещё слышишь меня? Лайтнинг смотрит на заледеневшую статую старца, и его взгляд в кои веки не загораживает челка. Глаза — зеркало души, а свою душу радужный рыцарь готов показать далеко не каждому. Только этому существу. Только здесь. В зрачках экзорциста блестит надежда, он так хочет верить в рассказ Мефисто, хотя где-то в глубине души и понимает, что правды в нем не так уж и много. — Эй… Ты же наш союзник, верно? Лайтнинг ни за что и никому никогда не покажет, насколько сильно задел его рассказ Феля. Если бы только он оказался правдой, это примирило бы родственные чувства Лайта и его долг, его служение формальным идеалам Ордена — защите Ассии от разрушительного влияния демонов. Это усмирило бы противоречия, раздиравшие душу экзорциста. Да, конечно это правда. Ведь и Мефисто же должен иной раз сказать что-то, соответствующее действительности. Мефисто спускается в подвал по винтовой лестнице. За ним тащится дрожащая, как лист на ветру, Риген, и Фелю остаётся только догадываться, что происходит в этот момент в её голове — мысли ее закрыты от него в этот раз. Он ждет. Он почти уверен, что ещё немного, и она передумает, попросится наверх, но Риген упрямо молчит. Губы сомкнуты настолько плотно, что представляют из себя ровную, очень тонкую ниточку. И Мефисто даже любопытно, чем дело кончится. Внезапно она догоняет его и берёт за руку. И его, и её руки скрыты перчатками, его — розовыми, её — конечно, чёрными, но даже через ткань Мефисто чувствует холод, её пальцы — словно лёд. Неизвестно почему, но он позволяет ей эту вольность, не отталкивает, чтобы соблюдала субординацию. Какая разница, ведь здесь все равно никого нет, а ей никто не поверит. Странные звуки, которые были слышны ещё на входе в темницу, становятся все громче и громче. Это пение, французский гимн в исполнении Гедуина. Риген напрягается и сжимает руку Мефисто. — Он пел это. Каждый раз, когда приходил, чтобы сделать укол или ингаляцию. Или ещё что-то, после чего становилось очень плохо. Её голос дрожит вместе с остальным телом, её повергает в ужас то, что она говорит, но Мефисто это не трогает. Ему только интересно, о каких препаратах идёт речь. Если Риген в самом деле вознамерилась убить Гедуина, надо бы прежде спросить его о веществах, которые он вводил подопытным. Вдруг пригодится для того, что сейчас делает Найгауз. Наконец, они подходят к камере. Гедуин ужасно фальшивит. — Заткнись, Михаил. Тебе медведь наступил и на уши, и на горло, и на все остальное, включая лицо, учитывая твой видок. Гедуин не обращает внимания на этот выпад, потому что сразу замечает Риген. Его глаза расширяются от удивления. Мефисто немного изумлен, потому что они светятся в темноте. Через человеческие глаза Гедуина на мир взирает демон. — Малышка Са-а-андра! Какой приятный сюрприз. Не ожидал тебя здесь увидеть. Снова. Наша прошлая встреча, кажется, закончилась не очень хорошо. Для тебя. Риген сжимает руку Мефисто с такой силой, что почти ломает ему пальцы. Её дыхание учащается, и Фель готов поклясться, что лицо стало пунцовым, хоть во мраке темницы и невозможно это проверить. — Каким оружием ты желаешь его убить? — нарочито будничным тоном спрашивает Мефисто. Гедуин реагирует на эту реплику невероятно спокойно. Все происходящее для него не новость, он знал, на что шёл. Риген молчит и просто сверлит взглядом Михаила. Это продолжается несколько минут. — Бросьте, сэр, — наконец выдаёт Гедуин, — вы в самом деле верите, что она на это способна? Она не сможет, кишка тонка. Если хотите избавиться от меня, поищите другой способ. — Ну же, Риген. Ты хочешь обречь его лишь на адские муки, покончив с делом быстро