Смутные тревоги

В темноте даже искорки света невыносимо ярки. Тем более если вся комната погружена в сон, а бодрствует только маленькое пространство у окна. Исландия понял это тогда, когда начал мучиться бессонницей – а было это очень давно. И сейчас, вслушиваясь в тишину и сопение своего дома, старался убедить себя в том, что лучше бы заснуть, а не изучать искорки на покрытом сажей потолке, что утром ему его нежданные и негаданные гости всё-таки собирались рассказать , зачем они приехали к нему. Однако почему-то с каждым аргументом сон уходил всё дальше и дальше, пока и вовсе не скрылся где-то на просторах – если уж не острова, то океана, обнявшего его. — Мистер Паффин? — Но верный спутник, или, как говорил некогда рассерженный Дания, фамильяр, не отозвался. Похоже, спал, а значит, бродить по спящему дому Исландия будет в одиночестве. «Не очень-то и хотелось». Ноги упали на пол. Полежав ещё немного и ни о чём не подумав, Исландия неохотно поднялся с постели и, выглянув в коридор – Швеция говорил, что загнать в кровать Силенд, если рядом есть игровые приставки, трудно (при этом Исландия не сомневался, что Силенд сказал бы, что его немного тиранят, заставляя ложиться вовремя и забирая все гаджеты) и изредка утомительно, а про Ладонию и говорить нечего – чтобы никого не обнаружить, покинул спальню и тихими шагами пересёк коридор вдоль, до самой лестницы, а по ней – вниз, по бесшумным ступеням, к огромному зеркалу, которое когда-то было начищенным до блеска щитом, потом листом меди, а дальше след немного терялся, но это и не волновало его. Всё равно в зеркале он найдёт только своё отражение, сонное и недовольное, зато бодрствующее. Исландия хотел выскользнуть на улицу, но в нос ударил аромат чужих воспоминаний: то ли кто-то не спал тоже, то ли это были не воспоминания, а сны. Хмурые свинцовые сны, которые он не должен видеть. Просто потому, что не должен, он же не Норвегия, для него это необычно. * Силенд держит Ладонию за руку. Здесь много людей, а потому потеряться легко. А Швеция написал, что его нужно подождать у этого причала. Если же его не будет за пятнадцать минут до окончания посадки, то надо ему позвонить – номер был указан на записке, приложенной к документам, по которым два непризнанных государства смогли доплыть до Копенгагена. А ещё им оставили телефон – правда, старый, без множества полезных функций, но хоть работающий. Со Швеции сталось бы и вовсе выдать какую-нибудь карточку для звонков с уличных телефонов. Или жетоны… Однако остаётся только полчаса, а его всё нет. Силенд начинает беспокоиться. К тому же, он не говорил, кого из друзей возьмёт с собой – хотя ему хотелось бы пригласить Вай, но она слишком далеко, да и времени было, кажется, мало, она бы не успела. Ладония смотрит на море и о чём-то спрашивает Силенд. — Что? — Силенд непонимающе смотрит на друга. — Чего мы тут ждём? — нетерпеливо повторяет Ладония. Силенд открывает рот, чтобы ответить, но слышит: — А, вот вы где! Привет, Ладония. Силенд, не смотри на меня так, — со смехом говорит Финляндия. — Идём, скоро отправление. — А куда мы плывём? — спрашивает Силенд. Рядом фыркает Ладония – ну, конечно, уж он-то в курсе, куда отплывает этот корабль! Но ведь не скажет. Ни за что не скажет. * Исландия тряхнул головой, прогоняя наваждение: пусть оно объяснило для него приезд Ладонии, но оставаться во власти выдумок-воспоминаний не хотелось. Посмотрел на своё недовольное отражение – за ним бледнело небо, а значит, он всё же задремал почти до рассвета. Покосился на руку и осторожно прокрался обратно к себе. В руке пряталась бумажка, по которой вились