Shine Down

Собаки в синем наступают нам на хвост, но не догадываются, что давят своё горло. Некое отражение с алыми глазами

Все слилось в одно серое пятно – стены, люди, дорога. Иван бежит, сломя голову. Лишь бы вперед. Лишь бы не догнали. Он не знает, кто гонится за ним – только вот их шаги гулко звучат у него в голове. Они идут спокойно, даже вальяжно, но все равно настигнут его. Рано или поздно. Белая в тонкую синюю полоску больничная пижама с номерным знаком 0-13-13-0 на груди с правой стороны уже порвалась в рукавах, да и левая штанина тоже разодрана до колена и измазана его же кровью. На щеках и лбу царапины, из которых течёт кровь. Смешиваясь с потом, она попадает в глаза или холодными каплями скатывается за шиворот. Волосы давно уже не представляют ничего приличного, кроме как густую копну слипшихся окровавленных некогда пепельно-русых прядей. Ивану страшно. Причём, от этого страха он чувствует себя глупо и возмущается мысленно: «Почему это я их боюсь, а не они меня!?», но тут же себя одёргивает: «Я – никто, а они – люди из правящих этим убогим миром». Иван не знает, где он. Этот город мрачен и сер, полон людей, больше похожих на тени. Они удивленно смотрят на него, не понимая, что происходит. Да и он сам не понимает, и не считает нужным сейчас думать ни о чём другом, как о побеге. Холодные серые стены, покрашенные до середины ядрёной синей краской, панцирные кровати с соломенными жесткими матрасами были нормой его жизни вот уже 3 года. Камера одиночка и постоянные уколы. Он даже начал забывать собственный голос. Пусть тени от людей, пусть серый город, пусть даже и смерть…но это однозначно лучше того бытия, которое было. Все, что было от этого, надежно затерлось в его памяти, оставив непонятную дымку, в которой было место чему-то, что грело его сердце. — Ты окружен, — за его спиной высокая девушка в черном платье. Пепельные её волосы раздувает ветер. — Да чёрта с два! – рычит русский. – Лучше уж застрелите! Девушка кажется ему смутно знакомой. — Ты окружен. Запоздало Иван слышит шаги, но убежать или уклониться не успевает. На него кидаются сразу человек десять и пытаются связать, ну или хоть блокировать движения. Русый воет, рычит, как загнанный зверь, раскидывает нападающих. Он хочет жить. ЖИТЬ, а не существовать… — Сво…ло…чи… Его, всё таки, валят на землю, и он проклинает этих ненавистных людей в синей форме с золотистыми застёжками. Они напоминают ему других, чёрно-серебристых, на которых крови было больше, но они сейчас кажутся ему куда более добрыми. Но он их не помнит. Не помнит. — Молчи, мусор… Та самая девушка подходит к нему, отстукивая каблучками подкованных железом сапог по асфальту. Она даже брезгует прикоснуться к нему и только самым носком и так окровавленной обуви приподнимает его голову. — В палату к 0-66-6-00! – отдаёт она приказ абсолютно ледяным голосом. Холодные руки закатывают рукав его рубахи. Опять, опять эти уколы. Сильное жжение и все, он больше не может сопротивляться. Тело – тряпичная кукла. — Слишком радикальной мерой было отправить его на год в камеру одиночку… — чуть усмехнувшись, говорит девушка подошедшему к ней юноше с немного удлинёнными каштановыми волосами и зелёными глазами. Он, как и она, одет в синюю военную форму захватчиков и чёрный плащ. — Таков был приказ, — вкрадчиво отвечает зеленоглазый. — Ничего…С этим буйно помешанным бракованным он хоть сможет поговорить… — на мгновение в глазах блондинки промелькнули ревность и злость, но тут же сменились прежней холодностью. — Взяли-понесли, — шатен повернулся к военным. — Я потом подам отчет, Наталья. — Зайди ко мне вечером… — тихо говорит та, разворачивается на каблуках и уходит. Ивану же остаётся наблюдать только грязные сапоги солдат, которые волокут его в другой корпус, что находится практически на другом конце города. Какая-то сволочь не преминула возможностью и повесила на шею русому табличку «Русская мразь». А, вообще, ему плевать. Все равно он уже не жилец и если приблизит свою смерть – ничего страшного.