или предпочитаешь увидеть его страдания здесь и сейчас? Я предоставлю в твоё распоряжение любое орудие пытки или казни. Ты можешь сделать все сама или остаться пассивным наблюдателем в то время, как саму казнь осуществит палач. Что тебе по душе? Молчание длится ещё несколько мгновений. — Дайте мне войти, — просит Риген. Мефисто запускает её внутрь, а она просто набрасывается на связанного Гедуина с кулаками. Бьёт, лупит, как по боксёрской груше, сбивает костяшки. Уже через пять минут Мефисто может заметить кровь, но он не уверен, кому она принадлежит: избивающей или избиваемому. Риген во время процесса не издает ни звука, Гедуин тихо стонет и сглатывет кровь. И это все? Мефисто ожидал интереснейшее, извращенное светопредставление, достойное кисти самого маркиза де Сада, но Риген, как обычно, обламывает все удовольствие. В её мозгах нет и намека на холодную, рассчитанную месть. Нет мороженого, в которое должно превращаться каждое отмщение. Вместо этого, блюдо, приготовленное Риген, напоминает глинтвейн. Горячее, с горчинкой, согревающее душу во время употребления и оставляющее приятное послевкусье. Пьянящее. В другой ситуации Мефисто мог бы насладиться этим, но не на этот раз. Сегодня он ожидал мороженое и не получил его, а на свете нет ничего хуже обманутых ожиданий. Все-таки Риген хорошо натренировалась на грушах. Когда она отстраняется от Гедуина, его харя превращена в кровавую кашу. Кожа на руках Риген тоже содрана, она тяжело дышит от усталости, но встаёт и выходит из камеры. — Спасибо, лорд Фель, мы уже можем идти наружу? — Ты говорила, что хочешь убить его, — напоминает Мефисто. Она вытирает нос тыльной стороной руки, отчего на лице становится только больше крови и грязи. — Не в этот раз, если вы не против. — Ты собираешься наведаться сюда ещё несколько раз, словно в спортзал? — Я ещё не решила. Мефисто и Риген покидают темницу. Сандра отправлялась в подвалы с твёрдым намерением засадить в Гедуина меч по самую рукоятку. Как минимум. Как максимум, его можно было подвергнуть пыткам. Так сказать, ударить врага его же оружием. Перед отправлением на дело Сандра все тщательно продумала, взвесила все «за» и «против». Решила, что отрубит Гедуину в первую очередь, что сломает, что и куда засунет. Был составлен подробный план, Сандра решила действовать на холодную голову, без эмоций. И она бы сделала. Все непременно получилось бы, если б не рука. Та, которую лорд Фель у неё не отнял, когда ей вдруг захотелось поддержки. Это испортило все дело. Удивительно, какой неотвратимой силой, какой властью обладает такой незначительный жест. Маленький знак доброты, призрачное свидетельство благожелательности. И Мефисто, как водится, сам не понял, что разрушил этим все старательно воздвигаемое здание злости и мести, сжёг все планы. И это очень справедливо: его действия стали толчком для возникновения этих планов, и его же действия их уничтожили. Кто породил, тот и убил. Закон вселенской справедливости. Карма. Когда они с лордом Фелем подошли к камере Гедуина, у Сандры уже не было совершенно никакого желания кого бы то не было убивать. Весь огонь, вся злость исчезли, как не бывало. И, казалось бы, что может быть лучше для того, кто решил действовать на холодную голову, но проблема в том, что Сандра уже не хотела. Никак. Ни на холодную голову, ни на горячую. Но ведь не скажешь же теперь:«Я передумала, пойдемте обратно». Сандре было сложно даже просто смотреть на Гедуина, но она все-таки избила его. Без запала, даже без особого желания. И дело совсем даже не в том, что Сандра больше не злилась на Михаила и была готова его простить, а в том, что теперь для