Adult tales

      Небо застилал смолянистый мрак, когда ты, прибавляя шагу, двигалась в сторону хорошо знакомого подъезда. В голове крутился вихрь непонятных серых шумов, из которых можно было вытянуть единственную законченную мысль: они не должны спать. Шарканье тяжелых подошв об асфальт уже начинает давить на сознание и достигает отметки невозможного, когда ты останавливаешься около подъезда, прижимаясь виском к холодному металлу двери. Простояв так пару минут, жадно глотая воздух, ты приподнимаешь бледную руку, вжимая пальцами прохладные кнопки, прислушиваясь к раздражающим гудкам. Упираясь рукой в опухший, пульсирующий висок, внезапно вздрагиваешь из-за сменившего писк голоса. - Кто? - сухой, казалось бы, даже крошащийся, как засохший хлеб, голос режет по ушам, заставляя поднять голову. - Свои, - собственный голос скорее походит на гул, отзываясь где-то в затылке, из-за чего ты морщишься. - Кто? Поджав губы, ты вздыхаешь, поворачиваясь спиной к двери, облокачиваясь о неё лопатками, невольно нахохливаясь, как промокшая птица, втягивая через узкие ноздри воздух. Постояв так ещё около пары минут, слушая едва уловимое дыхание сбоку, ты поворачиваешься, упираясь пальцами в металл двери, с неким любопытством во взгляде начинаешь соскабливать шелушащуюся краску. - Ридгивей, - наконец, произносишь ты, покосившись в сторону маленького экранчика домофона. - Рид-ге-вей, достаточно чётко? - Старший или младшая? - спустя пару секунд молчания из динамика вновь доносится голос, вскоре дополняя собственный вопрос. - Какой порядок? Прикрывая глаза, ты сильнее вжимаешься ногтями в краску, ещё упорней начиная соскабливать серые чешуйки. Вздохнув, вновь упираясь пульсирующим от боли виском в металлическую поверхность, ты сцепляешь зубы до боли в скулах. - Младшая. Второй порядок соответственно... Откройте чертову дверь! - всё-таки не выдерживая, издаешь тихий рык, недовольно покосившись на домофон. - Откройте. На улицу опускается тишина, медленно обтекая всё, однако она резко обрывается писком железной коробочки, сопровождаемая щелчком, свидетельствующим об открытии двери. Вновь устало, шумно вздохнув, тянешь дверь на себя, проходя в подъезд, поправляя воротник куртки. По мере сменяющихся одна за другой ступенек, проникновения слегка затхлого воздуха в ноздри, ты всё чаще морщишься от набирающей силу мигрени. Длинный, бледный с едва видимыми пятнами синевы палец плавно вдавливает кнопку звонка, пока вторая ладонь сжимает ручку двери в готовности дернуть её на себя. Стоит на площадку подъезда упасть тусклому свету, как ты загораживаешь лицо ладонью, рефлекторно стараясь защититься от него. - Кажется, ты в более паршивом состоянии, чем обычно. Проходи, - насмешливый голос кажется знакомым, однако из-за собственной руки ты так и не можешь разглядеть лица. - Что-то случилось, раз такие осторожности даже в 23 квартире? - тихо хмыкнув, оставаясь стоять за порогом, ты жмуришься ещё сильнее, едва вытягивая руку перед собой. - Проходи, хватит задерживаться и светить нас перед соседями или я просто захлопну дверь. Несколько секунд раздумий - и ты без колебаний переступаешь порог квартиры, делая несколько шагов в сторону, зажмуриваясь и откидываясь спиной на стену. Звук закрывающейся двери, мягкий, плавный щелчок, походящий на новый спусковой механизм, и толчок в плечо, сопровождаемый тихим смешком. - Да, случилось. Объявили чрезвычайное положение из-за прокатившейся волны исчезновений, в какой клоаке ты… Ах да, всё правильно. В Клоаке ты и живёшь, дорогая. - Исчезновения, чрезвычайное