угловатые буквы. Пришедшая недавно, вместе с тонкой цепочкой, на которой покачивался крохотный молот, она уже пожелтела и обзавелась жирным пятном, но почему-то всегда оказывалась вместе с Исландией, куда бы он ни пошёл. «Опасайся доппельгангеров». Чем чаще он перечитывал эти два слова, тем более странными они ему казались. Равно как и сам факт предупреждения. Опасаться выдумок романистов? Двойника? Исландия тщательно изучил всё, что смог отыскать о доппельгангерах, но так и не смог понять, зачем Норвегия написал ему это. Опасаться доппельгангеров! Чушь какая-то. Исландия качнул головой и посмотрел на Швецию, невозмутимо пившего кофе. Завтрак то ли благополучно окончился, то ли даже не начинался – впрочем, желудок явно был полон, а детали потому становились несущественными. — Вижу, ты всё-таки носишь оберег, — вдруг произнёс Швеция. В пустом доме – почти пустом, но сейчас внутри только они двое… да мистер Паффин, конечно, если не улетел по своим делам, – его голос гулок. А может, Исландия просто привык к тишине, поэтому для него любой лишний звук таков. — У меня был выбор? — саркастично поинтересовался Исландия. Он знал, что услышит в ответ – «Выбор есть всегда», ну, или что-нибудь вроде этого – но хотел это услышать в любом случае. Как будто так реальность стала бы плотнее, чем тёмные миражи, то и дело застилающие ему глаза. — Как видишь. — Швеция смотрел на него поверх чашки. — Впрочем, в противном случае пришлось бы заставить тебя носить при себе молоток. * Скалы из чёрного стекла и небо из лондонского смога. Вода – мокрый асфальт. Тусклый, тёмный свет, от которого больше теней, чем ясности. На камне сидит тень и болтает ногой в угрюмой воде. Она уныло что-то напевает, выводит тихим голосом одну мелодию, на которую не положить никаких слов… * — Всё сидите тут? — Финляндия взъерошил Исландии волосы. — Эй, Ис, всё в порядке? — Просто не выспался, — потирая глаза, уклончиво ответил Исландия. В конце концов, никто не требовал от него не исландской правды. Мистер Паффин тревожился. При этом видимых причин для этого не было. Рядом с домом играли в бадминтон Силенд и Ладония – ничего другого Исландия им не дал, сославшись на отсутствие площадки для игр рядом с домом. Светило солнце. Небо было чистым, людей вокруг не наблюдалось. Впрочем, сюда редко кто приезжал, поскольку… — Думаешь, им ничто не грозит? — Финляндия наблюдал за двумя микронациями, сидя на крыльце с дымящейся кружкой чая. — Не думаю. Грозит, — лаконично ответил Швеция, протирая очки. «А может, и нет», — добавил он про себя. Имея слишком мало сведений, он не мог утверждать точно. Однако в письме Норвегии было слишком много хладнокровной тревоги. От исчезнувшего на следующий день письма несло крепким морозом и треском скал, криком птиц и стоном сосен на ветру. Может быть поэтому, и только поэтому Швеция собрал сумку, позвонил Финляндии, договорился с Исландией и подготовил всё для отъезда. Пусть в разное время, но плыть к Исландии они будут – то есть «стали», они ведь уже прибыли, значит, это уже прошло – вместе. * Силенд думает, что запрещать запуск воздушных змеев на корабле – неслыханное коварство, и Ладония с удовольствием кивает, притоптывает ногой, соглашается, но глаза его блуждают. Он не слушает Силенд, он смотрит куда-то в бескрайнее море и кусает губы, разозлённый и чем-то встревоженный. — Слушай, а ты… — вдруг произносит Ладония, но потом мотает головой и отворачивается. И когда уже Силенд хочет махнуть рукой – нет так нет, пусть ничего не договаривает, – говорит: — Ты видел сны про привидения? Силенд мотает головой. Ему снятся сны, конечно, кто