убийства было маловато гнева. Естественный барьер совести не давал просто так пойти на такое злодеяние, и был необходим более сильный поток, чтобы снести эту плотину. А его-то как раз у Сандры и не было. Оба: и Юкио, и Гедуин прибывали в дикой ярости. Действия Сандры абсолютно не оправдали надежд. Она должна была убить Гедуина и, тем самым, пройти свою точку невозврата, но все ограничилось банальным, глупым мордобоем. Гедуин чувствовал себя униженным. Вместо благостной смерти за своего бога, ему подсунули суррогат — парочку сломанных костей. Только лишняя боль и больше ничего. Юкио так же бесился. Если бы Сандра убила, он уже тоже мог бы её прикончить. Избавиться, наконец, от докуки, но нет. И Юкио решительно не понимал, где же они с Люцифером просчитались. Согласно всем прогнозам, по всем расчетам Сандра должна была осуществить возмездие. Уж чего-чего, а причин у неё предостаточно. Или нет… Неужели мотивация всё-таки хромает? Но как это возможно, ведь ее подвергли самым страшным лишениям. Больше просто нечего отбирать. Даже психическое здоровье и то у неё уже давно висит на волоске, так где же пробел? До какого коления её надо довести, чтобы выбить нужную реакцию? Сюра вошла в кабинет, хлопнула дверью и бросила на стол стопку бумажек. — С этим надо что-то делать, — заявила она, сложив руки не груди. — Миллион раз уже говорил, присылай на электронную почту, — Мефисто окинул мукулатору взглядом, полным досады, — куда я дену весь этот нашинкованный лес? — Ты меня слушаешь вообще? Ты должен с этим что-то сделать! Франциск решил сойти с ума. Мефисто пожал плечами. Прошло уже много месяцев с тех пор, как он впал в немилость Папы из-за укрывательства сына сатаны (того, который Рин, ибо, если чем Орден Истинного Креста и богат, так это сыновьями сатаны). Из-за этой немилости Фель потерял значительную часть влияния на Франциска, что, видимо, уже начало давать свои гнилые плоды. Теперь Ангель, взятый из Академии обратно в штаб, поёт Папе в уши и продвигает свои проекты. Которые, очевидно, не слишком устраивают Сюру. — Первое, никому я ничего не должен. Второе, что там у тебя стряслось? Давай, кратко и по делу. Я не собираюсь выискивать суть в километрах этого текста. — Франциску надоело, что секретное оружие Ватикана простаивает без дела, и решил начать тренировать его на высокоуровневых демонах. Ну как тренировать — бросать, как котёнка на глубину, и смотреть: выплывет или нет. Мол, и так они уже долго ждут, что мы его подготовим. У Франциска появилось подозрение, что мы готовим здесь оружие для сатаны, а не против сатаны. Мефисто сложил руки в замóк. — Ты говоришь «мы», но имеешь в виду меня. И, конечно, у Франциска данное подозрение появилось не случайно. Насколько я знаю, Лайтнинг был послан сюда именно в качестве инспектора. Разве ему теперь тоже не доверяют? Сюра пожала плечами. — Лайтнинг преподает, а ещё расследует события Синей ночи, и Ангелю это известно. Видимо, предполагается, что один Лайтнинг за всем уследить не в состоянии. Кроме того, ты же демон. Что тебе стоит задурить ему голову. Мефисто засмеялся. — Если Лайтнинг, по мнению верхушки Ватикана, так бесполезен, то зачем они не заберут его в штаб? Я только счастлив буду. — Вот именно поэтому и не заберут. Так ты не допустишь этого? Поговоришь с Папой? Мефисто откинулся в кресле. — Тебе стоило бы обратиться к Ангелю. Вряд ли я смогу помочь в своём нынешнем положении. — Ты прекрасно знаешь, что Ангель скорее налысо побреется, чем сделает для Рина что-нибудь хорошее. Помоги. Они убьют Рина. Глаза Мефисто округлились. Сюра попросила. Стало быть, положение действительно серьёзное. — А ты