'Anagkh

      Из пламени в лёд.       Холодные объятия древнего леса туманной пеленой окутывали разум, костлявыми руками сдавливали тело, а гнёт синих туч связывал землю по призрачным рукам и ногам. Небо яростно кричало в даль, прошибая слух громовой силой голоса, сверкая глазами, что полны ненависти. Глазами, что полны отчаянного желания низвергнуть всё пламя своё на Гею.       Прольётся дождь.       Мрачный силуэт грациозно ступал по дышащей влажным теплом почве. Он казался единым целым с природой. Неотъемлемой частью полотна, писанного под покровом ночи древним старцем-художником, сумасшедшим и грустным.       Высокие ели, почерневшие горы от копоти прошлой войны и серые каменные стены великого замка, что возвышались могучим титаном над этим миром, провожали мужчину порою, а теперь они его встречали. С радушием. Со страхом в тёмно-зелёных глазах острова.       Гармония архитектуры и полумифического существа, что тут обитает, нерушима. Витиеватые линии химер на высоких башнях напоминали искусный рисунок на шлейфе его плаща, на гарде его меча. Тьма души, может быть, иной раз превращалась в кромешную, подобно дождливой ночи. Тьма клинка и пыльных лабиринтов королевского величия, вытесанного из мрамора, шёлка и стекла, сливались в образ столь монументальный, что дыхание замирало в груди ржавым бульканьем. Восхищение, приправленное жгучим перцем чёрного ужаса. И вкусом вина по вечерам.       Ледяное молчание птиц и лишь лёгкое перешёптывание руин и стражников леса ощущались среди высоких стволов, густых ветвей и вдоль узких дорог, уснувших в травах. Красные рубины-глаза с покорным ужасом глядели на Него. Дьявола во плоти.       Моря и земли отступали в испуге перед этой грозой в человеческом облике. Когда буря подступала по-кошачьи мягко, но настойчиво и дерзко, она бросала вызов дуэлянтам неслышно. Она говорила хмуро: «Внемли мне! Я тут. Покажи, на что способен. Или беги прочь, Слабый!»       Гордо…       Гордо держала голову эта птица, парящая выше всех ныне живущих. Она внушала страх, но сама не была бесстрашна. Хищник никогда не спит. Сила имеет пределы. Найдётся ответ буре – штиль. Во вселенной всё гармонично, что значит, одна сила пожрёт другую. Найдётся противовес.       Вскоре.       Вскоре новейшая эра расцветёт. Наступит алый рассвет, что ударит в лицо его храбрым лучом.        А сейчас скука снова набросит тяжёлые цепи на шею. Сейчас хищник всё ещё продолжал манерную трапезу.       Каждый раз, когда он приходил с шумом волн, прилетал на широких крыльях, кровь, что бурлила в авантюрных жилах, застывала. Даже тогда, когда он забрался в логово Рыжеволосого Зверя, мужчина слышал хрустальную дрожь и настороженность. Но ведь ему нет никакого дела до этого белого мяса, что так безвольно в его присутствии. И будто снова буря бросила вызов (так кажется Рыжему Шторму), но ей лениво обнажать свою злость. Ведь Зверь всего лишь безрукий калека. И старый приятель? Какая ироничная горечь в перевёрнутой улыбке при этих словах.       На дребезжащих губах людей Имя его звучало всегда так отчётливо, и ничто не могло его исказить.       Имя было порою острее лезвия.       Острее когтей без ножен.       Острее взгляда, что раскалённым металлом прожигает кожу.       Соколиные глаза.       Дикие и недвижимые. Они вызывали стыд, осознание слабости и крик предсказанной боли. Но кто-то всё же ринулся бы на него с боем. Жалкие и такие бесполезные трепыхания. Как жаль уничтожать несчастных насекомых. Как жаль, что их имена канут глубоко в Лету.       На птицу бросались волки с окровавленными зубами. Но больше были они похожи на непотребный скот. Лютый. А он выше всех них. И в миг, когда ходит по твёрдой земле рядом с ними.       Ужасный человек, сокрытый в тайне. Властелин океана, одиноко идущий под чёрным парусом в изумрудном сиянии свечей, одиноко сидящий на алом троне.       Бойтесь, гадкие насекомые. Ведь, immanis pecoris custos, immanior ipse.       Пастырь лютого стада лютее пасомых.       Пастырь вернулся домой.