засыпает без них, но эти сны – яркие, как феи в волшебной пыльце из «Питера Пена», лёгкие и обычно счастливые, – не подходят, потому что в них слишком много выдумки. А Ладония спрашивает так, будто ему очень нужен серьёзный, а ещё лучше – научно обоснованный, опубликованный и подкреплённый ворохом ссылок из Интернета ответ. — Привидения? – переспрашивает Силенд. – Нет, не видел. — А я вот видел. Такое… ну, знаешь, оно было почти как я, только у него были красные глаза. И острые когти. Ладония не трус, но сейчас он боится. Он неосознанно пытается спрятаться от своего сна. Лёгкая сутулость, руки в карманах, настороженный взгляд – настороже, в считанные секунды готов отразить любую атаку, если она будет. И немедленно расслабляется. Потому что это ведь только сон. Силенд верит в это. — И ещё он выглядел голодным. Говорил, что скоро мы встретимся, что живым из нас уйдёт только один. И мне никто в целом мире не поможет, потому что… – тут Ладония оглянулся и наклонился к Силенду, чтобы прошептать: – Потому что никто не сможет победить его. Жутковато, да? Силенд не отвечает. Просто пожимает плечами и говорит, что похоже на плохой триллер, на что Ладония немедленно начинает возражать… Это всего лишь сон. Силенд верит в это. * Мистер Паффин с неодобрением смотрел, как дети использовали ракетки вместо мечей. Если бы он мог говорить, то наверняка сообщил бы немало интересного. Например, что ветер, разбивающий тяжёлые волны о высокие берега, стал слишком холодным. Что в небе скрылись россыпи кровавых капель, а птицы затаились, чувствуя, как мимо проходит нечто слишком жестокое даже для дикой природы, не склонной к человеческим страданиям на пустом месте. Что солнце подёрнулось тенью – даже когда облаков нет совсем. (А потому мечи бесполезны, если не сражаться ими на самом деле, бесполезны, бесполезны!) И что вчера по чёрной земле под пустым от звёзд небом сюда приходил Норвегия – в старом плаще, в старой рубахе. Подпоясанный верёвкой… И с белым посохом. Всегда белым, сколько бы крови ни пришлось пролить. Исландия запирал на ночь окна и бродил в темноте с карманным фонариком, стараясь никого не разбудить. Если от Силенда и Ладонии он смог бы отбиться чем-нибудь прозаичным – или чем-то вроде «Эльфов отгоняю, не мешайте!» – то Швеция не оставлял никаких шансов на хранение страхов. А сейчас Исландии было страшно. Если бы дело было только в сгущающихся тенях, посерении мира, внезапном извержении вулкана – да в чём угодно, если это было бы знакомым и относительно привычным, то и возражений бы не было, он бы послушно поплёлся к себе под присмотром Швеции (пусть, пусть…) и сидел бы остаток ночи под столом, смотря на лунную дорожку. Но окна закрыты, двери нараспашку для живых, наглухо заперты для тех, кого к живым отнести сложно, потому весь свет от фонарика. Выключатель слишком громок. Оставалось лишь прислушиваться к тихим вздохам дома и чувствовать, как под кожей вместо крови двигаются льдинки страха. Ступенька предательски скрипнула. Исландия, вздрогнув, застыл и бросил взгляд во мрак за спиной – но там царила тишина. Он выключил фонарик и осторожно спустился вниз. По стенам бродили чьи-то тени. Исландия на цыпочках подошёл к столу… * Шорох от осыпающихся камней. Шорох от пенистых волн, бьющихся о невысокую насыпь. Шорох от мёртвой травы и мёртвых листьев. Шорох даже от блёклого света. Где-то вдали дрожат тени, похожие на людей. Исландия смотрит на чёрное море. Оно похоже на стекло, подёрнутое мелкой рябью, но над ним – ещё более непроглядный мрак, квинтэссенция темноты с несколькими белыми точками у горизонта. Здесь никто не может