положение, о чем ты… - приоткрывая глаза, ты, наконец, имеешь возможность разглядеть стоящего напротив, после чего тихо хмыкаешь. - Олег? - Раздевайся, мы все на кухне, включая… нового донора. Такая милая девочка, тебе понравится… Не задерживайся, там и поговорим. Провожая взглядом фигуру блондина, плавно уплывающую за угол квартиры, в сумерки, ты расстегиваешь молнию, стаскивая с плеч ветровку, быстро отправляя её на крючок. Оглядывая коридор, выхватывая взглядом семь пар обуви на фоне вместо обычных трёх, тихо хмыкаешь, двинувшись по коридору, выглядывая за угол. Пробегаясь взглядом по двери, ведущей в ванну, ты отрицательно качаешь себе головой, в конечном итоге проходя мимо в сторону кухни. Оказываясь в помещении, прислоняешься плечом к стенке, разглядывая собравшихся гостей, поджимая узкую полоску губ. Шестеро, словно мраморных фигур, рассевшихся за столом, не обращают на тебя никакого внимания, продолжая молча перекидываться картами. Однако седьмая, с явно видным румянцем, нашедшая своё место на подоконнике, наоборот скользит по тебе цепким взглядом, словно пытаясь зацепиться в действительности. Потерев подбородок, ты усаживаешься на свободный стул, подпирая голову ладонью, начиная следить за картами. - Очень приятно, Ольга, - тихо хмыкнув, словно не обращаясь ни к кому, произносишь эти слова. - Ты сказал, что мы поговорим на кухне, я жду. - Круг, - сухо отзывается мужчина, на секунду скользнув по тебе взглядом красноватых глаз. - Круг, мы все воспользуемся любезными услугами доброй самаритянки, а после поговорим. Обреченно вздохнув, ты прикрываешь глаза, вслушиваясь в звуки, наполняющие квартиру до тех пор, пока не следует легкий толчок в плечо. Приоткрыв глаза, оглядывая безжизненные и одновременно изнеможенные лица с красноватыми, полными боли глазами, ты молча киваешь, выпрямляясь. Всё твоё внимание перетекает на встретившего тебя хозяина квартиры, Олега, который в свою очередь поднимается из-за стола, поправляя засаленный ворот рубашки. Худая, с выделяющимися синими змеями вен рука протягивается к гостье, предлагая свою помощь. Ноги незнакомки опускаются на пол, одновременно с чем она кивает в знак благодарности, начиная обводить лица собравшихся слегка растерянным взглядом. - Если вам это важно, то моё имя Марина. Как мне сказал Олег, остальное вас особо не волнует… Никого из вас, но, если я ошибаюсь, то отвечу на ваши вопросы. Начиная постукивать пальцами по столу, ты едва ухмыляешься, проводя языком по губам, следя за тем, как чужие запястья розоватого оттенка скрываются в карманах джинсов. На кухне повисает молчание, которое длится около пары минут, пропитывая своей напряженностью до такой степени, что, кажется, можно услышать скрип чужих мозгов, отдавшихся размышлениям. Когда становится ясно, что вопросов ни у кого нет или, во всяком случае, никто не решится озвучивать их при всех, Марина вздыхает, присаживаясь на пододвинутый табурет. Пальцы девушки забираются в собственные волосы, откидывая их набок, обнажая заветную для всех присутствующих шею. Вновь скользнув языком по губам, ты сглатываешь подступившую от голода слюну, чуть сжимая в пальцах край стола, едва подаваясь вперёд, замирая, прекрасно помня, что спасительная жидкость предоставляется в порядке попадания в №23. Когда очередь доходит до тебя, а оттенок жизни с чужого лица уже плавно растворился, ты подсаживаешься на табуретку рядом с Мариной, втягивая ноздрями воздух, чуть щуря собственные красноватые глаза. Взгляд проскальзывает по небольшим бороздам на шее, поднимаясь по ним, как по