Извращенец

- Ну? Санс прекрасно знает этот взгляд, который буквально говорит: «Я выдеру ноги и вставлю их тебе в задницу, тупой ты обмудок», - но не делает ничего, чтобы хоть как-то себя оправдать. Возможно, кто-то (кто увидит эту сцену; потому что они на улице, идет снег, а сколько на свете тупых идиотов, которые выпрутся в такую отвратительную погоду на прогулку? Много, просто до омерзения много) назовет Санса больным ублюдком и при случае метко плюнет ему в спину; правда, Санс не завидует этому отчаянному монстру, потому что после такого жить ему останется недолго. Кости бьют без промаха. - Ну?.. – тянет Санс, нагло ухмыляясь и глядя на брата снизу вверх. Первое, что раздражает Папируса в Сансе (и Санс об этом прекрасно осведомлен и пользуется этим) – это отвратительная улыбка. Папирус смотрит на эту улыбку, широкую, отвратительную, и ощущает, как у него начинает сводить скулы. И хочется смазать эту чертову улыбку, разбить губы в кровь и выбить пару-тройку зубов. Чтоб неповадно было. - Где ты был? - На посту, – Санс нервно дергает свой ошейник и сглатывает, невольно отступая назад. Да, он старший. Только вот в их «семье», если можно назвать эту кривую пародию на приторно-сладкие семейные отношения, принцип «кто старше, тот монарше» не работает уже давно, и Санса, если признаться, это немного подбешивает. - Не ври мне, брат, - Папирус нехорошо прищуривается и скрещивает руки на груди, делая вид, что не замечает пронизывающего ветра. – Тебя на посту не было. Где ты был? - Бегал, - огрызается Санс, пряча руки поглубже в карманы. Брат раздражает: раздражает его вычурный пафос, поджатые губы, уложенные волосы и манера говорить, порыкивая. В конце концов, он не животное, чтобы рычать бесконечно. Точнее, Папирус – то еще животное, конечно же, но не настолько же. - Ты снова отлынивал от своей работы, - Папирус наклоняется, заглядывая брату в глаза. - Ты пришел в мой перерыв, - Санс пожимает плечами и снова усмехается, дерзко глядя на брата. Папируса он не боится и не уважает; он любит нарываться на скандалы и ссоры, потому что довести Папируса до нервно трясущихся рук и шипящих ругательств – это дело всей жизни Санса (после поимки человека, конечно же. Или даже не после. Возможно, пункт «довести Папируса» стоит в самом начале списка дел на жизнь Санса). - Твой обеденный перерыв, - мягко произносит Папирус, тыча пальцем в грудь брата. Причем тычет так, что Санс с трудом удерживается на ногах, - длится с самого завтрака. Тебе не кажется, что это немного – буквально самую херову малость, - слишком? Санс пожимает плечами. Точнее, нервно ими дергает. Потому что ветер дует холодный и забирается под куртку, а Папирус стоит над ним злой и недовольный, и у него явно чешутся кулаки. Конечно, Санс любит – обожает, - злить брата. Но предпочитает делать это в тепле дома, а не посреди снегопада под пронизывающим ветром. - Ублюдок, - коротко резюмирует Папирус, хватая брата за воротник куртки. Санс как-то не слишком рьяно протестует против этого – могло быть и хуже, как-то раз Папирус ухватил его за ошейник и таким образом несколько метров протащил его за собой… Что же, тогда эти несколько метров показались Сансу адом и на какое-то мгновение он увидел свет в конце тоннеля. Наверное, Сансу стоит сказать что-нибудь в духе: «А как же пост?», - чтобы позлить братца еще сильнее, но он молчит, в предвкушении потирая руки. Злой Папирус – это бестия, которая ломает кости, рычит, хрипит и кусается. Злой Папирус – это то, ради чего Санс из раза в раз косячит. - Какая же ты ублюдочная сволочь, брат, - говорит Папирус, поудобнее устраиваясь в кресле и наблюдая за тем, как неловко ерзает на кровати Санс. – Мелкая, отвратительная, похотливая ублюдочная сволочь, которая не в состоянии выполнить самое простое поручение. Санс что-то бормочет, потому что с заткнутым шарфом ртом говорить что-то внятно невозможно. Он неловко дергает связанными за спиной руками и сдавленно шипит, когда веревка больно впивается в кожу; ему хочется оглянуться назад, чтобы посмотреть на брата – внешне спокойного, конечно, потому что Папирус умеет держать себя в руках и делать вид, что ничего такого вокруг него не происходит, - но он знает, что Папирус ждет не этого. Этот хренов садист ждет, когда