Пересадка

      Следующий день. 15:15       Квартира Жени       Буду придумывать на ходу. Такого варианта я ещё не рассматривал. Жму на кнопку дверного звонка. Если он мне сейчас не откроет, то будет полной жо…       — О, Маш, ты снова пришёл, — произнёс довольно бодро Женя, выглянув из-за двери.       — Да, пришёл, впускай.       — А у меня есть выбор? — юлит всё.       — Нет.       Женя охотнее, чем вчера, впустил меня в квартиру. Дверь захлопнулась за мной. Облокотившись о стену и сложив руки на груди, он наблюдал за тем, как я разуваюсь. Женя сегодня выглядел лучше, ведь он по крайней мере одет. Поверх футболки была домашняя клетчатая рубашка, на ногах его любимые треники. Выражение его лица казалось немного уставшим и невесёлым, но выглядел он бодрее вчерашнего. Голова как-то непривычно наклонена к низу, обычно он так никогда не делал, Женька всегда стоял с прямой спиной, глядя вперёд себя. А сейчас он будто бы казался ниже ростом.       — Пахнет мылом, — произнёс я, уловив приятный аромат.       — Бошку мыл, — Женя потряс головой, — теперь я мягкий и пушистый.       — Да уж, не то, что вчера, — хмыкнул я.       Ему не понравилась эта колкость. Нахмурившись, Женя поспешил ответить:       — Послушай, что бы ты сейчас не сказал… — пустив пятерню в волосы, он пытался собраться с мыслями. — Прости меня, если вёл себя как мудак, — Женя взглянул мне в глаза, — я сам не понял, почему разозлился.       Меня немного удивило, что он сам шёл на контакт. Немного непривычно после всей этой сумасшедшей недели.       — Ну, — я лишь пожал плечами, — ты был расстроен из-за…       — Не то слово, Маш, — резко перебил меня Женя, — я сходил с ума. — Произнёс он, как отрезал, затем двинулся к себе в комнату, надеясь, что я пойду следом.       Я пошёл за Женей, оказавшись в его комнате. Она всегда мне нравилась, хоть тут и было немного тесновато из-за большой кровати, зато довольно уютно. В ногах тут же путался махровый ковёр из Икеи. За окном — весенняя хмурая погода, поэтому без включённого света было не обойтись. Лампа светила жёлтым светом на двуспальную мягкую кровать и стол. Немного личных всяких вещей лежало на комоде. На стенах висели всяческие плакаты и почтовые открытки с какими-то рисунками и строками стихов. На столе стояло банок пять пустых энергетиков. Книги, учебники и различные листки стояли аккуратными стопками на столе, компьютер был включён, на фоне рабочего стола был просто чёрный цвет. На удивление здесь было прибрано. Женька обычно не так внимательно следит за порядком, позволяя себе оставлять одежду на кровати или кресле, посуду на столе и прочее.        — Может, я и веду себя как мудак, — продолжил свою речь Женя, усаживаясь в рабочее кресло, — потому что я разрешаю себе быть мудаком, понимаешь? — Женя снова пытался найти ответ в моих глазах. — В смысле я не имею в виду, что я по отношению к тебе всегда хотел быть мудаком, нет-нет-нет… — вдруг сконфузился Женька, выставив перед собой ладонь.       — Это радует, — я сложил руки на груди.       — …я именно сейчас хочу так себя вести. — Произнёс Женя и более размеренно продолжил после вздоха, — потому что меня всё заебало уже до такой степени, что я просто себя не контролирую.       — А сейчас? — осторожно спросил я. — Ты в норме?       — В норме ли я… — хохотнул он в ответ, — нет, и вряд ли когда-нибудь буду. Просто сейчас я немного пришёл в себя. И я знал, что ты будешь здесь, поэтому я ждал тебя.       — Ты меня ждал? — удивился я.       — Ты приходишь сюда каждый день, думаешь, тут сложно заметить закономерность? — хмыкнул в своей манере Женька, зыркнув на меня.       Я облегчённо на это улыбнулся.       — Чувство юмора всегда при тебе.       — Только оно меня и спасало… — снова вздохнул Женя, вновь собираясь с мыслями, — короче, я не хотел тебе вчера грубить, это вышло случайно, я просто не хотел, чтобы…       Со вздохом я перебил его:       — Я тебя хоть раз мудаком назвал?       — Нет, но ты так думаешь! — глянул на меня Женька.       — Ничего подобного, — замотал головой я. — Ты скорее дурак, чем мудак.       — Ну вот, я ещё и дурак, — разочарованно произнёс Женя и протёр руками лицо, — ладно, похуй, — Женя вскинул руки к воздуху, — думай, как хочешь, мне вообще всё равно!       — Ох, Женя, — я вновь заговорил с ним, как я привык, честно и тепло, — я вижу, что тебе не всё равно.       После этого я вздохнул и сел на кровать, Женя отвернулся и не смотрел на меня, и я продолжил более отвлечённо:       — А как отец реагирует, что ты не ходишь в школу?       — Он слушает мать, а мама у меня жалостливая. Мне достаточно прикинуться, что я не в состоянии подняться с кровати, и она верит. Сразу тащит мне аптечку и суёт градусник. Хотя я вообще не помню, когда последний раз болел.       — Рано или поздно она поймёт подвох.       — Знаю, самому надоело ей врать. Отцу говорю, что хожу на курсы с температурой, потому что они оплачены.       — Но ты не ходишь.       — Он возвращается домой позже меня.       — Всё равно нехорошо, — я недовольно мотнул головой.       — Послушай, Маш, я знаю, зачем ты пришёл, — вдруг строго произнёс Женя. — Только вот зря.       — Ничего не зря. Я принёс домашку с курсов, да и просто пришёл тебя проведать.       — Ну, как видишь, у меня всё хорошо, — оглянулся на свою комнату Женя.       Так вот зачем нужна была убранная комната?       — Сомневаюсь, — отчеркнул я.       — Ты не должен меня спасать, — уверенно выдвинул мысль Женя, чему я мог только удивиться.       — Спасать? Я не пришёл тебя спасать, — добавим немного театра, — значит, тебе не нужна домашка?       — Не мели ерунды, — на это Женя даже поднялся и уставился на меня сверху вниз. — Ты за этим и пришёл, каждое утро приходишь, я же знаю. Только тебе этого делать не надо, понимаешь, мне это не поможет!       — Ты так думаешь? — невозмутимо ответил я.       — Я знаю. Это моя часть ноши, я один должен с этим справиться.       — Какой ещё ноши, Жень? — вздохнул я.       — Я должен сам вынести, что Лёша… — проговорился случайно Женя, о чём он в тот же момент пожалел.       — О, снова Лёша?       — Ты не должен был узнать, — Женя уселся обратно, пряча глаза.       — Жень, мы это уже проехали, — пришла моя очередь объяснять. — Помнишь? Я перебесился. Ни для меня, ни уж тем более для тебя эта тема больше не табу, — Женька, наконец, посмотрел на меня. — Да, я не то, чтобы в восторге от Лёши, впечатление он мне оставил очень неприятное, так что мы теперь его оба не любим, — язвительно улыбнулся я, — ну и что теперь? Это в прошлом, ничего не поделаешь.       Женя задумался на несколько секунд об этом, затем облокотился на колени, чтобы быть ближе к моему лицу, и произнёс:       — Расскажи, как ты его встретил? — его голос стал звучать на тон тише. — Он сам тебя позвал? Или…       — Случайно, — я отпрянул от Женьки, чтобы сесть поудобнее. — Ты просто не поверишь, насколько это было странно. Москва такой тесный город, что просто с ума сойти!       — Он живёт на той станции, где ты вышел.       — Совпадение какое, не правда ли?       — Ну и?       — Подожди, — жестом я прервал Женьку, вдруг поднявшись. — Кое-чего не хватает.       Вдруг я быстро дотянулся до своего рюкзака. Послышались звуки жидкости бьющейся о стенки стекла. В следующее мгновение я стукнул о стол пузатой бутылкой водки с оранжевой этикеткой и уселся на табуретку напротив Жени за стол, наблюдая за его реакцией. Уставившись на бутыль, Женя скептично произнёс:       — Думаешь споить меня, и я тебе всё расскажу?       — Нет, Женя, будем дуть водку в молчании, как тебе такой вариант?       — А что, если я не буду?       — Я бы на твоём месте попробовал, — я решил не обращать внимания на вредность Женьки, — она со вкусом мандарина.       — Правда? — вдруг заинтересовался он.       — Спёр из закромов отца. Он у меня спокойный сам по себе, но когда хватится, — глядя Женьке в глаза, я отчертил себе горло большим пальцем, — мне не жить.       — Да ты врёшь всё, — он слабо улыбнулся.       — Чем тебе поклясться?       — Ничем.       Нужны были рюмки. Я снова вскочил и по-хозяйски направился на Женькину кухню за ними. Сам Женя мне никак не препятствовал, только недовольно ворчал. Через минуту перед ним уже стояли две наполненные стопки, от которых веяло приятным ароматом мандарина. Я взял одну из них.       — Будь ты, Женька, здоров, — произнёс я и тут же осушил рюмку.       Женя наблюдал за этим без особого энтузиазма, поэтому свою рюмку он лишь слегка пригубил.       — Ну так что? — требовательно произнёс он.       — Что? — всё ещё кривясь от крепости выпитого, произнёс я.       — Как это было? — намекал Женька, чтобы я продолжил душераздирающую историю о встрече с Лёшей.       — Ой, ужасно, — комично отмахнулся я, надеясь, что этой информации ему будет достаточно.       Женя на это рассмеялся. Наконец, я услышал его смех.       — Хватит уже прикидываться, — просит он.       — Ладно, — я отодвинул рюмку и снова всмотрелся Женьке в глаза. — Если тебе так интересно… Я стоял на перроне метро и никого не трогал, писал Алине. Она хотела меня со своим парнем познакомить. Ну, стою, думаю о своём. И он, Лёша, просто подошёл ко мне.       — Он тебя узнал?       — Ага, память какая хорошая, чтоб его.       — И что он тебе сказал?       — Разве это важно? — я всё пытался состроить вид, будто для меня эта история не так важна.       — Да.       Тогда я сложил руки, серьёзно взглянул на Женю и начал рассказывать размеренно и вдумчиво:       — Он был зол. Очень зол. Оттого, что я якобы «увёл» тебя у него, — я согнул в воздухе пальцы на этих словах. — Дразнился, что я делал тебе минет, и затем он ушёл. Прыгнул в поезд, сказав напоследок, чтобы я подождал следующего.       Я решил налить себе ещё рюмку. В этот момент на лице Жени отображались сложные эмоции, он просто не мог что-то сказать на это.       — О, у меня почти такое же лицо было, — хохотнул я, стараясь превратить это всё в шутку, — только больше… — я раскрыл шире глаза и рот, — удивления. Давай, допивай уже.       И в этот момент я опрокинул в себя ещё мандариновой водки.       — И ты что… — боязно выдавил из себя Женя, — что потом?       — Да так, ничего весёлого. Поехал я к Алине, наорал на неё и на её парня… — не хотелось продолжать, я уставился на полную Женькину рюмку, — пей. Я уже две выпил.       Внезапно для меня он послушался, он не знал, что на это можно сказать, уставившись куда-то мимо меня. Вдруг я кое-что достал из кармана.       — Вот, смотри.       В моей руке оказалась фотография из моего Полароида. Фотография умещалась у меня в ладони. На ней были изображены мы с Женькой.       — О… — Женя вмиг изменился в лице и взял фотку в руки, — я помню этот момент.       Тогда я спонтанно решил сфоткаться у меня дома ещё до всех наших ссор. Женя обнял меня за плечи и поцеловал в висок.       — С первого раза удачно вышло, — улыбнулся я.       — Такая классная.       — Мне тоже нравится. Ты бы знал, как я за неё боюсь, чтобы семья не нашла.       — И поэтому ты носишь её с собой? — Женя скептично вздёрнул бровью.       — Нет, я специально её взял. Тебе принести.       Женя удивлённо на меня уставился.       — Ты видишь, кто на ней изображён? — спросил я.       — Ну, мы.       — Я про тебя. Здесь ты такой, какой ты есть. Тот Женя, которого я помню и знаю. Все эти годы, которые я тебя знал, в школе. Свободный. Азартный, — Женя слушал меня внимательно, затем я ещё глубже взглянул ему в глаза, — тот Женя, в которого я влюбился по самое не балуй, — он еле слышно на это ахнул, ведь нечасто я такое ему говорил раньше, а зря. — Вот кто здесь, — я откинулся от одноклассника и более живо продолжил, — я не хочу, чтобы ты мне рассказывал всё, что у тебя за душой. Ты ничего мне не обязан. Ты рассказываешь мне, что хочешь, я рассказываю тебе, что хочу, я не должен тебя спасать: я прихожу к тебе, потому что сам так хочу. И единственное, зачем я пришёл — это вернуть прежнего Женю. А всего остального мне не нужно. Я хочу, чтобы тот Женя в тебе проснулся вновь, потому что самое страшное для него позади.       