ступеням, пока твой взгляд не пересекается с взглядом карих глаз девушки. Проводя языком по заостренным зубам, усмехаешься, сжимая худые пальцы на чужом подбородке, запрокидывая девушке голову. Воздух проникает в грудь через узкие ноздри, и ты наклоняешь голову, касаясь острыми краями чужой кожи, резко двинув головой, второй ладонью сжимая плечо девушки. Слизнув несколько капель крови, припадаешь губами к свежей ране, прикрывая глаза. Мелкие, частые глотки идут друг за другом, и свежая, горячая кровь обжигает горло, ощутимо сползая по пищеводу, заставляя почувствовать едва уловимую дрожь. Энергия, расползающаяся по телу, с каждой новой порцией живительной жидкости даёт бой и непрекращающейся мигрени, и ломоте в теле, которые уступают своё место бодрящему заряду свежих сил. На твоё запястье опускается чужая теплая рука, сжимая его, заставляя замереть, нехотя приоткрывая глаза. Попытка остановить, не иначе, тем более, когда служишь кормом сразу для шестерых. Оббегая взглядом пространство кухни за спиной донора, ты нехотя отстраняешься, вытирая тыльной стороной ладони губы, после позволяя себе слизнуть всё ещё идущую кровь с чужой раны. Поднявшись, усаживаешься на свой табурет, наблюдая за тем, как юноша со светло-рыжими волосами неспешно, но достаточно ловко тасует карты. Взгляд зеленоватых глаз падает на тебя, пока ты подпираешь голову рукой в ожидании, натягивая усмешку. Вскоре появляется ровная стопка из шести карт, которую притягиваешь к себе, осторожно заглядывая в «руку», тихо хмыкнув, краем глаза улавливая все шесть взглядов, направленных на тебя. - Итак, всё-таки в первую очередь меня волнует то, что ты говорил об исчезновениях, об ужесточении законов, - едва покачав головой, ты выкладываешь первую карту на стол, облизывая губы. - Что должно было произойти, чтобы гостеприимная квартира №23 трех братьев превратилась в место полное страха и осторожности? - Все наше гостеприимство, как и вампиры в середине 19 века, испарилось по одной простой причине. Люди стали слишком любопытны, не думаю, что кто-то хочет для всей нашей семьи той же судьбы, как и для тех кровопийц. Неужели ты ничего не слышала, Ольга? - тихо хмыкнув, рыжеволосый чуть щурится в сумерках кухни, прижимая свою карту пальцем к столу. - Не поверю, что до рабочих и палачей не дошло никаких слухов. - Как видишь, мы остаемся в неведении, что очень странно. Однако ты говоришь о людском любопытстве, Антон, хотя при этом мы всё чаще и чаще прибегаем к услугам доноров, которые в последнее время разучились держать язык за зубами. Я молчу о том, что это идёт вразрез с Кодексом, но то, что это идёт вразрез не то что бы с личной безопасностью вас, но и всего сообщества, может заставить меня вмешаться... - А я говорила, - ты подпираешь голову, пересекаясь с взглядом сероватых глаз обладательницы огненно-рыжих волос. - Говорила вам, квартирные, что палачей пригревать нельзя. Крысы. Те ещё крысы. - Линда, попридержи язык за зубами, пока он у тебя есть, - тихо отзывается блондин, вкладывая пару карт на стол. - Все мы уважаем и с радостью готовы помогать нашим палачам, тем более, если вопрос уместен. Мы с братьями прекрасно понимаем, что ты не то что можешь, а уже имеешь право вмешаться, но прошу тебя не забывать о том, что именно мы втроём тебя кормим теми самыми донорами. Ах да, Марина только третий, и больше их не будет, ибо большее количество мы не способны покрыть и обеспечить. Что-то ещё тебя волнует? - Нет, больше ничего. Олег, давай тут без всяких слежек за исключением моего лица, будем честными. Благоговейного