Санс начнет умолять. Жалобно скулить, как побитая собака, вилять задницей, как это делает Меттатон в неловких попытках привлечь зрителей к своему теле-шоу, и просить-просить-просить. Как он будет просить с заткнутым ртом – не знает даже Санс, но отчего-то ему думается, что когда припрет – он еще и не так вывернется. - Неужели я тебя о многом прошу? – Папирус ровно постукивает длинными пальцами по подлокотнику кресла. Санс вздрагивает всем телом от этого звука. – Или твоя сучья натура просто по-другому не умеет? Санс мямлит что-то похожее на: «Пошел нахер», - и мысленно скалится, представляя брезгливое выражение лица брата. - Почему ты всегда, - Папирус отбивает каждый ударный слог, - делаешь ровным счетом ни-че-го? Санс фыркает и красноречиво прогибается в спине. Братец хочет шоу – братец получит шоу, и пусть подавится, раз так ему хочется. - Шлюшка, - выдыхает Папирус, и Санс, даже не оборачиваясь, может точно сказать, что тот сейчас делает: голову откинув назад, мягко поглаживает себя через штаны. Это он-то, Санс, извращенец? А вот ни разу. Он просто больной на всю голову ублюдочный и придурковатый мудила, а вот его брат, который явно тащится от своей власти, тот еще грязный извращенец. И Санс точно не шлюшка, не блядь и не потаскуха. Санс вообще любому, кто намекает ему на что-то недвусмысленно, методично выбивает зубы, с хмурым выражением лица разбивает нос и с особым наслаждением втаптывает самооценку в грязь; любому, но только не брату, потому что… Потому что просто. Потому что это Папирус, а Папирус – это не какой-нибудь левый монстр, ищущий быстрый перепихон на стороне. - Выебать бы тебя, - продолжает Папирус, и Санс готов душу свою на кон поставить, что эта хрипотца в голосе брата – не просто игра. И Папирус его хочет. До тянущей боли в яйцах, до пересохших губ и до помутившихся мыслей. – Отодрать так, чтобы ты ходить не мог. Но ты ведь тогда и этим воспользуешься, да? Ты же хитровыебанный придурок, тебе лишь бы не работать, лишь бы вилять своей задницей перед другими, сучье ты отродье… Сансу хочется выпалить что-то вроде: «Мы от одной матери, придурок», - или: «Завались и просто вставь, ты же этого хочешь, тупорылый младший братец», - но он рычит, дергает руками и вжимается пахом в матрас. Папирус, как уже говорилось, гребанный садист и брату не позволил даже снять штаны; и теперь член, который встал, как по команде от слов брата, больно упирался в ширинку. Кровать продавливается под весом Папируса, и Санс чуть ли не молится, когда холодная рука мягко касается его голой спины. Папирус точно ненормальный извращенец: куртку и футболку брата снять заставил, а штаны – Санс сейчас проклинает эти хреновы штаны, это изобретение ада, этого неодушевленного внебрачного сына самого Сатаны, - оставил. Мудачье последнее. - До чего же ты развратное и тупорылое создание, брат, - бормочет Папирус, царапая кожу короткими ногтями. Санс кое-как прогибается, извивается и пытается усилить этот нехитрый телесный контакт, потому что знает, что это – единственная ласка, на которую способен брат. О чем-то большем Папирус наверняка даже не подозревает. Папирус царапает его ребра и… Шлепает по заднице, как нашкодившего ребенка. Санс замирает и пытается осмыслить произошедшее. То есть… Нет, постойте-ка… Ну а как же?.. Размышления Санса прерывает очередной шлепок; через джинсы удары ощущаются не так сильно и больно, но все – унизительно и неприятно, словно… - Я бы выпорол тебя, - шипит Папирус, сжимая задницу брата, - ремнем. Хворостиной. Розгами. Плетью. Но ты тогда не сможешь сидеть. Санс выворачивается, пытается освободить руки, но только сильнее растирает запястья в кровь. - Не брыкайся, - рыкает недовольно Папирус, прижимая голову Санса к кровати. Буквально – утыкая того носом в подушки. – Побудь хоть раз послушным, брат. Санс протестующе мычит, но Папирус снова его шлепает. Сука такая. - Я надеюсь, что хоть от этого ты, мелкий извращенец, не возбудишься, - Папирус хмыкает, расстегивая одной рукой джинсы брата и приспуская их. – Я не буду тебе отдрачивать. Санс сдавленно стонет в подушку и покорно приподнимает задницу, чтобы Папирусу было удобнее его наказывать. Его брат – чертов извращенец и садист. Но, видит ад, как же сильно он обожает его.