жить. Никто. Так почему же по стеклянной воде тянутся знакомые следы?.. * — У тебя есть несколько минут, чтобы прийти в себя, — тихо говорил Швеция, вытирая ему лицо мокрым полотенцем. — Потом Тино начнёт задавать вопросы, а тебе ведь этого не хочется, верно? Исландия отчаянно помотал головой. Конечно же, ему не нужны ни вопросы, ни Тино, да и полотенце по лицу тоже не нужно, пусть Швеция заберёт наконец эту мокрую тряпку и уйдёт. Но это было бы уже не его реальностью, а какой-то чужой и незнакомой. Как та, что преследовала его, мучила обманчивыми видениями и – никогда не существовала. — Ляг на диван, — шёпотом велел ему Швеция. — Я попробую что-нибудь придумать, но… — Я сам, — пробурчал Исландия, поднимаясь на ноги. Пошатываясь, он сделал пару заплетающихся шагов и перевалился через спинку дивана, извиваясь, как-то растёкся по нему и картинно положил руку на лоб – несколько упомянутых минут прошло, по лестнице сначала сбежали вниз – зачем он расположил диван тут, совсем близко? Почему дом у него вообще такой несуразный? Когда уже он сделает перестановку? – Силенд и Ладония, а после уже спустился Финляндия. — Вроде бы у тебя всё в порядке, если по новостям, — нахмурившись, заметил он. — Всё в порядке? — Упал, — коротко ответил Исландия. — Шве?.. — Упал, — подтвердил Швеция, вешая полотенце на спинку стула. — Возможно, слегка приложился затылком. Ничего такого, что не может исправить пакет со льдом. — Да я полежу минуты две и завтрак… — подал голос Исландия. Голова приятно кружилась и гудела, а значит, никакие тёмные картины и чужие воспоминания не поместятся в неё, останутся снаружи. Может, даже повезёт – он уснёт и выспится. Финляндия осторожно укутал заснувшего Исландию пледом. Швеция ходил по дому, завешивал окна и закрывал двери; Силенд и Ладонию он отправил на чердак, играть в пиратов в «вороньем гнезде» — и заставив дать слово, что они даже не сунутся не улицу. И зачем это было нужно, Финляндия не понимал, а спросить было либо немного неудобно, либо получить нужный ответ было невозможно – Исландия хорошо хранил свои тайны, к тому же сейчас он спал – и хмурился. — Дом опечатан, — сев рядом, но на пол, сказал Швеция. — Надеюсь, дети не пойдут на улицу, потому что тогда нас ждут настоящие проблемы. * Исландия осторожно крадётся рядом с цепочкой пропадающих следов. Море колышется, сопит, но держит на себе худенького, призрачного паренька, отражает его блёклый силуэт и даже не пытается прицепить к себе. Но следы обрываются. Как будто ходок вспрыгнул на ветер и унёсся прочь. Исландия качает головой и смотрит на горизонт, прикидывая, куда дойти будет быстрее: до другого берега или к тем скалам, от которых он брёл сюда, – но черноту озаряют тёмные вспышки кровавого света и бичуют светло-серые полосы. До него доносится крик – и лязг металла. Шлёпанье по воде, он оборачивается на звук и кричит, шевеля немыми губами, зовёт, спрашивает, ругается – «Дания, Дания!» – а его не видят; Дания взмахивает огромной секирой, ветер вздыбливает, оборачивает старый, ещё времён викингов плащ вокруг, а лезвие рассекает высунувшуюся из воды слепую тварь с призрачными волосами. По воде стучит посох – как будто она из камня. Норвегия шагает неторопливо, прихрамывая; пальцы, судорожно сжимающие белые свет при каждом шаге, бледнее мела, на них – засохшая кровь. Когда же он останавливается, Исландия отшатывается: пустые синие глаза, озёра-провалы, холодные и тёмные омуты, где прячутся страшные сказки – «Нет, ты не Норвегия, он не такой, совсем не такой!..» – ничего не отражают. — Не нашёл? – сухо интересуется Дания, вытирая лезвие секиры. Норвегия