Смутные тревоги

— Таким образом, тебе даже нет смысла меня бояться, — подытожил Ислейв . — Я не очень-то и хорош, если смотреть на меня как на йотуна. — Ты же состоишь изо льда! — Ну и что? Он склонил голову, признавая правоту этого странного чужака, слишком похожего на него. Разве что у него не были такая же синеватая кожа – да, с названиями цветов у него было как-то совсем паршиво – и почти ледяные, призрачно-голубоватые волосы. К тому же, Ислейв не признавал одежду. Ему-то было хорошо, а вот… — Темновато у вас тут. — Это же Шиггехейм , — пожал он плечами. — Так и должно быть. Так было всегда, и так будет вечно, пока не погаснет последнее солнце в Мидгарде. Он говорил правду. Здесь, в Шиггехейме, небо было чёрным всегда. И полудюжина белых точек на нём, липнущих к горизонту, тоже были всегда. Как и скалы, и серые пески, и пустые равнины, и смрадное своей чистотой море, которое не переплыть – только перейти, долго-долго, шагая по голодным пастям волн. И ветер пел свою заунывную песню – не всегда, правда, но часто. Найти таких же, как он, с кровавыми тенями в глазах, слишком хладнокровных или обжигающе безумных, разных порой, как земля и небо, не составляло труда, потому что они обычно находились сами. У них была цель, у них были возможности. — Нужно как-то тебя назвать… Ты ведь знаешь моё имя, а я твоё – нет. Несколько нечестная игра, не находишь? Пришлось пожать плечами. Честно, нечестно – категории тех, кто ходит по Мидгарду. Сюда не заглядывали ни асы, ни ваны, так что не было нужды ни давать имена, ни прятать их. — Как насчёт Кари? — Если ты считаешь, что мне подходит, то зови меня так. Мне всё равно. Некоторое время они сидели на скалах молча. Только что названный Кари ворошил ногой песок. Ислейв закрыл свои не имеющие зрачков, но мягко горящие тёплым светом глаза и что-то тихо напевал. Так могло продолжать всегда и никогда – время в Шиггехейме не имело смысла. Как и пространство, поскольку в один день можно было обойти это странное место за четыре удара сердца, а можно было потратить целую жизнь, чтобы дойти до близкого побережья. — Эй. Смотри, кто к нам пришёл. Он повернул голову. Ребёнка он заметил не сразу: одежда хорошо скрывала его в тенях и полумраке. Но увидев, замер. Он знал этого ребёнка. С самого момента рождения. С первого вздоха. Он жил, потому что жил этот ребёнок. — Ты – это я, только уже большой? — спросил ребёнок, строго глядя на него снизу вверх синими глазами. — Почти угадал. — Зачем тебе эта штука на голове? Кари потрогал заколку. Он не знал, но говорить ребёнку, что когда-нибудь у него будет такая же как-то странно. И глупо – вдруг она ему не нравится. — А почему ты холодный? — Ребёнок осторожно тыкал пальцем Ислейва. Тот флегматично качал ступню и улыбался, когда тонкий детский пальчик щекотал его. Кари моргнул. Йотун явно решил не приучать ребёнка к виду голых мужчин и сотворил прямо на себе из ничего штаны. — Почему у тебя кожа странная? — Потому что я йотун, — с грустной улыбкой сказал Ислейв. — Пойдёшь ко мне на ручки, малыш? Ребёнок задумался. Пока он принимал, безусловно, очень ответственное решение, Кари жестами показал йотуну – всё-таки йотун, а так увиливал, так увиливал от этого слова, негодяй! – что неплохо бы сообразить ребёнку игрушек. Если уж он здесь и сыплет вопросами, то стоит и самим поразмышлять над тем, как отвлечь. — Не пойду, — наконец решил ребёнок. — Ты плохой. Высказавшись, малыш спрятался за Кари, крепко вцепившись ему в руку. Кари удивлённо приподнял брови. — Почему он плохой? — Так папа говорит, — бесхитростно ответили ему. — А ты веришь своему папе? — спросил Кари, покосившись на совершенно не обеспокоившегося Ислейва, что-то рисовавшего быстро исчезавшим льдом по воздуху. — Иногда. — Нет, всё-таки спящий он куда как интереснее, — заметил Ислейв, склоняясь над ребёнком в руках Кари. На сером песке валялись уже растекающиеся тенями и льдом игрушки. Созданные магией в землях Шиггехейма, они были недолговечны. — Тебя убьёт его рука, — продолжил Ислейв. — И будет убивать вечно. — Я знаю. — И ты согласен с этим. — Такова наша судьба. Умирать от рук живых, которыми мы порождены. — Слушай, Кари, а если тебя убьёт кто-то другой? — Если такой же, как я — я исчезну. Навсегда. Если же живой… ну, не знаю. Разное говорят. Впрочем, говорят, что живые тоже могут убить насовсем. Но если тебе интересно, я мог бы попробовать узнать. — Интересно, как, — усмехнулся Ислейв, устраиваясь на камне поудобнее. — Я пока тут почти никого не видел. — Нас много, — пожал плечами Кари. — Но мы по сути своей одиночки. Никто не скажет тебе, откуда мы приходим и куда уходим, никто не научит тому, что мы должны знать – как единые в своей крови… Между ними воцарилась тишина, в которой можно было слышать лёгкое дыхание спящего ребёнка. Кари коротко кивнул Ислейву – тот, помахав рукой в ответ, уже торопливо и неспешно шагал в мире вечной темноты в сторону своих родных мест, полных льда и мороза – и побрёл к множеству выходов к живым. Пока их было много, но он чувствовал: это изменится. И очень скоро. Он крался, словно вор и убийца, стараясь никому не попадаться на глаза. Люди здесь могли прервать его хрупкую жизнь и оставить ребёнка себе. А ему необходимо было находиться со своими родными. Кари не знал, почему так должно было быть, но доверял своим инстинктам. Однако, робко стучась, он всё равно чувствовал, как нарастает в нём дикий страх; как его лёгкое и невесомое – если сравнивать с живыми, конечно – тело напряжено, готовое сразу убегать от такой близкой опасности окончательной и бесповоротной смерти; как его возможный приговор неторопливо движется внутри дома. — Ты. Кари испуганно вжал голову в плечи. Ребёнок, поставленный на землю, уже переступил порог и теперь держался за руку мужчины с холодными серо-голубыми глазами. — Я не тронул его, — едва слышно, кое-как совладав с собой, с каким-то отчаянным вызовом бросил он. — Будь это не так, — мужчина прищурился, — ты был бы мёртв. Кари холодно посмотрел на него своими кровавыми глазами. — А теперь уходи. Я не трону тебя, но только потому, что ты не тронул его. Кари равнодушно пожал плечами. Возможно, в будущем его судьбой будет убить это дитя или пасть от его руки, как было со многими такими же, как бездушный Кари, однако сейчас он стоял на пронизывающем ветру, смотрел на захлопнувшуюся дверь и чувствовал себя настоящим. Не тенью.