трепета ты не испытываешь, никто не испытывает, максимум - какую-то дружескую, вы трое, может быть, родительскую симпатию. Именно моя благодарность и держит вас в таком спокойном состоянии. - Ольга, даже твои скрытые угрозы начинают меня раздражать, - чуть шипя, выдавливает из себя младший из братьев, выдающий себя огненной шевелюрой. - Нас явно больше, а ты прекрасно знаешь, что, имея соответствующий статус, можно спрятать даже труп палача... Твой ход. Присматриваясь к картам в полном сумраке, ты переводишь взгляд на свою "руку", тихо хмыкнув. Перебирая последние фразы разговора, чуть щурясь, пока мысли слипаются в комок, ты решаешь, стоит ли отбивать. Выкладывая на стол пикового туза, усмехаешься, чуть разводя плечами, окидывая взглядом всех сидящих за столом. - Боюсь, что вы проиграли палачу, а все помнят, что это значит, - облизнув губы, ты вытаскиваешь их кармана мобильник, открывая заметки. - Я слушаю всех. Очень внимательно… - Крысы… Всё равно, Ольга, несмотря на всё твоё дружелюбие тебя ненавидят, ибо ты палач. Ты это знаешь, а все твои попытки дружбы… - Линда обрывается, тихо закашляв, хватаясь ладонью за бок, пока ты пытаешься разглядеть того, кто её ударил. - Улица Мира, шестой дом и шестая квартира. Малолетки-полукровки, кажется, бешенство, не знаю. - Спасибо, Линда, я очень ценю, что ты соблюдаешь и высшие правила, а также, что готова со мной сотрудничать, - тихо хмыкнув, делая несколько пометок в блокноте, ты приподнимаешь глаза, оббегая всех присутствующих взглядом. - Дальше, вас ещё шестеро, я слушаю. - Подожди… Шестеро? Но нас же пятеро… - внезапно, словно вынырнув из-за массы тела других, появляется паренёк с иссиня-черными волосами. - Ах да, новые правила, доноры тоже скидываются информацией, если играли… На юбилейной бегает псина, кусает только своих, кажется тоже бешенство и, по-моему, это Димка. То есть Дмитрий Курсов. Ты же можешь его вылечить, верно?.. На кухне вновь повисает тишина, а все семь пар глаз медленно, но верно поворачиваются в твою сторону, когда ты приподнимаешь взгляд от блокнота. Крысенок, он же Костя Кравчук, всегда вызывал у всех какую-то надежду и вместе с тем недоумение. Несмотря ни на что, почему-то именно этот паренёк продолжал верить в то, что ещё можно всё исправить и даже научиться жить в мире с людьми. Вглядываясь в сероватые глаза мальчишки, ты поджимаешь губы, переводя взгляд на остальных, в котором явно читается только одно: «Ври, не смей его портить». Действительно, за любого такого ребенка обычные жители, независимо от статуса, готовы вскрыть глотку кому угодно. - Могу. Конечно, могу, Крысёнок, не переживай, - сглотнув ком в горле, ты на секунду прикрываешь глаза, делая пометку в блокноте, вновь пытаясь избавиться от кома, казалось бы, мешающего дышать. - Дальше. – Коньково, на Генерала Антонова четвертый дом. Засели торговцы замороженной кровью по дешевке, - тихо, но внезапно отзывается девушка, так и не сменившая своего положения на подоконнике. – Что? Меня Олег около и нашёл. – Ничего… С вас хватит, и так достаточно вещей для поработать, не знаю, сколько потрачу на это, – тихо хмыкнув, ты захлопываешь блокнот, убирая его на прежнее место. – Налейте мне, и я уйду. Обещаю. Начну с завтрашнего дня, пока остальные не добрались до всего этого. – Ольга, тебе же нельзя, нет? При исполнении, все дела, или я начинаю путать правила? – тихо хмыкнув, проговаривает обладатель колоды, наблюдая за младшим братом, скрывающимся в соседней комнате. – Заткнись, Антон, вам нельзя содержать личных доноров и заниматься