покачал головой. — Ну и ладно, найдутся позже. Ух, ну и помял меня этот очкастый! Кажется, с прошлого раза он стал куда как опаснее… — Не стоило убивать его друга на его же глазах, — шелестит Норвегия, ковыряя посохом мелкие волны. — Прости, но его когти внушали мне здоровое опасение за своё брюхо. И разве не этим мы должны заниматься здесь? А, брат? — Всё может оказаться сложнее, чем мы думаем. — А тот… ну… ты убил? — Да, — кратко отвечает Норвегия, чертя на воде палочки. * Финляндия укутал Исландию ещё одним пледом. Где-то снаружи шла жизнь: шуршало близкое море – утром ему показалось, что разбивающиеся волны похожи на кровь, — гомонили птицы, шумели люди… А здесь, в домике на отшибе, всё застыло, помертвело. — Зачем ты так поступаешь? — спросил он у Швеции. — Есть какая-то причина? — Причина есть у всего, — философски заметил Швеция. — Но тут я предпочёл бы ничего не говорить, пока Норвегия и Дания не присоединятся к нам. Тогда будет можно. Финляндия вздохнул. Ожидание могло затянуться, ему могли бы забыть рассказать, что всё это значит – неожиданный звонок, странные просьбы, кажущаяся ненужной поездка – и к чему происходит, да и никто не отменял возможности какой-нибудь клятвы, не позволяющей просто так делиться таким знанием. Он даже не заметил, когда Швеция начал видеоконференцию по скайпу. Только услышав спокойный голос Германии, выплыл из своих дум и подошёл поближе. — Абсолютно невозможно, — сказал Швеция. Германия на экране нахмурился. — Дании я ничего сейчас не смогу передать, потому что я и сам не знаю, под каким небом он бродит… — Но должна же быть причина? — допытывался Германия. Финляндия навострил уши. Германии Швеция не откажет, разъяснит, почему… — Я могу сказать лишь то, чем поделился со мной Норвегия, — спокойно ответил Швеция. — Если можно, я хотел бы, чтобы Пруссия тоже это услышал. Он сразу поймёт и объяснит тебе сам. Я не могу. Германия ждал. — Опасайся доппельгангеров. Финляндия почти почувствовал, как вздрогнул спящий Исландия. Где-то с обратной стороны экрана, где находился дом Германии, донёсся голос Пруссии: — Запад, это дьявольски серьёзно! Где все зеркала, чёрт побери?! Швеция сидел на кухне и молча строгал палочки. Делать особенно было нечего, так он занимал себя как мог. Детям отдал свой ноутбук, так что опасаться за них не следовало. К тому же, за ними присматривал ещё и Финляндия. Просто на всякий случай. — Что вообще это значит? — держа в руках кружку горячего кофе, бормотал Исландия. — Опасаться выдумки романистов… Чушь какая-то. Норвегия ничего не объяснил. Швеция посмотрел на него поверх очков, но ничего не сказал. Сейчас он вспоминал простейшие комбинации рун – на случай, если никакие предосторожности не помогут и придётся сражаться. — Не могу я уже с ними сидеть, — садясь к ним, заявил Финляндия. — А зачем все эти палочки? — Нужно, — лаконично ответил Швеция, не отрываясь от дела. — Ты ведь знаешь, — заговорил Исландия. Он поднял голову и внимательно посмотрел в глаза Швеции, насколько это было возможно. — Знаешь, но не скажешь! Швеция промолчал. Конечно, он не скажет, он не собирается их пугать старым семейным делом, которое перешло к Норвегии от отца, а частично и к Дании от Норвегии. Швеции они тоже не слишком-то много рассказывали, но он никогда не ставил их слова под сомнение. Было в них что-то убедительное. * Силенд с увлечением копается в коробке, пока Ладония ковыряется в настройках ноутбука, пытаясь вытащить документы из заблокированных папок; у него не получается, потому он, стиснув зубы, перебирает в памяти все шведские ругательства, какие узнал за короткую и