Как и жизнь.
Сидел на этой лавке, ощущая, как моя дыра заполняется свежим речным воздухом. Думал: однажды эта дыра все-таки съест меня, и в нее можно будет нырнуть, как в глубокое озеро. Скорей бы, а. Думал: что же я потерял двадцать четыре года назад? Или раньше? А, может, позже? Настолько важное, что уже и не помню. Как же это называется?.. а, вытеснение, точно. Подумал: ну, все, хватит. Развалился тут. Вставай и иди, иди купи себе ветчины и вкусного, теплого крестьянского хлеба. Конечно, встал. И пошел. Куда деваться-то. Кареглазая продавщица разных — мыслимых и немыслимых — сортов кофе разместилась через прилавок у входа. Или выхода.Кому как.
Всегда останавливаюсь возле прилавка — перекинуться парой слов. Кофе не покупаю, ибо терпеть его не могу. И не пил никогда. Или пил?.. Не важно. Продавщица все равно не предлагала свой товар. Будто знала, что парень с хипстерской прической в неизменно красных штанах не ее покупатель. Кивала, спрашивала, как идут дела. Редко позволяла заметить: «Лето, солнышко светит, а Вы в городе. Вам бы съездить отдохнуть.» В ответ неопределенно вздергивал плечами: рад бы, да не получается. Думал: «Какой еще отпуск. Только недавно ведь приехал. Восемь звонких стеклянных лет, восемь сонных деревянных лет, восемь пустых каменных лет. Всего лишь.» Сегодня сказала прямо, без обид: - Бледный вы очень, вам бы к морю, отдохнуть. Хотел как всегда просто кивнуть, но ответил — тоже прямо, без обиняков: - Да какое море. Я себя-то найти не могу, совсем запутался. Имя свое уже не помню. Расколдовал бы кто-нибудь. - Расколдовать? Да легко. Поглядим-ка, что у меня тут завалялось. Опомниться даже не успел, а у нее появился бумажный пакетик. Думал: «Кто меня за язык тянул? И куда это потом девать? Даже отдать некому — дерьмова жизнь.» Продавщица протягивает пакетик и говорит: - Одного глотка хватит. Крепкий этот кофе… А вы, я смотрю, даже не собираетесь его пить? Думаете — сейчас выбросить или потом? Нет, так нельзя. Был смущен и ошеломлен ее проницательностью. Промямлил: - Простите, я даю слово, что выпью. Но зачем вам это?.. - Потому что вы попросили, а я решила помочь. Выпить надо до двух ночи, не дольше, — отрезала кареглазая продавщица. Спросил: - Сколько с меня? - Все, что есть в левом кармане ваших штанов. В правом, думаю, ключи и деньги — они мне не нужны. Пожал плечами. Покапался в кармане, выудил оттуда странную монетку с дырочкой посередине. Положил ее на прилавок и взял пакет. - Только заваривай кипятком, а иначе ничего не выйдет, — кинула мне вслед продавщица. -И пей залпом, все сразу. Конечно же, ничего не купил. Побежал скорей домой. Опомнился только когда взбирался по лестнице. От жуткой боли в груди, как будто разом вырвали легкие. Вой — не хочу. Даже на ступеньку пришлось присесть. И вдруг тут же встал и побежал дальше, забив большой на эти боли. Мазохист хренов. Добежал до своего восьмого этажа. Открыл квартиру и зашел, точее, залетел в нее. Закрыл на все три замкá и только потом перевел дыхание. Заглянул в пакет. - Ясно, надули. Обычный гадкий растворимый кофе. А я, как дурак, повелся. Ладно, дома все равно ничего нет, хоть это выпью. Оставил чайник на огонь, насыпал в кружку эту смесь (назвать это кофе — у меня язык не повернулся), сел на пол и стал ждать, пока вода закипит. Вода начала закипать. Погасил огонь и налил в кружку. Подумав, добавил две ложки сахара, чтоб повкусней. Крепкий будет кофе. Думал: «А вдруг, действительно, расколдует?» Первый глоток был такой горкий, что почти остановилось сердце. Поэтому вкуса остальных не почувствовал вообще, наконец закашлялся и Проснулся. И знал, где сейчас и, главное, с кем. А когда повернул голову… Увидел самые великолепные во всем мире карие глаза, которые смотрели с теплотой и усмешкой. Самую прекрасную и мягкую в мире бороду.Самого прекрасного человека.
И нет, я не заплакал, потому что заплакать — невероятно мало. - Знаешь, мне только что приснился самый ужасный и страшный сон. В котором нет тебя до такой степени, что я тебя вообще не помню, прикинь. Восемь звонких стеклянных лет, восемь сонных деревянных лет, восемь пустых каменных лет. В сумме — двадцать четыре года. Подумать страшно, а уж прожить… Но я как-то живу, а главное — зачем-то. Обними меня, Миш. Миша подходит ко мне и обнимает. А я стою и чувствую, как дыра в моей груди заполняется и, кажется, навсегда. - Пошли завтракать, ты, наверное, очень проголодался за время своего кошмара, — смеется Кшиштовский, целует меня и идет в сторону кухни. А я стою, как дурак. Точнее, как счастливый дурак . И вот в этот момент я точно знаю —Вот оно — счастье.