***
Их только двое в тронном зале. И даже тут слышны крики людей. От них никуда не спрятаться. Дотракийци и Безупречные, Старки, их вассалы и другие лорды, наплевавшие на верность ради спасения жизни, отступают слишком стремительно. Джейме слышал о смерти дракона, теперь ставшего марионеткой Короля Ночи, и ему легко понять Дейенерис, не осмеливающуюся рисковать еще двумя. Армия мертвых растет с каждой минутой, и всем уже давно понятно, что именно Королевская Гавань станет местом, где решится их судьба. Судьба жизни как таковой. Но его сестра не желает об этом слушать. — Серсея, прошу! Неужели ты хочешь погубить все из-за своей гордости? — По мне лучше умереть, чем отдать все этой шлюхе! — Я прошу тебя, прикажи армиям наступать. Они все погибнут. Солдаты, люди — мы погибнем! — И она тоже. — Забудь о Дейенерис. Что сейчас думать о девчонке Таргариенов… — Дейенерис? О нет, брат. Вовсе не о Дейенерис ты думаешь, убеждая меня атаковать мертвецов. — Я думаю о нас! Обо мне и тебе! Серсея сжимает одну из оплавленых рукоятей, как всегда, когда готова взорватся яростью. — Лжец! Ты лжец и идиот! Неужели ты подумал, что я забыла о твоей личной шлюхе? Девчонке, которую ты трахал в Кастерли? — она с отвращением выдавливает улыбку, а слова так и сочатся ядом. — Это так похоже на Тириона. На нашего гадкого брата. Как же вы похожи. Надеялись, что я ни о чем не узнаю? Вы оба просто ничтожества. Джейме крепко сжимает челюсти, так, что боль тупо пульсирует в висках. Он ненавидит Серсею за эти слова. Но она его сестра, она все еще его сестра. Всегда ею была и всегда будет. — Серсея… — И где она теперь? Хочешь знать, где твоя шлюха? — Мне плевать на нее! Королева смеется. Её смех разносится по тронному залу и отдается где-то в подсознании до ужаса знакомым холодом под кожей. Сестра поднимается и подходит ближе, останавливается совсем рядом. — Докажи. Джейме саркастично спрашивает, даже не отдавая себе отчета: — Как, принести её голову? — Нет, ты принесешь мне кое-что другое. Ты принесешь мне кольцо нашей матери. — Что? Он прекрасно услышал, и от этого холод все дальше пробирался под кожу. Она ведь не могла узнать… Никто не мог. — Кольцо матери. То самое, что принадлежало нашей семье веками, и то, что старший сын должен был подарить своей жене. — Оно в Кастерли. — Как же бездарно ты лжешь! Неужели я поверю, что ты оставил его в замке, обреченном на разрушение? — королева поворачивается к нему спиной и идет обратно к трону. — Не за измену, а за то, что сделал из шлюхи леди Утеса. — Что? — Сир Гре… Джейме Ланнистер готов умереть, но его судьбу решает не полумертвый Клиган. Его судьбу решает рев дракона над самим замком. И он понимает: зима пришла. Серсея яростно вскакивает и тут же приказывает своему защитнику никого не пускать. Квиберн появляется словно из ниоткуда, и в памяти всплывает то давнее, что все это время хочется забыть. — Сделайте так, чтобы не осталось никого. Внутренний холод уже нельзя скрыть, и, когда мейстер направляется к выходу, Джейме уже не помнит, что старик когда-то спас ему жизнь. Серсея стоит с гордо поднятой головой, и её голос ничуть не дрожит: — Пиромант мертв. Остался лишь безумный король. — Я не хочу этого. — Но сделаешь, — королева снова смеется и в своем безумии кричит: — Будь ты проклята, Лягушке! Будь проклята ты и твое чертово пророчество! Она падает на колени, рыдает и шепчет одно: — Валонкар… Валонкар… — Серсея! Он падает рядом, обнимает, прижимает ближе и качает, как ребенка, пытаясь успокоить… Её голос становится ровным, и уже слишком спокойно, слишком холодно и отрешенно она повторяет слова, давно услышанные от гадалки: — И, когда ты утонешь в собственных слезах, на твоей шее сомкнет руки валонкар и задушит в тебе жизнь… Цареубийца не может сказать и слова… — Сделай это. Исполни её пророчество! Давай! Джейме отрицательно качает головой, он не может. — Или я убью твою шлюху! Убью твою жену! Прикажу Горе изнасиловать её, как Элию, прикажу делать это еще и еще, а ты будешь смотреть! А потом он просто раздавит её, как чертова Мартела… Он кричит, и крик этот разносится по всему залу, заглушает все вокруг и тонет в его собственной боли, когда руки покрываются кровью. Драконье стекло в сердце. Так убивают вихтов. Так говорил Джон Сноу в их короткую встречу у переправы. Так говорил, вручая ему кинжал. Он снова кричит, когда пламя охватывает Красный замок, кричит, когда бежит с другими вперед, к иным. Кричит, вонзая тот же кинжал в сердце ходока, и кричит, когда осколки льда врезаются в тело, пробивая доспехи…***
Талия стоит посреди зала и смотрит на кровь королевы. Она приходит сюда каждый день с того самого дня, как прибыла из Миерина. Она не видела Иных, великого сражения, мертвого дракона и армии мертвых. Она не видела великой битвы и великой победы. Но видела опустошенные земли, разрушенные замки и мертвых. Столько мертвых, что не опоплакать и за сто лет. Она не видела, как её муж убил королеву, но видела алую кровь, которую никто так и не вымыл и которую, как и Железный трон, не покрыл снег. Она слышит шаги и, даже не сомневаясь в особе гостя, тихо говорит: — Почему ты не пришел? — Я не знал. Айрис отдала письмо слишком поздно. И я не успел… — Я не Айрис давала письмо… — Я знаю. Но она принесла его. Джейме хочет спросить единственное, что его волнует, но она не дает: — Я слышала, ты убил ходока. — Невелик подвиг. Тарли сделал то же, а с Джоном Сноу мне и вовсе не равняться. Но разве это ты хочешь спросить спустя столько времени? Он хочет видеть её лицо, но алый плащ скрывает её всю и трудно понять, что она чувствует. — Ты прав. — Тогда спроси. — Ты же знаешь, что я спрошу. — Знаю, и ответом будет «да». Всегда будет. Но я тоже хочу спросить. Ты сможешь меня простить? Талия мешкает. За что прощать? За то, в чем нет его вины? Нет, не это не дает ей повернуться лицом. Вовсе не это. Но он должен знать… Всего два шага, и Джейме замирает. Все становится ясно без дурацких фраз или жестов. Слов нет. Все, что приходит на ум, слишком глупо, пафосно или слишком искусственно. Поэтому Джейме Ланнистер просто подходит ближе, обнимая жену, и облегченно вздыхает, чувствуя её руки на своей спине. — И что же мы будем делать теперь? — Плевать. Мы ведь будем вместе. Это главное. — Да. Это главное.