насыщенную жизнь, изредка косясь на Силенда – не услышал ли, не запомнил ли. Но Силенду куда как интереснее древние шлемы – «Смотри, у них нет рогов!» – и прочий исторический хлам, который он раскладывает вокруг себя. Ладония снова атакует запароленные папки, но проще оказалось взломать почту Швеции с горой деловых писем, чем проникнуть в них. Он машет рукой, признавая своё поражение, и уже начинает предвкушать, как сейчас промчится по форумам в поисках советов, чтобы наконец-то вскрыть эту устрицу. — Смотри, небо почернело, — вдруг говорит Силенд. — И на раме появился иней… Ладонию больше интересует, когда и как окно оказалось открытым – Швеция при них закрывал его, и закрывал крепко, чтобы без него открыть было вовсе невозможно. Но небо за окном и правда чёрное и стеклянное, без звёзд, луны и солнца. — Давай прогуляемся! — предлагает Силенд. Он уже берётся за раму руками, чтобы распахнуть окно настежь, но Ладония замечает что-то ещё. Бесконечную серую равнину с мёртвыми чёрными деревьями. И ему становится страшно. Он не может объяснить, что такого жуткого в пейзаже, не может подобрать слов, чтобы описать свои чувства и подозрения, но ему этого и не нужно. Он оттаскивает Силенд от окна. — Давай лучше Швеции скажем. * Исландия с недоумением смотрел, как Швеция проверял свой меч. Как он провёз его через границу? Самому младшему из скандинавов не хотелось этого знать, поскольку. — Там небо чёрное! — И окно само открылось! — Мы ничего не делали, честно! Ладония и Силенд носились вокруг, размахивая руками и голося так, словно успели разрушить пару экономик, поучаствовать в нескольких затяжных и масштабных военных конфликтов (с привлечением шведской армии, конечно же), обзавестись репутациями если уж не расистов, то каких-нибудь сексуальных извращенцев, взломать системы безопасности половины стран мира (и теперь справедливо полагали, что по их уши явятся разъярённые Россия и США, а там уж и остальные подтянутся) и поторговать рабами. Хотя у них всего лишь окно оказалось не замурованным ставнями и шторами насмерть. — Значит, уже, — спокойно произнёс Швеция. — Что уже? — хором спросили они. Швеция ничего не ответил. Он продолжил водить точилом по мечу, то и дело проверяя, не пора ли остановиться, не достаточно ли остёр клинок, чтобы рубить головы с плеч у слишком приставучих, шумных и надоедливых, ровнять волосы и заготавливать хворост. Возможно, Швеция рассчитывал после своих подвигов воткнуть меч в камень и отправить по почте Англии, чтобы король Артур наконец-то перестал спать под холмами и пришёл попытать счастья – но сначала ему пришлось бы пробиться через армию туристов со всего света. — От меня далеко не отходить, — закончив, говорит он. — Идём встречать. И открыл дверь на тёмно-серые скалы под чёрным небом. Море, раскинувшееся у подножия скалы, на которой они стояли, угрюмо молчало. Никаких волн, даже вечной ряби не было. Разве что изменялась линия побережья, но прибой не шумел – его попросту не было. Резкий порыв ветра швырял в лица тепло горячечного дыхания и пропадал, пока в спину не ударит мороз. — Кого мы ждём? — спросил Финляндия, успокаивающе обнимая прижавшихся к нему Ладонию и Силенд. — И зачем, — добавил Исландия. Швеция указал на горизонт, где атласная чернота моря сходилась с влажной бездной мрака небес. * — Немного осталось! — кричит раззадоренный Дания, взмахивая секирой. Норвегия молчит. Но по нему бродят отсветы мечущихся в его руке молний – холодные, бело-голубые извивающиеся смерти. — Остались лишь эти двое. — Да, тролля им!.. Берегись! * Дания нёсся сломя голову, держа на руках Норвегию. В висках