Пересадка

      POV Маша.       21:50       На меня осуждающе вытаращились демонически жёлтые глаза Эди, так в душу они мне не глядели ещё никогда. Эдуард властно возлежал в самой своей любимой ложе — на руках главного хозяина этой квартиры. Папы. Эдя пялился строго на меня, никуда больше, я же давно его знаю. Как жертву выслеживает, чтобы сожрать. Ну или неловко ощупать челюстями, а затем гордо удалиться в нору? Нет. Сегодня цель — это моральное давление. Хватит, Эдя, мне и без тебя стыдно перед папой, не хватало выслушивать от него нравоучения, что было чем-то из ряда вон.       — Сын, ты что у меня совсем от рук отбился? — начал папа, поглаживая пальцем Эдю по макушке.       Ещё не успев переодеться после работы, папа сидел передо мной в кресле в рубашке и офисных брюках, его светлые волосы всё ещё зачесаны назад, будто дела для него на сегодня не закончились.       — Нет, почему это? — невинно отозвался я.       А в чём я, собственно, виноват?       — Ночные загулы, разбитый телефон, спаиваешь других детей, — от настойчивых почесываний, Эдя прикрыл глаза и приоткрыл пасть, откуда стал виднеться его склизкий, розовый язык, фу. Подлиза.       — Да кто это сказал!       — Маш, — строго посмотрел на меня папа, — мне впервые в жизни позвонил кто-то из родителей твоих друзей с новостью, что ты споил его сына.       Я на это прыснул от смеха, но папа был абсолютно серьёзен. Их с Эдей взгляды заставили меня остановиться.       — Маш, мне вот не до смеха было, мне никогда не приходилось раньше тебя оправдывать перед кем-то. У меня случился культурный шок.       Я откинулся на диване и расслабился, понимая, насколько эти обвинения беспочвенны.       — Пап, зная этого «ребёнка», могу заверить, что он ещё и не на такое способен, поэтому вряд-ли я смог как-то негативно на него повлиять.       — Ну, заметь, не я кому-то позвонил с новостью, что моего ребёнка споили, а наоборот.       — Да не спаивал я никого, — с улыбкой воскликнул я, всё ещё не веря в эту формулировку. — Мы просто немного повеселились.       Папа разглядывал Эдю, проверяя целостность его чешуек.       — Ещё отец этого мальчика рассказал, что ты не смог дойти до дома самостоятельно, поэтому остался у них. — Папа вдруг поднял свой взгляд на меня. — У Астафьева Жени, правильно?       Тут я напрягся и мне действительно стало стыдно.       — Это правда? — повторил папа.       — Ну… да. — потерев шею, протянул виновато я.       — Маш, Боже мой. Ты как себя ведёшь?       — Ну как так?       — Необдуманно. Ты у меня что, не умеешь пить?       — Ну, как тебе сказать, пап. Раньше я просто баловался маленькими дозами. А сейчас, когда я с друзьями, то выходят… казусы.       — Друзья, это Женя?       — Ну… не только… — я замялся, задумавшись.       Алина тогда с нами не пила, Андрей тоже совершенно никак не поощрял моего энтузизма, в прошлые разы я тоже только с Женей пил, так что… Ой, кто кого ещё спаивал!       — …ну, получается, что да.       Папа разочарованно вздохнул, прислонив ладонь к лицу, уставившись на меня холодными светло-зелёными глазами, его лицо всегда выражало скудные эмоции, но этот вздох передал их целый спектр. От недоумения и тревоги до досады и разочарования. Эдуард цокнул пастью, добавляя драматизма к этому взгляду.       — Я больше не буду, пап, — взмолился я.       — Ну, как это не буду, — вскинул ладонью он. — Ты в университет поступаешь, ещё только всё начинается. Просто знай свой порог, за который не стоит заходить.       — Две кружки пива. — поднял я палец вверх, папа и бровью на это не повёл. — Одна. Или три шота. — не моргнул даже, — Два.       — Научил сына, называется, — отвлёкся он, глядя на Эдю, и почесал ему пальцем брюшко, от чего тот снова от наслаждения прикрыл глаза. — А я думал, многосторонне развиваю… — вздохнул вдруг снова папа.       — Так всё и есть, — засмеялся я.       — Ты мне смотри, не набедокурь. С Женей этим осторожнее. Отец за него волнуется, тормозите что-ли друг друга. Учись себя ограничивать, ты понимаешь?       — Да, понимаю.       — Отлично, — кротко вздохнул папа, затем обернулся через спинку кресла, — Катюш!       Этот поворот событий мне не понравился.       — Не, ну маму-то зачем?       — Чтобы свидетелем была.       — Да я и без неё тебе обещаю, что такого не повторится.       — О, стыдно, да? — лукаво улыбнулся папа.       — А вот и нет!       — Чего? — появилась мама в комнате.       — Ты вот этого Женю лучше знаешь, да, Кать?       — Вот, блин, — буркнул я, закрывшись ладонью, ещё светлое имя Женьки позорить перед ней не хватало.       — Кого? Женечку? Очень хороший мальчик, такой улыбчивый, ну обояшка прям! Очень хороший! А что случилось?       — Да не, ничего, обсуждаем тут всякое, — папа снова азартно на меня взглянул, мама исчезла из дверного косяка. — Показания рознятся, — недобро блеснул глазами папа, — и они против тебя, Маш. Кто же мог подумать!       Я закатил на это глаза, не веря собственным ушам. Он бы ещё сказал: «В тихом омуте». История моей жизни. Я все восемнадцать лет примернее себя никого не встречал, затем получив право вести себя как взрослый — получаю первый нагоняй от папы и обвинения в том, что развращаю Астафьева, как агнца божьего. Будто Женечку с ангельской репутацией невозможно заподозрить в чем-то нечестивом. А я такой страшный и ужасный по сравнению с ним тяну его за собой на дно. А ведь я помню первый раз, когда я напился настолько, что не контролировал происходящее — мой день рождения, который я не забуду никогда. Центр Москвы, гей-клуб, алкоголь, гремящая музыка, парни-стриптизёры и тепло Жениных губ. Да-да, и во всем виноват я, Женя тут во-о-обще ни при чём. На это я улыбнулся. Но прошлая ночь… я правда немного потерял контроль из-за чего Алина очень разозлилась. Я вздохнул и озвучил папе, то что нужно было:       — Пап, я всё понял, впредь буду себя контролировать и не слетать с катушек.       — Молодец, услышал.       Папа поднялся с места, чтобы усадить Эдю в террариум, но встав, он остановился и обернулся на меня, будто раздумал, глядя на меня сверху вниз:       — У тебя ведь что-то происходит в жизни?       — М? — я вскинул брови, взглянув на него в ответ.       — Что-то хорошее? Поэтому теряешь голову? — мягко спросил папа.       Я опустил взгляд, задумавшись. И, уставившись на свои сплетённые пальцы, нерешительно закивал:       — Возможно, — я даже улыбнулся, сказав это.       — Это хорошо. А что именно? Влюбился? — улыбнулся папа.       Я почувствовал, как мои глаза наполнились влагой — пару раз моргну, и всё польётся. Я поднял на него взгляд и вновь с улыбкой коротко кивнул:       — Ага.       Папа вздохнул и кротко похлопал меня по плечу:       — Очень рад за тебя. Но к экзаменам соберись.       POV Лёши       3:24              You May Start - Klangstabil       Гремящий шум музыки уже вытряс из наших голов все остатки человечности, мы уже вели себя как блядские животные. Тряслись, орали, сосались, пили, снова тряслись. Два полоумных дегенерата… Мы с Алёной уже даже не гнушались испражняться в присутствии друг друга, будто уже знаемся сто лет. Опустив стульчак, я усадил Алёну на унитаз, из-за чего она лишь глупо захихикала в ответ.       — Давай ссы, — скомандовал ей я сквозь музыку, как только мы оказались за дверью клубного толчка.       — Выйди тогда, хотя бы, изращуга!       — Не похуй ли уже, а? Я после тебя, так какая разница?       Алёна пьяно засмеялась снова и вскочив на ноги на пружинных ногах, пустила руки под юбку, стянула вниз с себя черные кружевные трусики. Высокие плотные чулки беспрепятственно позволили этому случиться. Здесь было тесно, я хоть и стоял у двери, но Алёна лишь протянула руку к моим брюкам и втиснула смятые трусики в мой карман.       Была уже глубокая ночь, и мы отыскали ни то бар, ни то клуб. Секьюрити нас проморгал, мы проскользнули в клуб вместе с заходящей компанией, я потянул в удачный момент Алёну за руку, она же состроила такой деловой вид, будто каждый вечер тут бывает.       Алёна закончила с естественной нуждой и чуть не свалилась с унитаза, ей даже голову было сложно держать. Я помог ей подняться, Алёна пьяно хихикала на это, глядя на меня томными стеклянными глазами. Она держалась за полураздолбленную раковину, которая находилась здесь же в кабинке, хотя и без неё тут было тесно. Слабая лампочка била светом нам в затылки, помигивая. Стены туалета были испещрены стикерами и графическими надписями одни поверх других, и было видно, что копились они здесь годами вместе с наслоениями грязи и какими-то ещё подтёками. Я упёрся рукой о бочок и призвал все свои силы не свалиться прямо в нечищеный унитаз общественного туалета и ощутил облегчение. Струя зажурчала прямиком в самый его центр. Сам унитаз был чуть ли не с прошлого века, на полу такая же старая покоцаная плитка, да и пахло здесь далеко не розами, стульчак снова поднят, а под ним бортики были мокрыми ещё до меня. В туалетной кабинке тоже раздавалась музыка из облипшего пылью динамика подвешенного в углу толчка. В такт музыке Алёна начала пританцовывать на своих пружинных ножках в чёрных чулках. Я так же сквозь журчание услышал, как Алёна шмыгнула носом и случайно толкнула меня бедром, от чего я слегка промахнулся. В холодный февраль немудрено простудиться с такой короткой юбкой, дурья она башка, кто же её потом чаем будет отпаивать?..       — М-м-м, Лёшенька, — она обняла меня сзади, плотно прижимаясь к моей спине, обхватив меня руками.       Совсем берега потеряла, если бы я секундой спустя не застегнул ширинку, она мгновенно бы коснулась моего члена. Я обернулся к ней, схватил за руку и, пригвоздив к стене, уставился в её глаза.       Весь вечер во мне воет и скулит нечто. То самое, которое я запер глубоко внутри, оборвав любые пути по его освобождению. Но мало его просто закрыть. Оно стонет и трепещет от нестерпимого голода. Его вой становится невыносимым, особенно сейчас. С ней. Алёна может повести меня куда угодно. К свету. Или к тьме. Я слеп и беспомощен, а она обезумела. Я просто не мог уехать с Алёной домой ещё до конца концерта, я так этого жаждал сам, что Алёна без усилий увлекла меня вслед за своим отчаянным забвением. Как же я скучал по этому сумасшествию! Отказаться от всего этого для меня сейчас равносильно самоубийству, ведь после этого ничего нет! Серая жизнь и скучные будни. Закончилась бы эта эйфория, и свет софитов мелькающих в неистовом ритме музыки, закончился бы этот поток разрывающих барабанные перепонки звуков! Как это возможно от всего этого взять и отказаться?! Алёна… Алёна знает, что в моей голове. Как никто другой. Она знает, что я хочу только большего, ведь ночь только началась. Вот ведь… Раздразнил своего монстра, что теперь еле сдерживаю его. Ведь передо мной моя Алёна, совершенно другая, не так которая в классе или дома, а безумная, неистовая, и прекрасная в своей жажде отчаянья, готовая броситься в омут с головой и захлебнуться насмерть, если понадобится, лишь бы запомнить этот отличающийся от сотен других вечер. Поэтому она со мной. Я ей нужен. Она понимает меня всего, как никто другой! Не то, что Астафьев или… Артур, в которых нуждался я. Это чувство власти… опьяняет круче любого пива.       — В тебе проснулся зверь, — произнёс я глубоким тоном, заглядывая в её остекленелые глаза, прикованные ко мне.       Её ладонь выскользнула из моей и прильнула к моей пояснице. Алёна жадно притянула меня к себе ещё теснее. Музыка гремела над нашими головами, мы не слышали собственных мыслей, если они вообще ещё были в наших головах. Алёна улыбнулась, закусив губу, и отодвинула ногу в сторону, упёршись о раковину, её кожаная юбка заёрзала о мой пах.       — Лёш… — зовёт меня. — я хочу только одного…       — Чего?       — Чтобы эта ночь не заканчивалась… — забвенно прозвучал её голос.       Ох, я бы всё отдал, чтобы это произошло… Я раскрыл для себя её шею, расстегнув мамин жилет, а под ним была эта безвкусная водолазка, которую она напялила на себя только ради броских чёрно-белых рукавов, а под ней — абсолютно ничего. В свету явились моему оглодавшему взору ее отвердевшие почти белые соски, порозовевшие от налитой крови. Монстр утробно рычит так, что хлипкие стенки туалета задрожат, а лампочка вот-вот погаснет.       Глаза Алёны безумно глядели в мои, сквозь тусклый свет, безотрывно, снизу-вверх. Она снова тянется к моему лицу, и, пьяно что-то бормоча, снова целует меня. Её горячий тёплый язык обвил мой. Я совсем потерял контроль, готовый её сожрать целиком и полностью. Поцелуй грубый и грязный, как обычно, теперь мои привычки коснулись и бедной Алёны с её превеликого желания. Чёрная помада уже давно стёрлась между нашими губами ещё в предыдущем клубе. Сквозь поцелуй она застонала, я жадно обхватил рукой ее горячую грудь. Поцелуй разомкнулся, она улыбается. Алёна схватила вторую мою ладонь и медленно опустила её вниз, к юбке, закусив азартно губу. О, Боже, как же я её хочу, она же без трусиков! Я пустил ладонь под её юбку, ощутив пальцами её горячие скользкие половые губы, от чего она вздрогнула от нетерпения, выдохнув стон. Я прижал пальцы ещё сильнее, глаза Алёны закатились от блаженного удовольствия. Её надрывистое дыхание срывается с каждым движением моей руки. Она уже не контролирует голос, на лице улыбка. Будто она так долго этого ждала. Палец легко скользнул внутрь, как можно глубже. Она снова ахнула и вдруг снова обратила свои стеклянные глаза на меня в пьяной улыбке. Из-за моей головы ей в глаза упал слабый свет лампочки, я заметил, что её зрачки не сузились от света и были черны, как бездна. Я вдруг очнулся и вздрогнул.       — Ты чё, нанюхалась? — я схватил её за лицо, оттянув кожу века. — Чем это?!       Алёна зажмурилась и вырвалась из моей хватки.       — Не знаю…       Я пригляделся к раковине, на которой она сидела, на краю я заметил какие-то белые крошки. Я вдруг резко всё осознал. Худшего уже не миновать.       — В смысле, не знаешь?!       — Штука просто улёт! — широко улыбнулась она, вновь притянув к себе. — Я готова тусить ещё неделю!       — Это ж, блять, наркота, ты сдурела?.. — мой голос дрожит.

