Другая история

В глаза и горло словно насыпали песка, голова казалось настолько тяжёлой, что Джеймс не в силах был оторвать её от подушки. Он медленно протянул руку и, так и не нащупав рядом с собой Стивена, принял все усилия, чтобы открыть глаза. Было светло, хотя возможно и облачно, явно рассвело достаточно давно. На тумбочке со стороны Барнса находились сильные обезболивающие и бутылка воды. Баки потянулся к ней, пытаясь привстать, но тело внезапно прошила боль совсем другого рода, и он в изумлении откинулся обратно. Задницу не просто саднило, как изредка бывало, когда они с партнёром увлекались. Её тянуло, и о целостности покровов вопроса точно не стояло. Помимо этого ныли яйца и член, словно их всю ночь разве что в узел не завязывали. Барнс сделал над собой усилие, но и воспоминания представляли собой сплошные урывки, не связанные между собой куски. Они приехали… Он ушёл на шоу, пока Стив спал, потом он уже был на сцене вместе с танцовщицами в ярких юбках национальной расцветки, потом ром, ещё ром, много рома в компании весёлых ребят и девчонок из обслуживающего персонала… Провал. Когда выступление кончилось — провал. Ночное купание в океане… Девчонки, случайно порвавшие его рубашку, пока он пытался отказаться заходить в воду, потом провал… Он вернулся в номер один, задел вазу с фруктами, она разбилась, и дальше — пустота. До потери памяти Джим не напивался до этого ни разу в жизни. — Стив, — хрипло позвал он Роджерса, не узнав свой собственный голос. Никто не ответил. Баки протянул руку за блистером, выдавил пару таблеток и с жадностью выпил до дна все пол-литра воды. Он не спешил вставать, прислушиваясь к ощущениям в собственном теле и пытаясь вспомнить хоть что-нибудь ещё. Его телефон тренькнул сигналом о входящем сообщении где-то совсем рядом, и Джим, не открывая глаз, нашарил его на полу у самой кровати. Аппарат был целым, с усилием приоткрыв один глаз, Джим увидел на экране блокировки часы, десять пропущенных звонков и два непрочитанных сообщения. Внутренние биологические часы просто орали об обратном, но, оказывается, было уже за полдень. Баки снял блок — десять входящих от Рамлоу, смс также от него. Он с сомнением заглянул в журнал звонков, отчего голова мгновенно отозвалась болью, перемешанной со стыдом. Он позвонил первым. Около трех ночи. Сам. В Москве было семь вечера, но чёрт… Они проговорили всего пять минут. О чём — Барнс не мог вспомнить совершенно. После уже была череда пропущенных, значит он бросил трубку, и явно не просто так, а что-то выговорив Броку напоследок. Вот, блядь… Барнс не хотел открывать сообщения, и набрал номер Роджерса, чтобы узнать, где он сейчас. Мобильный Стива ожил здесь же, на комоде, у кофеварки. Тогда уже Бак открыл злосчастные смс: 03:12 «Прости меня». 12:12 «Я мудак». «Час от часу не легче», — подумал Барнс, подтянулся и медленно поднялся с кровати, чтобы дойти до душа, но встал как вкопанный перед ростовым зеркалом по дороге в ванную комнату, скривившись не только от боли. Всё его тело было покрыто засосами, следами от укусов и более крупными гематомами. На шее, которую больно было даже слегка повернуть, красовалась целая россыпь синяков, похожих на следы от удушения, на щеках рядом с полустёртыми следами губной помады были и свежие, Джим потянулся, попробовал стереть и опустил взгляд чуть ниже. На его пенисе были точно такие же следы. Алые, яркие… Баки, не веря, посмотрел на отражение, заметив мелкое движение за спиной. Он резко обернулся и увидел, что балкон приоткрыт, и там, в плетёном кресле, сидит его Стив. Джим не знал, что делать: смыть с себя всю эту дрянь или прямо так бежать вымаливать прощение. Ужас от того, что он вообще не помнил, трахался ли он и, если да, то с кем, сковал его грудь похлеще кожаных ремней бандажа, которым они несколько раз в весьма мягкой форме развлекались со Стивом. Баки завернулся в простынь и вышел к любовнику. Роджерс скользнул по его шее и рукам красными глазами с полопавшимися капиллярами, перехватил извиняющийся и растерянный взгляд любовника и, сжав губы, сглотнул. — Стив, прости… — начал Баки, не зная, что говорить дальше. Роджерс дёрнулся к нему, и Джим подумал, что сейчас ему точно заслуженно и крепко достанется, но его любимый как-то сжался весь и почти прошептал, аккуратно обнимая его за плечи: — Простить? Это ты меня прости. Я вообще думал, что убью тебя, но ты так стонал, так просил ещё, а потом, когда вырубился, я тебя… Боже, Бак… Стив сделал шаг назад, поднимая глаза на партнёра, и Джим увидел то, на что сначала не обратил внимания. С губ Стива была не до конца стёрта та самая алая помада. Джим не знал плакать или смеяться. Со своей шуточкой про сомнофилию он, оказывается, как в воду глядел. Облегчение мешалось с непониманием, стыд — с обидой, тупая боль — с туманом в голове.