стоял набат из страстного желания успеть до берега – там уже не будет их власти, этих чудовищных порождений темноты, которых следует истреблять каждый раз, как они сунут нос в Мидгард – и колотящегося сердца. Дания не видел, где берег. Он чуял его, он стремился к нему, но пугало только одно: мрак, накрывший его глаза. — Ах ты ж… Он ошалело смотрел на такие близкие – и стремительно растущие – скалы. Незадача, вот незадача, как забраться на них? Не метаться же вдоль берега! — Просто прыгни, — пробормотал Норвегия, закрывая глаза. И не сбавляя темпа бега, Дания прыгнул вверх. Изо всех сил. — Значит, на этот раз всё? — осведомился Швеция. — Пожалуй, что так, — осторожно ставя Норвегию на ноги, согласился Дания. — Я, сам понимаешь, просто помогаю. И когда мне говорят, что пора делать ноги, потому что скоро всё схлопнется… — Вот и хорошо. Исландия внимательно смотрел на стоявшего к нему боком Норвегию и пытался понять, что его беспокоит в старшем брате. Определённо не поникшая голова. И не древняя одежда. Паучьи пальцы Норвегии двигались, как будто он сомневался, есть ли они у него. В синеве глаз Норвегии притаился алый отблеск, а на стороне лица, которую закрывал Дания, расползалась хищная улыбка голодной твари. И когда он поворачивался, оскалившийся, с горящими глазами цвета крови, с рукой, ставшей стальными когтями, слишком быстрый, чтобы Швеция успел выхватить меч и попытаться защитить Исландию от монстра – от доппельгангера, обманувшего их всех, – Исландия замирал, пытаясь поймать стремительно проносящиеся мысли и воспоминания; неверие, страх сковали его, сделали мир таким медленным, а чудовище – быстрым… Мир разрубает свет. Доппельгангер кривится в безумной улыбке и поворачивается к морю. Норвегия, тяжело дыша, опирается на посох. — Айя, — шепчет Дания с горящими кровавым огнём глазами, стоящий рядом с доппельгангером. — Они быстры. — Но этого мало. Чёрная вода вздыбливается, выбрасывает в небеса столбы воды, повинуясь воле доппельгангера; они колышутся, как щупальца, как волосы под водой, они сходятся по спирали, обступая Норвегию; он что-то быстро шепчет, рисуя кончиком своего белого посоха по глади – но доппельгангер ухмыляется. Он вскидывает руки, и вода устремляется ввысь, отрывается от поверхности, превращается в порождение кошмаров, тянущее свои жадные нити вниз, чтобы обжечься о голодные молнии. Норвегия замахивается посохом, как клюшкой для гольфа – и мир раскалывает слепящая полоса света. Доппельгангер хмурится, хватает голыми руками и меняет направление – с вертикали на горизонталь, вниз, обратно, к дрожащей стране, о которую разбиваются мелкие волны. Дания – нет, другой доппельгангер, с полыхающими заревом ночного пожара глазами – хватает своего – напарника? Партнёра? Кто они друг другу? – собрата за шиворот и рывком оттаскивает от края. Там, где они были только что, крошится ледяная глыба, исходящая морозом; кажется, что вокруг неё пляшут завитки инея, но Норвегия резко проводит ладонью – и она падает в море, чтобы исчезнуть: тихо, без плеска и грохота, без расходящихся кругов по чёрной глади. Сталь скрещивается со сталью. — Врёшь, не сбежишь, — шипит Дания, пытаясь перерубить меч другого Норвегии. Они кружат вокруг страшных двойников – Дания с секирой и Норвегия с посохом – и словно стараются обменяться между собой, сцепиться с тем, что выглядит схоже с ними, но те словно читают их, видят насквозь – и ноги их отплясывают, перемещая их, не допуская перемен. Это длится почти целую вечность. Исландии кажется, что море успевает ударится о скалы кровавой волной; чайки падают с небес мёртвыми белыми