Мне нужно только немного… воздуха.

      — Да-да, сдурела, — как пятилетний ребёнок передразнила меня Алёна, перекрикивая музыку, — но я о тебе тоже подумала, не благодари! — дьявольски улыбнулась Алёна.       Алёна захихикала, не сводя с меня своих пленящих глаз, и потянулась вниз к своему кожаному сапогу, её бедро скользнуло по моей ноге будто случайно. Цепкими ноготками она выхватила белый целлофановый сверток. Голос разума? Нет. Только веления дьявола, который так живо пробудился во мне, снова явив свой пронзительный стон, такой знакомый… Когда я чуть не отдался ему полностью и не отнял одну жизнь. Алёна протягивает ко мне свой кулак, на её белой и гладкой коже тыльной стороны ладони лежит горка миллиграммов чистого забытья и блаженства. Забыть! Утонуть в моменте! Мне необходимо это сильнее всего. Алёна никогда не хотела меня спасти, я нужен был ей, чтобы сгинуть вместе с ней.       Монстр во мне трепещет так, будто перед прыжком в бездну. Я схватил её за запястье и сделал затяжку, мне обожгло слизистую. Крышеснос. Алёна нырнула руками под мою футболку, цепкими пальцами она щупает бляжку моего ремня.       — Мы сами по себе, поэтому мы должны жить каждым моментом как последним. Слышишь? Поэтому не все ли равно, что мы здесь балуемся, а? Мы вместе, и нам ничего не страшно. Так ведь, Лёшенька?.. — её пальцы обхватили мой уже твёрдый член.       Её улыбка обволокла моё сознание, мне уже ничего не нужно было говорить, я весь полностью в её власти. В мускулах кратно прибавились силы, я прижал Алёну к себе, чтобы усадить на раковину, и резко в неё войти. Она откинулась назад от переполнивших её ощущений: боли, счастья, торжества, беспамятства от наркоты?.. Кто знает. Голова девушки упёрлась в кафельную стенку, и она полностью отдалась мне. Не жалея себя. Дала мне вволю насытиться ею. Так дико, резко, ведь с каждой секундой голод не утолялся, а только воспалялся! Вся её боль, все её стоны, всё её желание сохранить в памяти воспоминания об очередном коротком дне, который отличился от многих других. На кафель закапали капли крови.       — Как же… я с тебя тащусь, — прерывисто выдохнула в безумной улыбке она, обхватив меня за спину.       Алёна ощущалась узкой и тесной, и такой сладкой, полностью моей, ведь она ещё ни с кем никогда… Я застонал. Я почти потерял голову окончательно, но я вдруг успел вовремя вытащить член и сперма полилась ей на юбку. И немного на чулки. Кровь, сперма, пиво, пот — вот какая их участь на сегодня.       — Ого, так много, — хихикнула Алёна, попробовав на ощупь собравшуюся жидкость, но вдруг с кожаной юбки она пролилась на пол, — упс! Ха-ха-ха!       У меня закружилась голова, я был не в себе, в ушах звенело, музыка всё это время не затыкалась. Я откинулся к противоположной холодной стенке от раковины, пытаясь ощутить гравитацию. Алёна вновь потянулась к тому пакетику, откинула голову, жадно вдохнув ещё дозу, а затем протянула палец снова мне и вдруг эхом донёсся её голос:       — Давай ещё?..