распространением свежей крови куда сильнее, чем мне пить, так что… Не вино. Стакан и до краев, Кирилл. Хватит на меня смотреть, мне тоже тяжело живётся. – Ох, конечно, бедные наши палачи… Бегают на побегушках совета, убивают неугодных, зараженных, нарушивших правила, иногда арестовывают. Вот тогда вы, наверное, устаете, когда сразу сжечь нельзя, да? – Линда, мать твою! – тихо рыкнув, блондин ударяет кулаком по столу, поднимаясь. – А что, я не права?! Они всё гребаные паразиты, убивающие своих же, как тупые бойцовские собаки, по указкам своих хозяев! Мы пашем, а они бегают и убивают, получая за это деньги, какого хрена?! – Олег. Сядь. Линда абсолютно права, мы, палачи, действительно, самые натуральные паразиты на нашем здоровом обществе… Вот только ты, дорогая, не учла одной интересной вещи. Мы не совсем паразиты, мы падальщики, которые роются в гнили, оставленной вами, нашими светлыми и здоровыми коллегами, убираем всё за вами, чтобы не провонял весь город. Деньги? Думаешь, нам много платят за это? Копейки, Линда, копейки, которых не хватает на еду, если ты куришь или пьёшь, ты думаешь, я от того, что бегаю за уродами, тощаю? О нет, моя дорогая. Ну и раз нам так сказочно живётся, почему я продала квартиру на Тверской, перебравшись в Чертаново? Она стала мне не по карману. Совсем. Ещё могу предложить пополнить наши ряды, за те сказочные выгоды, которые, похоже, ты представляешь, получать ненависть почти всей нашей семьи – это ничтожная плата. Где моя выпивка, Кирилл? – вздохнув, ты зажимаешь переносицу пальцами, чуть оттягивая бледную кожу, пока не начинаешь чувствовать легкую боль. – Не переживайте, уважаемый палач, она уже тут, – усмехнувшись, мелькнув огненно-рыжими волосами, младший брат ставит на стол стакан с янтарного цвета жидкостью, усаживаясь на место. – Пей и уходи, прошу, все уже напряжены, и никто не хочет продолжения. Вздохнув, опуская глаза на стакан, полный до краев алкоголем, сжимаешь на гранях бледные пальцы, спокойно, но быстро поднимая тот, припадая губами к краю. Глоток за глотком, пока пустой стакан со звоном не опускается на стол. Молча поднимаясь, ты вытираешь губы тыльной стороной ладони, чуть пошатнувшись, прижимая два пальца к виску, вслушиваясь в тишину. Осматривая сидящих, ты чувствуешь, как собственное лицо превращается в недоуменную гримасу, потому что те застывают взглядом на тебе и, как рыбы, открывают рты. Все попытки расслышать хоть что-то только напрягают, превращая тишину в серый шум, пока на глаза наползает красноватая пелена. Пошатнувшись, сглатываешь липкую слюну, ощущая, что ноги становятся ватными, хватаешься пальцами за край стола, который как по маслу выскальзывает, прекращая быть единственной опорой. Удар виском о пол становится катализатором черных мушек, смешивающихся с кровавой пеленой, веки тяжелеют, и твоё сознание погружается во мрак.       Боль. Первое, что приходит в отравленное сознание, это боль, ползущая по всему телу, проникая в каждую его клетку, казалось бы, ещё немного – и все они лопнут. Она приходит редко, слишком редко, но слишком сильно, чтобы забывать эти рвущие ощущения, словно все кости перемололи, а мышцы подрали, оставляя болтаться на ветру. Попытка пошевелиться, однако ничего не происходит, чувство, что тело пропало, несмотря на протест сознания, раскаленной иглой проникает в мозг, пока перед глазами стоит тьма. Судорожный вдох, бессмысленный, но убеждающий в наличии легких, отзывается радостью в сознании, которая резко обрывается голосом извне. – Кто-то проснулся?.. Давай, вставай, Ольга…