Драбблы к Аутисту.

Обними меня. Билл чувствовал себя отвратительно. Мало того, что он панически боялся больниц, его маленькое тело то и дело заплывало нестерпимым внутренним жаром, руки-ноги отказывались повиноваться, а голова пульсировала от боли, держа на грани подступающих слёз. Почему Билл боялся больниц, он и сам не знал. Просто боялся. В его жизни их было предостаточно. Наверное, он был слишком домашним мальчиком, чтобы так легко и беспечно переносить эти чужие запахи и звуки. Вот и сейчас, он находился в своей, вообщем- то довольно уютной палате и невольно сжимался от подбирающейся глухой и гложущей тоски. Даже то, что старший брат находился рядом, нисколько не исправляло ситуацию. Скорее наоборот. Вчера Билл разнюнился, кинулся Тому на шею, наговорил чёрт знает каких глупостей и сейчас мысленно корил себя за унизительную слабость. В первую очередь, ему было стыдно перед самим собой. Зачем он полез обниматься, зачем надавал каких -то нелепых обещаний человеку совершенно чужому, и, главное, шарахающемуся от него, как чёрт от ладана. Мальчик был уверен, что ответный порыв Тома - это всего лишь долг вежливости, вбитая намертво деликатность. На самом деле, он по прежнему глубоко равнодушен к навязанному истеричному брату –подростку, и все эти нелепые порывы только усугубляют его постоянные сомнения. И, если он будет продолжать в том же духе, то не исключено, что старший братец скоро созреет до возвращения Билла в приют. И в пользу всего этого говорил каждый жест и каждый шаг строптивого и жестокосердного старшего. Будучи человечком очень чувствительным, Билл кожей чувствовал малейшие перемены в настроении Тома. Он редко ошибался в определении людей и ощущал настроение к себе даже не по речи или интонациям, а по неуловимым и тонким нюансам, которые для остальных могли показаться ничего не значащей, нелепой ерундой. Вот и сейчас, они сидели в своей одинарной уютной палате с мягким диваном и большим телевизором, но Билл буквально ёжился от терзающих его сомнений и никак не мог расцепить холодные ручонки, что крепко обвивали Тома за талию. Ему было плохо, но он наотрез отказался ложиться в ледяную постель. Мальчика знобило, а слабость была такой, что малейшее движение просто пригибало страдальца к полу. И все неприятные ощущения, связанные с простудой, усугублялись одним простым, можно сказать крошечным нюансом, который не давал Биллу покоя. Они сидели на угловом диванчике перед телевизором, и Билл прилепился к груди старшего брата словно жалкая, худосочная пиявка, которая даже не способна присосаться как следует. И только его руки настойчиво, с упорством маньяка, цеплялись за застиранную футболку старшего брата. Он весь прильнул, притулился к телу Тома, пытаясь спастись от нарастающей температуры, но старший брат даже не шелохнулся в ответ, что бы хотя бы из приличия приобнять младшего за спину. Он сидел, вольготно раскинув руки по спинке дивана, словно скучающий мафиози и периодически поглядывал на несчастного младшего с каким -то первозданным недоумением ,словно на его просторной чёрной футболке пристроилась огромная волосатая гусеница. Именно эта поза и повергала Билла в полное отчаяние. Было в ней что-то язвительное, даже брезгливое, словно Том делал мелкому одолжение, позволяя полежать на своей груди. Эти раскинутые руки, лениво расслабленные пальцы и чуть склоненная голова, отлично говорили сами за себя. Старший брат ПРОСТО ТЕРПЕЛ!!!! Вежливо и напряжённо, видимо переживая свой вчерашний нелепый порыв не меньше, чем Билл. А проклятая температура всё нарастала. Билл болел столь часто, что совсем как взрослый мог безошибочно определить поднимающиеся градусы без термометра. Сейчас было около тридцати девяти и мальчику было очень плохо. И без того худющее тело знобило, словно в отжиме стиральной машины и Билл повторял про себя, словно заклинание, одну простую, но очень навязчивую фразу: « Обними меня. Ну, пожалуйста!! Что тебе стоит. Ну, обними. Мне так будет легче. Хоть чуть-чуть. Просто положи мне руку на спину. Прижми к себе». Однако, Том продолжал сидеть так, словно находился в роскошном баре, приобняв вместо брата спинку дивана и задумчиво пялясь в телевизор. А Билл был готов разреветься от досады. В конце-концов, он собрал в себе остатки сил, и больше не желая унижться, всё-таки сполз с диванчика на пол. -Хочешь в постель? Биллу показалось, что Том обрадовался его порыву перелечь и, с трудом сдерживая слёзы, сделал несколько шагов к своей больничной кровати. - Какой ты холодный, замёрз, что ли? – Том с сомнением оглядел предполагаемого симулянта с головы до ног и неохотно потянулся за градусником. Откуда ему, здоровому коню, знать, что температура выше тридцати восьми гнездиться не снаружи, а сжигает организм изнутри. Том недоверчиво стряхнул стеклянный столбик и недовольно пробормотал: - Ничего себе. Почти под сорок. Ну –ка, иди сюда! « Мог бы и раньше догадаться, - мысленно пробурчал Билл, чувствуя, как Том устраивает его у себя на коленях. А тем временем старший брат изогнулся, словно балерина, выудил из-под себя тёплый клетчатый плед, старательно укутал младшего по самые брови и аккуратно прижал к себе. - Горе ты луковое! – развздыхался Том, - сейчас медсестру позову! « Давно бы так, - с невероятным упоением, мысленно откликнулся Билл, чувствуя, как старший обнимает его двумя руками, уютно укутывает ноги и так приятно, бережно, поглаживает по спине. - Дайте, нам, пожалуйста, таблетки, - это уже относилось к подошедшей дежурной медсестре, - укол? Ой, нет-нет, не надо. Он так боится! Спасибо. - Спи-спи. Я сейчас сделаю телевизор потише,- Том осторожно поправил Билла, который уже начал засыпать, и кажется осторожно, даже застенчиво, поцеловал луковое горе в макушку.