Жене понадобилось немного времени на ответ, затем он взглянул мне тяжело в глаза.       — Нет этого Жени. Его украл Лёша.       — Для того, чтобы вернуть прежнего Женю, нужны силы. Много сил. И мне кажется, они придут не сразу. Ведь отстоять что-то своё — это непросто. Но нужно.       — Что ты имеешь в виду?       — Я говорю, что важно остаться собой. Понимаешь?       — Кажется, да.       Мне вдруг стало на миг смешно от самого себя.       — Блин, — хохотнул я. — Говорю, совсем как Алина… Наверное, у нас это семейное.       — Ангелотерапия, — почти шёпотом произнёс Женька.       — Чего?       — Ничего, — глухо отозвался он, потянувшись за бутылкой водки.       Не зря я её всё-таки стащил из папиных запасов: идёт на ура. Женька стукнул рюмкой о стол и оживлённо выдал:       — А я говорил, что ты не должен меня спасать!       — А я разве что-то делаю? — я вдруг выставил перед собой пустые ладони и комично покрутил ими. — Вот, смотри.       На это Женька вдруг рассмеялся:       — Ха-ха-ха, а всё равно спасаешь.       — Да я вообще щас уйти могу, — я тут же привстал с места.       — Нет, останься.       — Вот, то-то же.       Я уселся обратно, и Женя лишь жалостливо уложив голову на руки, взглянул на меня снизу вверх.       — Я скучал по тебе, Маш.       — Скучал он, блин… Знаешь, сколько ты мне нервов потрепал? — напомнил я Жене те тревожные деньки и тоже потянулся к стеклянному сосуду.       — Не надо так много, ты до дому не дойдёшь.       — Хо-хо, ты плохо меня знаешь, — коварно хихикнул я.       — Сколько раз мы бухали с тобой, Маш, и ты говоришь, что я тебя не знаю?       — Ты что, переспорить пьяного пытаешься?       Женя снова засмеялся. Атмосфера напряжённости и недоговорённости незаметно растаяла для нас обоих, наконец, вспомнилась привычная радость, когда мы с Женькой проводили время друг с другом. Как раньше.       — Надо же, — вдруг начал я, — а я боялся, что не смогу тебе ничего сказать. Алина была права. Я вот смотрю на тебя и сразу знаю, что сказать тебе, это как вдохновение…       — Он накачал меня наркотой и выебал, — с какой-то безумной улыбкой быстро произнёс Женька.       Я как-то не сразу сообразил, о чём он. На моём лице медленно отразилась гримаса шока.       — …что? — произнеся это, мой голос иссяк до шёпота.       — Ну вот, я сказал это… — дрожащей улыбкой продолжал лыбиться Женька, глядя в потолок, пока печаль полностью не охватила его лицо.       Он тут же опустил голову, стараясь не зарыдать. Я мгновенно вскочил, чтобы крепко обнять Женю…       — Подожди, нет… — он быстрее меня вскочил на ноги, уняв всё же порыв истерики. — Ты вот… — его голос дрожал. — Ты вот щас скажешь, что он мудак, что хуже его никого нет… Но… Я хуже него, Маш.       — Да что за бред ты несёшь! — я просто не выдержал, перейдя на крик.       — Я предал его, Маш, я предал его любовь, и он отомстил! Как мог.       — Как ты можешь его оправдывать, ты в своём уме?       — Я так и знал, что ты не поймёшь… — махнул рукой Женя.       — Нет, я отказываюсь это понимать! Ты в курсе, что он совершил преступление?! Он же ненормальный! На него заявление можно накатать!       — Какое заявление, Маш, ты серьёзно? — он будто вовсе не воспринимал мои доводы.       — Как ты можешь сравнивать себя и его, ты совсем головой тронулся!       — Думаешь, я буду его оправдывать? — приблизился ко мне Женя. — Да при встрече я бы убил его в ту же секунду.       — Тогда почему ты говоришь…       — Сядь.       — Чего?       Женя попытался меня всё-таки усмирить, указав на место, где я располагался минуту назад.       — Просто сядь, я расскажу тебе… Я расскажу тебе, что ты не прав.       — Жень, разбитое сердце не оправдывает насилие, — я не хотел слышать никаких доводов, абсолютно никаких.       — «Разбитое сердце»… — нервно хохотнул в свою очередь Женя, — ты хоть сам себя слышишь?..       — Это здравый смысл.       — Ты для чего водку притащил? Чтобы слушать меня? Радуйся, я наконец пьяный настолько, что готов рассказать тебе всё и не думать о том, что буду жалеть об этом.       — Я побывал в аду. Я побывал там, где никто и никогда не побывает в здравом уме. Я не перестану повторять, что предательство хуже насилия. По сравнению с ним действия Лёши — это просто детский лепет! Понимаешь, Маш, я разрушил его изнутри, я разрушил то, что он свято ценил превыше себя самого! Я отнял у него это, даже не спросив. Конечно, он был этим недоволен. В этом и заключалась катастрофа его души!       Женя как обезумевший шуршал какими-то листочками с обрывочными записями чего-то… своих умозаключений? Обрывков информации из сети? Было видно, что Женя пришёл к этому не сиюминутно.       — Потом… — Женя уставился на один из многочисленных листков, — после того, как он был разрушен внутри, он принялся уничтожать себя физически… Я видел его фотографии, — вновь переключился на мои глаза Женя, — поверь, это был пиздец. Только представить страшно, что он там ещё учудил с собой. Но сложно бесконечно причинять себе боль, потому он и вернулся ко мне, — он сделал вдруг паузу. — И ты даже не представляешь, насколько он был счастлив в момент мести. Это было то, что ему было необходимо. Он хотел отнять у меня то, что отнял у него я. Поэтому сначала он пошёл к тебе, чтобы я потерял тебя: мою опору, мой дух, то, чем я дорожу больше самого себя. Затем он пришёл за моим телом, разбив моё здоровье, мою психику, моё сознание на мелкие кусочки, чтобы я потом собирал всё воедино, как блядский пазл. Он не думал о последствиях, он просто шёл к своей цели. Слепо и безумно. Потому что для него не было ничего важнее в жизни. Знаешь, он видел во мне Бога. Затем я предал его. Оставил. Унизил. И он воссоздал Бога в себе. И он вверг меня в хаос, туда, где побывал сам. Хаос — это ад. И это я его туда отправил. Я. На стене больницы я рисовал портал. Это был путь к хаосу. За порталом только тьма. Я был по ту сторону, Маш. Там нет ничего, кроме мглы и страха.       — Вау.       Женя глядел мне рьяно в глаза, а я в свою очередь только и мог изречь этот жалкий выдох.       — Да, я бы тоже удивился на твоём месте, — дружелюбно произнёс Женька, на миг вернувшись в реальность.       — Как ты пришёл к таким мыслям?       Из-под завала бумажек Женя выкопал толстую книгу в тёмно-синей кожаной обложке.       — Что это?       — Библия.       — Вау.       — Ты это уже говорил, — укоризненно стрельнул взглядом в мою сторону Женька.       — Я не перестаю поражаться!       — Нечему тут поражаться. Пока я ловил приход в том доме, то, что я читал пиздюком, — Женя постучал пальцем по обложке книги, — вдруг стало обретать смысл.       — Ты говоришь о...       — Да, я про ту субботу. Точнее воскресенье, когда я силой воли пытался не поехать кукухой...       — И что это был за наркотик?       — Не знаю, ещё не понял, — вздохнул он и привычным для себя движением раскрыл книгу на первых страницах. — Я не мог так запросто пойти в школу. Как ты этого хотел... — взглянул на меня Женя, — я должен был найти ответы.       — Значит, ты времени зря не терял? — хмыкнул я.       — Я ни секунды не терял. Мне мерещилось много всякой хуйни. Но я пытался отыскать главное. Ну и главная мысль, к которой я пришёл — это то, что я должен нести этот кошмар всю жизнь. С достоинством. Как крест. А дальше, — Женя взмыл палец вверх, — простилается свобода выбора, и мой выбор — принять это, как наказание. Лёша сделал другой выбор. Путь разрушения бытия. Мести мне. Миру. Богу.       — Женя…       Я просто понятия не имел, что сказать на это. Женя корнями ушёл в эти идеи, блуждая в них днями, пока я беззаботно шатался в школу, параллельно размышляя, что там в голове у идиота-Астафьева…       — Ты так легко говоришь про себя — «атеист», — продолжил Женя, — проблема атеизма заключается в его категоричности, он конечен. А мудрость, заключённая в этих страницах, которая пережила эпохи, бездонна. Библия помогла мне… понять Лёшу. Отмести такие ярлыки, как «зло», «ненормальный». Если бы он не совершил свою месть, я бы никогда не понял его до конца. Всё, что он хотел мне сообщить — он сообщил. И последнее слово осталось за ним. А ты говоришь: заяву в ментуру накатай — если бы я это сделал, это бы означало продолжение диалога, к которому я ни за что в жизни не хотел бы вернуться снова.       — Я так и не понял, причём здесь Библия, — только и мог сказать я.       Женя вдруг посмотрел на меня как на идиота. Сконцентрировавшись, он выпалил:       — Бог создал землю из хаоса. Хаос — это ад. Затем, что такое Троица? Отец, сын и дух. Так вот — сын — это сознание. Сознание материализует из хаоса материю, не это ли сделал Лёша? Истинное бытие — это находиться между хаосом и твердью. Лёша не мог оставаться вечно ни в хаосе, ни в вечном молчании. Поэтому он и совершил свою месть, которая находилась на грани между хаосом и матерей. А наиболее страшное деяние — это предательство. Что он не смог пережить. Откуда это? Адам и Ева — прозрение после предательства Бога. Каин и Авель — зло, совершенное в укор Богу и Бытию, в ответ на предательство Бога... Человек создан по образу Божьему, так почему у него не может быть такой же карательной силы, как у Бога?..       Женю мог остановить лишь апокалипсис.       — Ладно-ладно, — я вдруг вскинул руки к верху, — я понял! Я правда рад, что тебе помогла эта книга.       — Ты думаешь, я идиот, — покачал головой Женя.       — Нет, ни в коем случае! Я просто никогда не задумывался об этом в таком ключе. Я вообще последний раз давно что-то читал, потому что из-за этого ЕГЭ, кроме задачников, ничего не открывал. Послушай, если эта мудрость помогла тебе понять хотя бы чуточку того, что происходит в твоей жизни, то ценность этой книги безгранична. Я очень за тебя рад.       — Спасибо, — только и смог сдержанно произнести Женя.       — И мне очень лестно, что ты поделился этим со мной. Это, правда, такое облегчение. Потому что только сейчас я вижу, что с тобой всё хорошо.       — Вот видишь, прежний Женя не смог тебе бы столько всего интересного рассказать.       — Прежний Женя мне расскажет ещё много чего интересного.       Вдруг вглядываясь мне в глаза, Женя так умиротворённо улыбнулся, что не могло не вызвать мою улыбку в ответ.       — И где ты остановился?       — Я только на первой книге бытия.       — Первой? — снова не понял я.       — Это самое начало, Маш, а ты думал, я успел прочесть её всю? Ха-ха. Даже если бы погрузился в неё с головой и прочитал её всю, она бы всё равно не дала бы мне всё забыть. Знаешь, вот было бы круто, если бы как в те пятнадцать лет я мог взять и отключиться на пару недель, и не помнить ничего. Я никогда не забуду, с каким наслаждением он делал это со мной. Я чувствовал себя безмолвным куском мяса, которого разрывает голодный хищник. Я все ещё хорошо это помню…       — Хватит, ни слова больше, — вдруг я резко оборвал его слова. — Это надо отпустить, это надо… Вот, — я вдруг схватил его ладонь.       — А?       И прислонил ею к своей груди, ближе к сердцу.       — Прислушайся. Чувствуешь? Как стучит?       — Маш.       Если Женя всё так хорошо помнит, то может ему вспомнится момент, когда он точно также прильнув ко мне ладонью, вслушивался в ритм.       — Когда будешь вспоминать снова тот вечер, вспомни стук моего сердца.       Женя тут же замер, приоткрыв рот, но руку не отдёрнул. Вспомнил? Брови его сдвинулись, а губы растянулись в слабой улыбке:       — Спасибо тебе…       Я пристально смотрел в его глаза, наблюдая, как в них набираются слёзы.       — Что бы я без тебя…       Слова благодарности оборвал мой жадный поцелуй. Обхватив его лицо ладонями, я прижался к нему сильнее. Никаких слов больше не нужно, только сладость его губ.