галками, превращаясь в серый песок и чёрный пар; молнии сходятся и расходятся в танце, пытаясь вцепиться во врага, но вечно их останавливает стена песка, воздвигнутая ветром; выпады и звон, рубить и колоть, только бы пробить защиту, а там дело не станет… Кажется, проходит целая вечность, наполненная безмолвием и напряжением. Но что-то меняется. Доппельгангер Дании стекает, вцепившись в раненую свою руку, рассыпается искрами – всё-таки его достаёт тот, от кого он бежит, как от огня. Достаёт – и убивает. — Дитя Муспелля! В когтях оставшегося доппельгангера – огонь, который сочится, убегает, как песок, как вода… Но посох пронзает его. Когда они уходят, усталые, живые, Исландия оборачивается. На чёрном горизонте стоит живой доппельгангер Норвегии, потирающий плечо. Как будто не был убит, как будто опять обманул всех. Он поднимает бледную руку и с ехидной улыбкой машет на прощанье. Исландия полагал, что Норвегия ответит ему на все вопросы – или не ему, но какая разница, он сговорился с Ладонией и Силендом, что они поделятся всем, что узнают, – когда они вернутся, но Норвегия молчал, никак не докучал своей заботой и часто бродил в одиночестве по побережью. То ли искал что-то, то ли избегал всеми силами неприятного разговора. А может, просто хотел побыть в одиночестве. Дания не говорил о доппельгангерах тоже. Он мог обсуждать что угодно и с кем угодно – в первую очередь, с Германией относительно европейских дел, – однако едва разговор зашёл о исчезновении, он негромко потребовал всем удалиться из комнаты, заперся в ней и в гнетущем молчании долго и обстоятельно что-то обсуждал с Пруссией. Надежды Ладонии рухнули, когда разные подслушивающие устройства ничего не зафиксировали. А обойти защиту ноутбука Швеции у него не вышло из-за нехватки времени. У Силенда был свой подход, которым он почему-то не хотел делиться с остальными заговорщиками. Даже когда к ним присоединился Финляндия, даже когда попытки разговорить Швецию – он знал хоть что-то, а это было куда как больше, чем было известно им – потерпели крах. Англия и Румыния, прибывшие в гости к Исландии, сидели в гостиной вместе с Норвегией. Разговор начался бы не раньше, чем они отдали бы должное гостеприимству, что включало в себя долгие и скучные разговоры обо всём, что стояло на столе: посуда, чай, кофе, разные сладости… — Слишком много гостей, — ворчал Исландия, сидя на полу на чердаке. Силенд улыбнулся. — Им будет проще разговорить Норвегию, чем нам. — То есть ты их позвал? — уточнил Финляндия. — Ну… нет, я просто позвонил Англии, поболтал с ним о том о сём и сказал, что, наверное, Норвегия что-то скрывает. Он сразу так насторожился, что… — Он смеялся, — Англия сделал глоток кофе, — и спрашивал, почему он должен умирать. Почему твой может ходить куда-то вниз – ты знаешь, никогда не придавал значения их болтовне, наше дело для них всегда одинаково – и жить целую вечность, а он обречён погибать. И я не знал, что ответить. Норвегия водил пальцем по ободку чашки. — У нас было тихо, — пожал плечами Румыния. — У вас тут, в Западной Европе, они и правда какие-то очень… буйные. — Ну, ещё бы! У вас там этот… со своим живёт, и ничего не случается. — Странно всё это. Может, это связано как-то с тем, как мы живём? Меня тут предупреждали про древних… — Они есть, — заговорил Норвегия. — Просто им нет дела до нас. — Хотелось бы верить. Это очередная долгая история, не имеющая к нам никакого отношения? — Да. Но сначала нам придётся что-нибудь сделать с любопытством остальных, прежде чем я расскажу. Или за меня расскажут – ты ведь помнишь, как это делать? — Конечно, — заверил Норвегию Англия.