знаешь, — демон изобразил на лице показную задумчивость, — мне внезапно тоже стало очень интересно, на что способен наш бесенок. Предупреди его. Пусть знает, что в ближайшее время его ожидает серьёзный экзамен, который состоится… Когда там Ангель приедет за ним? — Подонок! — взвизгнула Сюра. — Нехорошо, Киригакуре-сан, очень неизящное поведение. Попрошу доложить о дне прибытия паладина, а затем очистить мой кабинет от своего присутствия. — Ступай к черту, урод! Сюра вышла, хлопнув дверью. Фель с абсолютно флегматичным видом извлек мобильник. — Сеньор паладин, с вашей стороны довольно странно не известить меня о том, что собираетесь забрать в штаб моего ученика, которому я к тому же прихожусь опекуном. Нет, нет, что вы, я не имею ничего против этого. У меня только одна небольшая просьба -разрешите присутствовать на экзамене. Рин от такой перспективы пришёл в ужас, и кабинет Мефисто был объявлен местом паломничества для всех, кому участь старшего Окумуры была небезразлична. Только Сюра больше так не пришла, ибо где-то в глубине души подозревала, что Фель все равно вытащит Рина из этой беды. Ведь он ректору зачем-то нужен. Не даром же тот сохранил Окумурам жизнь после событий Синей ночи. Так или иначе, но встретиться с Нечестивым графом Рину придётся. Когда до сражения оставались сутки, сомнения в этом пропали даже у Юкио. Одна надежда — Мефисто вместе с Ангелем и Франциском будет наблюдать за ходом битвы и, возможно, не позволит убить подопытного. Рин стоит в середине арены, как гладиатор на сцене Колизея, и судорожно озирается. Он до последнего ждал, что Мефисто сделает что-нибудь, и ему не придётся биться, но ректор только с широкой улыбкой пожелал ему удачи. В нескольких сотнях метров за толстенной решеткой из неведомого сплава разгуливает уже готовый к бою Нечестивый граф. Парень сглотнул и нервно сжал рукоять меча, готовясь вытащить его, как только решетка поднимется. Это происходит, и Рин не чувствует себя готовым к такому повороту событий, сколько бы он не храбрился. Именно в этот момент он как никогда чувствует себя неразумным подростком. Мефисто Фель берет из вазочки посыпанную сахарной пудрой плюшку. Он делает это очень аккуратно, дабы не запачкать перчаток. — Погода сегодня жуть. Льет, как из ведра, совершенно не характерно для Италии, — отмечает он, а затем запивает сдобу зелёным чаем. Франциск, сидящий напротив, переглянулся с Ангелем, который, словно белая статуя, возвышается позади кресла понтифика. — Да…- рассеянно соглашается Папа. Краем глаза Мефисто наблюдает за тем, как Нечестивый граф кидается на Рина. Сражение началось, и внимание наблюдателей теперь перенесено с плюшек на него. Окумура успешно выдерживает первое столкновение, ставит контратаку. Мефисто засовывает в рот пончик и тычет пальцем Папе в плечо. — Не желаете сделать ставки? — безмятежно предлагает он. Ангель делает страшные глаза и корчит рожи, от которых Мефисто разбирает смех, но Франциск целиком и полностью поглощен битвой и не обращает внимание ни на что другое. Рин пылает синим пламенем, но, благодаря урокам с Сюрой, нормально контролирует его. Пару раз у парня даже получилось выйти из защиты и перейти в наступление, хоть это продолжалось и не слишком долго. Прошёл час. Франциск уже не так пристально следил за сражением и, вместо этого, предпочитал обсуждать с Ангелем грядущую встречу с русским патриархом. Фель тоже слушал, хоть и делал вид, что дремлет после плотного перекуса. Положение на поле боя было абсолютно равным. Внезапно Мефисто встал. — А теперь, господа, попрошу минуточку внимания. Паладин с понтификом, как собаки Павлова, повернулись к Фелю и заткнулись. — Вы видите, что силы сына сатаны и Нечестивого графа равны. Уже сорок пять минут нет перевеса ни в одну из сторон. Сын сатаны не может ни победить, ни проиграть. А теперь внимание. Мефисто уставился на Рина и принялся… Щелкать пальцами. Раз, другой, третий… Ситуация на арене начала сильно изменяться. Через несколько минут Нечестивый граф ринулся обратно в свой загон, спасаясь от карающего меча Окумуры. У Франциска и Ангеля отвисли челюсти. Мефисто был доволен произведённым эффектом. — Изготовление из сына сатаны оружие Ватикана подразумевает одну очень немаловажную деталь, которую ни в коем случае нельзя упускать из виду. Свобода воли. К сожалению, ваше оружие обладает разумом и способно делать выбор. В том числе и в пользу сатаны. Поэтому мне пришлось связать свою силу с силой сына сатаны. Мы с ним в определенной степени родственники, так что это не было слишком сложно. Таким образом, я могу контролировать силу синего пламени. И да, поверьте, я куда более верный катализатор, чем курикара. У этого есть свои минусы: например, теперь старший Окумура не сможет победить сатану без моей помощи, но зато сделать выбор в пользу зла и стать сосудом для сатаны он тоже не сможет. Безопасность Ассии гарантирована. Шокированное молчание продолжалось несколько минут. Затем Ангель отмер. — Так значит, если ты захочешь перейти на сторону сатаны, то сможешь теперь использовать силу Окумуры? Мефисто усмехнулся. — Если бы я хотел это сделать, то зачем бы стал ждать так долго? Или вы думаете, что я провёл обряд связи вчера? За столько месяцев у меня была масса возможностей, но я ни одной из них не воспользовался. Нет, я никогда не предам Его Святейшество. В глазах Папы проскользнуло одобрение. Ангель не нашёлся с ответом. Перед отбытием обратно в японский филиал его глава и паладин столкнулись в коридоре Сикстинской капеллы. — Сеньор паладин, — усмехнулся Мефисто, — мне очень не хочется этого делать, но вы вынуждаете меня. — Не вздумай, Фель. Ты знаешь, что в интересах всех, чтобы Папа об этом не знал. — Так-то оно и так, но я — человек самоотверженный и при необходимости пожертвую своими интересами во имя осведомленности Его Святейшества. А так же, не забуду упомянуть, кто организовал этот грандиозный обман. — Фель, я… — Ещё один такой фокус, и я продемонстрирую свою самоотверженность во всей красе. Ты меня понял, сеньор паладин? — Да, но… — Прекрасно! Мефисто развернулся и отправился забирать своего горе-студента с импровизированного Колизея. Когда он отправлялся вместе с Рином в Ватикан, то понятия не имел, что, собственно, будет делать и как оправдываться. Это сражение было одно из ловушек Ангеля и его попыткой окончательно уничтожить оппонента в глазах Папы. Если сын сатаны проиграет Нечестивому графу, можно сделать презрительное лицо и заявить, что Рин в Академии занимается чем угодно, но только не подготовкой к битве с сатаной. А, если сын сатаны победит, можно сделать страшные глаза и ужаснуться, мол, вон как возмужал воин, не ровен час перейдёт на сторону папаши и пиши пропало. Но Ангель сам упал в яму, которую вырыл для Мефисто. Байка о связанных силах была придумана Фелем за несколько минут до начала сражения и зашла слушателям на ура. Ни Ангель, ни Франциск не заметили Доширака, который столько щедро был навешан им на ушные раковины. Более того, Мефисто даже выиграл из создавшейся ситуации, потому что градус доверия Франциска стремительно пополз вверх. Но прессануть лишний раз Ангеля все-таки стоило, чтоб не зарывался. Ведь это ему отчего-то взбрело в голову, что Папу следует держать в неведении относительно открывающихся врат Геенны.